Read the book: «Крибле-крабле-бумс!»

Font::

Художник: Елена Другова

Выпуск первый
Я остался один!!!

Всем привет, это подкаст «Последний человек»! То есть – кому «всем» привет? Никого нет же. Вообще никого. И «последний человек» – это не в том смысле, что я, мол, настолько сам себя ненавижу. И никто меня так не называет. Тем более что и – некому. Последний человек – это потому, что я реально последний. Кажется. По крайней мере, с утра я никого не видел. И подкаст этот решил записывать, чтобы не сойти с ума. Потому что утром реально чуть не сошёл.

Нет, ну представьте: ты, как обычно, просыпаешься, как обычно, встаёшь, и всё, вроде, нормально. Мама на работе. Завтрак в холодильнике, только разогреть. Ну, умываюсь, разогреваю завтрак – и ем, и всё, как всегда. Только потом доходит: что-то не то. Никаких звуков. Этот шум – его вроде бы и не замечаешь: шум машин, дворники дорогу скребут… И за стенками тоже – то дети плачут маленькие, то у взрослых разборки, то музыка громкая, то дрель грохочет… И вот – вроде бы не замечаешь этих звуков. А как нет их – и замечаешь. Замечаешь, что их – нет!

Я к окну подошёл, выглянул – ни одной машины. Хотя по утрам они туда-сюда ездят постоянно. Шумят и грохочут, если, например, какая-нибудь грузовая едет. А тут – ни одной!

И в окно смотрю – ещё не рассвело, поздняя осень же, а – ни в одном окне напротив свет не горит. Вообще! Ну, допустим, люди электричество экономят. Но всё равно как-то странно: как в темноте, например, на работу собираться?

Я смотрел в окно, жевал бутерброд и думал: где машины? И – где люди, кстати? Скажем, каждое утро тут, под окном, старичок с собачкой гуляет. Старичок маленький и сморщенный, и собачка его тоже маленькая и сморщенная. И он стоит и ждёт, пока она набегается и сделает все свои дела. Стоит, сгорбленный, и глядит на неё. А тут – ни старичка, ни собачки.

И родителей с детьми нет. А постоянно ходят же под окном с утра: кого в детский сад ведут, кого в поликлинику детскую, она прямо в двух шагах отсюда…

Вообще тишина и темнота. Ни души.

Снег, голые деревья высокие, домик за зелёным забором напротив… Я ещё всегда думаю: кто там живёт? Такой маленький домик – напротив наших высоких. Там ещё кошка на окне нарисована. Как будто она лезет в домик через окошко. Я, когда первый раз увидел, подумал – живая. Но она просто очень классно нарисована оказалась. Как живая.

Ну и вот, пустой домик с заснеженной крышей. Да, у нас осень, но снег уже выпал. Как раз вчера. Мама зашла и говорит:

– Кай, видал, какой снегопадище?

Да, меня реально Кай зовут, кстати. Просто мама очень любит сказку «Снежная королева». Говорит, что эта сказка – гениальная. И там всё, как в жизни. Про злого тролля, например, который разбил кривое зеркало, а осколки попали людям в глаза, и они стали всё видеть, как в этом зеркале кривом: стали злыми и жестокими. «И тупыми», – мама добавляет. Ну вот, все вокруг такими и стали. Особенно в последнее время. И мама очень расстраивалась, и из театра своего грустная приходила.

Мама у меня – помощник режиссёра. И вот она приходила грустная и говорила, что артисты всегда были как дети, а теперь ещё – и как злые дети… Потому что жизнь такая. Но это неважно, чего уж теперь. Неважно, потому что никого теперь нет. Все куда-то делись. И артисты, и мама, и режиссер Давид Викторович… Почему это произошло?!

А Каем она меня назвала, да, как раз из-за «Снежной королевы». У них спектакль был по этой сказке. И мама на всех репетициях сидела в зале и восхищалась игрой артистов, потому что артисты хоть и вредные, но играли правда хорошо. Особенно Сказочник. Был такой артист, очень талантливый, он потом уехал в Москву. Ему там предложили работать, он и уехал. В столице-то всяко круче, чем у нас.

