Реальные ублюдки

Глава 2

Обхвату повезло, что его не осталось в живых. Ему всегда нравились женщины с «мясцом». «Когда есть за что ухватиться и по чему шлепнуть ремнем», – описывал он свои предпочтения.

Не убей его тогда орк-головорез, он бы умер сейчас, когда увидел Колючку.

Лишения последних восьми месяцев тяжело сказывались на всех, но полуорки переносили их со звериной стойкостью, унаследованной от отцов-тяжаков. Люди же были менее выносливы. Колючкина приятная округлость растаяла, похищенная затяжным голодом и сознательно отданная сиротам-полукровкам, которых она кормила грудью. Женщина много лет служила кормилицей для найденышей, живя под опекой Серых ублюдков. Если Блажке в скором времени не удастся найти постоянного источника питания, то Колючка не протянет и сезона.

Даже сейчас, как бы плохо она себя ни чувствовала, как бы ужасно ни выглядела, она отдавала себя целиком. Когда Блажка вошла в ее комнатку, к истощенной Колючкиной груди прижимался мелкий полукровка.

Женщина подняла заспанные глаза, но тотчас насторожилась и прищурилась, изучая ее.

– Блажка? Ты в порядке?

Кляня обостренные чувства, какими обладали воспитательницы, Блажка только отмахнулась и выдавила улыбку.

– Это Кассия? – шепнула она, кивая на ребенка.

– Обекко, – поправила ее Колючка, слабо улыбаясь.

Блажка скривила губы. Ну конечно. Ошиблась не только с именем, но и с полом. Когда речь шла о младенцах, она оказывалась полной дурой. Хорошо, ей хотя бы удалось переключить Колючкино внимание.

– С ним легко, – продолжила кормилица. – Он может есть и спать одновременно.

В этот момент Обекко выпустил воздух с такой силой, что и взрослый свин пристыдился бы, вытворив подобное.

Блажка зажала рот рукой, чтобы не разразиться смехом.

Невозмутимая Колючка снова томно улыбнулась.

– Так он тоже умеет.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Блажка и опустилась на стул рядом с кроватью, постаравшись не звякнуть тальваром, что висел у нее на поясе.

– В порядке, – солгала Колючка. Как и Метла. И Мед.

– Провизия от Шквала бивней придет через день-другой, – сообщила Блажка, надеясь, что сама не солгала в ответ.

Колючка только кивнула, откинула голову и оперлась на стену. На мгновение Блажке показалось, что кормилица уснула. Она уже приготовилась вставать, когда Колючка подала голос, остановив ее.

– Когда они сюда прибудут, попроси их кое о чем. На следующий раз.

– О чем?

– О новой кормилице.

Блажка предостерегающе шикнула на нее.

– Не говори так. Ты…

– Я никуда не денусь, – перебила ее Колючка, – а вот мое молоко да. Я усыхаю, Блажка. Еле хватает на троих оставшихся сосунков. Если у нас появится еще…

– Это маловероятно, – сказала Блажка. – Отрадная теперь огорожена.

Колючка открыла глаза и с сомнением сощурилась на Блажку.

– Разве забор помешал этому мешочку с газами сюда попасть? Или двум другим?

Блажка примирительно пожала плечами. Колючка была права. Из трех младенцев, которых они выхаживали сейчас, двоих нашли за воротами. Третьего всучили Хорьку, когда он был в патруле. По кодексу копыта им надлежало принимать всех детей-полуорков, но Блажке оставалось только надеяться, что Хорек, прежде чем принять нежеланный приплод, не потребовал у несчастной женщины что-нибудь для себя.

Прошлой весной орки попытались устроить новое Нашествие. И хотя его – не в последнюю очередь благодаря Ублюдкам – удалось подавить прежде, чем оно обрело достаточный размах, тяжаки беспрепятственно продвинулись к северу от границы Гиспарты. По донесениям, они все были убиты, но появляющийся теперь урожай полукровок им противоречил. Орки в Уделье были всегда, а значит, всегда были и женщины, пережившие их жестокость.

– А как быть с теми, кого стена таки останавливает? – продолжила Колючка, причиняя своим вопросом настоящую боль. – Женщины, которые опускают руки, не найдя четкого пути к приюту? Что, по-твоему, случается с теми детьми?

