Россия – возврат к могуществу. Обретение силы и национальной идеи

11. Сталинизм

Не только успехи в индустриализации сопутствовали первым годам власти большевиков. Чудовищный голод и явные просчеты руководства не могли не остаться без политических последствий. Голод скрывался от населения, замалчивался и не обсуждался на партийных съездах. Если и говорили об этом в Политбюро, то без протоколов и без права записи услышанного.

Однако глухой ропот шел во всей стране. Голод, перекосы в производстве и срыв планов, остаточный принцип по выпуску необходимых потребительских товаров – все это нуждалось в объяснении народу с высоких трибун. Надо было найти «злоумышленников», или «назначить» виновными кого-нибудь из начальников и примерно наказать.

Чтобы сохранить власть, не оказаться смещенным с поста генсека на очередном съезде партии Сталин должен был срочно найти «стрелочников», перенести груз ответственности, по возможности, на своих врагов. Оживились и притихшие, «разоружившиеся» недавно сторонники «левого» и «правого» уклонов в партии.

Перед осуществлением своего коварного плана репрессий и утверждения своей личной диктатуры Сталин выдвинул тезис об усилении классовой борьбы в СССР по мере нарастания успехов социализма. Это вызвало недоумение у многих марксистов – ведь «эксплуататорские» классы были давно раздавлены в СССР. Бухарин заявил: «По этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем более обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы должны или открыть гражданскую войну или подохнуть с голоду и лечь костьми».

Сталина доводы «критиков» не смущали, классовая борьба и раньше списала много жестокостей, должна была списать их и теперь. Ведь после разгромленных классовых врагов могли оставаться «недобитки», которые опасны вдвойне. Важно было получить в свои руки чрезвычайные полномочия в качестве «спасителя Советского государства».

Помимо хозяйственных промахов, за которые ответственность ложилась лично на него, Сталин ощутил также опасность для своей жизни. Осведомители ГПУ донесли ему, что обнаружена некая подпольная антисталинская «группа» М.Н. Рютина, большевика с 1914 года, работавшего в аппарате ЦК. Об этой группе, куда входило около 15 человек, недовольных неудачами коллективизации и индустриализации, ужесточением порядков в партии, было известно даже «левым уклонистам» Зиновьеву и Каменеву. Группа требовала решительно изменить экономический курс, нажим на деревню, прекратить репрессии внутри партии. Сам Рютин, по словам свидетелей, считал главным отстранение Сталина от руководства партией, но единственной возможностью для этого полагал его убийство.

Узнав о существовании группы, Сталин потребовал немедленной и суровой расправы с ней, настаивал на расстреле ее руководителей. Спасло их только действовавшее еще неписанное правило не применять суровых наказаний к недавним активистам партии. Решено было арестовать и выслать всех «рютенцев» в отдаленные районы страны, исключив из партии. Через несколько лет, с началом новых судебных процессов, все они были расстреляны.

В стране начали разворачиваться публичные судебные процессы, они широко освещались в прессе. Сталин был уверен, что он сумеет таким образом захватить инициативу и переиграть своих врагов. Первой пробой публичного судилища был «шахтинский процесс». «Шахтинцы – донецкие горные инженеры и техники обвинялись в сознательном вредительстве, в организации взрывов с многочисленными жертвами в забоях и т.п. Следствием были предъявлены также обвинения уголовного характера – воровство, взяточничество, бесхозяйственность. Следователи обещали смягчение участи обвиняемым за «нужные» показания. Поэтому большинство обвиняемых признало предъявленные обвинения, и было осуждено на заключение от 4 до 10 лет, но 11 человек были приговорены к расстрелу.

Понятие «шахтинцы» стало нарицательным, синонимом «вредительства». Этот процесс послужил только разминкой, отработкой «техники». Вскоре был организованы и другие судебные процессы для устрашения «буржуазных» специалистов и вредителей в промышленности. Открылся процесс по делу мифического «Союза вызволения Украины». Затем прошел процесс по вымышленной «Трудовой крестьянской партии», в которой, как сообщалось, состояло только в Москве от 100 до 200 тысяч человек. Все обвиняемые по этим делам были осуждены и репрессированы.