А тогда Сказочник стоял на авансцене – ну, это самый край сцены – стоял в своём чёрном цилиндре и говорил своим очень проникновенным, приятно поскрипывающим голосом – ну, это мама так рассказывала:

– Крибле, крабле, бумс!

И смотрел при этом загадочно и задумчиво своими прекрасными синими глазами в зал. Но мама думала, что он смотрит только на неё.

В общем, чего уж там, влюбилась она в этого Сказочника. Ну, то есть, в этого артиста.

Она только после училища в театр пришла, а он уже довольно давно там работал. И его все любили. Вот и она полюбила.

А он потом уехал.

Но мама никак не могла его забыть, и мне про него рассказывала и рассказывала, до вчерашнего дня… И, в общем, она так была вдохновлена и сказкой, и Сказочником, что решила: если родится мальчик у неё – назовёт Каем. А если девочка… Ну, вы поняли. Гердой, конечно.

Вот я родился и стал Каем поэтому. Школу, ясное дело, с таким именем посещать не рекомендуется. Но что поделать… Понятно же, что дразнили. Мол, что за имя дурацкое – Кай? Не все же «Снежную королеву» читали. А кто и читал – тот всё равно не понимал, зачем такое имя странное ребёнку давать. Тем более у меня отчество ещё такое – Иванович. Кай Иванович – ну совсем глупо звучит. Хотя моего папу не Иван звали. Я вообще не знаю, как его звали. Мама мне по дедушке отчество дала. Так бывает, она объяснила. Когда, например, не хочет женщина вспоминать ничего об отце ребёнка, мало ли… Обидел он её или ещё что… А дедушку моего звали Иван. Он давно умер, мне всего два года тогда было, я его не помню. А отчество осталось. Вот так и вышло, что я – Кай Иванович. Вот и дразнили. Но – до сегодняшнего дня. Сегодня и они все пропали.

Я вышел из дома утром, пошёл по улице – а там ни автобусов, ни машин, опять же… Ни людей… Вообще пусто! Только снег, дома, голые деревья. И магазины пустые стоят. Я зашёл в «Оазис» наш, в который часто по дороге в школу захожу, а там – ни продавцов, ни покупателей. Просто касса и прилавок. Даже охранника нет. Ну я, конечно, брать ничего не стал. Это ж воровство получится.

Просто походил там и вышел. И пошёл в школу.

А в школе – тоже никого! Она реально пустая, понимаете? Я походил там по лестницам, в кабинеты позаглядывал – все кабинеты открыты, заходи да учись, но – нет никого! Ни учителей, ни учеников.

Даже директорский кабинет открытый был. Но туда я на всякий случай не стал заходить. К директору заходить страшно, даже если его нет.

Походил и вышел. И пошёл по улице. Дошёл до станции – и там было пусто. И это на станции, где всегда куча народу!

Где старушки пристают: «Купите свежие огурчики!»

Где странные тётеньки продают подозрительно дешёвую косметику.

Где таксисты тут же окружают тебя и кричат: «Куда едем?», хотя тебе никуда не надо.

И вот – никого нет. Ни души. Пустая лестница, по которой к электричкам поднимаются. Пустые магазины у рынка.

Пустая улица.

Только снег, и деревья, и тишина. И рассвет. Да, рассвело, наконец. И потеплело, кстати. Но как-то странно радоваться теплу, когда ты – один.

Нет, я, конечно, понимал, что это – сон, скорее всего. Но так было интересно и необычно ощущать вокруг себя, со всех сторон эту пустоту и тишину, что – стоял и стоял на станции! И всё смотрел вокруг. А потом пошёл домой. И стал ждать, когда проснусь. Но так и не проснулся.

Включил телик – там синий экран на всех каналах. Маме позвонил – «абонент недоступен». Позвонил тогда Вике… Не сразу, конечно, решился, но – ситуация-то экстренная… Но и Вика была недоступна. Подумал, может – деньги на телефоне у меня кончились? Но и баланс оказался недоступен. Всё было недоступно. Но при этом – всё работало! Даже телефон заряжался, и Интернет был.

Но в Интернете… Понимаете, в Интернете не было вообще – ничего! Вот просто – ничего! Пустые страницы загружались одна за одной, какие запросы ни вводил, и соцсети все куда-то делись тоже… И некуда было загружать мои фото пустых снежных улиц! И мою обалдевшую физиономию.

