Собравшись с духом, принцесса спросила:
– Имя-то у тебя есть?
Дракон, к тому времени вновь принявшийся за еду, кивнул:
– И не одно. Но чаще всего меня зовут Деметром.
– Хорошо… Деметр, – Гейара сама не могла дать себе отчета, но ее тянуло вести себя дерзко и вызывающе, чтобы сломить напускную броню спокойствия дракона, – Но где именно мы сейчас находимся, ты можешь сказать?
– Хочешь продумать путь побега? – в уголках рта Деметра появился лишь намек на насмешливую ухмылку.
– Вовсе нет, – возразила Гейара, – Мне… просто интересно.
Дракон пожал плечами:
– Моя пещера расположена в Прикрайних горах. А вот конкретное место я тебе сказать не могу, потому что и сам понятия не имею, как это место называется.
Гейара молчала. Вся нынешняя ситуация существенно отличалась от ее фантазий – было видно, что от дракона не убежишь и не приручишь, что уж говорить о постели.
Насчет последнего Гейара не могла дать себе четкого ответа. С одной стороны, нельзя привязываться к своему похитителю. Но с другой – как же он спокоен, уверен в себе, может быть, даже красив!
И принцессе было невообразимо приятно, когда в вопросе, заданном Деметром, она почувствовала нотку заботы. Дракон поинтересовался:
– Нога болит?
– Очень, – призналась принцесса, скривив недовольную гримаску.
– Скоро я ей займусь, – коротко пообещал Деметр, – Еще вина?
Гейара отрицательно помотала головой. Дракон взглянул на нее несколько странно:
– Не нравится? Если хочешь, могу заменить сорт.
Несколько расслабившись и облокотившись на спинку кресла, принцесса спросила:
– Как же ты его заменишь?
Деметр тряхнул головой, поправляя волосы:
– В Эмраге, который мы, ха, посещали, есть секта. И люди там поклоняются драконам, ну а в частности – мне. Люди, знаешь ли, вообще готовы верить во все, лишь бы иметь надежду на чудо. Ну и они оставляют мне на алтаре подношения. Я несколько раз даже заказы им делал, – он криво улыбнулся.
– Погоди, – Гейара подняла руку, – Эмраг? Это оттуда ты украл горожанку?
– Не украл, а одолжил, – наставительно поправил Деметр, – С целью, между прочим, доставить ей удовольствие.
Он высунул змеиный язык и сделал им несколько замысловатых движений. Принцесса покраснела.
– Да, это был Эмраг, – продолжил тем временем дракон, – А что?
– Да… – замялась Гейара, – я думала, это Рзикмад…
– Нет, – помотал головой Деметр, – Рзикмад хоть и близок к Эмрагу, располагается западнее.
Гейара не знала, что еще сказать, и потому замолчала. Дракон продолжил есть, и, опустошив тарелку и допив вино, поднялся из-за стола и бросил:
– Пойдем. Обработаем твою ногу.
Гейара послушно встала и направилась было к выходу, но Деметр преградил ей путь и, не взирая на возражения, взял ее на руки. Но стоит отметить, что возражала принцесса слабенько и больше для проформы – подобное внимание ей льстило, тем более что ее в первый раз так несли.
Она прижала голову к руке Деметра и закрыла глаза, пытаясь запомнить каждое его прикосновение. Запах, исходивший от дракона, был замечательным, и принцесса с упоением вдыхала его.
Но, к сожалению, до комнаты дракон донес ее слишком быстро, и когда он положил ее на кровать, Гейара сильно расстроилась. Принцессе почему-то казалось, будто ее предали.
Промолвив: “Сейчас вернусь”, Деметр вышел. Пока его не было, Гейара без движения лежала в постели с блуждающей улыбкой на лице. Мысли ее путались, были тяжелыми, тягучими и ленивыми. Тело помнило каждое прикосновение дракона, и больше всего принцесса не хотела забывать их.