Еще больший размах и резонанс в стране получил «открытый» политический процесс «Промпартии». По данным обвинения эта организация ставила своей задачей организацию вредительства и диверсий, саботажа и шпионажа, подготовку интервенции западных держав с целью свержения Советской власти. На суде сломленные физическим воздействием обвиняемые охотно давали самые невероятные и подробные показания о своей шпионской и подрывной деятельности. В дни процесса по стране прокатилась волна митингов и собраний, с требованием расстрела виновных. Суд приговорил их к расстрелу, однако ЦИК «гуманно» заменил казнь на длительные сроки тюремного заключения.

Через несколько месяцев состоялся новый «открытый» процесс по делу так называемого «Союзного бюро». На скамье подсудимых руководящие работники Госплана, Госбанка, Наркомторга, известные экономисты. Подсудимые обвинялись в сознательном занижении государственных планов с целями сдержать рост Советской страны. Все подсудимые признали себя виновными и дали подробные показания о своей вредительской деятельности. Суд приговорил их к лишению свободы на срок от 5 до 10 лет.

Но как же организаторам процессов удавалось заставлять обвиняемых публично клеветать на себя и на других, выдумывать несуществующие организации и несовершенные преступления? Это стало известно лишь через десятилетия, когда заговорили выжившие подсудимые. Из свидетельств М.П. Якубовича, бывшего обвиняемого по делу «Союзного бюро», переданных им через десятилетия историку Рою Медведеву: «избивали (били по лицу и голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, лежащих на полу душили за горло, пока лицо не наливалось кровью, и т.п.), держали без сна на «конвеере», сажали в карцер (полураздетым и босиком на мороз или в нестерпимо жаркий и душный без окон) и т.д. Для некоторых было достаточно одной угрозы подобного воздействия с соответствующей демонстрацией».

Те ранние фальсифицированные процессы позволили Сталину снять со своих плеч ответственность за провалы в глазах партии и народа. Как подтвердилось на тех «судах», во всех неудачах и бедах были виноваты вредители и шпионы, которых следовало выкорчевывать повсеместно. Сталинская теория о нарастании классовой борьбы по мере продвижения к социализму доказала свою правоту и дальновидность.

Те не менее как ни губительны были последствия большевистского руководства, приведшие к массовому голоду, трагедиям крестьянства из-за насильственной коллективизации и другим несчастьям, все они умело замалчивались, прятались за оглушительную пропаганду достигнутых успехов. Несмотря на допущенные ошибки, «перекосы» и обнищание народа, общая атмосфера в стране имела характер невиданной ранее свежести, бодрости и оптимизма.

Это остро ощущалось не только в стране, но и чувствовалось внимательными наблюдателями из-за рубежа. Причем не только зарубежными коммунистами, с радостью воспринимавшими наши свершения, но и знаменитыми деятелями культуры, посещавшими страну. О Советской России с восхищением писали: Ромен Роллан, Андре Жид, Лион Фейхтвангер, Герберт Уэллс и другие. Разумеется, они видели лишь то, что им позволяли увидеть. Но «человеколюбивые» и здоровые ценности, провозглашаемые советской страной, действительно поражали Запад, испуганный тогда черной тенью набиравшего силу фашизма.

Началось и нарастало масштабное, поддержанное народом создание массовых детских и молодежных политически ориентированных организаций – пионерских, комсомольских, военно-патриотических. Вводилась в повседневную жизнь неизвестная ранее массовая физической культура и спорт. Широко пропагандировались идеалы нравственной чистоты и преданности Советской Родине. Достигнуты были значительные успехи в достижении всеобщей грамотности. Образование, особенно техническое, становилось желанной и вполне достижимой целью миллионов юношей и девушек.

Никто теперь не мог бы оспорить успехи Советской страны под руководством большевиков. Россия быстро превращалась из темного царства в новую страну. Неграмотный отсталый народ, живший по вине царских властей в путах феодально-крепостных отношений, сдерживаемый церковными традициями, ставшими вопреки духовному предназначению лишь подпорками гнетущего строя, впервые за века почувствовал свежий ветер перемен.