Блажка стиснула зубы.

– Ничего такого, что не случалось с брошенными полукровками с тех пор, как первый орк изнасиловал хилячку, Колючка.

– Ты не знаешь, каково это, – возразила женщина. – И Мед не знает. И Хорек, и Колпак, и любой другой полуорк, который вышел из сопляков. Найденыши – будущее копыта. Ты это понимаешь. Дети – те из них, кому повезло, – будут объявляться и дальше. Ты не должна быть заинтересована в том, чтобы это прекратилось. И я в этом не заинтересована. – Глаза Колючки заблестели. – Но я больше не смогу их кормить, Блажка. Я останусь здесь, чтобы за ними смотреть, менять пеленки, купать, но… не кормить.

Слезы так и не выступили из ее глаз, голос не дрогнул, но от ее признания исходила такая скорбь, что заполнила всю комнату.

Блажка набрала в грудь воздух.

– У нас еще есть козы. Может быть, Шквал…

– Нет.

Колючка ответила спокойно, но сила ее отрицания и тот гнев, что она в него вложила, встревожили грудничка. Обекко заскулил и будто бы проснулся, но кормилица, лишь коснувшись головки, вернула его в сон.

– Нет, – повторила Колючка, только теперь сталь из ее голоса переместилась в пристальный взгляд, которым она одарила на Блажку.

– Козы могут помочь, если придется туго и не удастся найти ничего другого. Но этим детям нужна кормилица. Берил оставила приют на меня. Если она узнает, что я использую коз, она вернется сюда в ярости. Неужели ты думаешь, она когда-либо кормила тебя козой?

Блажка едва не упустила маленькое откровение, которое содержалось в ее вопросе.

– Меня?

Колючка непринужденно переложила младенца к другой груди, даже не разбудив его.

– Ты не знала?

Блажка неосознанно тряхнула голой. Тем же напряженным движением, будто отряхивалась от удара.

– Берил никогда не… любила меня, пока я жила здесь.

– Может быть, после того, как ты научилась ходить и разговаривать. Но детьми она любила вас всех. Это было видно по тому, как она о вас говорила. Невозможно не любить тех, кого кормишь грудью.

Блажка встала, ощутив ту же потребность бежать, как на развалинах Горнила.

– Тебе нужно отдохнуть.

– Кормилица, – напомнила Колючка.

– Найду.

За дверью приюта сумерки сменялись ночью. Патруль затянулся дольше, чем предполагала Блажка. Щелкочес был не из тех свинов, что останавливались, когда наездник падал. К счастью, этот же дикий нрав не позволил ему вернуться в город, и там его не видели. Вот уж милость. Потом ей пришлось долго подниматься на ноги и еще дольше – выслеживать непослушного зверя. Когда она вернулась с опозданием, Мед посмотрел на нее с некоторой тревогой. А когда она рассказала, что ее далеко увел олений след, он лишь сдвинул брови.

Абрилу, который патрулировал юг, повезло больше. Случайно завидев первую за несколько месяцев олениху, сопляк устремился в продолжительную погоню – и решил не бросать ее, пока не всадит стрелу животному в сердце. На запах мяса собралась вся Отрадная: люди сгрудились вокруг очага, где его готовили пятеро старших сопляков. Сияющий Абрил руководил товарищами, упиваясь ролью добытчика-героя.

Эта олениха была редкой удачей, но, как и всякое богатство, рисковала рассорить тех, кому досталась. Не одна сотня пар глаз, не моргая, следила за приготовлением. Предвкушение щедрости было осязаемо, оно смешивалось с ароматами тушеной оленины и шипящих потрохов. Чтобы сдержать раж, вокруг костра выстроились Хорек, Дуболом, Облезлый Змей и тринадцать младших претендентов. Между копытом и поселенцами ощущалось явное недоверие, но лучше было проявить грубость, чем глупость.

Блажка пробралась сквозь толпу. Большинство ее не замечало: чары предвкушения были нерушимы. Только когда она встала перед котлом, закрыв многим обзор, люди нехотя оторвали взгляды.

– Вождь скажет слово! – объявил Хорек.

