Витёк порылся в фотографиях и протянул конверт, в котором лежало с десяток снимков, сделанных со вспышкой, не очень высокого качества.
– Это я на мыльницу снимал, чтобы никто не знал. Как же. Даже проявлял плёнку сам, и фотки печатал.
– Шила в мешке не утаишь.
– Это точно. Тебе в адвокаты пора, или хотя бы разводящим.
Панчик скромно пожал плечами:
– Ну и дальше что? Потом что было?
– Потом… А потом я захотел его немного пошлифовать, ручки, знаешь ли, потянулись, чтобы фотки ярче были, для эффекта. У меня сразу мысль сработала разобрать его. Они же разборные. У таких мечей на хвостовиках должна быть надпись. Имя мастера, когда сделан, для кого. Иногда и имя клинка. В общем, по хвосту можно спокойно установить, к какому классу относится клинок. Хотя там и так всё было ясно.
– Ты и японский язык знаешь?
– Было бы круто. Язык я не знаю, но перевести пару иероглифов – не проблема. У меня знакомая переводчица есть. Дело в том, что у японцев существует целая классификация мечей.
– А цена от этого зависит?
– Конечно. Я про это тоже думал, когда разбирал клинок.
– Ну и что там написано было?
– Пишут на заборе. А на клинках чеканят.
– Ну и что там отчеканили? – не унимался Панчик.
– Там было высечено ничего.
– Вообще ничего? Я правильно понял?
– Вообще. Ты правильно понял.
– А разве так бывает? Ты же сам говорил, что мастер и всё такое прочее.
– Мало ли что я говорил. Но как раз это меня и вдохновило, – начал снова Витёк, оживляя своё лицо. – Вот послушай меня. Только не перебивай. А потом, попробуй, реши эту задачку, как я её решил.
– Весь во внимании. Полагаю, это будет настоящее путешествие в японскую культуру.
– Только не надо иронизировать. Их мечи сравнительно молодые. Первые появились в шестом тере восьмом веке. Между прочим, их делали корейские мастера, и у них не было изгиба на клинках. С корейцами, на самом деле, вообще не так всё просто. Я имею в виду в древности. Ты слышал что-нибудь о семизубом мече?
Панчик замотал головой, не в силах выдавить слова, насколько загадочным звучало название меча.
– Это как? Семизубый…
– Я вообще-то не видел его, только читал. Его ваш, в смысле корейский король, императору Японии подарил, кстати, кажется бабе, шаманке. И это не байка, реально подарок сделал.
Услышав о корейских мастерах и императоре шаманке, Панчик подпрыгнул и встал по стойке смирно, задрав свой нос.
– Это правильно. Но не так высоко. Там ещё и китайские мастера были. У тех тоже не слабые палаши имелись. Короче, японцы у них всему научились. Но многослойку освоили только к восьмому веку.
– Пардон, не понял.
– Ну, многослойное железо. Как замешивают тесто. Берут кусок металла, нагревают, сгибают, соединяют, сковывают, потом опять нагревают, сгибают, и так в течение полугода. Про закалку я молчу, это особая тема. Дальше появился изгиб, и это, конечно, удивительно, потому что изгиб появился везде в, одно и тоже время. И у нас в том числе.
– У нас, это у кого? – спросил Панчик, прищуривая свои и без того зауженные глаза.
– У нас это у казаков.
– И что? В седьмом веке уже были казаки?
– А ты думал, они в пятнадцатом веке с луны свалились?
– Нет, конечно, не думал.
– Ну, тогда не перебивай.
– Не обижайся, Виктор. Мне на самом деле интересно про изгиб. А если они и у японцев были. Ну, казаки, я имею в виду.
– Ты знаешь, как-то не думал об этом. Очень может быть. Общего до хрена. Был у них кузнец Амакуни, и он выковал самый древний на сегодняшний день клинок. Кога расу.
– Маленькая ворона, – вставил Панчик.
– А ты мне всё больше нравишься.
– Ты мне льстишь. Я этого не заслужил. Продолжай, я само внимание.
– Ну, там ещё кое что этакое имеет место. – Витёк замолчал, как будто размышляя, продолжать или нет. – Скажем, – протянул он, и ухмыльнулся. – Меч Кусанаги. Говорят, что его нашли в теле дракона. Его так и зовут, меч в змее.
– А взглянуть можно? – спросил заинтригованный Панчик.
