В неглубокой яме, вырытой в земле, горел огонь. По другую сторону костра сидел бородатый мужчина, загоревший почти до черноты, и крутил в руках гибкую палку, пытаясь ее сломать. Густо украшенная бисером куртка делала его похожим на странствующего лекаря, которые ездили по стране и продавали всевозможные якобы целебные снадобья. У ног мужчины лежала пегая собака и грызла кость. Тут же неподалеку, скрестив ноги, сидел мальчик с косящими глазами и уродливой головой.

Чарльз почувствовал какой-то мерзкий запах:

– Чем это так воняет?

– Разные травы, растертые с бизоньими мозгами, – ответил бородач. – Я смазал те места, которым больше всего досталось.

Чарльз наконец начал понимать, где находится. Они сидели в индейском типи, сооруженном из дюжины шестов высотой футов восемнадцать и натянутых на них бизоньих шкур. Конструкция жилища имела форму конуса с дыркой для дыма наверху. Над головой слышался стук дождевых капель.

– Все верно, вы в нашем типи, – сказал бородач, словно прочитав его мысли. – На языке дакотских сиу это означает «место, где живет мужчина». – Он наконец сломал палку и протянул ему половину через костер. – Джерки^[10]. Вам надо подкрепиться.

Чарльз откусил кусочек копченого мяса бизона.

– Спасибо. Я такое уже пробовал.

– Вот как! – воскликнул бородач, явно довольный. – Выходит, вы не в первый раз на Западе.

– До войны служил у Боба Ли, во Втором кавалерийском в Техасе.

Незнакомец усмехнулся, обнажив желтые зубы:

– Все лучше и лучше…

Чарльз с трудом изменил позу. Голову снова пронзила резкая боль.

– Слушайте, я бы на вашем месте не спешил шевелиться, – предупредил его бородач. – Вы же весь лиловый, как кусок несвежей говядины. Пока вы там лежали, я немного потолкался среди народа, кое-чего подслушал. Тот маленький петушок, который все это затеял, заявил, что добьется вашего увольнения с большим шумом.

– Как дезертира?

– Точно. Думаю, туда вам лучше не возвращаться.

Чарльз с трудом сел, чувствуя сильное головокружение.

– Но у меня там вещи остались.

Незнакомец ткнул пальцем куда-то вбок, и Чарльз только тогда увидел, что рядом с ним, чуть сзади, стоит его саквояж.

– Я туда сходил, забрал все. Никто и слова не сказал, кроме парня, что в карауле стоял. Но за доллар и он с радостью голову в сторону повернул. Как вас зовут?

– Чарльз Мэйн.

Бородач протянул руку над костром:

– Рад познакомиться. А я Адольф О. Джексон. Для друзей – Деревянная Нога. – Он поднял ногу в кожаной штанине и сильно постучал по правому ботинку, произведя гулкий стук. – Дубовая. Она у меня с четырнадцати лет, после того как с ютами повстречаться довелось. Отец тогда еще живой был. Мы капканы ставили на бобров на восточных склонах Скалистых гор. Как-то раз я бродил один и случайно угодил ногой в чей-то чужой капкан. А потом рядом, как назло, оказались три юта, да еще в дурном настроении. Нужно было или как-то выбираться из капкана, или ждать, когда тебя убьют. Я достал нож и высвободил ногу, а потом сознание потерял. На мое счастье, отец меня нашел и увез оттуда, от индейцев подальше. А потом отрезал мне ступню. Иначе не выжить мне было. – Все это он говорил таким безмятежным тоном, как будто обсуждал вкус вяленого мяса, которое не переставая жевал.

Чарльз переждал, пока не пройдет приступ головокружения.

– Я вам благодарен, мистер Джексон. Я ведь поступил в кавалерию и служил бы, если бы этот сукин сын меня не узнал.

– Да, сэр, он, видно, до сих пор воюет с южанами.

– Спасибо, что подобрали меня и немного подлечили. Теперь я, пожалуй, пойду поищу какое-нибудь…

– Сидите на месте! – перебил его Джексон. – Вы пока не в том состоянии, чтобы ходить. – Он поковырялся в зубах. – Да и я ведь тащил вас из грязи не только потому, что драка была нечестной. У меня к вам предложение.