И я всё ещё надеялся, что это – сон, и для прикола ввёл название нашей страны – и тоже пустая страница быстренько загрузилась! Тогда стал вводить названия разных стран и городов – наших и не наших… И ответом на всё были абсолютно чистые, пустые страницы!

И так я лежал с телефоном, лежал, и снова звонил маме и Вике, и снова абоненты были недоступны, и потом я уснул…

Проснулся – подбежал к окну – а за окном всё так же: пустой домик напротив, и нарисованная кошка лезет в пустое окно. И крыша так же снегом занесена. И – ни людей, ни машин. И тёмные окна во всех домах. И тогда я понял, что, и правда, остался один. Последний человек. Последний человек на Земле.

Непонятно, что произошло, и почему так. Но я – есть. И я записываю сегодня этот подкаст, чтобы не сойти с ума. Мне некуда его загружать пока, но я буду проверять – вдруг однажды вернётся хоть одно приложение для подкастов, туда и загружу быстренько.

А пока – конец первого выпуска. Шлите донаты. Хотя – куда? И – кто? Ваш Кай Иванович.

Выпуск второй
Про «Булочку» и экстрасенсов!!!

Всем привет. С вами Кай, и это подкаст «Последний человек», выпуск второй.

Я по-прежнему один. Уже второй день. Сначала я думал, что это – сон, потом – что я сошёл с ума, а теперь, мне кажется,

я не сплю и не свихнулся. Что-то случилось на Земле, все куда-то пропали, а я почему-то не пропал. Ну, или наоборот – я один куда-то пропал. А остальные не пропали, просто я их не вижу. Попал в другое измерение, например. И здесь, в другом измерении, почему-то нет людей, кроме меня. А, раз нет людей, нет и машин. Поэтому тихо.

И вот я снова вышел из дома, пошёл по пустой улице, мимо нашего Дома культуры… Он, кстати, впервые без афиш. Всегда идёшь мимо – а там афиши: кто-нибудь приезжает. То театр, то цирк, то шоу двойников чьих-нибудь. То балет «Лебединое озеро». А сейчас – вообще пустая стена.

И вот иду, и веду этот репортаж, непонятно для кого… Вот цветочный магазин. А тут вот – ремонт техники. И тоже непонятно теперь, кто будет ремонтировать и кому.

Ну ладно, иду дальше, мимо остановки автобусной, где впервые никто не ждёт автобуса. И автобуса нет. Хотя его и так фиг дождёшься обычно. Так что это как раз неудивительно.

Ладно, дойду до «Булочки». Это у нас кафе такое есть – «Булочка». Я в нём часто сижу после школы. Сперва один сидел, а потом мы там однажды сидели с Викой, когда она ко мне в гости приезжала. И я опять сегодня утром и Вике звонил, и маме – но нет, абоненты по-прежнему недоступны.

Захожу в «Булочку». Хм. Всё есть: и сосиски в тесте, и ватрушки с творогом, и кокроки… И чай, и кофе. Только продавщицы нет. Взять, что ли, одну сосисочку в тесте? И кофе налить… Ну, понимаю, что кража, но я деньги-то оставлю. Сейчас… Где тут терминал… Вот, прикладываю карточку, деньги списываются… Всё нормально. Я честный человек.

Так, беру сосиску. Ух ты, и кофемашина прямо горячая! Как будто кто-то меня ждал. Может, правда, тут люди, просто я их не вижу? Но тогда, получается, и они меня не видят, а то тут бы такой балаган начался: все бы перепугались, и заорали, и повскакивали бы со стульев, и убежали бы! Неужели я бы этого не почувствовал никак? Ведь это и правда страшно: сосиска сама с прилавка к столику улетает, кофе сам наливается, карточка чья-то сама к терминалу прикладывается!

Да нет, наверное, всё-таки люди пропали. Люди пропали, а вещи остались. И еда. И техника сама продолжает работать. Кофемашина нагревается, например, без продавщицы, сама. Забавно.