Ошибки, к каким бы трагическим последствиям они позже ни привели, не могут быть приписаны одному лишь Сталину. То были коллективные решения, принятые на большевистских съездах и пленумах в полном соответствии с внутрипартийной «демократией», при согласии и поддержке большинства делегатов. Сталин как генеральный секретарь нес за произошедшие несчастья ответственность, но он же был зачинателем и защитником генеральной линии, приведшей к неоспоримым успехам – ускоренной индустриализации и масштабному преобразованию страны. Неудивительно поэтому, что к середине 30-х годов имя и образ Сталина стал оказывать магическое воздействие на советских людей, и не только на них. Создаваемый в стране культ личности Сталин в значительной степени отвечал нравственным потребностям большей части народа. Образ великого и справедливого Сталина давал людям привычный фокус любви, благодарности и надежды. Миллионам, привыкшим с детства к «образам» в «красных» углах своих изб, был понятен и близок новый образ, заменивших им старую религию и поклонение. Теперь же это было реальное, живое и благое существо, образец для надежд и чаяний миллионов, выходивших из темени дореволюционной жизни.

Напрасно теперь порицать это, как нечто насаждаемое самим Сталиным, порожденное его патологическим тщеславием. Сталин был слишком умен и хорошо понимал природу людей, чтобы тешиться своей популярностью, устроенной технологами-пропагандистами. Таково было время и культура большинства населения, нуждавшегося в незыблемых нравственных образцах, при вечной тяге людей к неземным «героям» и «святым». Писатель Илья Эренбург отмечал в мемуарах: «В представлении миллионов людей Сталин превратился мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада».

Кроме Сталина, портреты всех членов Политбюро вывешивались в большие праздники на улицах, как холщевые полотна в несколько этажей зданий. Также и впоследствии, после осуждения культа личности Сталина, портреты партийного руководства печатались в виде плакатов для размещения в коридорах всех учреждений, включая школы, что считалось нормальным, естественным, и никем не воспринималось как чрезмерное восхваление или «культ». Электронных средств информации не существовало, газеты не все читали, поэтому зримые образы «отцов» и лидеров страны считались вполне уместными и естественными.

К началу 30-х годов в руках у Сталина сошлись концы всех «приводных ремней» советского государства. Аппарат его власти был налажен и работал. Сталин инициировал, ставил цели стране и направлял к ним продвижение по «генеральной линии». Но в то время он еще не был диктатор, единоличный властелин, деспот, каким может казаться в связи насаждавшимся культом его личности. В те годы он подчинялся решениям Политбюро, где не всегда имелось большинство его сторонников. Центральный Комитет имел большую самостоятельность. И, наконец, делегаты партийных съездов и пленумов проявляли порой не только независимость мнений, но и прямую «оппозиционность» и враждебность. Лавировать между этим требовало от Сталина большого ума, умения, хитрости, но почти всегда удавалось.

Почему Сталин так настойчиво стремился к власти и держался за нее? Сейчас это объясняют его чрезмерным тщеславием, восточной склонности к деспотизму. Если это и верно, но только отчасти. Если бы он был столь тщеславным, это не могло бы укрыться от его товарищей по подпольной работе, в тесном кругу ссыльных. По словам Сталина, он участвовал в революционном движении с 15-летнего возраста, но никто из товарищей по подполью ни разу не отмечал у него черт тщеславия или заносчивости. Скрывать подобное десятилетиями невозможно. В то время как многих раздражало высокомерие Троцкого, за что его называли «барином», ничего подобного о Сталине никем не было высказано.

Сталин, участвуя по поручению партии в «эксах» – вооруженных экспроприациях денежных средств у банков, или попросту в грабежах, ни рубля не оставлял лично себе из сумм, поражавших воображение читателей газетной хроники. У Сталина вплоть до победы Октября и переезда правительства в Москву, не было своего постоянного жилья, он всегда жил после очередного побега из ссылки и до нового ареста у знакомых, у родственников жены, у товарищей по партии.

Одевался Сталин более чем скромно. До самого окончания Отечественной войны он носил френч полувоенного покроя без знаков различия. В обыденной жизни Сталин был крайне прост, к чему привык за годы подполья и ссылок.