“Нет, – расслабленно размышляла она, – про таких, как он, сказки еще не писаны. Но, – в ее голове всплыло неожиданное воспоминание, и она улыбнулась, – как же я ошиблась городами. Рзикмад, надо же… А та горожанка? Хах, дурочка… Но зато счастливая”.
Она повернулась на бок, мечтательно прикрыла глаза.
И ни разу в мыслях ее не возникали ни ее отец, Лобрив, ни ее дом.
Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь распахнулась и вошел Деметр, несший в руке небольшую баночку. На локте у него висело нечто, что, как выяснилось, когда он разложил это на кровати, было платьем из тонкой черной ткани. Лишенное каких бы то ни было украшений, оно очень понравилось принцессе своей милой простотой.
– Переоденешься. Когда мазь высохнет и рана покроется пленкой, можешь искупаться в бассейне, – спокойно произнес дракон, – Если что, я подправлю платье до твоего размера.
– Ты умеешь шить? – с удивлением спросила Гейара, садясь на кровать и беря новое платье в руки.
– Нет.
– Тогда как же…
– Сектантам прикажу. Выпрями ногу, будь добра.
Гейара послушалась, он встал на одно колено, открыл баночку. В воздухе сразу же разнесся сладковато-едкий запах. Принцесса сморщилась.
– Не надо, – предупредил комментарии Деметр, – Эти грибы очень хорошо заживляют раны.
– У нас в Корлимаре есть одна лекарка, – сказала внезапно Гейара, – Летэва, ее зовут Ифиса. Она тоже часто лечит мазями и отварами. А еще магией.
Деметр поднял глаза, внимательно посмотрел на принцессу. Его лицо на мгновение превратилось в застывшую маску.
– Ну-у, – протянул он, придя в себя и натянуто улыбнувшись, – я тоже знаю Ису, имел удовольствие. Она мастер своего дела, но магия…. Она требует много сил, используя ее, очень устаешь. А самые действенные чары используют только лучшие маги, потому обычно они не живут долго. Да, заклинания это вещь мощная, но очень опасная, и зачастую практичнее потратить несколько больше времени и усилий и достичь результата, не прибегая к чарам. Летэвы, хоть и кичатся тем, что они исключение, тоже стараются не растрачивать силы попусту. Поэтому у меня – только этот бальзам, и ничего больше.
Он зачерпнул из баночки тонкий темный слой блестящей мази и начал аккуратно втирать ее в рану и воспаленную кожу вокруг. Гейара слегка зашипела и, чтобы не выдать боли, заявила:
– Я тоже колдунья.
– Мда? – рассеянно спросил Деметр, не прекращая своего занятия, – И что ты умеешь?
– Ничего, – принцессе показалось, что в его глазах появилось презрение, поэтому она решила пояснить, – Целенаправленно ничего. Но порой у меня… получается всякое. Иногда я двигала иголки, не дотрагиваясь. Один раз мне приснилось то, что произошло через три года. Это так странно – ощущать, что это с тобой уже было, хотя этого точно не было!
Она замолчала, погрузившись в воспоминания. Деметр тем временем поднялся, завинчивая крышку баночки.
Гейара думала, что он так и будет молчать, но ошиблась.
– Любопытно, – проговорил дракон, пронзая ее взглядом, – Пожалуй, я присмотрюсь к тебе.
После этой непонятной фразы он направился к выходу. Гейара долго колебалась, но, когда дракон уже перешагнул порог, решила, что терять ей нечего, и потому спросила:
– Скажи… Я тебе нравлюсь? Хотя бы немного?
Деметр обернулся. Его лицо не выражало ничего.
– Единственное, – помолчав, ответил он, – что я могу сказать, так это то, что Вы очень красивы, принцесса Гейара Дестирская, наследница Корлимара, – после чего, едва заметно улыбнувшись, развернулся и вышел.
Не оглядываясь.