Блажка подняла голос, чтобы захватить внимание тех, кто все еще пытался разглядеть мясо сквозь нее.

– Я знаю, у вас урчат животы. Знаю, у вас текут слюнки. Скоро вы все насытитесь, спасибо нашей скакунье, которая увлекла Абрила и увела его на полпути до холма Батайят. Теперь она готовится в котле, а чуть погодя окажется у вас в желудках. Но позвольте мне выразиться четко. Первые порции уйдут туда. – Блажка, не поворачиваясь, вытянула руку и указала на дверь приюта. – Потом – вашим детям. И только после этого – вам. Вот как все будет. Нет нужды делать так, чтобы мне пришлось объясняться жестче.

Блажка дала последней фразе на мгновение повиснуть в воздухе.

– А теперь постройте своих малышей. От младших к старшим, всех в один ряд.

Родители быстро повиновались, проводили детей словами и направили руками. Когда поселенцы зашевелились, оказалось легко выявить самых жадных и мелочных взрослых: крупного мужчину, который пристроился среди детей; пожилую женщину, которая, прикрываясь своей немощностью, сделала вид, будто никого не замечает. Блажка пыталась не обращать на них внимания, но обнаружила, что все равно подмечает лица.

– У нас готово, вождь, – услышал она голос Сенса.

Год назад Блажка не могла с уверенностью назвать по имени ни одного сопляка. Это было одной из традиций копыта – держаться от претендентов на расстоянии всегда, кроме тренировок, а когда им все же требовалось уделить внимание – делать это намеренно грубо. Но за последние месяцы многое изменилось. Вождь Реальных ублюдков не только знала каждого сопляка по имени, но и могла узнать их по голосу, не поворачивая голову.

– Отнесите сиротам их долю, – приказала Блажка, не сводя глаз с поселенцев.

По движению за спиной она поняла, что сопляки бросились выполнять задачу. Когда же они вернулись, Блажка отступила в сторону и жестом подозвала детей. За ними последовали взрослые, и те, что стояли в конце очереди, по мере того, как затягивалось ожидание, беспокоились все сильнее. Дети уже присели на корточки в считаных шагах от костра и прихлебывали подливу с мясом, еще слишком горячую, но пустые желудки не позволяли обращать внимание на обожженные языки. Блажка приказала готовить здесь в надежде, что шанс получить дополнительную порцию не даст поселенцам уйти есть дома. Идея, кажется, сработала, и Блажка понемногу расслабилась: по крайней мере, ей не нужно было опасаться, что родители отберут еду у собственных детей. Возможно, это была и недостойная мысль. Жители Отрадной никогда не давали повода считать, что способны на подобное, но трудные времена всегда пробуждали худшие из инстинктов.

Мрачные мысли Блажки оборвал крик из сторожки.

– Ездоки! – голос Меда.

– Присмотри за ними, – бросила Блажка Хорьку и побежала по главной улице. Она послала темнеющему небу пожелание, чтобы это были братья из Шквала бивней.

Когда она подоспела, Уйдал и Бекир уже открывали ворота. Надежды на свежие припасы разрушились, когда в проеме появился Колпак. За ним въехал мелкий полукровка, который был Блажке хорошо знаком. Она посмотрела на Колпака с укором.

Тот пожал бледными, изрезанными шрамами плечами.

– Ты сказала, мне можно его не убивать.

– Но это не значит, что его не убью я, – сказала Блажка, сверкнув глазами на Щербу, прежде чем дать Колпаку знак спешиться и пройти за ней. Он не шевельнулся. Его мертвые глаза уставились на нее, слегка мерцая, встревоженные теми же признаками в ней, которые заметила Колючка. Но в отличие от кормилицы он знал, в чем было дело.

Блажка предостерегающе посмотрела на него, стараясь не отводить глаз. Не отрывая своего охотничьего взгляда, который ничего не упускал, Колпак спешился и, плотно сжав бесцветные губы, достал из седельной сумы внушительного размера мешок. Они отошли от сторожки и от нервно ухмыляющегося кочевника – чтобы их не подслушали. Затем Блажка выжидающе посмотрела на мертвенно-бледное лицо вернувшегося брата.