– Какое?

– Деловое. – Джексон обнаружил крошку вяленого мяса в своей длинной и широкой, темной с проседью бороде, вытащил ее и продолжил: – Имею честь представить: перед вами Торговая компания Джексона. Меня вы уже знаете. Этот прекрасный юноша за моей спиной – мой племянник Гершель. Я зову его Малышом, так удобнее. Когда его отец умер от испанки в Луисвилле, у него никого не осталось, кроме меня. Парень старается, но за ним нужно присматривать.

Деревянная Нога посмотрел на мальчика с нежностью и грустью. Один этот взгляд сразу вызвал в Чарльзе симпатию к нему. Джексон заставил его вспомнить об Орри; он тоже был привязан к родным, очень любил своего непутевого кузена и всегда старался помогать ему.

– А это, – Джексон показал на пса, грызшего кость, – Фенимор Купер. Если коротко, то Фен. Выглядит не ахти как. Бордер-колли все такие. Но вы бы удивились, увидев, какие тяжелые повозки он может тянуть. – Джексон наконец дожевал свой кусок джерки. – Мы, знаете ли, совершаем регулярные поездки к цис-цис-тас. – Он сделал упор на втором слоге.

– Это еще что за чертовщина?

– Все зависит от того, кого вы спрашиваете. Одни говорят, что это означает «наши люди», или «похожие люди», или «те, кто живет здесь», это как бы вольный перевод. Сиу говорят «шай-ела», что означает «люди, говорящие на красном языке». То есть на чужом. Другими словами, те, кого сиу не могут понять. – Джексон какое-то время наблюдал за Чарльзом с веселой снисходительной улыбкой, а потом, вволю позабавившись, добавил: – Мы торгуем с южными шайеннами. Если будете их называть так, все поймут. А еще можно показать так. – Он сделал несколько быстрых, плавных движений руками, то вращая кулаком, то выставляя и сгибая пальцы.

– Я знаю этот язык жестов, – сказал Чарльз. – Команчи в Техасе тоже им пользуются.

– Да, сэр, это универсальный язык всех племен. Я только что сказал: «Мы торгуем с шайеннами на Индейской Территории». Мы везем им разные товары, а назад возвращаемся с индейскими лошадьми. Это неплохой кусок хлеба, хотя и не такой жирный, как мог бы быть. Потому что я не торгую оружием или огненной водой.

Чарльз уже в общих чертах понял, в чем заключалось предложение Джексона.

– Кусок хлеба может и неплохой, но уж больно опасный, – сказал он.

– Только иногда. Тут всего двести, а может, триста тысяч краснокожих, но опасны из них меньше трети, да и те не всегда. Можно ехать спокойно, если они знают, что ты не боишься. – Он вытащил из волос индюшачье перо и провел указательным пальцем по широкой букве «V», вырезанной на стебле. – А еще они могут прочесть вот этот особый знак подвига. Он означает, что однажды я встретился с плохим индейцем и снял с него скальп, чтобы он не получил следующей жизни, а потом перерезал ему горло.

– И обо всем этом им скажет перо? – (Джексон кивнул.) – Вы действительно это сделали?

Беззлобный взгляд Джексона остановился на Чарльзе.

– Дважды.

Чарльз вздрогнул. Мальчик положил ладонь на плечо дяди, сияя от гордости. Фен лениво вылизывал передние лапы. По шкурам типи чуть слышно стучал дождь.

– Вы говорили о каком-то предложении.

– Мне нужен помощник, чтобы прикрывать мне спину. Я покажу ему местность, научу всему необходимому, но я должен доверять ему, а он должен хорошо стрелять. Это главное.

– Я хорошо стреляю. Тренировался несколько лет, пока служил в разведке у генерала Уэйда Хэмптона.

Деревянная Нога одобрительно кивнул:

– Южная кавалерия. Да, это рекомендация что надо.

– Вы первый раз берете напарника или хотите кого-то заменить?

Торговец снова провел языком по зубам:

– Думаю, нет смысла врать, если будем ездить вместе. В прошлой поездке я потерял человека. Своего напарника Дина. Он позарился на одну женщину. Ее муж и несколько его друзей из Красных Щитов порезали его на мелкие кусочки.