Глава 6
“Великие Топи – это склад знаний, но знания эти кусаются, шипят и царапаются”
Мастер Фериц
“Да, эти мятежники ушли из нашей Империи, и слава за это Афларо. Но что мешает им вернуться обратно тем же путем, которым они ушли? И их прихода нужно бояться и ждать – Топи съедят и выплюнут их, так как жители Ниргамеда горьки даже для них”
Наставление императора Йинарга сыну Ардинэльду
– …Гейару, дочь короля Лобрива, похитил дракон. Пока не известно, что Лобрив планирует предпринять, – заключил слуга.
Кратисс кивнул и откинулся на каменную спинку трона. Слуга с поклоном удалился.
Из-за оторванности от прочих людских королевств Болотный Легион очень мало знал бы о происходящих там событиях, если бы не тайное общество, известное как “Кисть Щертерега”, имеющее свои обители во всех цивилизованных местах, кроме, разумеется, Афларина.
Еще в те времена, когда летэвы спасли человечество от ждегаирщины, их проповедники обращали людей в свою веру. Многие князья и бароны признавали Афларо единственным богом, получая за это поддержку солнечного народа. Новая религия быстро прижилась и в других слоях населения, чьи потомки обитают, в большинстве своем, на территориях Оргамеонии, Блаадена и Корлимара.
Однако еще не отжили свое и древние, языческие верования, и одно из самых сильных, способных конкурировать даже с религией летэвов – это вера в Щертерега, Повелителя Чувств. Немало людей, особенно на севере Дестримора, почитали его, но южнее их священники были вынуждены скрываться от гонений афларистов.
И вскоре после ухода Вагнара с территорий Империи верующие в Щертерега услышали его голос в своих тайных храмах. Как оказалось, в одном из помещений Ниргримлаона мятежный граф обнаружил магический валун, схожий с менгирами Афларо, и с его помощью смог наладить связь с последователями Отца Людей.
Это событие для многих стало несомненным доказательством избранности как Вагнара, так и всего Болотного Легиона. Граф был объявлен пророком, а одно из самых радикальных обществ, почитающих Повелителя Чувств – та самая “Кисть Щертерега” – избрала своей главной целью помогать бывшим ниргамедцам.
Между их храмами и тем самым валуном в Ниргримлаоне было налажено бесперебойное сообщение. Как сообщали агенты “Кисти”, они общались со статуями Повелителя Чувств, расположенными в тайных обителях – однако делать это могли только искренне верующие, поэтому вероятность чужого вмешательства была невозможна.
Именно таким образом Кратисс, как и прежние болотные короли, мог узнавать все, что происходило за горами.
Стоит ли говорить, что “Кисть Щертерега” преследовалась Аедэлус Афларис особенно рьяно?
Смахнув пот со лба, Кратисс нервно поерзал спиной о каменную плиту позади. “И почему, – подумал он, – все троны такие неудобные?”
Он тут же признался сам себе, что пытается отвлечься, и потому заставил себя думать о решении насущных проблем.
Война с ящерами и изоляция из-за хвори целого района действовали губительно. Число населения уменьшалось, поселения забрасывались, и казавшаяся несколько лет назад успешной экспансия Болотного Легиона на юг стала невозможной. Теперь наоборот, будто губка, раздувшаяся от воды, королевство сжималось обратно под напором угроз.
По сравнению с этим прилет дракона казался Кратиссу чем-то смешным и по-детски наивным, но и в этой истории он нашел странную деталь, на некоторое время приведшую его в задумчивость.
Ранторил спикировал прямо на плечо болотного короля. Кратисс даже не дрогнул, когда острые коготки крепко впились в его плечо, а щеки коснулась перепонка крыла.
– Не понимаю, – заговорил дракончик, – почему тебя так интересует это происшествие. Ну похитил дракон принцессу, так что с того?
– С чего ты взял, что меня это интересует? – несколько ворчливо отозвался Кратисс. Ворчливо, потому что Ранторил был прав.
С детства будущий король слышал от матери сказки о драконах. В них они изображались как свирепые чудовища, желающие только утолять свой голод. Их ненавидели и безжалостно убивали отважные рыцари и находчивые селяне. И никогда, даже в сказках, драконы не вели себя столь… неразумно.