Нет, не подумайте, что мне всё это в прикол. Мне реально страшно. Но просто… В последнее время мне с людьми страшнее было. Очень уж они злые стали. Ну, понятно, события разные… Очень тяжело. Всем страшно. Может, кстати, из-за событий люди в итоге все и исчезли… Но я-то почему остался?

Может, в этом есть высший смысл какой-нибудь? Допустим, пишу свой подкаст, пишу, а потом все появятся – может, завтра, может, через год, а может, через век… Ну, в общем, меня уже не будет, а подкаст останется. И новые люди будут его слушать. И я буду последний свидетель прошлого мира, получается. Учёные будут изучать нашу историю по моему подкасту… Забавно.

Но это я так, себя успокаиваю, что всё не зря.

В общем, сижу в «Булочке». Ем сосиску в тесте, пью кофе и вспоминаю, как мы сидели тут с Викой. И разговаривали. Обычно я к ней ездил, а однажды вот она приехала. Вика – хорошая, просто нервная. Мы с ней в больнице познакомились, когда оба там лежали. У меня проблемы просто, и ничего не помогает… Хотя кто только ни лечил.

Мама, например, познакомилась тем летом с экстрасенсом Мартой. И вот эта Марта маме гадала на кофейной гуще, а меня типа лечила.

Мама вроде умный человек, культурный, но, с другой стороны, люди искусства – они ведь такие наивные бывают! Вот и мама такая. Они с Мартой познакомились случайно, в поликлинике детской. Мама со мной пришла перед новым учебным годом, опять из-за проблем моих, а Марта – с Эдинькой. Эдинька – это сын её, он мелкий и вредный. Ну, то есть, я мелких люблю, конечно, но он правда вредный был.

И вот мы с мамой и Марта с Эдинькой сидели в очереди. И Марта ему всё говорила:

– Эдинька, не лезь туда! Эдинька, не трогай это! Эдинька, не сиди на полу! Ну потерпи, скоро уже наша очередь!

А Эдинька ныл:

– Мне ску-у-учно! Ску-у-учно! Ску-у-у-учнооо!!!

И Марта уже просто не знала, что с ним делать.

А мама моя, она же очень детей любит тоже, плюс она человек творческий, а творческие люди – они же обычно не скучают никогда, вот она и стала его спрашивать:

– А почему тебе скучно?

А он:

– Потому-у-у!!!

– А ты в театре был? – мама моя спрашивает.

А он:

– Не-е-т!

Ну, тут мама стала Эдиньке про театр рассказывать – как там весело и интересно, и какие там спектакли для детей, и «Колобок», и «Звёздные мастера», и «Зайка-зазнайка»… Ну, и про «Снежную королеву» вспомнила, конечно:

– Ах, какая у нас «Снежная королева» была! А какой там был Сказочник! – ну, понятно, любимая мамина тема – про артиста того…

А Марта на неё смотрела с интересом и тоже спрашивала:

– А вы кем в театре работаете? А как нам с Эдинькой на спектакль попасть? А вы можете провести? Нет, мы заплатим, конечно, но просто – я вам тоже могу помочь, если что: будем квиты, так сказать…

Мама, конечно:

– Да я вас так проведу! Очень у вас мальчик хороший!

«Хороший мальчик» в это время всё тянул, сидя на полу, своё «Ску-у-учно!». И меня от этого аж передёргивало, если честно.

Меня вообще от некоторых слов передёргивает, настолько неприятно слышать. Вот «скучно» – одно из них. Нет, я, в принципе, понимаю, что такое скука. Но просто мне кажется: когда скучно – это что-то такое личное, что от этого надо как можно быстрей избавляться, а, если не можешь избавиться – то хотя бы не кричать об этом на всю поликлинику, как Эдинька!

Ну и вот, Марта тогда маме и сказала, что она – вообще-то экстрасенс и людей лечит. Мама на Эдиньку посмотрела смущённо-вопросительно – мол, а Эдинька ваш тогда почему болеет?

Но Марта сразу поняла и сразу ответила, что он не болеет. Это они просто после отпуска в детский садик возвращаются, и справка нужна, что – как раз здоровенький он как бычок!