Вяленое мясо, казалось, подпрыгнуло у Чарльза в желудке.

– Что за Красные Щиты? – спросил он.

– Община воинов-шайеннов. Таких общин несколько: Щиты, Тетива Лука, Люди-Собаки, или Собаки-воины – так их еще называют. Почти половина молодых воинов племени всегда принадлежит к какой-нибудь общине. Когда юноша достигает своей пятнадцатой или шестнадцатой зимы, он выбирает, к какой из шайеннских общин присоединиться, и это едва ли не самое важное событие в его жизни. Все эти группы появились очень давно. По легенде, один молодой шайеннский воин, которого звали Душистая Магия, забрался однажды на северный склон Священной горы – возможно, это были Черные Холмы, никто точно не знает – и встретился там с Великим Духом. Они долго разговаривали, а потом Великий Дух велел Душистой Магии вернуться домой и создать отряды для защиты племени. Он дал названия для всех этих отрядов, особую песню для каждого из них и во всех подробностях объяснил, как должны одеваться входящие в них воины. Эти группы до сих пор существуют по тем законам, которые ввел тогда Душистая Магия. Они занимают особое положение в племени, и вам лучше помнить об этом. Даже сорок четыре вождя на совете племени и пукнуть не посмеют без их одобрения.

– А чем они еще занимаются, кроме того, что верховодят в племени?

– Главная их работа – следить за порядком, когда приходит время охоты на бизонов. Они держат в узде молодых парней, чтобы никто внезапно не выпрыгнул и не напугал главное стадо.

– И я, стало быть, должен заменить человека, которого они зарезали?

– Да, мистер Мэйн. Не стану делать вид, что риска никакого. Но есть и хорошая сторона. Вы увидите самый нетронутый и самый прекрасный из краев, когда-либо созданных Господом, и вдобавок прелестнейших девиц. Я с большинством шайеннов живу вполне мирно. Им нравится старый Деревянная Нога.

Малыш, что-то ласково бормоча, придвинулся к дяде и погладил его бороду. Джексон сжал руку мальчика в ладонях. Подросток казался спокойным и радостным.

– Предлагаю такой расклад, – продолжил торговец. – В первый год я отдаю вам двадцать процентов от всего, что мы получим за пригнанных лошадей. Окажетесь молодцом, буду добавлять еще по десять каждый год, пока не дойдет до пятидесяти. А до того времени я буду хозяином всех товаров, и за все риски отвечать тоже буду я. Ах да… – он усмехнулся, – не беря в расчет риск вашим скальпом и вашей жизнью, я имел в виду. Что скажете?

Чарльз молчал, не зная, что ответить. Согласиться означало довольно основательно изменить свою жизнь. Присутствие Малыша, конечно же, заставило его подумать о сыне. Если он присоединится к Джексону, то месяцами не будет видеть маленького Гуса. Это ему не нравилось. Но работа была необходима, иначе не прожить. К тому же, служа в Техасе еще перед войной, он поклялся однажды вернуться сюда, потому что навсегда полюбил дикую красоту Запада.

– Итак, мистер Мэйн?

– Я бы хотел подумать до утра, – улыбнулся Чарльз. – Честно говоря, даже не знаю, смогу ли привыкнуть к тому, чтобы называть человека Деревянной Ногой.

– Да мне все равно, лишь бы стреляли метко.

Вскоре после этого разговора Чарльз закутался в теплую бизонью шкуру у гаснущего костра, долго ворочался, пока не нашел положение, при котором избитое тело не так болело, и наконец заснул.

Вместо бесконечных просторов прерий или жестоких индейцев он видел во сне Августу Барклай. В серых и невыразительных декорациях сновидений он обнимал ее теплое обнаженное тело. Потом неожиданно возникла какая-то другая женщина, заняв ее место. Он внезапно проснулся, испытывая мучительное чувство вины, которое сменилось острым ощущением бесприютности, ставшим еще острее после того, как он вспомнил, что его военная карьера окончательно потерпела крах.

Он по-прежнему не знал, стоит ли принимать предложение Джексона. Конечно, такую работу нельзя было назвать скучной и монотонной, но она была действительно опасной.