Витёк рассмеялся.
– Уж его точно никто не видел. И вообще, у тебя есть фантазия? Это же легенда. Или тебе ещё тело убитого дракона предоставить?
– Был не прав, продолжай, – закивал головой Панчик.
– Вообще-то мне нравятся легенды, без них в жизни скучно.
– Согласен, у нас тоже кое-что имеется, например скатерть самобранка, меч-кладенец, Илья Муромец…
– Ну, вот и ты въехал в тему. Ладно, продолжаем. Потом был золотой век японских мечей. Камакура.
– То есть, японцы усиленно рубились меж собой?
– Скорее всего. А в нём несколько великих имён. Например…
– Например, Масамуне, – не унимался Панчик, чувствуя, как развязывается его язык от алкоголя и поднимается настроение.
– Знаешь что? Может, ты продолжишь, а я послушаю.
– Извини, Виктор. Недавно с одним японцем общался. А он оказался любителем этой темы. Как-то запомнилось. Всё, молчу, как могильная плита.
– Дело в том, что Масамуне не подписывал своих клинков. – Витёк замолчал, ожидая, что его обязательно перебьют. Но Панчик держал обещание, и слегка приоткрыв рот, молчал.
– Вот то-то же. От Масамуне сохранилось шестьдесят мечей, и все они канонизированы.
– Это как? С них сдувают пыль?
– Ещё как сдувают! Они эталон. А теперь смотри, что получается. В Японии всего сто двадцать мечей, плюс минус, имеющих титул национального сокровища.
Панчик присвистнул, тут же прижав палец к губам.
… – Далее чуть меньше тысячи, как важное культурное достояние. За такие вещи любой коллекционер осыплет тебя золотом.
– Или оторвёт голову.
– Ты, как всегда, прав, – согласился Витёк.
– Мне даже обидно.
– Это мне обидно. Дальше. Дальше по нисходящей идут особо важные мечи. Их почти не считают. Потом важные мечи, вот такие, как твоё лицо сейчас. Потом особо оберегаемые и просто оберегаемые.
– Их можно на улице купить, наверное.
– Как ты быстро портишься. Даже такой меч стоит не один десяток тысяч долларов. Но самая фишка в том, что все эти клинки должны быть зарегистрированы. Иначе меч будет считаться оружием, и подлежит изъятию. Японцы очень дисциплинированны. Держать дома такой меч незарегистрированным в Японии никто не станет. Я это говорю потому, что за тот, что в музее, японцы могут вывалить кучу денег, потому что он не подделка, и входит по любому в квалификацию. То есть его можно зарегить в соответствующем месте и хранить дома.
– А голову оторвать за него могут?
– Ещё как могут! Могут оторвать что угодно. Это как гремучая змея. Не помню где, читал, как после войны один американский сержант вывез из Японии подлинный меч Мурамаси.
– И что потом?
– Исчезли оба. Ни сержанта, ни меча.
– Будем считать, что я эту часть истории пропустил. Ну, так что после Масамуне?
Витёк замолчал, по-видимому, размышляя над легкомыслием своего гостя, потом тяжело вздохнул и продолжил:
– Окадзаки Масамуне. У него был титул Великий. Он учился у всех известных мастеров того времени.
– Перенимал секреты, – вставил Панчик.
– Именно. Все тонкости ковки и закалки железа. Даже глина в этом деле имела не последнее значение. Его клинки считались как «мей-то». Мечи с именем.
– Почему же тогда на нашем нет клейма?
– Ну, он не наш, во-первых. А во-вторых, его клинки всегда отличались от других.
– Рука мастера.
– Да, рука. Он не нуждался в клейме. Говорят, что он был очень скромным от природы. Кстати, его мечи больше всего и подделывают.
– Неплохой бизнес. Клейма-то нет. Делай, что хочешь.
– Был ещё Муромаси. Он тоже иногда не ставил клейма. Они даже состязались, у кого меч острее.
– Листья, плывущие по воде.
– Напрасно иронизируешь, – обиделся Витёк. – Мой пальчик даже пикнуть от боли не успел.
– Значит, наш меч выковал сам Муромаси? – воскликнул Панчик, подливая в рюмки очередную порцию подлинного коньяка.
– Нет. Я хочу сказать, что такой остротой даже бритва не обладает. Мечи Муромаси называли хищными и считали, что они приносят несчастья. Суеверные японцы считали, что они могли обидеть своего владельца.