– Тяжаков не видно, – доложил Колпак голосом, который всякий раз напоминал Блажке лезвие, прорезающее кожу. – От нашего удела до Кальбарки. Ничего.

Его рука дернулась, и мешок пересек небольшое расстояние между ними. Блажка поймала его, сомкнув пальцы вокруг холстины, распухшей от монет внутри. Она стиснула зубы, стремясь сдержать вопрос, но тот все равно вырвался.

– Как он?

Ответ оказался так прост, что она почувствовала себя глупо от того, что его задала.

– Как Овес.

Блажка кивнула, пристально взглянув на мешок с монетами.

– В следующий раз сама поеду. – Лживое обещание, как и всегда. Она подняла глаза, сменив тему. – А дичь?

– Кролики. За последний день ни одного.

– Лошаки?

Колпак покачал лысой головой.

– Это опять случилось, – проговорил он.

Блажка с отвращением простонала. Она надеялась, он не станет обращать внимания. Но он, напротив, надавил.

– Ты была здесь?

– Случилось и случилось. – Блажка покачала головой.

– Я тебя свожу.

– Не могу позволить себе уехать на пять дней, Колпак.

– Если умрешь, потеряешь больше.

– Но ты знаешь, что делать, если до этого дойдет, – отрезала она, не повышая голоса.

Колпак ответил немигающим взглядом, выражавшим у него неодобрение.

– Я поеду, – заверила она его. – Завтра. Поеду.

– А смесь?

– Мне она уже несколько месяцев как не нужна.

Снова подчеркнутое молчание. Блажке пришлось отвести глаза. Смертную маску, замещавшую Колпаку лицо, вынести было сложнее, чем полуденное солнце.

– У меня немного осталось, – призналась она. – Вот и выпью.

Колпак выразил удовлетворение, моргнув один раз.

Горя желанием взять ситуацию под контроль и вернуться к насущному, Блажка обошла его и вернулась к воротам. Незваный гость уже слез со свина.

– Тебе сказали сюда не возвращаться, – заявила Блажка ему прямо в лицо.

Щерба отпрянул от нее, но не так сильно, как обычно. Подобно многим хилячным, он был меньше других полуорков и сейчас отшатнулся от нее, превосходящей его ростом, примирительно выставив руки.

– Знаю, вождь…

– Не называй меня так.

Щерба поежился.

– Прошу прощения. Хотел проявить уважение.

– Не пытайся меня очаровать, кочевник. Даже если проявишь уважение, это ничего не даст тебе. Уж точно не здесь. А теперь садись в седло и проваливай.

– Я мог бы оказаться полезным, если дадите мне хотя бы маленький шансик, – проскулил он.

– Маленький шансик? – Блажка только рассмеялась. – Он был у тебя в последнюю Предательскую. Но я слышала, ты решил показать свиную задницу вместо того, чтобы встретить тавров. Еще один был, когда пришли орки и Ублюдки поскакали их встречать. Но ты и тогда предпочел бежать. Если ты хотел ездить с этим копытом, стоило начать тогда.

Возражениям кочевника не было конца. И все они были до боли знакомы.

– Это я заметил первый ул’усуун, который шел через удел Скабрезов. Я вернулся, чтобы рассказать. И помог вашим людям спокойно добраться до Пучины, когда их приняли к себе в Шквале бивней. Это же должно чего-то стоить!

– Быть дозорным или сопровождающим не стоит ни хрена, если ты не готов драться, Щерба. Реальные ублюдки родились в тот день, когда встретили язык орков. Мы узнали себя тогда, окруженные тяжаками. Узнали, кто чего стоит и кому можно доверять. Дуболом стал одним из наших. Хват пал нашим братом. Это твои товарищи-кочевники, Щерба. А тебя где нахрен носило?

У него не было ответа, но она и не дала времени его придумать.

– Ты упустил свой шанс. Показал, кто ты такой. И что ты не один из нас. Ты бродячий пес. А я не стану отнимать пищу у своих людей, чтобы кормить бродячего пса.

Щерба снова обрел голос – высокий и отчаянный.

– Ты знаешь, что они делают с кочевыми?

Блажка знала. Но, отвернувшись, крикнула Уйдалу и Бекиру:

– Открыть ворота! Он уезжает. – И вернулась к Колпаку. – Проверь, чтобы он покинул наш удел.