Все еще думая об этом, он повернулся на другой бок и невольно застонал, когда резкая боль пронзила ребра. Послышался какой-то звук, и Чарльз понял, что своим стоном разбудил пса, и теперь тот бежал к нему с другого конца типи. Когда Фен остановился возле его головы, Чарльз замер. Неужели укусит?

Собачья голова наклонилась ниже, и теплый шершавый язык трижды лизнул покрытое синяками лицо Чарльза.

Вот так это маленькое проявление нежности и привело к большим изменениям в его жизни.

– Отлично, просто здорово! – воскликнул Деревянная Нога, когда утром Чарльз объявил, что согласен.

Торговец порылся в куче одеял и завернутых в мешковину тюков и наконец нашел два мягких предмета, которые сунул в руки своего нового партнера.

– Что это? – спросил Чарльз.

– Мокасины из бизоньей кожи. Зимняя добыча. Зимой у бизонов самая густая шерсть. Их надо вывернуть наизнанку, видишь? Так ноги никогда не замерзнут.

Типи наполнилось роскошными ароматами горячего кофе и жарившегося на маленькой чугунной сковородке бекона. Малыш сидел на корточках перед очагом и правой рукой в рукавичке держал сковородку над огнем, при этом сосредоточенность на его лице казалась такой напряженной, что граничила со слабоумием.

– Мне понадобится лошадь, – сказал Чарльз.

– У меня есть одна из тех, что мы пригнали с Индейской Территории. Это четвероногое тупоголовое отродье дьявола никто не захотел купить. Если сможешь с ней справиться, она твоя.

– Я буду считаться вашим партнером?

Торговец с прищуром посмотрел на него:

– Типа того.

– У меня еще все болит. Скачка на необъезженной лошади тут вряд ли поможет.

– Ну, можно подождать денек-другой… – пожал плечами Джексон.

Чарльз потер ноющие ребра и, чуть помолчав, добавил:

– Нет. Давайте с лошадью решим сразу.

Они вышли наружу. Вокруг типи висел густой туман. Деревянная Нога поставил свое типи к западу от палаточного городка возле казарм Джефферсона. Он подвел Чарльза к жеребцу, привязанному на некотором расстоянии от других оседланных лошадей и вьючных мулов. Это был небольшой поджарый конь черно-белой масти, с широким пятном на морде.

– Сдается мне, он из тех, кто убивает людей, – сказал Джексон, протягивая руку к ветке, к которой была привязана веревка. – Пристрелить бы его, да и дело с концом.

– Осторожно! – крикнул Чарльз, отталкивая торговца, когда конь встал на дыбы.

Передние копыта прорезали туман там, где только что стоял Джексон.

– Убедился? – спросил он. – Я кое-как обуздал его, но ездить на нем никто не может. Уже дважды собирался пустить в него пулю.

Чарльз почувствовал смутную тревогу. В памяти всплыл тот ужасный день в Виргинии, когда он в последний раз скакал на Бедовом. Уже смертельно раненный, его любимый конь спасал своего хозяина, теряя остатки сил в бешеной скачке, когда уносил седока в безопасное место. Чарльз вспомнил алые пятна его крови на снегу. Бедового тоже в свое время никто не хотел покупать.

– Только не вздумайте убивать его у меня на глазах, – сказал Чарльз. – Я потерял на войне лучшего в мире коня и не выношу, когда кто-нибудь причиняет им боль.

Однако опасения торговца были вполне понятны. В глазах пегого действительно горела смертельная угроза. Впрочем, Чарльз разглядел и достоинства. Конь был очень легким – не больше тысячи фунтов, с прекрасной шеей, маленькими копытами и головой, типичными для южных верховых лошадей.

– Говорите, это индейский пони?

– Ага. Армия их сгубила. Пичкала зерном, так что они и забыли, как жить на свежей траве. Становятся слабыми и вялыми. Ну, с этим такого не случится. Он так долго не проживет.

– Проверим. Где попона и седло?

Вокруг клубился туман. Джексон снова привязал веревку к ветке. Чарльз, прихрамывая, подошел к пегому.

– Все хорошо, – сказал он, набрасывая на коня попону. – Не бойся.