– Медицинский факт, – сострил Панчик, не думая смеяться.
– За это их даже наказывали.
– Ремнём по заднице?
– Ну да. Как у нас с колоколами в смутное время.
– Интересно, как можно наказать кусок железа?
– Переплавить. Разбивали на куски.
– Это жестоко.
– Раньше такого слова не знали.
– В смысле, жёстко.
– Я бы не стал обольщаться по поводу Муромаси, – снова повёл диалог Витёк, не обратив внимания на пассажи собеседника. – И после них были неплохие мастера. В восемнадцатом веке тоже делали хорошие мечи. И в девятнадцатом. Период нового времени Син Синто. Они, кстати, хорошо сохранились, поскольку не участвовали в рубках, и за них дают большие деньги. Но они, как правило, были копиями древних мечей.
– Ставки понижаются, – вздохнул Панчик.
– Я бы не стал отчаиваться. Это смотря на чей вкус. Кому-то подавай ржавую железку, а другому пусть не древний, но зато красивый. Син Синто – именно такие мечи. Острота была неактуальна, и всё внимание уделялось отделке.
– Ну да. Рубить капусту уже было немодно.
Рыжий рассмеялся.
– Вообще-то ты неправ. Смертная казнь в Японии существовала долго, а там предпочитают именно рубить качаны. В смысле, головы. У них даже специальные мечи были. Их называли резчики бороды. А ещё повелитель колен.
– И кто такое придумал?
– Те, кто присутствовал на казни. Когда срубали голову, то заодно срезали и бороду.
– Я в шоке.
– Это ещё что. Если голову наклоняли слишком низко, то доставалось и коленям.
– Представляю, что оставалось после такой казни.
– Наше четвертование тоже не подарок. Но как-то негуманно в сравнению с японским.
– Зато поучительно. Ну так что с нашими баранами? – спросил Панчик, стараясь не заплетаться в собственном языке. Его уже хорошо расслабило от коньяка, но голова соображала, на удивление, хорошо.
– А с баранами так: Представь себе маленькую Японию, а в ней тысяча восемьсот школ по выковке мечей. Я повторю цифру, чтобы до тебя дошло. Тысяча восемьсот.
– И что это значит? – Панчик напряг лицо, пытаясь уловить ход мысли Витька. – Будь любезен, проясни этот параграф.
– Это значит, Родион, что ты окончательно испортился и не хочешь думать над цифрами. Это значит, что почти в каждой крупной деревне у них была не просто кузня, а целая школа с учениками. Вот ты приехал, предположим, в Переясловку, а там школа кузнецов. И на Хору тоже школа. И в Вяземске… Куда бы ты не приехал – везде школы. А в этих школах тридцать две тысячи оружейников.
– Впечатляет!
– Вот и я о том же. И скажи на милость, кто из них мог выковать нашу ворону?
– Но ведь кто-то её всё-таки слепил? – не унимался Панчик.
– Это верно. Меч японский, и это самое главное. Но цена от этого выше не станет, даже если ты на глазах у японцев будешь резать бороды и рубить гвозди. Кстати, рубит. И нисколько не тупится.
– За что я уважаю русских мужиков: любят на прочность всё острое проверять. Ты мне сможешь сказать, что это за меч?
– Я могу сказать, к какой категории он не относится.
– Годится. Извини, Виктор, а тебя Рыжим не дразнят?
– Обижаешь. А как же меня ещё дразнить. Я же рыжий. И в институте, и в школе, и в саду. Но вот считай, – Рыжий стал загибать пальцы на левой руке. – Это не древний, однозначно.
– Согласен. Сам не хочу с государством связываться.
– Вот именно. Вычеркнем и последнюю строчку.
– Ну да. Чем мы хуже других?
– Остаётся четыре. От двадцати тысяч до пол-лимона. Может и больше.
– Теперь можно идти на дело, – в шутливом тоне заявил Панчик.
– Это без меня. Мокрые дела не для меня, совесть потом заедает. Кстати, как ты собираешься его умыкнуть? Если не секрет. В брюки засунуть? И остаться без кое-чего.
– Не секрет. Пока не знаю, честно признался Панчик.
– На самом деле у меня тогда реально была возможность вынести его.
– Например.
– Можно было в планшет запихнуть. Или в зонтик для фотосъёмки спрятать.