Змеиные глаза, глубоко посаженные в череп Колпака, вопросительно сощурились.

– Живым, – добавила Блажка.

Колпак безо всякого выражения проскользнул мимо нее, чтобы выполнить приказ.

Мед, встревоженный, подошел на место, где только что стоял Колпак.

– Ты уверена? – Он посмотрел вслед уезжающим свинам. – Щерба ездок бывалый.

– Он переменчивый, как долбаный флюгер, – ответила Блажка. – Мне нужны только такие полукровки, которые будут не просто ездить с копытом, но и смогут за него постоять. А от тех, кто следует за попутным ветром, здесь ни черта нет толку. В наше время попутные ветры в сторону Ублюдков не дуют, Мед. Мне не нужно это тебе объяснять.

– Не нужно, вождь.

Они проследили, как ворота снова закрылись.

– Утром я уеду к Ресии, – сказала Блажка. – Нужно найти новую кормилицу.

– Я могу.

– Нет. Ты нужен здесь.

– Тебе не стоит ехать одной.

– Выбора нет. Дуболом укрощает свинов. Змею придется взять на себя мою часть патрулей. А с Хорьком поехать я не могу, сам знаешь.

– Тогда дождись, пока вернется Колпак, или хотя бы возьми кого-нибудь из старших сопляков.

– Я не собираюсь терять никого из наших претендентов оттого, что им где-нибудь повеет щелкой, Мед. – Замечание о Колпаке она проигнорировала, надеясь, что он на это не укажет. Глупая была надежда.

– Колпак вернется…

– Колпак вернется не раньше меня, – сказала она и больше ничего не добавила. Мед сдвинул брови сильнее, но был достаточно умен, чтобы не расспрашивать вождя о заданиях, которые она поручала Колпаку. Это было единственное, что Блажка унаследовала от Ваятеля.

Желая поскорее закончить спор и добраться до кровати, она двинулась прочь.

Своей светлицей Блажка сделала дом главного садовника. Когда она вошла, ее приветствовал запах оливкового масла. Потоку ароматов, который сопровождал каждого ездока, казалось, не за что было зацепиться в этих комнатах. Седельная кожа, пот, оружейное масло – ничто из этого не могло устоять против укоренившихся запахов, оставшихся после занятий давно покинувшего дом садовника. Не потрудившись даже зажечь лампу, Блажка на ощупь пробралась наверх. Прежний жилец построил на втором этаже галерею, так чтобы та выдавалась из его спальни. Когда-то оттуда открывался приятный вид на оливковые рощи, которые росли в Отрадной. Теперь же их загораживал частокол, но Блажка все равно находила это место удобным для наблюдения за поселком, который сама этой оградой и обнесла.

Бросив пояс с мечом и тренчало на кровать и туда же мешок монет, она вышла на балкон. Костер уже угасал – за ним смотрели только трое сопляков, которые задержались, чтобы все убрать. Несколько поселенцев слонялись неподалеку, лелея надежду, что им вот-вот откроется какой-нибудь тайник с едой. По другую сторону главной улицы Хорек с Дуболомом сидели на крыше бондарской лавки. Раньше они могли бы передавать друг другу бутылку, но теперь винные запасы истощились и были строго нормированы. Блажку саму тянуло выпить, но держать личный тайник она отказывалась. На улицу вышла вдова кожевника и, недолго переговорив с ездоками, улизнула вместе с Хорьком – явно чтобы трахнуться. От этой мысли Блажка на миг почувствовала шевеление внутри, но его быстро заглушила усталость, боль и хрип в глубине легких.

Она ненавидела лгать Меду. Но он, конечно, был прав. Это было безрассудством – ехать в Уделье в одиночку, но ей не оставалось выбора.

Она подошла к комоду в изножье кровати и, порывшись в нем, нашла паршиво вылепленную керамическую бутылку. Встряхнула ее – почувствовала, что остатки густого содержимого плещутся на дне. Вытащила пробку, скорчила гримасу и сделала добрый глоток. Вылившаяся гадость попыталась вернуться обратно, но Блажка подавила это восстание. Ей казалось, что даже свиное семя должно быть вкуснее этой мерзости. Хотя по консистенции они были похожи. Заткнув бутылку обратно и прогнав запах смеси, Блажка опустилась на кровать и легла рядом с брошенным оружием.