Пегий поднял переднюю ногу. В животе у Чарльза все сжалось. Но в следующую секунду копыто со стуком опустилось на землю, и конь шумно выдохнул. Чарльз осторожно положил седло на спину животного и с удивлением взглянул на Джексона, потому что пегий стоял совершенно спокойно и даже словно не почувствовал веса сбруи. Чарльз ничего не понимал. Может быть, в этой красивой голове время от времени просто случались необъяснимые вспышки безумия?

Он опустил стремена и медленно сел в седло – не только из осторожности, но и из-за сильной боли во всем теле. Пегий стоял спокойно, хотя и повернул голову, пытаясь рассмотреть седока. В густом тумане словно вырисовывалась фигура мифического кентавра. Где-то вдалеке послышался сигнал горна – в гарнизоне играли утреннюю побудку.

– Отвяжите веревку, – тихо сказал Чарльз.

Джексон быстро шагнул к дереву и развязал узел. Чарльз взял веревку, обмотал вокруг одной руки и легонько потянул.

Когда Чарльз резко дернулся вверх, а левая нога вывернулась из стремени, он подумал: «Ну, теперь Джексон его точно пристрелит». Он ударился о круп пегого, когда тот снова встал на четыре ноги, а потом свалился на землю, потому что конь не переставая брыкался. От удара ему показалось, что все тело словно обожгло огнем. Копыто рассекло ему лоб до того, как он откатился в сторону и выхватил из кобуры кольт. Стоя на коленях и мучаясь от невыносимой боли, он сжал револьвер двумя руками, ожидая, когда животное бросится на него.

Пегий топал копытами, фыркал и стоял на месте. Малыш подошел к дяде и обхватил его сзади за талию, посматривая то на лошадь, то на мужчину с оружием в руках.

– Давай, Мэйн, чего ты ждешь?

– Нет, постойте-ка… Я только что заметил. Видите красный пузырь у него на губах?

Джексон сердито пробурчал, что ничего не видит. Чарльз знал, что у людей в таком возрасте зрение уже часто подводит. Он убрал кольт и медленно подошел к пегому.

– Дай-ка мне посмотреть, – ласково проговорил он. – Ты только стой спокойно и разреши мне взглянуть… – Сердце Чарльза отчаянно колотилось; в глазах пегого снова вспыхнула злоба.

Однако конь все же позволил Чарльзу осторожно раздвинуть ему челюсти. Когда Чарльз увидел окровавленный обломок, он даже рассмеялся от облегчения.

– Идите сюда, посмотрите! Только не спешите. – (Деревянная Нога подошел боком и встал рядом.) – Вот оно в чем дело – у него просто коренной зуб сломался и нарывает. Без уздечки конь спокоен, а как взнуздаешь – бесится.

– А я и не заметил, – сказал Деревянная Нога. – Ну надо же, вообще ничего такого не заметил.

– Немудрено. – Чарльз пожал плечами; ему не хотелось говорить уже довольно пожилому человеку, что неплохо бы обзавестись очками в его возрасте. – Надо найти ветеринара, – он ласково погладил пегого по груди, – пусть выдернет этот зуб и залечит воспаление. Тогда все будет в порядке.

– Ты его берешь?

– Мы ведь об этом уже договорились, разве не так? Малыш, хочешь его погладить? Не бойся.

Племянник Деревянной Ноги порывисто шагнул вперед с выражением неописуемого восторга на бледном лице. Когда он дотронулся до пегого и широко заулыбался, Джексон облегченно вздохнул.

– Тогда выбирай ему имя, Чарли, – сказал он.

Чарльз немного подумал, поглаживая лошадь вместе с Малышом.

– Имя должно быть таким, чтобы вызывало у людей уважение и не позволяло смеяться над ним. Им незачем знать, что он нежный и спокойный. – Он снова погладил коня. – Вы сказали, что он отродье дьявола. Вот и назовем его в честь папочки. Дьявол.

– Ни хрена себе! – воскликнул торговец и даже изобразил что-то вроде джиги, перепрыгивая со здоровой ноги на искалеченную с поразительной ловкостью. – Вот это да! Теперь дело точно пойдет.

ТЕАТР ТРАМПА В СЕНТ-ЛУИСЕ

скоро открывается с постоянной труппой!