– А ручку?
– А рукоятку в штаны.
– Это весело.
– Мне не очень. У меня тогда крышак съехал напрочь. Я себя уже крутым коллекционером возомнил. Польский палаш, шашки, ножей чемодан. Топор времён Ерофея Хабарова. Мне же ещё один кузнец временами подкидывал свои изделия, типа казачьих шашек. Саня Химич со станкостроительного завода. Неплохо делал. А тут ещё один катан с неба валится. Башню снесло, как у тигра немецкого. Ходил как чумной, в голове шумит. Не спал сутками. Меч-то натуральный.
– Реальный, ты хотел сказать?
– Это у братвы реальное всё. А тут подлинное.
– Вот как этот армянский коньяк, – поддакнул Панчик, выжимая из бутылки последние капли жидкости.
– Должен разочаровать тебя. Это подлинная домашняя самогонка, налитая в армянскую посуду.
– А вы, батенька, лгун!
– Это я тебя разыграл, пользуясь случаем. И теперь тебя будет мучить вопрос: что было в этой бутылке. А потом меня дёрнул чёрт полирнуть его, – продолжил Витёк. Он закрыл глаза и неожиданно вздрогнул, и как будто сжался в комок. Панчик не стал его отвлекать от тяжёлых воспоминаний, просматривая снимки очень острого и опасного оружия. Снимки были выполнены в разных видах, что говорило о серьёзном подходе к делу.
– Ты когда-нибудь косой косил? – спросил Рыжий. – Обычной литовкой, траву.
– Пару раз, может, и косил. Когда на слободке жили, мне вообще-то не разрешали косу брать. У тёщи в деревне как-то косил.
– Она у тебя русская?
– Хохлуша, – кивнул Панчик.
– Поздравляю. Ну ты в курсе, что точить косу очень опасно, особенно если не делал этого никогда. Вот так и я. Мой-то клинок, что с Китая привёз, хоть и острый, но не как бритва. Лежит себе в ножнах, хлеба не просит. У меня и мыслей не возникало шлифовать его. А с этим зкспонатом, словно за руку кто тянул. Одно неловкое движение, и… Даже боли не почувствовал сначала. Смотрю, а полпальца уже висит на коже, и кровища ручьём льётся.
– Пришить не пробовал?
– Ага, нитками. Это в кино всем пришивают. А в реальности без денег хрен что пришьют, особенно у нас, в Хабаровске. Отрезать – всегда пожалуйста.
Витька опять дёрнуло, после чего он снова полез в шкафчик, как догадался Панчик, за новой бутылкой армянской самогонки.
– В натуре самогон? Пьётся не хуже коньяка. Даже на вид не отличить.
– Это виски, обижаешь! Изготовление такого напитка люди держат в строжайшем секрете. Это тоже творчество. – Витёк мотнул рукой и посмотрел на часы. – Скоро полезут из нор мои соседи грабить твой «Краун». Между прочим, классное точило.
– Спасибо, – путаясь в согласных, поблагодарил Панчик. – Значит, у меня есть ещё немного времени.
– Немного есть. Думаю, на эту бутыль как раз хватит.
– Ну, тогда наливай. Только по чуть-чуть.
Панчик прекрасно понимал, что за руль в таком виде садиться никак нельзя, но ему было на редкость так хорошо от компании рыжего Витька, что он бы обиделся, если бы на этом всё закончилось. Его так же удивляло, что его телефон молчит. Это был особый знак.
– И за что тебя уволили? – мотая головой, спросил Панчик.
– А как ты догадался? Вот за это, – сказал Витёк, показывая обрубок. – Нарушил технику безопасности. Сказали, пшёл вон, рыжая скотина.
– Ну, так нельзя. Ты хоть и рыжая, но далеко не скотина.
– Я лопух. Самый настоящий лопух. И теперь мой меч лежит в сейфе одной мегеры и никто его больше не лапает.
– Интересно, как он в сейф поместился?
– Хороший вопрос. А вы очень внимательны.
– Это часть моей работы. Быть ко всему внимательным. Кажется, нам пора освежиться.
– Согласен.
Они выползли на лоджию. Ночь была безлунной, светили звёзды, рассыпанные по всему небу, слышался хор летних насекомых, сидящих в траве. Доселе спящие дома и окна ожили. Из балконов доносились приглушённые возгласы.
