Случай в поезде
Пожилой мужчина с 25-летним сыном вошли в вагон поезда и заняли свои места. Молодой человек сел у окна. Как только поезд тронулся, он высунул руку в окно, чтобы почувствовать поток воздуха и вдруг восхищенно закричал:
– Папа, посмотри в окно – все деревья бегут назад!
Пожилой мужчина улыбнулся в ответ.
Рядом с молодым человеком сидела супружеская пара. Они были немного сконфужены тем, что 25-летний мужчина ведет себя как маленький ребенок.
Внезапно молодой человек снова закричал в восторге:
– Папа, посмотри, там коровы на берегу озера, а облака едут вместе с поездом!
Пара смущенно наблюдала за странным поведением молодого человека, в котором его отец, казалось, не находил ничего странного.
Пошел дождь, и капли дождя коснулись руки молодого человека. Он снова переполнился радостью, закрыл глаза. А потом закричал:
– Папа, идет дождь, вода трогает мои ладони! Посмотри, папа!
Желая хоть чем-то помочь, пара, сидящая рядом, спросила пожилого мужчину:
– Почему Вы не отведете сына в какую-нибудь клинику на консультацию?
Пожилой мужчина ответил:
– Мы только что из клиники. Сегодня мой сын первый раз в жизни обрел глаза.
Невозможно судить о делах и поступках других людей, не обладая при этом всей полнотой знаний. Поэтому – "Не судите, да не судимы будете!".
Сон
(Сказка Г.Х. Андерсена. Сокращенный пересказ)
Все яблони в саду покрылись бутонами – цветочкам хотелось опередить зеленые листья. По двору разгуливали утята, на солнышке потягивалась и нежилась кошка, облизывая свою собственную лапку. Птички пели и щебетали без умолку, словно в день великого праздника. В сущности, оно так и было – день-то был воскресный. Слышался благовест, и люди, разодетые по-праздничному, с веселыми, довольными лицами шли в церковь. Да, право, и вся природа вокруг как будто сияла! Так вот и хотелось воскликнуть: "Велика милость божья к нам, людям!"
Но с церковной кафедры раздавались не такие речи; пастор громко и сурово доказывал слушателям, что все люди – безбожники, что бог ввергнет всех по смерти в геенну огненную, где огонь неугасающий и червь неумирающий! Просто ужас брал, слушая его! Он подробно описывал преисподнюю, где грешники задыхаются в серном, удушливом воздухе, погружаясь в бездонную зловонную трясину. Пастор говорил с такой искренней верой, что прихожане трепетали от ужаса.
А за церковными дверями весело распевали птички, сияло солнышко, и каждый цветочек как будто говорил: "Велика милость божья к нам всем!". Всё это было совсем непохоже на то, о чем говорил пастор.
Вечером, перед самым сном, пастор заметил, что жена его сидит на кровати в каком-то грустном раздумье.
– Что с тобой? – спросил он.
– Что со мной? – переспросила она. – Да вот, не могу разобраться в своих мыслях. Неужели и в самом деле на свете так много безбожников, и все они, будут гореть в огне вечно? Подумать только, так долго – вечно! Нет, я слабая, грешная душа, но и у меня не хватило бы духа осудить на вечные муки даже самого злейшего грешника. Как же может решиться на это Бог? Он ведь бесконечно милосерднее меня! Нет, не пойму я этого.
Настала осень; с деревьев облетела листва; серьезный, суровый пастор сидел у постели умирающей. Благочестивая, верующая душа отходила в другой мир. Это была жена пастора.
– Если кого и ждет за гробом вечный покой и милость божья, так это тебя! – промолвил пастор, сложил умершей руки и прочел над ней молитву.
Ее схоронили; две крупные слезы скатились по щекам сурового пастора. В доме стало тихо, пусто – закатилось его ясное солнышко, умерла хозяйка.
Ночью над головою пастора пронеслась вдруг холодная струя ветра. Он открыл глаза. Комната была залита светом, который шел от стоявшей возле постели прозрачной фигуры. Это была тень его покойной жены. Она скорбно смотрела на него, будто хотела сказать что-то.