Она застонала. Ботинки остались на ней.

Глава 3

Достигнув Отрадного брода, Блажка провела Щелкочеса до его середины и остановилась.

– Дальше вы не едете, – сообщила она сопровождающим.

Мед настоял, чтобы вождя довели до границы удела. Он сам, разумеется, плюс трое самых опытных сопляков – Тоуро, Абрил и Петро. Лицо каждого по-своему выражало разочарование.

– Возвращайтесь. Только осторожно.

Она толкнула свина, но, услышав всплески воды, снова остановилась. Повернувшись в седле, увидела, что Абрил следует за ней.

– Ты куда это собрался, сопляк, мать твою?

Абрил резко вскинул брови, одновременно разинув рот.

– Ой! Вы имели в виду нас всех? Я подумал, вы обращались только к ним. – Он указал на остальных большим пальцем – те сердито глядели на него. Абрил привстал в стременах и склонился над рожком седла, после чего перешел на шепот, который был все равно слышен поверх журчания воды. – Помните, вождь? Вы сказали, что раз я завалил того оленя, вы отведете меня к Ресии и заплатите за мое первое влажное сношение.

– Никогда я этого не говорила, Абрил.

Молодой полуорк с сомнением покосился на нее.

– Вы уверены?

– Так же уверена, как в том, что, если ты не уберешься сейчас же с глаз моих, я всажу в тебя стрелу и ты сможешь еще раз накормить весь город.

Абрил на мгновение задумался, а потом медленно дважды кивнул и присоединился к остальным. Когда вся группа повернула свинов на юг, Мед последним отвел глаза от Блажки. Она проследила за тем, как они удалились, дождалась, пока их окутает расплывающееся на горизонте марево, а затем завершила переход и, выбравшись из седла, встала на ослабевшие ноги.

Дрожащими руками она обхватила колени, мышцы живота задвигались от сильных спазмов, ее начало рвать. Месиво мучительно вышло наружу безвольной нитью. Когда оно свалилось с губ, Блажка с отвращением отшатнулась. Затем, все так же дрожа, залезла в седельную суму, нашла бутылочку и допила смесь – та обожгла ей горло, скользнув внутрь.

Тот гнев, что вызывала у нее собственная слабость, она использовала, чтобы снова залезть на свина. Терять время больше было нельзя. Если бы она решила ждать, пока почувствует себя достаточно хорошо, чтобы ехать верхом, то осталась бы здесь навсегда. Блажка толкнула Щелка. Она не собиралась умирать до того, как достигнет цели.

Отправься она сразу к Ресии, как полагало копыто, ее кратчайший путь пролегал бы по узкой полосе земли Короны, что тянулась почти строго на север между уделом Рогов с востока и Амфорскими горами с запада. Но на самом деле Блажка держала путь именно к этим горам. Это был невысокий хребет, который пока еще не вторгался в горизонт перед ней. Сверху в полуденном небе нависало солнце. Ехала Блажка с трудом, но ей все же удалось достичь предгорья к вечеру. Южным склонам хоть и было далеко до большинства внушительных гор Уделья, они представлялись, однако, весьма неумолимыми. Чтобы взойти на хребет, Блажке следовало сперва пересечь его по одному знакомому перевалу, а затем одолеть более-менее проходимый склон на севере. Но это уже было задачей на следующий день.

Повернувшись к темнеющим вершинам спиной, Блажка отдалялась от них, пока не наткнулась на ручей. Затем спешилась и, позволив Щелку напиться, отошла в миндальную рощу. Там, энергично встряхнув нижние ветки, она вызвала настоящий град орешков, и свин, возбужденно сопя, примчался на шум. Блажка сняла со зверя седло, пока тот не отрывал рыла от миндаля, и разбила лагерь. Затем села, собрала горстку миндаля, но поняла, что есть ей не хочется.

Сон являлся ей будто с опаской, его то и дело прогонял дикий кашель.

На исходе ночи неподалеку уже стоял Колпак – на его жилистое тело падали лучи восходящего солнца.