– В сейф он поместился потому, – продолжил Витёк, – что я его перед этим разобрал.
– А ты начинаешь повторяться.
– Согласен, этому больше не наливать. А длина полотна семьдесят сантиметров.
– Будьте любезны, помедленнее, я записываю.
– А у классической кктаны шестьдесят восемь. Усссекаешь, к чему клоню?
– Нет, не усссекаю, – мотаясь во все стороны, и не отпуская поручень произнёс Панчик.
– Длина на скорость не влияет. Но это только предположение.
Внизу уже кучковалась группка подозрительных типов. Даже затуманенным сознанием Панчик понял, что дальнейшее промедление чревато потерей, и если не самой машины, то её комплектации. Они лихо скатились по лестнице на улицу. При виде хозяина машина радостно пикнула, парни огорчённо вздохнули и направились в другой угол двора, где стоял микроавтобус.
– Кажется, мы вовремя, – обрадовано подметил Рыжий.
– Мне показалось, что они с тобой поздоровались?
– Ну конечно. Я им в песочнице штаны менял. Они же с моим пацаном росли.
– Вот жизнь. Время-то как летит!
– Кстати, о времени. Стоянка работает круглосуточно. Давай отгоним и продолжим. Здесь не далеко, – предложил Витёк, мотая головой.
– Пожалуй… Нет. Домой. Срочно домой. Пристроюсь за каким-нибудь крутым рэпером и тихонько доеду.
– Окна не открывай. А то проезжать будешь мимо гаишника, его вырвет.
– Наоборот. Включу погромче, и окна раскрою. Пусть слушают.
Они завели машину, которая долго сопротивлялась и не хотела трогаться. Потом…
9.
Он открыл глаза и увидел синие небо. Оно светило сквозь открытый верхний люк. Он огляделся и обнаружил себя лежащим на переднем сидении своей машины у подъезда своего дома. Рядом на сидении пассажира валялся его мобильный телефон.
– Ну, ни хрена себе!
Панчик с трудом оторвал голову, пытаясь сообразить, почему он тут находится, и сразу почувствовал, как затекло всё его тело от неудобной позы. «Слава богу, не блевал», – подумал он, открывая дверь. Впрочем, она была не заперта. «Ну и ну». На лобовом стекле он увидел приклеенный скотчем листок с очень короткой, но ёмкой надписью: «Ты скотина, Панчик! Лучше домой не приходи».
Ещё какая, – согласился он, пытаясь обрести заново утраченную подвижность. Ему всегда было весело, когда жена обзывала его Панчиком. Он вспомнил, что не смог справиться с кодовым замком подъезда, а стучать и будить почему-то побоялся. «Ну и налакался. Ох, Рыжий! Реальный мужик, со своей реальной самогонкой. И кто бы мог подумать, что ею можно так обожраться. В натуре, как её там. Слово забыл». Потом он вспомнил, как сел за руль и со скоростью сто километров гнал по Краснореченскому шоссе мимо постовых. «Ну, идиот!». Голова, на удивление, не болела, если учитывать условия, в которых он провёл остаток ночи. Наоборот, настроение было приподнятым, и слегка возбуждённым. Он запер машину, осмотрев её со всех сторон, и, едва сдерживая напор мочевого пузыря, побежал домой.
Катька была ещё дома, собирая в садик Анжелку. Рядом стояла тёща и, не скрывая любопытства, смотрела на зятя.
«Сейчас будет взбучка», – подумал Панчик.
– Тебе звонили. Сто человек, – равнодушно, без эмоций, сказала Катька, прихорашивая себя у зеркала. – Если не поменяешь номер, выброшу телефон в мусорное ведро.
– Телефон-то зачем? – простонал Панчик, стараясь не нагнетать атмосферы. – Он японский, дорогой. С автоответчиком.
– Тогда тебя, в мусоропровод. Пойди, послушай, что тебе в него за вечер наговорили. В театр не надо ходить.
– Ну, тогда отключи его.
– Кого? Телефон, или автоответчик? – начала заводиться Катька. – Я у тебя секретарём работаю? Ты где свой сотик носишь? Ты почему на звонки не отвечаешь, когда тебе звонят. Три раза тебе звонила. Мама пирогов испекла вчера, думали, как люди, посидим вечером, чаю попьём. А ты нажрался, как свинья.