После его смерти на его «ближней даче», где он жил последние десятки лет, остались залатанные валенки и заштопанная одежда, казенная мебель, библиотечные книги, на стенах несколько картинок, вырезанных из журнала «Огонек». В его сейфе осталась его зарплата, из которой он иногда посылал помощь старым друзьям в Грузию и своей дочери Светлане.

Известны случаи, когда он отклонял пожелания коллег принять правительственные награды. Лишь после победы в Отечественную войну он, как генералиссимус, надевал на публичные мероприятия маршальский мундир с регалиями. Только после празднования пятидесятилетнего юбилея (до этого Сталин не позволял публично праздновать свой день рождения) в печати начали появляться славословия в его адрес. Замелькали эпитеты «выдающийся», «великий», «гениальный». В учреждениях на место портрета Троцкого, высланного из страны, рядом с Лениным стали вывешивать портрет Сталина. То был знак, что в стране появился новый народный вождь.

Безусловно, это играло на руку Сталину в его политической игре, но тешила ли такая мелочь его душу? – Маловероятно. Он хорошо понимал различие между собой, как реальным человеком, и образом, который создала государственная пропагандистская машина. После войны во время ссоры со своим сыном Василием, носившим фамилию Сталин, он воскликнул: «Ты думаешь, что ты Сталин? Ты думаешь, что я – Сталин? Вот он – Сталин!». И Сталин показал рукой на висевший на стене портрет генералиссимуса.

Подобострастие зависимых от него людей не интересовало Сталина. Он не был тщеславным человеком в принятом смысле этого слова. Немецкий писатель Лион Фейхтвангер вспоминал об интервью, которое Сталин ему дал: «Всю эту шумиху он терпит, сказал он (Сталин), только потому, что он знает, какую наивную радость доставляет праздничная суматоха ее устроителям, и знает, что все это относится не к нему как отдельному лицу, а как представителю течения …».

Начальное образование Сталин получал в духовных семинариях, однако был исключен, как он сам потом говорил, «за марксистскую пропаганду». Отсутствие формального образования Сталин восполнял чтением книг. Читал он очень много, быстро, с упоением, что стало одной из причин исключения его из Тифлисской духовной семинарии. Со временем он выработал особую технику быстрого чтения. Свидетели отмечали, что он умел сразу схватывать и запоминать по целой странице. Долгие годы ссылок стали для Сталина и годами успешного самообразования. Ссыльные царского времени имели неограниченные возможности выписывать книги и периодику, которыми обменивались. Сталин даже прослыл в среде закавказских социал-демократов самым знающим марксистом. Ленин, встретившийся со Сталиным в 1913 году в Кракове, был приятно удивлен начитанностью и эрудицией «нигде не учившегося» провинциального грузина.

К концу жизни Сталина общее число книг, собранных им самим или по его указанию, превышало 20 тысяч единиц. Следы его внимательного чтения видны на сотнях из них: подписи, подчеркивания и заметки на полях. Много книг заказывалось Сталиным из главных государственных библиотек. Сохранились реестры из сотен книг, которые присылались ему с курьерами или по почте. Посетители его кабинета вспоминали, что как-то указывая на стопку книг у себя на столе, Сталин сказал: «Это моя дневная норма – страниц 500…». За год так набиралось до тысячи прочитанных им книг. К концу жизни, после войны, Сталин читал немногим меньше. В Комитете по Сталинским премиям на удивленный вопрос, как он успевает прочесть столько литературы, Сталин ответил: «У меня есть контрольная цифра на каждый день: прочитывать художественной и иной литературы примерно 300 страниц».

Сталин был необычным человеком. Его харизма буквально покоряла людей, это известно из воспоминаний тех, с кем он работал или встречался. Его личная популярность была очевидна и по реакции делегатов партийных съездов, немногие из которых лично знали его. Большинство восторженно воспринимало его появление на трибуне. Так было до начала репрессий в партии и стране, так продолжалось до его смерти.

Сталин был очень груб, жесток и авторитарен. Сталин не скрывал этого, все это чувствовали, но он объяснял это своей нетерпимостью к врагам. Однако это создавало ему новых врагов. Даже Ленин, всегда доброжелательно относившейся «к этому грузину», хотя иногда и забывавший его фамилию, грубость Сталина отметил в своем «Завещании» партии.