– По твоему лицу мне видно все, что ты думаешь, – весело, как показалось королю, ответил Ранторил, – И я удивляюсь тебе. Ведь то, что случилось, нас никак не касается.
– Да не нужны же им женщины, – нервно дернул плечом Кратисс. Ранторил взлетел, повис в воздухе, часто ударяя крыльями по воздуху, но вскоре снова вернулся на свое место.
– Тебе ли не знать, – продолжал король тем временем, – что вся эта ситуация нелепа. Вот они, драконы, – он указал на стену позади себя.
Там, блестя старой чешуей, висела голова болотного дракона – очень большая, украшенная закрученными шипами на костяном воротнике. Его, как знал Кратисс, поймали лет тридцать назад, когда рептилия повадилась разорять деревни на востоке королевства. Об этой охоте сочинили немало баллад и песен, ходивших по всей территории, заселенной жителями Болотного Легиона.
Да и весь тронный зал, в котором сидел король, был украшен подобными трофеями, которые, наравне с блеклой мозаикой на потолке и аляповато выполненными колоннами, являлись главными его украшениями.
– Вот они, драконы, – повторил Кратисс, – Свирепые животные, созданные самой природой пожирать и не быть пожранными никем из живущих в Дестриморе. Зачем кому-то из них понадобилась принцесса, которую он даже не съел, а просто унес с собой? Жизнь – это не сказка, в ней неразумная тварь не будет давать какому-нибудь дуралею-рыцарю шанса спасти свою добычу.
– И ты, – дракончик склонил голову на бок, – не хочешь в это верить? Или, по мере возможности, пытаешься в данный момент найти в этой “нелепой” ситуации зерно логики?
– В данный момент, – язвительно вставил Барнуг, – король выслушивает глупые вопросы летающей ящерицы.
– Не зли меня, Барнуг, – Ранторил изогнул длинную шею и пристально поглядел воину в глаза. Хвост, оканчивающийся причудливым шипом, и перепончатые крылья мелко задрожали, возле них зашипели появляющиеся неведомо откуда радужные искорки.
– Действительно, прекрати, – взглянул на воина Кратисс, рукой придерживая дракончика. Король знал, что Барнуг, хоть и очень умный, опытный человек, часто любил притворяться и изображать из себя деревенского простачка. Но Ранторил, пускай тоже был об этом осведомлен, не любил шуток, особенно касавшихся его видовой принадлежности.
– А что до твоего вопроса, – обратился Кратисс уже к дракончику, который вернулся на свою жердочку, – то да, пытаюсь. Потому что во всем есть рациональное зерно. Всегда.
Ранторил фыркнул:
– В этом и есть ваша проблема. Говоря “ваша”, я имею в виду всех людей, да и летэвов с матохами тоже. Вы не можете поставить наравне что-то реальное и нереальное. А ведь все это – грани одного камня, но вы не способны это понять. А привыкнув к этому, сделав это повседневной частью своей жизни, людям бы жилось гораздо проще и легче. У них отпали бы многие вопросы, их существование стало бы спокойнее. Ведь вы верите в богов, так почему нельзя поверить и в прочие невозможные, на первый взгляд, вещи?
– Мы верим в богов, – промолвил Касиф, слегка качая головой, – потому что знаем, что они есть. Я не понимаю, почему ты относишь их к невозможным вещам, ведь боги…
– Не смешите меня, – перебил его Ранторил, – Боги и вера в них – само по себе явление чисто иррациональное, сопровождаемое заодно уж и верой в такие глупости, как чудеса и справедливость. Ведь вы верите не умом, верно? Только сердцем вы молитесь, просите и благодарите, и не лгите мне, что это не так. Как вы, – он усмехнулся, и этот мысленный смешок был полон презрения, – можете верить в них разумом? Оставьте себе свои уверения, они звучат глупо.
– Но ведь боги и вправду есть, Касиф верно говорит, – удивился Барнуг, – И сколько в книгах про их чудеса написано.
– Боги-то, может, и есть, – ухмыльнулся дракончик, но на этот раз как-то грустно, – Да только им, по-моему, наплевать на нас. Да и молятся люди больше не богам, а их милостям, и…
– Ну хватит, – оборвал его Кратисс, резко вставая с трона, – Развели тут ученый спор: есть боги, нет богов. Не нам судить о таких материях. У нас сейчас есть иные проблемы.
* * *
Ночи на болотах были неприятными. К рассвету от мутной воды вечно поднимался грязно-серый туман, в котором терялись далекие предметы, а обычные деревья или кусты принимали чудовищные и зловещие формы. Между черными стволами порой виднелись маленькие точечки огоньков. Порой это были глаза, а порой – куда более опасные топленники, которых подданные Кратисса жутко боялись. “Кто на топленника взглянет, жизни больше не познает”, – гласила одна весьма правдивая пословица Болотного Легиона.
Но сейчас была глубокая ночь, и над лагерем ящеров ярко светили звезды. Многие узоры, которые они образовывали, были знакомы почти всем образованным существам: например, созвездие Кота, словно свернувшегося клубком, и его центр – ярко светящийся Глаз Кота. Чуть дальше от него из-за редких облаков становились видны менее крупные Мышь, Змея и Солнечная роза. И, словно отражая звезды, на земле между деревьями ярко горели огоньки костров около палаток из костей и кожи. Между густых зарослей остролистых кустарников, куда не попадал дрожащий свет факелов, быстро передвигались чьи-то силуэты. Но ящеров это не беспокоило – знали, что на их армию никто не нападет.
Но связанному Рунгосу был виден лишь один факел, светящийся в нескольких шагах от ограды. “Так же горит и моя мечта, – тоскливо подумал капитан, – безумная мечта выбраться”.
За несколько дней плена он уже понял, что побег невозможен. Его кисти и щиколотки были обвязаны странными веревками, изготовленными из красноватых волокон. Рунгос попробовал разгрызть их, но тут же пожалел об этом – путы были горькими и жутко обжигали язык. Но если обычные веревки часто оставляют на теле болезненные следы, то пленнику ящеров в этом плане повезло – ни его щиколотки, ни его кисти не болели и не были перетянуты. Кормили и поили его с рук, разрезая мясо, рыбу или какие-то болотные коренья с мерзким вкусом на мелкие кусочки. Все, что оставалось делать Рунгосу – так это спать, думать или говорить. Проблему справления нужды ящеры тоже решили издевательски просто – по крику Рунгоса в нужный момент снимали с него штаны. Стыд и приличие были явно чуждыми для них понятиями.
Ко всему прочему Рунгос сильно страдал от укусов насекомых. Проблемы с гнусом Болотный Легион начал решать сразу же по прибытию на болота, и очень скоро ниргамедцы стали закрывать все части тела или же мазали кожу особыми мазями, отпугивающими кровопийц.
Лишенный возможности полноценно двигаться, Рунгос, разумеется, страдал, и сам не знал, от каких мук больше – телесных или душевных.
Лишь огромным усилием воли капитан удерживал себя от мыслей о крепости и о том, что происходит там. Сердце его кололо осознание того, что он мог стать причиной гибели всех, кто находился там – ведь ящеры могли с легкостью обнаружить подземный ход. И тогда у Лишттаса не было ни единого шанса. И тогда его жены уже нет в живых.
Такие мысли, несмотря ни на что, порой все-таки приходили Рунгосу на ум, и, чтобы отогнать их, капитан сразу же начинал думать о чем-нибудь другом. За время плена он собрал немало сведений о ящерах, и о многом мог бы рассказать в родных местах. Так, например, он убедился в том, что все они хищники (мерзкие коренья они срезали только для него). Их главой – вождем? королем? – был тот говоривший с ним одноглазый ящер с уродливой красной короной на башке, а в помощниках у него ходили другие, из них он особо часто видел пленившего его копьеносца и песочного ящера со странной татуировкой. А подобия юбок, которые носили все чешуйчатые воины, явно указывали на положение в племени с помощью рисунков разных цветов.
Кроме того, Рунгос догадался, что большая часть армии ящеров не знает человеческий язык. Это выяснилось во время одного из переходов, когда он обратился к ближайшему охраннику с просьбой дать ему воды. Обычно поили его по определенному графику, но тогда организм Рунгоса еще не привык к этому, тем более тот день выдался особо жаркий. Но этот ящер определенно его не понял, потому что в ответ снял с него штаны. А когда выяснилось, что Рунгос ничего делать не собирался, конвоир повалил его на землю и начал бить древком копья до тех пор, пока это не прекратил другой ящер.
Это происшествие кроме боли дало капитану еще и новую пищу для размышлений, которых и так было достаточно. Он понимал – ящеры и раньше имели сношения с людьми – иначе откуда бы они узнали язык людей и смогли, пусть всего лишь мысленно, но говорить на нем? Ведь язык – это не вещь, которую можно стащить или отобрать и тут же убежать. Нет, это долгий процесс, в результате которого ящеры непременно должны были немало узнать о человеческой культуре – их обычаях, порядках, нравах. Но почему тогда сейчас они допрашивали Рунгоса так, будто говорили с людьми в первый раз? Допрашивали буквально обо всем – от одежды и еды до устройства правления?
А расспрашивали его часто, на каждой стоянке. Обычно говорил (так капитан решил называть голоса в своей голове) ящер с чешуей песочного цвета, имени которого Рунгос не знал, но порой встревали и обязательно присутствующие при допросе копьеносец и одноглазый вождь. Первый больше интересовался вооружением и вообще всем, касающимся войны, второй – мыслями и поступками людей. Поэтому с ним было сложнее всего, ведь как отвечать на вопросы, начинающиеся со слов: “Что бы сделал твой сородич, если бы…”?
И вот тут Рунгос терял свое терпение, позабыв даже на время об угрозе возможной смерти. Что может сделать человек, если его, к примеру, ударили? Один в драку полезет, другой убежит, третий заплачет – все же люди разные, это и круглому придурку понятно. Но именно такой ответ вождя никак не устраивал, поэтому приходилось Рунгосу выбирать какой-то один вариант.
Судя по всему, у рептилий должно было сложиться впечатление, что все люди – лишь агрессивные и тупые животные, признающие только власть сильного. И ящеры, кажется, действительно верили во все это, хотя сам Рунгос мысленно ухохатывался над своими ответами, так как выдумывал он обычно что-то невозможное.
Однако куда больше всех расспросов капитана поражала полнейшая бессмысленность маневров ящеров.
На следующий день после того, как Рунгоса взяли плен, большая часть армии ящеров снялась с места и отправилась на запад, вглубь земель Болотного Легиона. Их путь пролегал вдоль Каменных Омутов, но армия, как выяснил капитан, все время не выходила за их пределы.
Капитана это удивляло, и было даже обидно за чешуйчатую армию – такая силища (ящеров-воинов действительно было немало), а бездействует и топчется на месте! Но ящеров это не смущало, словно так и было задумано. Словно этого и требовал некий план.
* * *
Касиф прошествовал по коридору и застыл перед массивной деревянной дверью, изукрашенной различными узорами, требовательно в нее постучал.
Вскоре за дверью послышались шаркающие шаги и она отворилась. Перед Касифом предстал высокий, но казавшийся ниже из-за сильной сутулости старик с седой аккуратно подстриженной бородой. Одет он был в просторный коричневый халат и весь обвязан ремешками, на которых звякали небольшие стеклянные колбочки.
– Кха, господин Касиф? – по блеску в глазах и самому взгляду своего начальника старик мгновенно догадался, что предстоит некая важная работа
– Вренек, – приказал Касиф, проходя внутрь, – Готовься, принеси в мой кабинет записи, касающиеся ящеров, и напряги память. И позови Ирикора.
– Слушаюсь, господин, кха-кха.
Зала, в которую вошел Касиф, казалась меньше из-за трех больших черных котлов. Над одним из них шел пар, попадающий в трубу на потолке и испускающий отвратительное зловоние. К стенам были прибиты многочисленные полки, заставленные бутылями, колбами и мисками, рядом висели пучки разноцветных трав.