– Да где ты грязь увидала, – возмущённо обиделся Панчик, осматривая одежду.
– Ты зачем за руль сел? Мог бы и там, где водку жрал, остаться. А если бы в столб въехал? Или в такого же дурака, как ты. Мимо бы не проехали, будь уверен. Ты же обещал, клялся, что не сядешь за руль нетрезвым.
«Понеслось». Панчик тяжело вздохнул, закрыл глаза и сполз по стене на пол.
– Не лугай папу! Он домой очень хотел, – вступилась Анжелка.
Все рассмеялись. Даже Панчик.
– Ну хоть один человек меня понимает. Иди ко мне, доча.
– Не дыши на ребёнка. А то меня вырвет сейчас.
– Ну, хохляндия. А как меня не рвёт от твоих красок. Весь дом провонял пиненами да скипидарами. Скоро токсикоманом стану.
– Не станешь. Скорее столб на дороге поймаешь, – добивала Катюха. Спорить с ней было пустой тратой времени, но при тёще, да при Анжелке, как-то не хотелось низко падать.
– Да в Южном я был! А там оставлять тачку, сама знаешь. Себе дороже.
– Себе дороже права через Костика выкупать или гроб заказывать. Тоже не бесплатно, между прочим.
– Это кощунство.
– Звонил какой-то тип, с заутробным голосом. Я с трудом поняла, чего он хочет. Какой-то Протас.
– Ну и чего он хочет?
– Тебе лучше знать.
«Значит, не сказал. И на том спасибо».
– Выкинь из головы.
– Как же. Такой голос услышишь и жить не захочешь.
– А вот. Я с такими каждый божий день общаюсь. А вы на меня собак спускаете.
– А ещё звонил твой Пончик. Соскучился по тебе, видать. Говорит, что тебе надо устроить взбучку. И я с ним согласна. Спасибо ему, Анжелку из садика забрал.
– Он и на кухне побывал?
– Ну да. Должна же была я его чаем напоить.
–Значит, пирог мне не светит.
– Не светил бы. Если бы мама два не сделала.
– Повезло мне с пирогом.
– С мамой тебе повезло, да со мной, что терплю твои выходки с самой школы.
– А ты чем занималась? Интересно.
– Да уж точно, не жрала водку. Давай ключи! Два дня за руль не сядешь. От тебя, как от помойного ведра, несёт. Всё. Права отбираю, будешь пешком ходить. Японцы говорят, полезно.
– Опять японцы, везде одни узкоглазые, куда не глянь.
– Гляди-ка, прозрел. Почему колёса спущены? Ты вообще, как ехал? Задний левый диск погнул. Хорошо не пробил шину. Я б тебе устроила. Зеркало левое вывернул. Ты что, на таран шёл?
«Ну, влип. И когда углядела?»
– Да в Южном же тебе говорю. Там и дорог-то нет приличных. Сдавал где-то, ну и погнул.
– Ты меня за дурочку не держи. Пошли, доча. Не бери с папы пример, и никогда…
– Не садись пьяной за руль, – договорил Панчик, уползая в спальню и сбрасывая на ходу туфли.
Поспать ему так и не удалось, и тем более насладится остатками второго пирога, потому что нежданно-негаданно притащился Андрей. Не успев усесться за стол, он начал пересказывать свежие городские старашилки: что главная ледовая арена города осиротела, перейдя в дар городу со всеми потрохами, что китайцы вымогают острова, на которых через пять лет уже будет город. И вряд ли отстанут, потому что в противном случае они засыпят протоку песком, и тогда это будет уже их территория по закону. Что в приморье подстрелили ещё одного тигра, а совсем недавно хвастались перед иностранцами тем, как ему хорошо живётся в тайге. Что Протас начал войнушку с местной братвой, опять не поделив детские игрушки. Были ещё страшилки, от которых хотелось спрятаться под кровать.
– Прикинь я что узнал… У нас оказывается, настоящие пирамиды есть.
– Ты что такое говоришь? Это типа как в Египте? Ты совесть то имей! Пирамиды…
– А при чём тут совесть? Пирамиды стоят тысячи лет, мозолят глаза окружающим, одной уже половину срезали. Ты в Находке был, надеюсь. Брат и Сестра. Вот тебе и пирамиды. Ещё неизвестно, кто из нас русофоб. Если хочешь знать…
– Что-то ты меня совсем загрузил братан, – перебил Панчик.