Сталин был очень прямолинейным и нелицеприятным человеком, что заметно по его переписке. В Гражданскую войну он отвечал в письмах резко даже Ленину, не говоря о прочих начальниках – даже слишком резко по современным понятиям о «субординации» и служебной вежливости.

Как сторонник ленинских взглядов, в том числе и на природу, Сталин был последователем ламаркизма – теории наследования приобретенных признаков. Он верил, что можно обучить, перевоспитать, убедить любое живое существо – человека или животное – и получить потомство с этими приобретенными качествами. Сталин, как и другие ленинцы, верил, что и весь народ может быть «перевоспитан» в соответствии с марксистско-ленинскими идеалами, тогда потомки унаследуют это и станут «достойны» по своей нравственности коммунизма.

К идее создания «нового человека» обращались и физиологи. В середине 20-х годов профессором И. Ивановым были привезены из Африки обезьяны для опытов, и организован «обезьянник» в Сухуми. В 1927 г. «Красная газета» писала: «Предполагается поставить здесь искусственное обсеменение обезьян разных видов между собой и с человеком. В виде опытов будет поставлено искусственное оплодотворение женщины от обезьяны и обезьяны от мужчины по способу проф. Иванова».

Не исключено, что Сталин полагал, что и физическое уничтожение людей, которых он считал своими личными врагами, «контрреволюционерами», «врагами народа», принесет только пользу будущему коммунистическому обществу – исключит повторение их отрицательных и вредных свойств в будущих поколениях.

Единственное известное сталинское хобби было выращивание теплолюбивых растений в теплицах на своих дачах – на «ближней» в Москве и на кавказских. Подрезание веток в саду было единственным его физическим упражнением. Штат садовников под его руководством выращивал арбузы и лимоны на «ближней» даче в Москве, которыми он с гордостью угощал гостей.

Сталинский ламаркизм провалился, но в жизни страны успел наделать много бед. Авантюрист от науки Лысенко, которого Сталин сделал академиком и главой агробиологии, безуспешно старался на практике осуществить сталинский ламаркизм. Одновременно он расправлялся с идейными врагами, подводя их под жестокие репрессии, в числе которых был и погибший в тюрьме всемирно известный генетик Вавилов.

Тем не менее Сталин оказался прав в одном пункте своей теории: русский этнос действительно преобразился. Но не по пути ленинских иллюзий о всеобщем счастье для трудящихся при диктатуре пролетариата. Не в результате перевоспитания по Ламарку. Народ изменился в результате крутых сталинских мер, страха перед репрессиями. Он изменился во всеобщем равенстве, действительно осуществленном, но только в бедности и горе. Народ изменился, благодаря развившемуся в стране искреннему душевному подъему из-за очевидных трудовых успехов в индустриализации отсталой страны, от внушения со школьной скамьи идеалов, действительно притягательных и желанных для людей всего мира, что привлекало и множество сторонников и доброжелателей за рубежами страны.

Поэтому, думается, не безмерное тщеславие заставляло Сталина держаться за власть в партии и стране, а стремление не позволить врагам ослабить ее или вырвать из своих рук, наоборот, всеми мерами укрепить ее. Для такого пассионарного человека власть нужна была не для личного тщеславного удовлетворения. Но если согласиться, что Сталин был одним из самых пассионарных русских революционеров, то какова же была его архиважная цель, всю жизнь манившая его? Ради чего он всю молодость жертвовал свободой, благополучием в семье, многократно рисковал жизнью. Ведь только много позже, после Февральской революции, он стал подниматься по ступеням партийной иерархии, что могло, наконец, потешить его тщеславие.

Он не был теоретиком, имел поверхностное образование, хотя был очень начитан, не знал иностранные языки, имел физические недостатки, из-за чего его не призвали в армию. С раннего возраста он был увлечен идеями Маркса-Энгельса, однако, в упрощенной интерпретации товарищей по подпольной борьбе и ссылкам. Много позже, чтобы поднять свой философский теоретический уровень он пригласил к себе крупнейшего марксиста-философа того времени Яна Стэна. Однако вскоре занятия по гегелевской диалектике, проводившиеся два раза в неделю, были прекращены. Сталин объявил, что эти философские измышления не имеют к действительным проблемам никакого отношения. Ни теория, ни профессор не произвели на Сталина впечатление. В 1937 году Ян Стэн был арестован и по прямому указанию Сталина расстрелян.