Ну, и мама тогда про меня рассказала Марте, что – проблемы у меня, непонятно с чего, и непонятно, как лечить. Врачи руками разводят. А я, мол, страдаю. А мне уже скоро школу заканчивать и думать о поступлении в вуз, а эти проблемы не дают мне нормально учиться…

И Марта твёрдо ответила:

– Вылечим!

И руку даже ладонью вперёд выставила – мол, не сомневайтесь, мамаша: считайте, сыночек ваш уже здоров!

Мама обрадовалась, они с Мартой обменялись телефонами, ну, и сразу, как сезон театральный стартовал, в начале осени – мама Марте позвонила и пригласила её с Эдинькой на «Трёх поросят». Это классический у нас в театре спектакль, «беспроигрышный», как мама говорит. Пятьдесят лет его играют. Сколько поросят и волков за это время уехало, спилось и даже померло, к сожаленью! Но спектакль всё идёт. Потому что «Три поросёнка» – это всегда касса. Так говорит режиссёр Давид Викторович. Приходят новые актёры – появляются новые поросята и волки. Потому что жизнь хоть и коротка, но искусство бессмертно, да и кушать надо. Так тоже Давид Викторович говорит и улыбается при этом смущённо.

В общем, Марта с Эдинькой сходили на «Трёх поросят», и даже Эдиньке вроде не было «ску-учно». А Марта за это пригласила маму в гости – погадать ей на кофейной гуще, ну, и меня полечить заодно. И мы с мамой пришли к ней.

И вот мама с Мартой сидели на кухне. А нас с Эдинькой отправили в комнату. Эдинька всё хныкал. И я его спросил, не выдержав:

– Чего ты недоволен всё время?

И Эдинька стал тянуть:

– Ма-ама всегда-а со свои-ими клие-ентами сиди-ит, гада-ает, а я оди-ин… Или играет своему хо-ору… А я опять оди-ин…

– Какому хору? – спрашиваю.

Ну, и Эдинька стал, хныкая, рассказывать, что его мама – пианист вообще-то и работает сейчас в ансамбле, в немецком, есть такое общество – русские немцы собираются, поют немецкие песни, учат язык и всё такое, готовятся к отъезду в Германию. И мама там работает.

– Они по-ют, а я там сижу-у оди-ин… И мне ску-учно… – жалуется Эдинька.

– А зачем ты там сидишь? – еле сдерживаю раздражение.

– Потому что меня не с кем оста-а-авить!

Потом, когда мы возвращались домой, мама рассказала, что да – Марта действительно аккомпаниатор, работала то в школе искусств, то в Доме культуры, но на неё всё время наводили порчу из зависти, и поэтому ни в одном коллективе она никак не могла ужиться, бедная. В итоге Марта стала «свободным художником»: то частные уроки игры на фортепиано даёт, то, как сейчас, аккомпанирует в немецком обществе, то ещё что… Ну, и гаданием зарабатывает, и лечением. Крутится, как может, в общем.

– А как она тебе гадала? – спрашиваю.

– Кофе налила мне, такой густой-густой, – мама говорит. – У меня даже голова от него заболела. Но – так надо. Чтоб густой. Чтобы гуща была потом. Ну и вот, я выпила этот кофе, а гущу она перелила в блюдечко. Ну, и увидела…

– Что увидела?

Мама улыбается:

– Что всё у меня будет хорошо! И поклонник скоро будет, представляешь? То есть – он даже есть уже, просто я пока не замечаю, что я ему нравлюсь!

– Круто, – усмехаюсь я.

– Ага, – мама всё улыбается. – А потом он сделает мне предложение, и мы уедем в Москву, и я буду там работать в известном театре, может, даже во МХАТе! – мама мечтательно зажмуривается. – Но – конкретный театр Марта пока не увидела. Надо к ней ещё раз прийти, через недельку, сказала. Тогда и тебя полечит. А то в этот раз не успели, извини.

И вот через неделю мы снова пришли к Марте. После спектакля маминого. Тем более Марта недалеко от театра жила. Да у нас и вообще город маленький.

И там был Эдинька, снова ноющий, но в этот раз даже, кажется, немного обрадовавшийся нашему приходу.

И вот тогда Марта мне и сказала, что мне нужно сделать, чтобы выздороветь. Нужно… А, нет, погодите. Телефон разряжается.

Ладно, я всё равно доел и допил. И больше в «Булочке» мне делать нечего. Так что пойду-ка я домой, а вы ждите нового выпуска. Прямо вот может даже сегодня. Потому что – а что ещё делать-то? В пустом городе и в пустом мире. Интернет по-прежнему грузит пустые страницы. По-прежнему – ни городов, ни стран, ни людей…

Получается – один только мой город и остался на всей Земле?

А пока – конец второго выпуска. Ставьте лайки! Шутка.

Ваш Кай Иванович Последний-на-Земле.

Выпуск третий
Меня гонят на крышу, а мама вычисляет поклонника!!!

Всем привет, с вами Кай, и это третий выпуск подкаста «Последний человек»! Ну, что вам сказать… Я по-прежнему один. В городе и в мире. По крайней мере, дозвониться ни до кого мне пока так и не удалось. И страницы в Интернете грузятся только пустые. И улицы пустые, и магазины, и школа моя, и театр мамин…

Я в театр вчера вечером зашёл, он тоже открыт был, но – никого. Даже вахтёрши, Зои Борисовны, не было.

И я поднялся на сцену, и долго смотрел в пустой зал.

И представлял зачем-то, что зал полон зрителей, а я типа выступаю. Играю роль какую-нибудь. Того же Сказочника, например. Тем более за кулисой как раз цилиндр лежал чёрный. Не уверен, что это был именно цилиндр Сказочника, всё-таки они давно «Королеву» не играют… Может, Пушкина, может, ещё кого… В общем, напялил я цилиндр, физиономию состроил важную… Как там Сказочник этот говорил? Мама так часто вспоминала про её артиста и про его роль, что я даже наизусть запомнил слова некоторые. Вот и сказал:

– «Ах, как много сказок я знаю! Если рассказывать каждый день по сто сказок, то за сто лет я успею выложить только сотую долю моего запаса!»

И мой голос в тишине зала так странно звучал… Странно, но – прикольно. Звонко как-то. Я тогда чуть погромче:

– «Сегодня вы увидите сказку о Снежной королеве! Крибле-крабле-бумс!»

Голос прямо звенел в пустом театре: акустика здоровская! И я тогда совсем громко:

– «Снип-снап-снурре, пурре-базелюрре!»

«Базеллюрре-е-е-е-е!» – эхо разнеслось…

Даже жутковато немного.

В общем, снял я цилиндр и поскорей спустился со сцены. И вышел из театра.

И опять шёл по пустым улицам, без машин и без людей, и снова, и снова думал, что же произошло, и снова, и снова звонил то маме, то Вике, то Вике, то маме, а больше мне и некому…

Пришёл домой, уже темно было совсем. Поставил мобильник заряжать… Хорошо, хоть электричество работает пока. Может, потому что мама заплатила за месяц вперёд? Хотя и в «Булочке» же кофемашина работала, да и в театре я свет зажигал в зале… И Интернет, опять же, вполне себе работает, сигнал отличный, просто грузит одни пустые страницы.

Почему люди пропали, а электричество и Интернет – нет? Может, это – бунт машин? И машины победили человечество, а меня одного случайно не заметили? Настолько я незаметный во всех отношениях… Но тогда почему они меня не побеждают? Сейчас-то заметили уже по-любому!

Очень странно.

Я заряжал телефон, машинально щёлкал каналами телика – и никаких каналов не было, один сплошной синий экран везде…

Думал о маме. О Вике. О школе, хоть и терпеть её в последнее время не мог, но всё-таки – в школе была Ева… Знаете, бывает – человек совсем чужой тебе, а всё равно нравится, нравится так, что жить без него не можешь прямо! А ты ему не нравишься совсем. Вот и Ева – она совсем чужая была, но почему-то страшно мне нравилась. Но, раз за все эти три дня я ни разу про неё не вспомнил – наверное, я её, наконец, разлюбливаю… разлюбляю… или как это правильно сказать? Ну, в общем, перестаю её любить.