– Вот я и говорю, надо посмотреть, кто из нас страус. Я ему о важном, а он уши затыкает. Помнишь, мы в Сикачи Алян гоняли, на шашлыки. Там ещё рисунки на камнях смотрели.
– Ну, допустим. Их нанайцы делали. Что с того?
– Нанайцы здесь ни при делах. Эти рисунки пальцем выдавлены.
– Как по пластилину что ли?
– Вот именно. Выходит, что древние, которые жили до нанайцев, умели изменять структуру камня на молекулярном уровне. Мне в тайге показали стену из камней, размером с твою тойоту. А стена метров восемь высотой, и длинной километр. Ну и прикинь, кто её соорудил. Скажи что нанайцы. Здесь в древности натуральная ядерная война была. С применением летающих тарелок. У той стены, что я видел, пролом от снаряда, и половина стены вывернута. И всё мхом заросло тысячелетним. Думали скала обычная. А под Хабаровском целый подземный город, оказывается. Ты что, про это тоже не слышал? Скучно ты живёшь Родя. Сидишь дома, с нормальными людьми не общаешься.
– Это точно, нормальных нет, – согласился Панчик.
Слушая дружка, Панчику было ясно, что дальше будет ещё интереснее, поскольку между всем этим ворохом событий и людей умудрялся как-то закрепиться Андрюша, вынося не только свежие новости о пирамидах и катастрофах, но и идеи для своего нового и грандиозного романа-страшилки. Название глав было уже известным, оставалось налить воды, как выражался сам писатель.
– Я такую фишку придумал, – пытался заинтриговать друга Андрей, – там чувак в широкополой шляпе будет появляться в самых неожиданных моментах и гасить всех на заказ из охотничьего ружья. А вместо картечи в труппах будут обнаруживать человеческие зубы. Прикинь, я у экспертов консультировался, они сказали, что это реально. А ещё фишка: в этом деле будет замешан президент. Я его назвал Боря Букин.
– Настоятельно не советую тебе этого делать, – с трудом проглатывая кусок пирога, посоветовал Панчик. – Придумай какое-нибудь другое имя. Это слишком уж бросается в глаза.
– Вот уж дудки. Это реальность, Родя. Условия близкие к боевым. Ты думаешь, я всё это выдумал?
– Это не важно, брат.
– А что тогда по твоему важно?
– Чтобы тебя не нашли в мусорном баке без головы.
– Ага. И жить, как австралийский страус, зарывшись головой в песок? Кстати, о птичках… Тебе Рыжий про свои приключения ничего не рассказывал?
– Ну, мы долго сидели…
– Но это я понял по твоей помятой роже.
– Наверное, ему не особенно хотелось, чтобы я знал эту страницу его биографии. Он на что-то намекал, про путешествие во времени, про то, как русских перестали бояться, но я подумал, что это абстрактно. Но мне, ей богу, не хочется за его спиной сплетни разводить.
– А это не сплетня. Об этом знают все, кто его знает. Это целое приключение. Он же в Австралию попал по распределению.
– Это где страусы? Ты чего мелешь!
– Да это так, фишка очередная. Я не знаю, как его туда занесло, но Витёк любил вот так скитаться. А что. Жены нет, ребёнок раз в неделю. Он с подругой австралийкой там познакомился. А он же чудной.
– Это я заметил.
– Та задницей крутанула вокруг своей оси, он и запал на неё. А потом она на него в суд австралийский подала за сексуальное домогательство. Витёк подумал, что это так, хихоньки, за попу обнять. Ан нет. Прикинь, просто за то, что мужик сделал бабе приятное, стихи ей прочитал, типа, я вас люблю, чего же более…
– Ты не путаешь? Помоему это слова адресованы мужику…
– Да это не важно. Главное, что Витька посадили в тюрягу. Он же безобидный, как кролик. Мухи за всю свою жизнь не обидел, а его к австралийским уркам.
– Грустно.
– Не то слово. И вот он там сидел, добросовестно. С него кучу бабок требовали в качестве компенсации морального ущерба. А он сказал, что гусары денег не дают.
– Круто.
– А ты думал… Виктор – серьёзный мужик. У него, кстати, далёкий предок был, в войске Ермака служил, Бурнаш. Так и фамилия закрепилась, Бурнашёв. Это он с виду скромный. А то, что чудак, так мы все немного акаем. Один чудак, другой дурак, третий му…
– А у кого-то синяк.