Работавшие со всем этим подмастерья в халатах из грубой ткани с почтением посмотрели на Касифа, поклонились ему в пояс и, не дождавшись ответа, вернулись к котлам. Мастер прошел мимо них в другую комнату, заставленную книжными шкафами. Кроме них, там находились два сундука с крепкими железными замками, стол, стул и чучело болотного воробья, притулившееся на стене неподалеку от окна. Птичка выглядела живой, казалось, еще чуть-чуть, и она вылетит на волю, к серому небу, но ей уже никогда не дано было шевельнуться.
Касиф сел за стол и на некоторое время словно застыл, не шевелясь – лишь его пальцы ритмично барабанили по толстой деревянной поверхности.
Наконец в дверях показались Вренек, несущий стопку листов пергамента, и топчущийся за ним Ирикор – подмастерье Касифа, а одновременно его слуга и секретарь. Молодой парень лет шестнадцати, он обладал пронырливыми бегающими глазами, резкими движениями и беспокойным видом. Во время работы Ирикор никогда не мог усидеть на одном месте и потому постоянно вертелся, чем очень раздражал Касифа. Однако последний ценил его за смекалку и жажду к знаниям, и надеялся, что со временем эти качества в юном подмастерье усилятся, а с непоседливостью должны были справиться возраст и время. С собой Ирикор нес табуретку, зажатую под мышкой, и чернильницу с чистым пергаментом в руках.
Трехногий предмет мебели юноша поставил около стола, на него с кряхтением сел Вренек.
– Итак, – начал Касиф, осмотрев своих собеседников, – закройте дверь, а то что-то там сегодня чересчур воняет, и мы приступим. Ах да, – обратился он к Ирикору, бросившемуся исполнять его приказ, – скажи, чтобы они не клали в котел шельгист, а то зелье испортится. Угу. Теперь же нам надо проделать одну весьма важную работу, а именно – кратко записать все, что мы знаем о ящерах, для доклада королю Кратиссу. Вренек, ты изучал этот народ активнее всех, поэтому ты будешь говорить, а ты, Ирикор – записывать. Если что, я буду поправлять. Только, Вренек, прошу тебя, кратко.
– Господин Касиф, – влез Ирикор, пожирая мастера горящим взглядом, – а почему король так поздно захотел получить информацию о ящерах?
Касиф покачал головой, сетуя на поспешность юноши, но снисходительно объяснил:
– Этого захотел не король, а старшины. А уж почему они не подумали об этом раньше – не наша боль. Мы служим науке, и помогаем лишь когда нас об этом просят. Запомни это, Ирикор, запомни крепко. Любая инициатива ведет к неприятным последствиям для инициатора.
Подмастерье послушно кивнул и, глядя на него, Касиф в очередной раз подумал: “Нет, из него определенно выйдет мастер”.
– Начинай, Вренек, – напомнил он сухо.
– Слушаюсь, господин Касиф… – старик помолчал и, подергав губами, заговорил, – Насколько мы знаем, ящеры живут в разных племенах, причем каждое племя обладает своими уникальными телесными или психическими особенностями. Принадлежность к племени определяется по узорам на юбках, а также по их цвету. Судя по докладам разведчиков о размере их армии, у них весьма многочисленное население, которое, скорее всего, кормится со скотоводства, потому что они – хищники, о чем говорится в докладе из Лишттаса о вскрытии мертвого представителя этого народа, кха-кха…
Старик закашлялся, Касиф и Ирикор терпеливо дождались окончания приступа.
– Видимо, – продолжил Вренек, – у них есть города, которые они строят вокруг своих храмов – об этом можно судить, размышляя об уровне их развития. На трупах ящеров часто находили примитивные амулеты, поэтому, скорее всего, к храмам и жрецам, о существовании которых мы, правда, только догадываемся, у них весьма трепетное отношение. Их оружие сделано по подобию нашего, но украшено различными символами…
– А ящеры, – спросил Ирикор неожиданно, на мгновение оторвавшись от пергамента, – это не те ли, кто называются алассами?