Как и все большевики в дореволюционные годы, не исключая Ленина, Сталин был полон иллюзий о возможности скорого построения социализма по Марксу-Энгельсу, не только в России, а сразу во всем мире, с местными революциями как падающими костями домино. Но с каждым годом после октябрьского переворота всем, знакомым с действительным положением в стране, становилось ясно, что никакого «счастья» или реальной «свободы» русский многострадальный народ получить в скором времени не сможет. Русский народ, как и всякий другой, оказался более сложной сущностью, чем было прописано в теориях классиков. Когда революционная горячка прошла, страсти улеглись, и все должно было войти в колею, оказалось, что противоречия, желания и цели у разных групп людей слишком разные, чтобы вместе, мирно и послушно идти в общий коммунистический рай. Увещевания, популистские лозунги не помогали. Тем временем страна все глубже погружалась в послевоенную разруху. С тем же успехом можно было следовать призывам Льва Толстого, полагавшего решение всех проблем человечества в выполнении христианской заповеди любви к ближнему. Замечательная заповедь, но в жизни она неприменима как средство решения социальных проблем.

Чтобы не погибнуть от голода и разрухи, большевикам с Лениным во главе пришлось вернуться к капиталистическим «свободам» и частнособственническим стимулам, поступившись коммунистическими принципами. Введенный Лениным НЭП оживил крестьянство, хлеб начал поступать в города, заработала промышленность и товарный голод отступил. В результате советский рубль стал твердой валютой, выпустили серебряные рубли с изображением кузнеца с молотом и наковальней, и даже золотые червонцы. По-видимому, в результате этого шатания политики партии, Сталин пришел к выводу, что стране нужна, прежде всего, железная дисциплина. Пока ее нет, не будет никакого прогресса, не будет порядка и согласия, не будет достатка ни в деревне, ни в городе. Но главное, в стране не прибавится Силы: страна вновь падет под напором внешнего врага, как это случилось совсем недавно. Сталин по-своему понимал, как добиться нужной дисциплины и порядка. Стране нужен был страх. Не обещания скорого счастья и благостные ленинские лозунги, а животный страх.

Страх работал без осечек в недавней деятельности Сталина. Страх безошибочно воздействовал на крестьян в 1918 году, не желавших добровольно сдавать хлеб продотрядам. Тогда несколько расстрелянных «кулаков» решали дело, как и концлагеря в вопросах со спекулянтами и мешочниками. На фронтах гражданской войны в страхе перед децимацией – расстрелом каждого десятого из отступивших, что практиковал по образцу древних римлян верховный комиссар Троцкий, – солдаты проявляли «чудеса» храбрости. Наконец, только страх загнал крестьянство в колхозы, мигом сделав их управляемыми и смирными. Тех же из них, кого страх не пронял – расстреляли или выслали с семьями в Сибирь. Видимо, только страх каждого жителя страны, поможет сделать страну сильной. А без силы страна пропадет, и очень скоро. Страх и Сила – вот что было необходимо народу, чтобы добраться до своего счастья. Без этого страну ждет вечная разруха, нищета, а позже неминуемое рабство у нового завоевателя. Поэтому наступило время почувствовать страх каждому в стране, для его же блага. Отметалась марксистская мантра «Бытие определяет сознание», восходило грозное «Битье определяет сознание».

Если достижение государственной Силы и не было изначально сверхцелью пассионарного революционера Сталина, то именно это заместило собой «свободу» и народное «счастье» в сознании Сталина в сложившейся после 1933 года внешнеполитической реальности. Фашизм уже поднял голову в Германии. Гитлер определенно заявил в своей книге «Моя борьба» о ненависти к коммунистам и о притязаниях на русские земли. Когда он пришел к власти, став в 1933 году канцлером Германии, его речи наполнились еще большей ненавистью к коммунистической России, немецких коммунистов начали изолировать в концлагерях. Война, развязанная германским фашизмом, или его союзниками, уже полыхала в Маньчжурии, Китае, Абиссинии, Испании.