МИСТЕР СЭМЮЭЛЬ ГОРАЦИЙ ТРАМП, эсквайр,

из общества «Лучшие актеры Америки»

прямиком из Нью-Йорка после своего триумфального успеха

несравненная МИССИС ПАРКЕР

в «УЛИЦАХ СТЫДА»,

НОВЕЙШЕЙ мелодраме

о жизни нью-йоркского ВЫСШЕГО СВЕТА и ДНА,

написанной Г. Т. Сэмюэлсом и переложенной для театра мистером ТРАМПОМ,

а также

«Жизнь и смерть КОРОЛЯ РИЧАРДА III»

в монументальном и международно признанном воплощении

С. Г. ТРАМПА

Места от 50 центов,

не дороже 1,5 доллара!!!

Глава 9

На следующий день после того, как Чарльз принял предложение Джексона, торговец повел пегого к ветеринару. Они оставили Малыша у лошадиного доктора, а сами отправились в город. Чтобы не столкнуться с солдатами из казарм Джефферсона, которые могли узнать Чарльза, пришлось сделать крюк и заехать с западной окраины. Собака бежала следом за ними.

Ранние поселенцы-креолы прозвали это место Пейн-Корт – «не хлебным», потому что в то время здесь был центр меховой торговли и очень бедный рынок сельскохозяйственных товаров.

Теперь все изменилось. На дороге, обсаженной платанами и липами, Чарльз и Джексон то и дело видели фермерские телеги и фургоны, нагруженные яблоками или мешками с зерном. Они объехали двух фермеров, которые гнали стадо свиней, наполнявших воздух пронзительным визгом и характерной вонью.

Вскоре показались крыши домов и висящий над ними серый смог.

– Ты смотри, в Сент-Луисе не дыши слишком глубоко, – посоветовал Джексон. – Они тут столько понастроили литейных заводов, кожевенных фабрик, мукомольных мельниц и всего остального, что от дыма дороги не видать. Наверное, американцам плевать, что они могут насмерть задохнуться, если это делает их богатыми.

День был ясным и холодным. Чарльз чувствовал себя прекрасно. Боль от побоев уже ослабевала, а в цыганском пончо было тепло и уютно. Его первое впечатление от Джексона оказалось верным – этому человеку можно было доверять. Возможно, через несколько недель он все-таки воспрянет духом, даже если для этого придется проскакать до самой Индейской Территории.

Они ехали к шумному центру города, мимо старых каменных креольских домов, окраинных хижин и более новых, наполовину бревенчатых строений с голландскими дверями, построенными большой немецкой общиной. Деревянная Нога сказал, что в Сент-Луисе живет около ста пятидесяти тысяч человек.

На Третьей улице уже был слышен грохот фургонов и крики грузчиков на набережной, которая тянулась на полторы мили. Когда Джексон сунул Чарльзу в руки свернутые рулончиком банкноты, раздался гудок парохода.

– Я пойду присмотрю товары, а ты пока купи себе зимнюю одежду. И нож. И винтовку, какая понравится, да патронов побольше. Не скупись, бери сколько надо. Там, куда мы отправляемся, магазинов не будет, так что тебе вряд ли понравится, когда ты встретишь отряд бешеных шайеннов, а у тебя патронташ пустой, потому что ты решил сэкономить один цент. О… – он усмехнулся, – сигар себе тоже купи, ты же их так любишь. Мужчина в прериях нуждается в маленьких радостях цивилизации. А зимние ночи ужасно длинные.

Он махнул рукой, повернул налево за угол прямо перед чьей-то повозкой и исчез.

Десять минут спустя Чарльз уже выходил из табачной лавки на Олив-стрит с тремя деревянными ящичками под мышкой. Он положил их в старую седельную сумку, которую ему дал Джексон. Все, кроме одной.

Когда он зажигал сигару, то увидел, что по другой стороне улицы размашистой походкой идет офицер, имени которого он не знал, но видел его в казармах Джефферсона. Едва дыша, Чарльз замер со спичкой в руке, пока огонь не обжег пальцы. Офицер свернул за угол, не обратив на него внимания.

Чарльз выдохнул, отбросил погасшую спичку и потер о штанину обожженные пальцы. Потом наконец закурил сигару и заметил, что к большому двухэтажному зданию на углу Олив-стрит подъехала телега. Ярко-красная надпись на огромной вывеске, прибитой на уровне второго этажа, чтобы было видно с обеих улиц, сообщала, что это «Театр Трампа в Сент-Луисе».