– Алассами? – Касиф помотал головой, с удовольствием глядя на своего любознательного подмастерья, – Не-ет, Ирикор, это совершенно разные вещи, потому что ящеры сейчас рядом с нами, почти под боком, а алассы сохранились лишь в самых старых легендах. Нельзя точно утверждать, существовали ли они когда-нибудь в действительности.
– А что говорят легенды, господин Касиф? – поинтересовался юноша.
– Ну-у, – протянул мастер, складывая руки на груди, – Когда в Дестриморе уже появились летэвы, но Щертерег еще не создал людей, некоторые из летэвов отошли от своей веры, и стали поклоняться злу, алчности и похоти, и придумали себе свое идолище. Между ними и летэвами было немало сражений, пока алассы не погибли в решающей битве. И сейчас о них остались лишь предания.
Ирикор слушал, разинув рот. Вренек молчал, спазматически дергая головой. Чучело болотного воробья продолжало смотреть своими неживыми глазами на серое небо.
– Продолжай, Вренек, – взглянул на старика Касиф, – старшины могут возмутиться, что мы предоставили им мало информации.
* * *
Ящеры в большинстве своем существа кочевые, и вся их жизнь проходит в переходах от одного места охоты к другому. И даже после переселения в циклопические города и развития скотоводства чешуйчатый народ любил путешествовать везде, где им позволял климат.
Однако даже привыкший к лишениям и тяготам – ибо чего только с ним не случалось за его жизнь – Шорлен с наслаждением вспомнил свой дворец в славном городе Сшаэх, где было так тепло и удобно. Лишь в последние годы, когда вождю минуло семь десятков лет, он начал всерьез задумываться над тем, кто же построил все те огромные и древние здания, в которых уже сотни поколений живут ящеры?
Ведь, в самом деле, история эта была темная и таинственная. Ящеры, даже сейчас, не могут построить хотя бы жалкого подобия тех зданий, в которых они живут. Естественно, возникает вопрос – как же смогли это сделать предки?
Услышав тихое шипение сзади, Шорлен повернулся и увидел склонившегося Нинелна – ящера с гладкой чешуей цвета песка. Он был облачен в алую тогу, а на его левом запястье ярко сверкала переливающаяся татуировка огромной змеи – символ жрецов Великого Сцихалиса, радужного родителя мира.
Глядя на Нинелна, Шорлен невольно принюхался, но чуткие ноздри не уловили горьковатой вони. Значит, жрец был в разуме.
Дело в том, что, как и полагается членам своей касты, Нинелн зависел от одного сильного дурманящего растения, называемого ящерами “эсха оцссаш” или “око топи”. Употребление этого и подобных ему растений было необходимым – так жрецы могли входить в мир духов, говорить с ними, а порой удостаиваться чести видеть чешуйки Сцихалиса. Но оно имело несколько побочных эффектов, не считая зависимости. Один из них – полное равнодушие к другому полу, ласкам и удобствам. Касалось это и еды – жрецы могли с одинаковыми ощущениями есть и мясо, и помет – потому что чувствительность носа и языка также исчезали. Но, что гораздо важнее, необратимые изменения происходили в головах жрецов.
Часть из них становилась яростными фанатиками – теми, кого в людских королевствах назвали бы убогими или юродивыми. Нелогичные и безумно преданные Сцихалису, эти помешавшиеся и живущие в вечном религиозном экстазе грязные ящеры проводили свои дни в храмах, которые были, по сути, тюрьмами – оставлять таких жрецов на воле было бы опасно для всего народа.
Но были и те, кто избежал подобной горькой участи и сохранил свой рассудок. Таких считали отмеченными лично Сцихалисом и назначали главными жрецами, которые образовывали Верхнюю Челюсть – часть высшего совета всех племен ящеров. В Нижнюю Челюсть, соответственно, входили вожди племен.
Эти же главные жрецы были одновременно начальниками, надзирателями и духовными лидерами в храмах. И именно к таким жрецам относился Нинелн.