Здешняя местность была известна тем, что тут обитали волки, поэтому Блажка держала под рукой заряженный арбалет. Вторгнуться в ее лагерь, не получив стрелу, было под силу только Колпаку.

– Стремный ты говнюк, – поздоровалась она, раздраженно сощурившись, чтобы его разглядеть.

Когда она села, ей на колени упала связка вишен.

– Не голодна.

– Неважно. Ешь.

Гневно схватив вишню, Блажка запихнула ее в рот и поднялась на ноги.

– Пора идти.

Они отправились к тенистому перевалу и, пока солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы снова их достать, успели по нему пройти. Затем, очутившись на другой стороне, ехали уже медленнее и осторожнее. Эти земли принадлежали Короне и лежали в непосредственной близости от кастили, которая находилась чуть западнее. Их занимало море оливковых деревьев, которые во множестве росли над Амфорскими горами. Плантации императоров старины были очень обширны и давали урожай до сих пор. Виллы стояли давно разрушенными – их когда-то строили рабы для почти забытых предков Гиспарты – имперских хозяев, которые теперь, несмотря на кучу статуй, воздвигнутых из тщеславия, были известны разве что разлагающимся грамотеям. А вот оливы остались до сих пор – и, по мнению Блажки, они стоили куда больше любых памятников. Потому что мрамором не наешься.

Блажка следовала за Колпаком по долинам, покрытым лигами оливковых рощ, и ей было горько от того, что эти деревья остались нетронуты той бедой, которая уничтожила оливы в Отрадной. Но даже у щедрот старого Империума имелись свои границы. К тому времени, когда они достигли уязвимой северной стороны Амфор, оливы оказались вытеснены удушливыми олеандровыми лесами. Лишь в таком суровом краю, как Уль-вундулас, подобное буйство красок могло быть исполнено яда. Тонкие искривленные стволы опасных растений тянулись вверх и переплетались друг с другом, словно пальцы заговорщика. Продвигаясь по извилистым проходам, Блажка пригибала голову и следила за Щелкочесом, чтобы тот не пытался поживиться олеандром. Полуорки называли это растение свиной отравой не просто так. Зато здесь им, по крайней мере, не грозило наткнуться на патруль кавалеро. Хиляки не заходили за оливы – здесь им делать было нечего. Это был дикий край терновника и ползучего можжевельника.

Солнце нещадно жарило, пока они поднимались по голым склонам Амфор. Колпак натянул на свою лысую, льняного цвета голову капюшон. Поднимались они весь день. Угрюмый ездок прокладывал путь пологими тропами, чтобы не утомлять свинов. Когда воздух остыл, на них подул бодрящий ветер.

Наконец они вышли на вершину длинного гребня и двинулись по нему на запад. Чем дальше они продвигались, тем больше осколков камней попадалось под ногами, и вскоре ехать уже пришлось буквально по сплошной сыпучке. И впереди, сколько хватало зрения, тянулась все она же. Этот рубец на теле гор был образован не медленным течением времени, но страдальческим трудом множества рук. Как и оливковые рощи, это был след Империума. Каменоломня, которая разрабатывалась на протяжении столетий и еще дольше стояла заброшенной. Но в отличие от олив камень больше не плодоносил и остался не более чем затвердевшей раной.

Блажка и Колпак спешились и повели свинов по сыпучке, чтобы проследовать по склону складки к относительно ровному участку. Блажка уже однажды приходила сюда, с этим же проводником, и тогда ее поразила эта блеклая, будто бы бесконечная полоса разрухи. Сейчас все выглядело так же, как в прошлый раз. Однако первое посещение ничуть не помогало ей здесь ориентироваться. Зато Колпак знал дорогу, что тогда, что сейчас, и пробирался по камням, нигде не задерживаясь.

Наконец они заметили среди серых борозд хоть какое-то разнообразие.