Тем более – после того случая, когда она смеялась… Хотя она же меня тогда и спасла… Нет, я не буду про это вспоминать, это такое личное, да и вообще – кому это интересно? Так мой подкаст никто и слушать не будет! Хотя – его и так, скорей всего, никто не будет слушать. Нет же никого. Да. Никого. Ни мамы, ни Вики… Так. Что-то, кажется, я реветь начинаю. Вот уж совсем не к месту! Мама говорила: во всём нужно искать что-то хорошее! Вот и я буду искать… Все исчезли, а я остался. И у меня есть электричество, и я могу заряжать телефон, и писать этот подкаст, пусть его никто никогда и не послушает.

Я могу ходить в «Булочку» хоть каждый день, делать себе кофе, брать сосиску в тесте… Там очень много еды, и она долго ещё не кончится! А кончится – так полно еды в магазинах! И не буду думать, где брать еду, когда и в магазинах она вся закончится… Может, к тому времени что-нибудь изменится! Может, вообще все вернутся!

Так. Что ещё? Могу ходить в мамин театр, тоже хоть каждый день. Стоять на сцене в цилиндре и с важной физиономией изображать Сказочника… Интересно, как он выглядел, тот артист? Мама никогда мне его не показывала на фотках, хоть я и просил… Ну да ладно. Это её личное дело.

Так, не реветь, не реветь! Всё ещё может быть хорошо. Да, тем более я должен рассказать про Марту, ну, помните? Про эту гадалку-экстрасенса, которая маме нагадала на кофейной гуще богатого поклонника, а мне сказала, что мне нужно сделать, чтобы выздороветь!

В общем, Марта мне сказала:

– Завтра – день осеннего равноденствия. Это чудесный день. Именно завтра ты можешь стать здоровым. Ты хочешь этого?

– Конечно, хочу, – говорю. Странный вопрос.

– Тогда ты должен встать рано, очень рано, в пять утра, – торжественно начала Марта. – Обязательно чтоб – до восхода солнца! Ты должен пойти на школьный двор, там – футбольное поле, большое это, знаешь?

– Конечно, знаю, – говорю. Что я, в собственной школе футбольного поля не знаю?

– И вот, – таинственно продолжала Марта. – Там растут тополя. Найди самый высокий, самый мощный тополь, подойди к нему и крепко обними. И скажи что-нибудь.

– Что? – спрашиваю.

– Ну, например: «Помоги мне, брат!»

Я недоумённо смотрю на неё.

– Деревья, природа – это часть нас. Мы все – природа, – объясняет Марта. – И тополь поэтому – брат тебе. И он поможет.

– Ага, – говорю, стараясь казаться серьёзным. – И всё?

– Это только начало! – Марта говорит. – Главное: после этого ты должен залезть на крышу!

М-да, думаю. Чокнутая. Ещё я на крыши не лазал. Тем более высоты капец как боюсь.

– Там пожарная дверь сверху, – Марта говорит. – И к ней лестница ведёт. Знаешь?

Да знаю я, конечно! Пацаны туда постоянно лазают. На эту лестницу. Хотя периодически охранник наш, Гамлет Каренович, их оттуда сгоняет. Но они не очень сгоняются. Нравится им там. Там просто удобно – площадка прикольная. Можно стоять и сверху на город смотреть. И не опасно, потому что перила с двух сторон.

– Ага, – говорю с подозрением, – знаю эту лестницу.

– Ну вот, эта лесенка сбоку – она не страшная, – Марта продолжает. – Я знаю, ты высоты боишься (Ничего себе? Откуда она узнала? Может, правда она экстрасенс?). Но эта лесенка совсем не страшная: так, немного вверх, а потом вбок – и попадёшь на площадку. И вот тебе надо будет на этой площадке встать и стоять.

– Угу, – говорю. – И долго стоять?

– До восхода солнца, – говорит Марта. – Как солнце начнёт подниматься – протяни к нему руки и три раза скажи: «Я здоров, я здоров, я здоров!»

В общем, я, в принципе, понял, что нужно делать. Но не понял, зачем. И меня ещё эта лестница пугала, хоть она, по мнению Марты, и не страшная.

И, когда мы с мамой шли обратно и она меня спросила, что мне Марта посоветовала для выздоровления, я сказал:

– Ерунду какую-то, если честно.