Пастор слегка приподнялся, простер руки к призраку и сказал:
– Неужели и ты не обрела вечного покоя? И ты, добродетельнейшая, благочестивейшая душа, страдаешь?
Тень утвердительно кивнула головой и прижала руку к сердцу.
– И от меня зависит дать тебе это успокоение?
– Да! – донеслось до него.
– Но как?
– Дай мне волос, один-единственный волос с головы того грешника, который будет осужден на вечные муки, ввергнут богом в геенну огненную.
– Так мне легко будет освободить тебя, благочестивая душа! – сказал он.
– Следуй же за мною! – сказала тень. – Нам разрешено лететь с тобой всюду, куда бы ни повлекли тебя твои мысли! Незримые ни для кого, заглянем мы в тайники человеческих душ, и ты твердою рукой укажешь мне осужденного на вечные муки. Он должен быть найден, прежде чем пропоет петух.
И вот они мгновенно, перенесенные мыслью, очутились в большом городе. На стенах домов начертаны были огненными буквами названия смертных грехов: высокомерие, скупость, пьянство, сладострастие… Словом, тут сияла вся семицветная радуга грехов.
– Так я и думал, так и знал! Вот где обитают обреченные гореть в огне преисподней! – сказал пастор.
Они остановились перед великолепно освещенным подъездом. Широкие лестницы, устланные коврами, уставленные цветами, вели в покои, где гремела музыка. У подъезда стоял швейцар, разодетый в шелк и бархат, с большою серебряною булавой в руках.
– Наш бал поспорит с королевским! – сказал он, оборачиваясь к уличной толпе, а вся его фигура так и говорила: "Весь этот жалкий сброд, что глазеет в двери, мразь в сравнении со мною!"
– Высокомерие! – сказала тень усопшей. – Заметил ты его?
– Его? – переспросил пастор. – Да ведь он просто глупец, шут! Кто же осудит такого на вечную муку?
– Шут! – пронеслось эхом по этой обители высокомерия; все жильцы ее были таковы!
Пастор и призрак понеслись дальше и очутились в жалкой каморке с голыми стенами. Тут обитала Скупость. Исхудалый, дрожащий от холода, голодный и изнывающий от жажды старик цеплялся всею душой, всеми помыслами за свое золото. Они видели, как он, словно в лихорадке, вскакивал с жалкого ложа и вынимал из стены кирпич – за ним лежало в старом чулке его золото, потом ощупывал дрожащими влажными пальцами свой изношенный кафтан, в котором тоже были зашиты золотые монеты.
– Он болен! Это жалкий безумец, не знающий ни покоя, ни сна! – сказал пастор.
Они поспешно унеслись прочь и очутились в тюрьме, у нар, на которых спали вповалку преступники. Вдруг один из них испустил ужасный крик, вскинул вверх руки и принялся толкать костлявыми локтями спящего рядом соседа. Тот повернулся к нему и проговорил спросонья:
– Замолчи, скот, и спи! И это каждую ночь!
– Каждую ночь! – повторил первый. – Да, он каждую ночь и приходит ко мне, воет и душит меня… Сгоряча я много делал злого, таким уж я уродился! Оттого я опять и угодил сюда! Но коли я грешил, так теперь и несу наказание! В одном только я не повинился еще. Когда меня в последний раз выпустили отсюда на волю и я проходил мимо двора моего хозяина, сердце во мне вдруг так вот и закипело… Я чиркнул о стенку спичкою, огонек лизнул соломенную крышу, и всё вспыхнуло разом. Пошла тут кутерьма не хуже, чем была у меня в душе! Я помогал спасать скот и имущество. Не сгорело ни одной живой души, кроме стаи голубей, которые влетели прямо в огонь, да цепного пса. О нем-то я и не вспомнил. Слышно было, как он выл в пламени… Вой этот до сих пор отдается у меня в ушах, как только я начну засыпать, а засну – пес тут как тут, большущий, лохматый! Он наваливается на меня, давит, душит… Да ты слушай, что я тебе рассказываю! Успеешь выспаться! Небось, храпишь всю ночь, а я не могу забыться и на четверть часа!