Телега была нагружена некрашеными досками. Пузатый возничий в черной шляпе с заколотыми спереди полями привязал поводья к коновязи и вдруг, уже отходя, ни с того ни с сего с силой хлопнул старую лошадь по бедру. Эта ничем не объяснимая жестокость заставила Чарльза нахмуриться. Пусть возничий и казался мрачным, но дурное настроение его не оправдывало.

Толстяк вошел в дверь с табличкой «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД», что-то прокричал уже внутри, потом снова вышел и начал стаскивать доски из телеги. Выражение лица при этом у него было такое, словно он ненавидел не только свою работу, но и весь мир.

Из театра вышел черный кот и подошел к лошади. Та тихонько заржала и сделала шаг в сторону. Кот выгнул спину и зашипел. Лошадь попятилась, заржала громче и дернулась в сторону мостовой, чуть не столкнувшись с бело-зеленым гостиничным омнибусом, который вез с набережной пассажиров и багаж. Один из пассажиров потянулся, чтобы отогнать лошадь. Она снова попятилась.

Когда омнибус прогрохотал мимо, возничий бросил три доски на тротуар и хлопнул несчастную клячу по крупу шляпой.

– Чертова тварь! – Он ударил ее еще и еще раз.

Наблюдая за ним, Чарльз все больше и больше хмурился. Лошадь попыталась укусить своего мучителя. Тогда возничий сунул руку под сиденье, достал кнут и стал бить старую животину по шее, по спине, по ногам, куда придется.

Чарльз оставил пегого у коновязи и бросился через улицу, уворачиваясь от проезжавших по мостовой верховых и повозок. Возничий продолжал исступленно размахивать кнутом:

– Я тебе покажу, как кусаться, тупица хренова!

Какой-то джентльмен, проходивший мимо с дамой, сделал ему замечание, попросив быть аккуратнее в выражениях. Возничий тут же развернулся и замахнулся на него уже окровавленным кнутом. Прохожий поспешил увести свою спутницу.

Ослабевшая лошадь попыталась встать на дыбы, чем только рассмешила своего мучителя. Он еще раз хлестнул ее.

– Ударишь снова – получишь пулю между глаз.

Возничий обернулся и увидел Чарльза, который стоял неподалеку на тротуаре, направив на него кольт; лицо его было багровым от гнева. Красные следы от кнута на теле лошади взбесили его, сердце колотилось так, что гремело в ушах.

– Это моя лошадь, ясно?! – крикнул возничий.

– Это беззащитное животное. Вымещай свои беды на людях!

Слева от Чарльза, в дверях театра, показалась женщина:

– Что здесь происходит?

Чарльз неосторожно посмотрел на нее, и возничий тут же ударил его кнутом по плечу.

Чарльз пошатнулся. Возничий выбил кольт из его руки. И тогда в голове Чарльза что-то взорвалось.

Он вырвал у толстяка уже занесенный кнут и отшвырнул его, а потом прыгнул на мерзавца, повалив того на дощатый тротуар. Его правая рука, не останавливаясь, двигалась вперед-назад. Кто-то из сразу собравшейся рядом толпы схватил его за плечи:

– Прекратите! Остановитесь немедленно!

Чарльз продолжал наносить удары.

– Прекратите! Вы же его убьете!

Двое мужчин наконец оттащили Чарльза. Когда красная пелена перед его глазами рассеялась, он увидел разбитое лицо возничего, лежащего на спине.

– Разгружайся-ка ты побыстрее, дядя, и мотай отсюда, – сказал кто-то из толпы.

Чарльз достал из заднего кармана синий платок и бросил возничему, тот со злостью отшвырнул его и грязно выругался. Потом с трудом встал и начал стаскивать доски с телеги, косясь уже заплывающим глазом на Чарльза, который сгибал и разгибал ноющую правую руку.

– Довольно суровое наказание за то, что лошадь отхлестал, – заметил один из зевак.

– Он напал на меня, – ответил Чарльз и смотрел на любопытного тяжелым взглядом, пока тот не отошел, что-то пробурчав.

– Артур, – сказала женщина кому-то внутри театра, – помоги, пожалуйста, разгрузить доски.