– Да, это доча зарядила. Ко мне же детки приехали наконец-то. Настя сразу на каратэ пошла, что бы без дела не сидеть. У меня один товарищ детишек обучает. Пришла после первой тренировки и говорит: давай, папа, я тебе удар покажу.
– Показала?
– Показала… Да, и молодец. Кому надо зарядит.
– А дальше что? – спросил Панчик, не отрывая взгляда от Андрея.
– Дальше не знаю. – Андрей некоторое время молчал и тупо смотрел в окно. Потом тяжело вздохнул. – В городе конкретный бардак, такое чувство, что в зоопарке животных выпустили.. После одиннадцати из подъезда не выйти. Мне-то похер, а за детей страшно. Хочется в лес убежать.
– Ты уже убегал. Кажется, не прокатило.
– Налей ещё чайку кружечку. Мне, Родя, деньги нужны были, и я их у Протаса занял.
– И фишку нашу слил? Ты это хочешь сказать?
– Ну, не совсем слил. Дело в том, что он её знал раньше меня. Ты видел у Витька указательный палец?
– Только половину, а что?
– Протас был в курсе всего этого, потому что они работали вместе. Вернее Витёк ему подгонял пару раз финские ножи. А у них же с информацией всё в порядке. Да и как Витёк скроет такой изъян с пальцем? Он же не станет здороваться лево рукой, тем более с таким человеком как Протас. Потом Витёк пропал надолго, и дело само собой затухло. А недавно Витёк снова нарисовался, поэтому Протас тоже стал что-то чуять. Это же хищник. Где деньги – там и Протас. Так что, тебе надо держать ухо востро.
– Да уж, держу после твоих страшилок.
– Зря ты, Родя, на меня обижаешься. Он сам мне предложил деньги. Говорит, что зла не держит. Просто ему не хочется, чтобы все думали, что он лох, и потерял нюх. Поэтому он делает вид, что держит крепко меня за… Ну тебе понятно за что. Кстати, у него дела не сладкие. Вообще слухи о его кровожадности сильно преувеличены. Ему, кстати, шкаф делают с запасной дверью в задней стенке. Прикинь, как в детективах. А ты говоришь. Кстати, ему Павлик, твой бывший одногруппник по фазанке, такую библиотеку из дуба делает, закачаешься. Все на халяву хотят поиметь, а Протас реальные деньги платит. Денег у него куры не клюют, и ему их не жалко. Просто у него напряги со своими ворами.
– Ну, ты уже говорил. У них всегда напряги. Волки всегда на мясе грызутся.
– Всё так, Родя, но лишний раз предупредить не грех. Вот зачем я к тебе приходил. А по чужому мобильнику, сам понимаешь, обломно о таких вещах гутарить. Кстати, не исключено, что ты на прослушке у него. Может, и слежку устроить. Тот ещё волчара.
– Я думал об этом, но не хочу голову забивать всякой дрянью. Но он звонил вчера мне.
– А ты?
– Ну мы же с Витьком отрывались.
– То-то на тебя без слёз не взглянешь.
Когда Андрей собрался уходить, Панчик остановил его:
– Хотел спросить, может, ты в курсе. Ты кого-нибудь в музее, может, знаешь, кроме охранников и директора?
Андрей ненадолго задумался:
– Вроде никого… Хотя постой. Там же бывшая жена Рыжего работала. Она тоже на худграфе училась, на курс моложе. Может и Катюха её знает. Симпотная такая бабёнка, евреечка. Потом они разбежались. Это его вторая жена. Она ещё одно время в Израиль сваливала, затем вернулась. Точно. Он ещё наотрез отказался с ней ехать, а после этого у неё ребёнок родился, с каким-то дефектом.
– Откуда ты всё это знаешь?
– На месте не сижу. Мы же работали с Витьком. Он нет-нет, да и расскажет чего.
– И после этого он в Австралию навалил? И в музее подрабатывал с её подачи. Иначе кто бы его пустил одного в запасники?
– Этого я не знаю, Родя.
– Он говорил, что снимал там всё подряд, и наткнулся на меч. А потом им палец себе отчекрыжил.
– А мне тогда наврал, что косой на даче. Прикинь, какой тихушник. А картинка–то проясняется помаленьку. Понятно, почему Витёк от баб шарахается, как от чумы.