Скорая война для России была неизбежна. Это понимали все большевики, уверен в этом был Сталин. Соответствующее настроение распространялось и среди народа. Но враг в предстоящей войне еще не был установлен. Кроме Германии беспокойство вызывали и другие. Стычки с Японией пока радовали победами, но то были победы с кровью, в настоящих боях. Великобритания в лице премьера Чемберлена вела хитрую и подлую игру, подталкивая Германию на восток. Веками обиженная на Россию Польша постаралась бы тоже примкнуть к агрессору, чтобы поживиться чем-нибудь у своих границ.

Нет, народное «счастье» не могло пока состояться в России, и построение «справедливого» общества предстояло отложить на неопределенный строк. Стране нужна была теперь, прежде всего, Сила, только могущество государства. Сталин еще настойчивее устремился к этой цели – сделать страну сильной или, что вернее, успеть сделать сильной, пока еще оставалось какое-то время – всего несколько лет. Если не успеть, то выйдет так, как вырвалось у Сталина в минуты отчаяния в начале войны: «Все, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы про… Все погибло».

Ситуация складывалась очень тревожная, но почему именно Сталин мог и должен был возглавить это движение к Силе? В партии были тысячи активных большевиков, плечо к плечу боровшихся с Лениным в подполье, взявших вместе с ним власть в Октябре, отстоявших ее в Гражданской войне. Однако среди них было мало влиятельных большевиков, кто мог бы претендовать на абсолютную власть, которая теперь была востребована, и которую массы большевиков одобрили бы и приняли.

Реально могли получить власть в партии, или, во всяком случае, имели право требовать ее, недавние «оппозиционеры», т.е. «левые» и «правые» уклонисты. Только они имели по-прежнему широкую поддержку среди большевиков в центре и на местах. Это была, в основном, легендарная «ленинская гвардия», «старые большевики».

«Левые» – Зиновьев, Каменев, и воссоединившийся с ними Троцкий – имели ореол славы ближайших соратников Ленина на всех критических этапах борьбы. Каждый имел множество заслуг, и находился теперь на ключевых постах, кроме изгнанного из страны Троцкого. Однако и авторитет Троцкого, как славного организатора октябрьского переворота, а затем комиссара победоносной Красной Армией в Гражданскую войну, был на недосягаемой высоте для многих партийцев.

«Правые» возглавлялись Н. Бухариным, о котором Ленин писал: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии». Бухарин, Рыков, Томский и другие видные большевики призывали партию к замедлению темпов индустриализации, к послаблениям для крестьянства и учету их интересов, против насильственной коллективизации и принудительного изъятия хлеба для нужд индустриализации.

Подлинной демократии тогда не существовало ни в стране, ни и в самой партии. Не было свободы политической жизни, возможности создавать другие партии или даже фракции с иными взглядами по внутренней и внешней политике, выдвигать новых лидеров, новые идеи и т.п. Возглавить страну мог только кто-то из соратников и прямых наследников Ленина, с кем он прошел путь подпольной борьбы с царизмом через тяготы ссылок и эмиграции. Даже если это не будет один из тех, кто недавно лично обвинялся в «левом» или «правом» уклоне, то все равно предпочтение большевиками будет отдано одному из «старых большевиков», и никому иному.

Равных «старым большевикам» по былым заслугам, по легендарной преданности основателю большевизма и страны Ленину, по поддержке в партийных низах не было в партии. Из них одних кто-то имел бы шанс быть «демократически» избранным на партийных съездах и встать у руля партии и страны в случае отстранения от власти Сталина. Но тогда в любом случае это провело бы к концу гонки по наращиванию силы государства в соответствии со сталинской «генеральной линией». Сверхвысокие темпы индустриализации были бы неминуемо свернуты «левыми» или «правыми» под различными «благими» предлогами.

Но сталинский темп наращивания силы государства достиг к середине 30-х годов 20-25 процентов в год по росту валовой продукции. Новые промышленные предприятия росли по всей стране как грибы. На партийных съездах, пленумах, массовых митингах партийные и народные делегаты стоя аплодировали успехам, достигнутым под руководством Сталина. Именно тогда Сталин заявил: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее».