Покалеченная весна

Кириллов проснулся от хруста веток. Передёргивать затвор не надо, патрон давно уже в стволе. Кто там как лось? Лось и есть. Красавец, метра два в холке.

Рога только начали формироваться. Как отрастут, снова будет подругу искать. Такого и волки не возьмут. Остановился, принюхивается. Ничего не заметил, пошёл дальше по своим лосиным делам. Природа просыпается для любви, а люди продолжают убивать друг друга. То Крестовый поход, то исключительная нация голову подняла. Ничего не меняется, лишь лозунги новые придумали. Пётр стал гнать от себя тяжёлые мысли и вспомнил о Шуре. Хорошая девушка и красавица. Видно, твёрдое сердце разведчика растаяло этой весной.

Старший лейтенант вздрогнул от сухого выстрела, примерно в километре от него. Будто мальчишки деревенские, кнутом щёлкают. Привстал, осмотрелся и пошёл аккуратно на звук. Приклад прижат к плечу. Только дай цель, вскинул и готово, но цели пока нет. Бесшумно, не сводя глаз с нужной точки, с каждым метром ближе к развязке.

Вот уже где-то рядом. Ещё медленней, ещё внимательней. Стоп. Вот только что оставленная лёжка. Трава чуть примята под кустом на пригорке. Нижняя ветка приподнята и подпёрта палочкой. В ушах звенело от тишины. Неужели ушёл? Что это? В траве портсигар белого металла. Он за ним вернётся. Надо уходить. Засада на среднем расстоянии, вот что нужно. Снова прислушался и осмотрелся. Никого. Ушёл в сторону на тридцать метров, засел. Хорошо всё вокруг просматривается, но чтобы Петра заметить, нужно через него споткнуться. В висках стучало. Не мог «ошейник» так опростоволоситься, вдруг заманивает? А если повезло, и его спугнул тот самый лось? Лишь бы не оказался хитрей. Ждать. Теперь только ждать. Принимаю игру. Посмотрим, на чей нос муха сядет.

Кириллов провёл в засаде более трёх часов. Природа вокруг оживала. Птицы, зверьки, насекомые, никто не нуждался в человечестве. Чем оно дальше, тем прекрасней мир. Отставить философствовать. В пятидесяти метрах движение.

Будто куча мусора зашевелилась. Человек основательно замаскированный крался к тому месту, где недавно снайпер лежал. Неужели «ошейник»? Не может так повезти. Это не сказка где всё по щучьему велению. Тем не менее, вокруг больше никого нет. Вот он уже подошёл, осмотрелся, наклонился за портсигаром, убрал подпорку. Он здесь точно был. Пётр вскинул карабин. Выстрел. Противник упал. Ждём. Лежит, не шевелится. Вокруг ни души. Тишина. Подождал ещё тридцать минут. Всё без изменений. Надо идти, смотреть, что там.

Старший лейтенант встал. Взял, лежащего на земле противника в прицел и стал медленно приближаться к нему. В голове крутилось: «не он это, ловушка», но времени ждать, больше нет. Принимаем предложенные обстоятельства дальше по ситуации. Пётр подошёл вплотную. Голова, лежащего на земле человека, пробита пулей, выпущенной из карабина. Нет сомнений, труп. Но тот ли это? Еле слышный хруст листвы сзади. Резко обернулся…

Торец приклада, последнее, что видел разведчик. Дальше искры, звон в голове, темнота и беспамятство.

Кирилов пришёл в себя, но не стал сразу открывать глаза. Нужно оценить положение, в которое попал. Руки связаны за спиной, ноги свободны, голова трещит, на лице запеклась кровь. Кто-то рядом точно есть.

– Довольно притворяться. Видно, что очнулся.

Недалеко от Петра, на маленьком раскладном стульчике сидел мужчина лет сорока пяти, светловолосый. На нём гимнастёрка советского образца, только голая, без знаков различия.

– Русский, что ли? – спросил разведчик.

– Упаси Бог. Тебя, коммуняка, добыл потомок одного из правящих домов Германии, Гюнтер Фон-Майер.

– И что же ты тут делаешь такой знатный?

Незнакомец улыбнулся.

– Охочусь. Видишь ли, фюрер запретил нам воевать из-за героической гибели внука императора Вильгельма. После победы над вами, будут восстанавливать монархию. Это будет наш с тобой маленький секрет.

– А где по-нашему научился разговаривать? – разведчик приподнялся, опершись на ствол дерева.

– Хочешь поговорить? Изволь. Как раз язык вспомню, это полезно для развития мозга. Моя жизнь, так или иначе, всегда была связана с вашей варварской страной. Я рано лишился матери. Отец нашёл себе утешение в объятиях новой женщины, а меня отправил к тётушке в Россию, она была женой высокопоставленного офицера императорской армии. После вашей революции мы вернулись в Германию. Тётушкин муж постоянно пил и горланил ваши похабные песни. Это он называл тоской о родине.

Немец рассмеялся.

– Впоследствии он благополучно спился. Когда я стал взрослым юношей, то снова приехал сюда, в авиационное училище.

– У нас немцы учились? – удивился старший лейтенант.

– Ничего удивительного. После мировой войны и распада империй Германия была настолько унижена, что нам было запрещено готовить профессиональные военные кадры.

– Не знал.

– Могу заверить тебя, что первые и лучшие асы люфтваффе, были подготовлены советскими преподавателями.

Петру было на руку то, что представитель немецкого дворянства разговорился. Удалось немного ослабить верёвки и освободить руки приёмом, которому обучал когда-то Савостин Николай и Кирилов сделал это.

– Почему же ты тогда не летаешь?

– Не прошёл по здоровью. Сейчас перегрузки больше, чем на заре авиации и вот, жизнь стала однообразной, приходится искать себе развлечения. Думал здесь себя занять, но не получается. Никакого азарта. Будто стадо баранов расстреливаешь. Хотел было уже вернуться в родное поместье, но тут ты. Как палил в меня из пулемёта с животной яростью. Было неслышно, что именно ты кричал, но я уверен, это ваши сорные слова. Стало интересно, что предпримешь и ты меня порадовал, устроил охоту. Признаюсь, впервые попал в подобную ситуацию. Чтобы взять тебя живым, пришлось пожертвовать одним из солдат.

– И что? Вот так просто послал человека на верную смерть?

Незнакомец немного удивлённо посмотрел на Петра.

– Это солдат. Смысл его жизни погибнуть ради великой цели. Он выполнил свою миссию. Ничего ужасного здесь не вижу.

Гюнтер достал из вещмешка спиртовую горелку и зажёг её. Затем установил небольшую турку, всыпал кофе и залил водой из фляжки.

– Знаю. Демаскирует, но не могу отказать себе в удовольствии выпить чашечку крепкого кофе после удачной охоты.

После этой церемонии, он взял свою винтовку, вытащил шомпол и стал нагревать его в пламени спиртовки.

– Что ты делаешь? – поинтересовался Кириллов.

– Ничего особенного. Не хочу портить прекрасную вещь, засечками на прикладе и ставлю клеймо за каждую голову.

Тем временем краешек шомпола раскалился, и ценитель дорогого оружия прислонил его торец к прикладу. Дорогое, искусно обработанное дерево ценных пород, выпустило тонкую струйку густого дыма и аристократ протёр приклад кусочком материи.

– Как у тебя всё продумано, ваша светлость или как там величают людей вашего круга? Скажи, как же закончится война, по-твоему?

– Вся Европа, это сплошная линия обороны. Мы соберёмся с силами и снова пойдём на восток, учитывая прошлые ошибки. Не беспокойся, вашу страну ждёт великое будущее под крылом Германии. Все, кого решат оставить, будут обеспечены работой.

В турке поднялась шапка из пены. Немец убрал кофе на специальную подставку.

– Достаточно откровений. Всё же мне придётся возвращаться в имение. Больше ничего интересного я здесь не найду. Признаюсь, не в моих правилах добивать связанную дичь, но ты слишком прыткий.

Ошейник встал, взял винтовку, передёрнул затвор и подошёл ближе к Петру.

– Прощай.

Кириллов снова использовал одну из хитростей, которые ему показывал Савостин и как бы заглянул за спину своему палачу. Тот инстинктивно, не задумываясь, обернулся. Всего на секунду. Петру этого было достаточно.

Бросок вперёд, левой рукой отвёл ствол в сторону, правой нанёс удар в лицо такой силы, что пальцы хрустнули. Как говорят в боксе – «сработал в кость». Потомок древнего рода рухнул на спину. Разведчик взял булыжник, свободной рукой вдавил голову поверженного противника в оттаявшую землю и стал наносить удары по черепу, вколачивая в него слово за словом.

– Это… Тебе… За… Пацанов…

Всё было кончено. Старший лейтенант встал, отдышался и плюнул в месиво из раздробленных костей, мозгов, волос и крови. Ещё минуту назад там бушевали мысли о расовом превосходстве.

– Вот так у нас горбатых лечат.

Затем свалил ногой остывающую турку и добавил:

– Нет удачной охоты, нет кофе.

Пётр поднял глаза в небо. Легче, почему-то не стало. Одно радует, меньше ребят поляжет при дальнейшем наступлении. Обыскал снайпера и его вещмешок. Документов не было, только карта местности, чистая, без каких-либо пометок. Разведчик накинул на плечё свой карабин, винтовку не состоявшегося властителя мира и пошёл в сторону фронта. Прятаться нет смысла. Он просто шёл. В голове пусто, только пульсирующая боль, кисть правой руки начала опухать, рана снова кровоточит. Хорош командир.

Вот уже наши окопы. Народ засуетился.

– Здорова, бойцы, можете отдохнуть. Нет больше этой паскуды.

Начались возгласы:

– Ура!

– Молодец разведчик!

Пётр улыбнулся, приложил левую руку к груди, поклонился. Сразу вспомнил, как Николай поприветствовал публику и сделал так же. Начались бурные овации. Он пошёл дальше уже в приподнятом настроении.

Возле штабной палатки стояли комбат и Шура.

– Ты почему здесь, родная?

– Сердце было не на месте, вот и заскочила с оказией. Вижу, что не зря. Дай посмотрю, что у тебя с головой. Молодец. Лоб рассечён, зашивать придётся. Рана открылась. Полный набор.

Никонов улыбнулся, подмигнул Петру и сделал одобрительный жест большим пальцем так, чтобы Александра не видела. Кирилов протянул комбату трофейную винтовку. Тот спросил:

– «Ошейника»?

– Его родимого.

Александр Николаевич оценивающе осмотрел оружие.

– Кучеряво живут.

– Товарищ полковник, вы кофе любите?

– Нет. Никогда не понимал тех, кто млеет от этого жжёного пойла. Пойдём в палатку, я по вашему рецепту молодые вишнёвые веточки заварил. Оценишь.

– А малиновых добавляли? – важно осведомился Пётр.

– Где же я тебе её здесь найду?

– Всё. Не то.

– Зато сахар есть. Заходи, давай. Тебя там как раз обработают.

Подошёл политрук.

– Вернулся? Молодец, вовремя. Александра Архиповна, приведите товарища старшего лейтенанта в порядок. Скоро прибудет корреспондент и сфотографирует его для газеты. Стране сейчас нужны герои и поверженные враги. Александр Николаевич, сможем построить батальон?

– Сможем, всех кто свободен. Только зачем?

– Там и расскажу, – хитро ответил политрук.

Прибыл представитель армейской прессы. Войков обратился к солдатам.

– Бойцы, у нас две новости, обе хорошие. Кирилов Пётр Григорьевич, командир разведроты всё-таки выловил снайпера, который последнее время портил нам жизнь. И ещё. Красная армия начинает свой победоносный, освободительный путь по Европе. Ура, товарищи.

Батальон поддержал громогласным, троекратным «Ура». Политрук продолжил.

– Не буду лукавить, легче не станет. Враг здесь окопался основательно. Многие из нас не вернутся домой. В связи с этим, мною приглашён корреспондент. Сейчас будем фотографироваться. Снимки я лично отправлю всем домой. Может, не мы, но наши внуки и правнуки, пройдут по улицам освобождённого от коричневой чумы мира, с нашими портретами как со знамёнами победы.

Началась суета. Солдаты готовились. Военкор запечатлел Кириллова для «Красной звезды» и принялся за остальных. Было интересно наблюдать, как человек, не один раз, вступавший врукопашную схватку с отборными силами нацистов, краснеет и смущается, увидев перед собой объектив фотоаппарата.

Перед рассветом началась артподготовка, дальнобойные орудия работали на запад и снаряды с жужжанием пролетали над окопами. Издалека доносился суровый звук приближающейся бронетехники, дополненный гулом тяжёлых бомбардировщиков. Все были готовы и ждали команду к наступлению. Политрук стоял на бруствере и прислушивался к происходящему вокруг.

Комбат обратился к Петру.

– Глянь. Прямо адмирал Нахимов.

– Хороший дядька. Лишь бы не погиб также, от шальной пули.

Иван Алексеевич увидел сослуживцев и подошёл к ним.

– Видали, какой оркестр? Научились в унисон попадать. Всё. Теперь с этим страшным вальсом, не теряя темпа, до самой Атлантики.

Глава 4

Молоденькая сестричка перевязывала голову раненому.

– Кто же тебя так? Бедненький, будто медведь рвал.

Потомок правящих домов Германии пришёл в себя и схватил её за руку, не понимая, что с ним происходит. Одним глазом, не закрытым повязкой, он пытался всё осмотреть и порывался встать. Не знающая, кого спасает, девчонка, придерживала его и успокаивала как ребёнка.

– Тихо, тихо. Тебе двигаться не надо. Силы береги. Выберемся. Тихо, тихо.

«Ошейник», осознал, что ему пока ничего не грозит и потерял сознание.

Грузовичок, прикомандированный к медсанбату, полз по дороге, стараясь не растрясти, тяжело раненного, который лежал в дощатом кузове. Весенняя распутица почти закончилась и если бы не продвижение военной техники, которая месит грязь, то грунтовка была вполне сносная.

– Какого хрена они прутся прямо по колее? – чертыхался водитель, – тащите свои пушки по травке, рядом, там твёрдо. Нет. Они сами загваздаются и дорогу угробят.

– Хорош бурчать, как дед столетний, – прервал его санинструктор, – вон смотри, сестричка бежит и руками машет. Нам, наверное. Останови.

– Не положено. Имеем поручение как можно быстрее и аккуратнее тяжёлого довезти. Не знаешь, как это можно одновременно сделать, быстро и аккуратно? По таким-то ямам.

– Тормозни. Она тоже не табачку стрельнуть хочет. Несётся, даже косынку потеряла, – настаивал старший машины.

– Под твою ответственность.

– Как тебя жена терпит?

– А она не терпит, – усмехнулся водитель, – удрала, ещё до войны.

– Молодец и я от тебя убегу.

Полуторка остановилась, издавая колодками жалобные звуки усталого металла.

– Здрасьте. Медсанбатовские? – спросила запыхавшаяся сестричка.

– Что случилось?

– Раненого заберите. Голова разбита вся, еле живой. Я его ближе к подтащила. Может, не выживет, так и не мёртвый. Нельзя бросать. Вы погрузите, а я вещмешок принесу.

Машину подогнали к тому месту, которое указала медсестра и положили нового пассажира в кузов.

– Где она там, с барахлом? – буркнул недовольный шофёр, застёгивая железные крючки.

– Бежит уже. Сейчас поедем, заводи.

Девушка вернулась из пролеска.

– Вот вещи, которые рядом с ним были. Вроде не солдатские и документов у него нету, но форма-то наша.

– Потом разберёмся, давай положу, – сказал санинструктор, принимая у неё мешок. Закинул его через борт и вернулся в кабину. – всего делов. Две минуты.

– Две ни две, а пару километров потеряли, – продолжал нудить водитель.

– Я точно от тебя уйду. Пусть меня хоть на подводу пересадят. Всё лучше, чем твоё кряхтенье слушать.

Немецкий барон лежал в кузове советской машины в полусознательном состоянии и пытался сложить в затуманенной болью голове, что с ним происходит. Положение дел было не в его пользу. Сейчас привезут, начнут разбираться, дальше плен. Нет, это не входило в его планы. Потрогал голову, перевязана, открыт только один глаз. Тошнит. Всё вокруг вертится, как после карусели. Хоть жив пока. Что делать? Как объяснить кто он? Осмотрелся. Рядом лежит человек. Голова тоже в бинтах, только полностью. Руки по локти перевязаны. Стоп. Документы. Немец собрал последние силы и стал обыскивать карманы лежащего рядом. Солдат зашевелился

– Ты чего, браток? – сказал он запёкшимися губами, еле разборчиво.

«Ошейник» зажал ему рот и нос ладонью, чтобы задушить. Боец не мог сопротивляться, только слабо дёргался умирая. Завершив убийство, немец продолжил обыск. Нашёл. Книжка красноармейца Бережного Артёма Дмитриевича, рядового пулемётной роты. Всё. Имя есть. Откинулся на спину и снова отключился от боли в голове и адской усталости.

Полуторка подъехала к полевому госпиталю.

– Эй, едрить колотить. Принимайте раненых, мне ещё обратно ехать, – прикрикнул водитель, высовываясь в окно.

Подбежали санитары с носилками, открыли борт. Тот, что повыше, с лёгкостью спортсмена, не раз бравшего знакомую высоту, запрыгнул в кузов. К старшему машины подошёл пожилой мужчина в белом халате поверх ватника и усами, как у Буденного. Он тут отвечал за материальную часть.

– Здорова. Обратно два узла с перевязочными материалами захватишь. Кто там у тебя?

– Один пехотинец, а второго по пути подобрали. Сестричка выскочила и вручила нам его. Живой был, но, возможно, отошёл. Сильно побитый. Документов нет.

– Хорошо. Разберёмся, – завхоз записал что-то в потрёпанную тетрадь, – не рассиживайся. Узлы закинем и назад.

– Хоть ужин на кухне успею забрать?

– Только шустро. Одна нога тут – другая там.

Санинструктор достал из-под сиденья котелок и обратился к водителю.

– Давай посуду. Каши наберу и воды.

– Это дело, а то уже кишки слиплись. Хлеба спроси. От сухарей желудок болит.

Пополнив провизию и загрузившись, машина вновь умчалась в сторону фронта, а доставленных внесли в палатку.

– Баба Марья, определяй, кого куда, – по-хозяйски прикрикнул долговязый санитар, – и вот ещё вещи того, что неизвестный.

– Чего орёшь, ушибленный, – женщина подошла и осмотрела раненых, – вот этот, с перевязанными руками, отошёл уже. Второго в операционную, им сейчас Александра Архиповна займётся. Поищите документы.

Парень осмотрел одежду.

–Так. Кто тут у нас? Бережной Артём Дмитриевич, рядовой, а у того, что помер, документов нет. Значит, вещи его и они ему уже не пригодятся. Мы заберём?

– Не трогай. Завхозу отнесите, а он определит, что и куда, – распорядилась баба Марья.

– Ну вот. Опять ничего не обломится.

Санитары положили книжку красноармейца ему на грудь и понесли в соседнюю палатку, отведённую под операционную. Подошла Александра и стала аккуратно снимать бинты.

– Кто же так постарался?

– Жить будет? – поинтересовался молодой ассистент, надевая марлевую повязку себе на лицо.

Шура внимательно осмотрела голову раненого.

– Попробуем помочь. Хотя в полевых условиях тяжело с такими травмами работать. Шансов мало, но если до завтра не умрёт, то возможно выкарабкается.

Новоявленного бойца красной армии оперировали долго, пытаясь хоть немного скрепить раздроблённые кости черепа. Вытекший глаз, убрали совсем. Когда закончили, стали подводить итоги.

– Сильный человек, – сказала Шура, – утром видно будет куда его. В братскую могилу или в госпиталь. Ну, всё и так много времени ему уделили, другие ждут.

Прошла ночь. Александра, обойдя раненых, подошла к прооперированному прошлым вечером пациенту. Тот был весь в поту, иногда дёргался, порываясь потрогать голову. Баба Марья сидела рядом.

– Всё время ему руки держу, чтобы не повредил себе чего-нибудь.

– Да. На черепе живого места нет, – согласилась Шура, – руки лучше связать. Готовьте его к отправке. Мы сделали что могли. Теперь пусть в госпитале выхаживают. Очень долгое восстановление ему предстоит.

Прибыла машина и новоявленного, чудом выжившего, бойца красной армии, увезли в недавно оборудованный на освобождённой территории госпиталь.

Ближе к полудню в медсанбат приехал Кириллов на трофейном мотоцикле. Он увидел, что недалеко от палаток стоит знакомая турка на спиртовой горелке, а рядом, не менее знакомый, складной стульчик. Всё выглядело так, будто хозяин всего великолепия отошёл на минуту и должен вернуться. Пётр достал пистолет, беззвучно передёрнул затвор и стал медленно обходить палатку. За стопой аккуратно сложенных колотых дров копошился завхоз. Разведчик положил ему руку на плечо, жестом показал перепуганному неожиданным появлением пожилому мужчине, что шуметь не надо и тихонько спросил, указывая на вещи немецкого снайпера.

– Это чьё?

– М – моё, – ответил ничего не понимающий мужчина.

– Где взял? – продолжил пытливым голосом Кириллов.

– Вчера с раненым привезли. Он помер, а вещи его мне на хозяйство отдали. Вот испытываю.

– Хорошо, – Пётр убрал пистолет в кобуру и вошёл в палатку. На стуле, прислонив голову к жерди, державшей брезентовую крышу, дремала баба Марья, – хозяйка, встречай гостей.

Женщина приоткрыла уставшие глаза.

– Пётр Григорьевич, совесть есть? Какие гости? Ты здесь свой, заходи, вон там чайник, в тумбочке всё остальное. Сам себя угостишь. Я всю ночь глаз не сомкнула, раненого держала, увезли час назад. Вздремну, пока беготни нет.

– Погоди. Потом вздремнёшь, – не отставал Кириллов, – расскажи, кого вчера привозили?

– Вот ты вош неугомонная, – недовольным голосом высказалась женщина, – много кого привозили, вот и тебя лешак принёс на мою голову. Чего тебе надо? Толком объясни.

Разведчик вздохнул и с расстановкой ещё раз задал вопрос.

– У завхоза вашего я видел вещи, которые принадлежат одному моему знакомому. Где он? Можешь сказать?

– Теперь поняла. Вчера под вечер его доставили, только он помер по дороге, вот таракану усатому всё и отдали. Ты, кстати, Александре Архиповне расскажи, как зовут твоего приятеля. Документов при нём не было.

Пётр задумался на минуту, потом снова спросил.

– А где труп его, можно посмотреть?

– Похоронили его уже, в общую могилу.

Тот не отставал.

– Точно того похоронили?

– Точно, – ответила уставшая баба Марья, снова облокотилась на жердь и прикрыла глаза, – двоих доставили. У одного документы были, у другого нет. Неизвестный помер, а второго в госпиталь отправили. Всё, отстань, а то ругаться буду, репей.

– Ладно, отдыхай. Шура где?

Санитарка открыла глаза и грозно посмотрела на Кириллова. Намечалась гроза, он всё понял и стал успокаивать женщину.

– Всё, всё, ухожу. Сам найду, немаленький.

В палатку вошла Александра.

– Вы чего тут бубните?

Пётр улыбнулся и подошёл к ней.

– Ничего. Всё нормально. Снайпера, которого я выловил, к вам доставили. Правда, мёртвого уже. Хрен с ним. Туда ему и дорога. Я по делу к тебе. Отойдём в сторонку.

Он взял её за руку и спросил, глядя в глаза.

– Выйдешь за меня?

– Не знаю, подумать надо, – с загадочной улыбкой ответила девушка.

Разведчик обнял её.

– Долго думать будешь? Скоро война кончится.

– Ой, нескоро. Долго ещё будем расхлёбывать. Сейчас вперёд пойдёте. Когда жениться-то? Уже дома, по-человечески всё сделаем.

– Как скажешь. Ты у меня умница, я тебе полностью доверяю, – Кириллов снова обнял Шуру и поцеловал, – может вам консервов подкинуть? Меня ребята из соседней части угостили. Трофейные.

– Не надо, спасибо. У нас пока всё есть, недавно подвезли. Бойцов своих угости, им нужнее. Мы теперь всё время недалеко будем. За вами следом пойдём, – Александра нежно посмотрела на Петра, – давай перевязку обновлю, когда снова заедешь?

– Не надо, на мне как на собаке. Как немного темп сбавим, так я к тебе.

– Хорошо. Пойду я, некогда.

Разведчик сел на мотоцикл. Проехав примерно один километр, он остановился и обернулся назад. Александра смотрела ему вслед, затем помахала ему рукой на прощанье и ушла. В груди Кириллова что-то сжалось.

Какое-то нехорошее прощание получилось. Будто навсегда. Он отогнал от себя тяжёлые предчувствия, завёл мотор и продолжил путь.

По дороге встретил группу из двадцати человек разного возраста, от грудничков, которых несли на руках, до дряхлеющих стариков. Цыгане шли пешком, привычных повозок не было. Кириллов поравнялся с ними и сбавил ход.

– Эй, кочевые, чем помочь?

– А чем сможешь, тем и помоги, – хитро прищурившись, ответил старый цыган в шляпе и серьгой в ухе.

Пётр откинул брезент с люльки мотоцикла.

– Консервы немецкие будете? Не побрезгуете? Забирайте всё, детишек побалуете.

Старший из мужчин маленького табора подошёл и осмотрел провизию.

– Отчего же не взять? Они хоть и фашисты, но толк в еде знают, – затем подал знак женщинам и они за минуту разложили всё по своим узлам, – чем же тебя отблагодарить, служивый?

– Не знаю. Погадайте, что ли, – усмехнулся старший лейтенант и слез с мотоцикла.

Подошла пожилая женщина, взяла ладонь Петра и рассмотрела. Затем будто смахнула грязь со своих рук и вытерла их о платье. Отойдя в сторону, она что-то говорила старому цыгану, а тот переводил.

– Ирма не будет рассказывать, что было, сам всё знаешь. Сейчас есть человек на земле, который готов семь раз тебя убить, если будет возможность. Злой очень. Много крови на его руках, а ты помешал ему сильно, можно сказать, лишил его привычной жизни. Ещё говорит, что убьют тебя, но живой будешь.

– Это как? – спросил недоумевающий Пётр.

– Ходить будешь, дышать будешь, но без души. Вырвут тебе её.

– А дальше что? Наладится?

– Ирма не знает, – вздохнул цыган.

– Что же за гадалка, если не знает?

– Хорошая гадалка. Те, кто всю жизнь предсказывают – врут безбожно. Можно увидеть только серьёзные повороты судьбы. Вот сейчас у тебя вся жизнь решается. Осторожней будь и близких береги.

Всю дорогу до батальона, Кириллов думал о том, что как-то не по человечески попрощался с Шурой. Цыганка ещё, будь она неладна, соли в рану добавила.

– Не хрен было просить, чтобы погадали! – подумал он и выжал до упора ручку газа.

Советские войска приближались к Белоруссии. Понимая, что теперь их не будут вешать на столбах для устрашения остальных, люди потихоньку привыкали к мирной жизни. Батальон Никонова стоял в деревне. Он и политрук квартировались в доме зажиточного селянина. Правда, хозяйство его было разграблено уходящими в спешке нацистами.

– Товарищ офицер, – начал разговор хозяин дома, – что прикажете теперь делать?

– В каком смысле?

– Вешать флаги. Оборудовать комендатуру. Или ещё что-нибудь?

– Да живите спокойно. Вон двор свой восстанавливай, – ответил Никонов.

– Я хотел сказать ещё…

– Говори, раз хотел. Стесняешься?

– Не в том дело. Мяса и тёплых вещей тоже нет ни у кого. Поймите. У нас всё уже забрали.

– Ты нас с кем-то путаешь, отец. Мы пришли не мародёрствовать, а освобождать, изгонять коричневую чуму. В общем, не бойтесь, а если кто из солдат лишнее себе позволит, то сразу ко мне обращайся, лично разберусь. Ещё вопросы имеются?

– Нет. Простите, товарищ офицер.

– И хватит меня товарищ офицер называть. Александр Николаевич я.

– Хорошо, – ответил смущённый хозяин дома.

– Ты не переживай, никто вас обирать не будет. Сейчас кухня подоспеет, мы ещё и вас накормим. Не обижайся, отец, что я немного резко выражаюсь. Служба. Сам понимаешь.

– Конечно. Если так, то позвольте в знак понимания вас настойкой угостить.

– Немножко можно. Закуска с меня.

Комбат выставил на стол две банки тушёнки и сухари. По рюмкам разлили тёмный напиток. Никонов понюхал.

– Пахнет приятно, уже хорошо.

Старик рассмеялся.

– Не бойтесь, голова болеть не будет. Пробуйте.

Комбат выдохнул и выпил залпом.

– На вкус хорошая.

Достал фляжку с наркомовским спиртом и налил в рюмки.

– Бери, отец. Чтобы пролетарии всех стран объединились всем врагам на-зло. Вздрогнули.

Выпили, закусили тушёнкой.

– Ну как?

– Ядрёная, курва, – крякнул старик.

За окном послышались звуки грузовиков.

– Вот и кухня. Я же тебе говорил.

Никонов вышел на улицу. Подъехавшую колонну уже встречал политрук.

– А санбат где?

– Отстали чуток. У них две полуторки. Одна чего-то забарахлила, так второй остался ему помогать. Скоро догонят.

– Хорошо, разгружайтесь, повара пусть быстрее харчи достают. Нечего рассиживать.

Войков подошёл к Александру Николаевичу.

– Слыхал? Медики отстали. Кириллову пока не говори, что они едут, сюрприз будет.

– Ладно. Может, поженим их с Архиповной, пока время есть?

– Хорошо бы, давно на свадьбе не гулял, – улыбнулся и зажмурился политрук.

– Вот и ладненько.

Со спины тихо подошёл Пётр.

– Чего шепчемся? Против кого дружим?

– Тьфу ты, – комбат вздрогнул от неожиданности, – напугал окаянный. Крадёшься как кот.

– А где медики? – поинтересовался разведчик.

– Откуда ты всё знаешь, диверсант?

– Служба такая и у меня свидание назначено.

– Ну, ты и ухарь, – с улыбкой констатировал политрук, – лучшую невесту урвал.

Кириллов не успел ответить на вопрос, как километрах в десяти от деревни, где остановился батальон, раздался взрыв и автоматные очереди. Он побледнел и повторил вопрос.

– А медики где?

– Эй, обозники, – обратился комбат к солдатам из хозвзвода, которые разгружались, – в какой стороне санитарные машины?

– Там, позади остались, – отозвался старшина и махнул рукой в другую сторону от поднимавшихся вдали клубов дыма, – но если они на развилке не сюда повернули, а прямо поехали, то могут и там оказаться. Шут его знает.

Кириллов, не слушая дальше рассуждения пожилого служаки, рванул кик стартер трофейного мотоцикла и помчался напрямик, через степь к тому месту, где вместе с дымом начали проглядываться языки пламени. Из-под заднего колеса БМВ выскакивали куски дёрна вырванные из земли протектором шины.

– В ружьё! – громко скомандовал комбат, – быстро по машинам. Заводи скорей.

Никонов и политрук заскочили в кабины грузовиков.

– Трогай, трогай живо, давай прямо туда, за Кирилловым, – подгонял водителя комбат.

Пётр старался ехать как можно быстрее. В то же время нельзя было упасть или перевернуться, тогда добираться до места будет ещё сложнее. Чем ближе он находился, тем сильнее холодный ужас охватывал сердце. Он узнал грузовики, они обе были охвачены огнём и чёрный густой дым столбами устремлялся в чистое, голубое небо. Никто не пытался потушить огонь, стрельбы тоже не было.

– Где вы все? – в отчаянье, на ходу прокричал разведчик в пустоту.

Ещё приблизившись, он стал различать людей или кто это был, непонятно? Они лежали тёмными, страшными тюками на земле среди сухих колыхаемых ветром ковылей и опалённой травы. Пётр ещё толком не понял всю тяжесть произошедшего, но это было что-то ужасное и непоправимое.

– Нет. Не надо. Только не сейчас. Не так. Нелепо из-за ошибки, – мелькало в голове у него. Он заметил, что на пути находится балка наполненная талой водой. Искать объезд некогда. Выкрутив ручку газа, разведчик встал ногами на сиденье, держась за руль, поравнявшись с краем оврага, он выпрямился, оттолкнулся вверх. Мотоцикл с рёвом ушёл вниз, поднимая волну мутной воды. В воздухе Пётр сгруппировался и вошёл ногами в воду в трёх метрах от берега. Не теряя ни секунды, он выбрался из балки и побежал к дальше, одновременно приводя ППШ в боевое положение. Быстро к кабине. В замыкающей никого. Обежал вокруг головную полуторку. Лобовое стекло изрешечено пулями, водитель уткнулся лицом в рулевое колесо, ватник на его спине уже начал гореть. Пётр рванул дверь, боец вывалился, не подавая признаков жизни.

Кириллов сбил пламя на его одежде и начал осматривать лежащих на земле, пытаясь разыскать Шуру. Среди убитых её не было. Он осмотрелся дальше и увидел на дороге кого-то лежащего лицом вниз, в белой косынке. В груди резануло. Он подбежал, перевернул тело. Это была санитарка. Ещё жива, но тело прошито очередью пуль. Разведчик попытался докричаться до неё.