Впереди над скалами торчал деревянный шест в полтора человеческих роста, его основание было присыпано камнями. Сверху крепилось колесо – из тех, что использовались в повозках, но здесь, в этом месте, выглядело оно до ужаса странно. На колесе, медленно вращаясь от ветра, сидела фигура. Назвать ее человеческой было бы крайне обходительно. Болезненно худая и обнаженная, с кожей, одновременно иссушенной солнцем и побелевшей от каменной пыли. Волосы и борода, грубо спутанные, ломкие и сухие, развевались на ветру. Камни, насыпанные под колесом, усеивали мелкие высохшие экскременты – отходы тела, из которого, казалось, уже нечего было выжать. С насеста доносился глухой, надтреснутый голос – он бормотал что-то неразборчивое, свидетельствующее о жажде, слабости и безумии.

В рыхлом склоне позади живого чучела-тотема зиял проход. Низкая узкая перемычка, сложенная из камня, держалась только благодаря искусно достигнутому равновесию. Или чокнутой, на хрен, вере.

Колесо скрипнуло, когда Блажка и Колпак прошагали под ним. Сидевший на нем псих продолжал бормотать свой гортанный бред. Когда они оказались на расстоянии детского броска от перемычки, оттуда вынырнул Костолыб.

Блажка видела его второй раз в жизни и второй раз почувствовала уверенность, что он – хиляк, приходившийся отцом Колпаку. Пергаментная кожа туго обтягивала лысый череп с глубоко запавшими глазницами, а скулами, казалось, можно порезаться. Высокий и худой, он двигался плавно, будто хищник. Он был старше, хотя определить его возраст представлялось сложной задачей, потому что он был проворен и обладал зоркими глазами и ясным взглядом. Не слишком мускулистый, он все же был человеком – а люди, даже самые грозные, часто слабели после среднего возраста. Тем не менее было легко представить, как он охмуряет женщину-полукровку, и тогда перед мысленным взором является Колпак. Несмотря на то что Костолыб обладал тем, что на лице Колпака не проявлялось никогда.

Костолыб улыбнулся. Зрелище это было отвратительное.

Зубы у него были вставные и чересчур крупные. Когда они показывались из-за натянутых губ, весь рот превращался в леденящую душу пасть. Из каких бы костей их ни вырезали, те, должно быть, имели разный возраст, потому что, все разных цветов, они образовывали мешанину из тонов от белого до черного, в которой преобладали отвратительные бурые оттенки. При их лошадином размере, вся система была плохо подогнана и, когда он говорил, зубы скользили друг по дружке. Ему приходилось чрезмерно шевелить губами, чтобы усмирить неприглядный щелкающий ряд зубов, бесконечно при этом прихлебывая и подсасывая.

– Вождь Реальных… хлюп… ублюдков. Вернулась… ссик.

Сзади человек на колесе издал протяжный стон.

Костолыб занес руку за перемычку, и оттуда послышался звук плещущейся воды. Затем рука вернулась с тонким стержнем, к концу которого была прикреплена влажная тряпка. Он прошел мимо Блажки и Колпака, остановился в нескольких шагах от шеста и вытянул стержень, поднеся тряпку к лицу убогого. Тот ее проигнорировал, но Костолыб терпеливо простоял несколько мгновений, двигая стержень таким образом, чтобы при движении колеса тряпка оставалась у безумца перед губами. Но пить он не стал.

Наконец Костолыб опустил руки.

– Может, потом.

Обернувшись к гостям, он оглядел их.

– Жалобы те же?.. Ссст.

Блажка сперва задумалась. Затем кивнула.

– Врешь. Стало… фшк… хуже. – Он снова прошел мимо них. – Заходите… шлюп… Оружие оставить на улице.

И, нырнув в нору, исчез. Сделав глубокий вдох, Блажка отстегнула тренчало, сняла пояс с мечом и передала их Колпаку. Тот указал на ее ботинок. Она, покачав головой, вынула оттуда кинжал и также передала ему. Она попыталась скрыть мандраж, но не сумела и молча проследовала за мужчиной в темноту прохода.

Грот был так же тесен и неприветлив, как и в прошлый раз. Даже хуже – потому что больше не таил для нее загадок. В центре возвышался высокий древний стол из дерева, по бокам стояли обветшалые шкафы. Свет проникал снаружи только через вход, но Костолыб уже подносил фитиль к многочисленным сальным свечам, расставленным по всему помещению. В теплом пламени показался низенький табурет и целое изобилие трав и инструментов, летучими мышами свисающих с низкого гнетущего потолка.