Чарльз повернулся к ней, совершенно не ожидая увидеть то, что увидел. Ей было, пожалуй, лет двадцать, и она была поразительно красива. Стройная, но с прекрасными формами, голубоглазая и белокурая, с совершенно удивительным оттенком волос, которые отливали серебром. На ней было простенькое платье из желтого батиста, местами испачканное пылью. На руках она держала черного кота.

– Этот бродячий кот напугал лошадь, – сказал Чарльз. – С него все и началось. – Он вдруг вспомнил о хороших манерах и сорвал с головы старую соломенную шляпу.

– Просперо не бродяга. Он живет в театре. – Молодая женщина показала на вывеску на здании. – Я миссис Паркер.

– Чарльз Мэйн, мэм. Поверьте, обычно я так себя не веду, но, когда вижу, как кто-то жестоко обращается с лошадьми, не могу сдержаться.

Широкоплечий негр помог возничему занести доски внутрь. Трудно было сказать, отчего тот помрачнел еще больше – из-за побоев или из-за того, что ему приходилось работать с чернокожим.

– Думаю, этот недостаток можно простить, – сказала миссис Паркер.

Чарльз кивнул и снова надел шляпу, уже собираясь уйти.

– Если хотите помыть руки, у нас в гримерке есть вода, – добавила она.

Наклонившись, чтобы поднять револьвер, Чарльз только тогда заметил, что руки у него испачканы кровью. И хотя все его нутро сопротивлялось тому, чтобы принять даже случайное проявление доброты от женщины, он все же ответил:

– Да, спасибо.

Они вошли в полутемное пространство за кулисами. Со сцены, залитой светом, к ним тут же направился дородный мужчина довольно странного вида. Он двигался согнувшись и как бы боком, к спине его была привязана большая подушка, напоминавшая горб, руки безвольно висели вдоль тела, раскачиваясь, словно маятники, а из уголка рта торчал язык. Подойдя к ним, он вдруг мгновенно выпрямился:

– Уилла, ну как я могу сосредоточиться на зиме моих смут^[11], когда разные бездельники устраивают дебош у моего порога?

– Это никакой не дебош, Сэм, а просто маленькое недоразумение. Мистер Мэйн, разрешите представить вам: мой партнер мистер Сэмюэль Трамп. – Она показала на подушку. – Мы репетируем «Ричарда Третьего».

Чарльз подумал, что это, наверное, пьеса Шекспира, но не стал уточнять, боясь обнаружить свое невежество.

– Я имею честь обращаться к своему коллеге-актеру? – спросил Трамп.

– Нет, сэр. Я коммерсант. – Чарльзу самому было немного странно называть себя так.

– Вы торгуете с индейцами? – спросила девушка, и Чарльз подтвердил. – А говорите как южанин, – продолжила она. – Вы служили в то время, которое теперь называют недавним недоразумением?

– Да. Я из Южной Каролины. Все четыре года прослужил в кавалерии генерала Уэйда Хэмптона.

– Вам повезло, что выбрались целым и невредимым, – заявил Трамп.

Чарльз подумал, что опровергать такое глупое замечание бессмысленно, и промолчал.

Миссис Паркер рассказала Трампу о том, что случилось на улице, причем в таких выражениях, которые весьма польстили Чарльзу и преуменьшили его буйную ярость.

– Я предложила мистеру Мэйну вымыть руки в гримерной.

– Конечно-конечно! – ответил Трамп. – Если хотите посмотреть наше новое представление, сэр, то рекомендую купить билет заранее. Я предвижу грандиозный успех, возможно, даже в Нью-Йорке такого не видывали!

Уилла грустно улыбнулась:

– Сэм, ты же знаешь, это дурная примета.

Трамп не обратил на ее слова никакого внимания.

– Адью, мои добрые друзья! Искусство зовет меня! – Он снова бессильно опустил руки, согнулся в три погибели и боком заковылял на сцену, что-то бормоча под нос.

– Идите за мной, – позвала Уилла Чарльза.

10. Вяленое мясо.

11. «Итак, преобразило солнце Йорка в благое лето зиму наших смут» – первые строки трагедии У. Шекспира «Ричард III». Перевод М. Донского.