И мама не стала спрашивать, какую именно ерунду. Она вся была в своих мыслях: Марта ей нагадала, что поклонник – совсем рядом! Буквально в одном театре с ней работает. И чтоб она присмотрелась к коллегам – не присматривается ли кто-нибудь к ней. И мама всё размышляла вслух, кто это может быть:

– Никифоров? Да нет, у него жена, дети…

– Ну и что? – говорю маме. – Кому это мешало?

– Где ты этого набрался? – мама расстраивается. – Нет, чужую семью я разрушать не буду! Да и вряд ли это Никифоров. Нужна я ему больно, – мама вздыхает. – А мне он и подавно не нужен…

Ну да, ей никто не нужен, кроме её Сказочника. Но Сказочник – давным-давно в Москве, и думать о ней забыл, наверное… Да у них и не было ничего, мама говорит. Он и не знал даже, что она в него влюблена! Она так и не решилась ему признаться, представляете?

– Просто, понимаешь, – грустно говорила мама. – Он был такой… такой… А я…

– А чего «ты»? – спрашивал я. – Ты очень даже!

– Спасибо, сыночек, – мама печально улыбалась. – Но я знаю, что – не красавица, мягко говоря. И в училище у нас уже на третьем курсе всех девчонок разобрали, а я всё одна была… Таких, как я, называют – «на любителя»… – и мама совсем грустнела.

Вот и тогда, от Марты когда шли, мама всё грустила. Потом опять думала вслух:

– А, может, это Петелин? Он так-то ничего, и актёр хороший. Хотя ему в этом году шестьдесят… Ну, мне ж его не варить. Или, может – Тальман? Но я не в его вкусе точно.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю.

– Он мне сам говорил, – горько призналась мама. – На премьере «Зайки-зазнайки», в том году. На застолье… Наговорил всяких слов приятных, а потом и выдал: «Эх, Марго, жаль, не в моём ты вкусе, а так-то – лучший помреж, даже не сомневайся!»

(Помреж – это помощник режиссёра сокращённо, ну, вдруг кто не знает.)

И, в общем, мама опять замолкала, и шла грустная и задумчивая, и я рядом с ней шёл и думал: правда, что ли, завтра встать в пять утра, зарулить на школьный стадион, обнять этот тополь дурацкий, сказать ему: «Помоги, брат!», потом на лестницу пожарную вскарабкаться, дождаться солнца, руки протянуть, трижды заорать «Я здоров!»? Вдруг и правда чего выйдет? Когда так мучаешься, во что угодно уже поверишь.

– А, может, это Летягин? – вдруг громко сказала мама, я даже вздрогнул от неожиданности

– Чего – Летягин?

– Я говорю: может, Летягин Славочка – поклонник мой?

Я хмыкнул.

– Ну да, конечно, – снова скисла мама. – Тут уж – я для него старая… Да что там – кому я нужна? И Марта, наверное, этого поклонника нагадала, просто чтобы меня не расстраивать…

Я стал успокаивать маму, говорить, что она нужна – и мне, и театру, что она и правда лучший помреж и что сам режиссёр Давид Викторович без неё как без рук…

– Давид Викторович! – вскрикнула мама так, что я на этот раз не только вздрогнул, но и подпрыгнул.

– Чего – «Давид Викторович»? – спрашиваю.

– Он и есть мой поклонник! – мама заулыбалась, расцвела вся прямо! – Как же я не замечала! Он и смотрит на меня, и про здоровье спрашивает, и цветы в ту субботу подарил!

– Так он всем женщинам подарил, – говорю, – открытие сезона же.

– Но мне – с особым чувством, я же видела! – не сдаётся мама. – Просто я не замечала… Потому что – не думала о нём в таком ключе!

– В каком ключе? – спрашиваю.

– В таком! – мама объясняет. – А просто Давид Викторович – интеллигентный человек, вот и не говорит прямо! Пытается, видно, ключ ко мне подобрать, а я, глупая, и не замечаю!

Хм. Опять про ключ. Мама у меня, конечно, умеет образно говорить. Даром что только училище окончила.

В общем, мама решила, что поклонник её – Давид Викторович, и лучше выдумать нельзя, потому что – он и начальник, и не бедный, и всё в Москву рвётся. Значит, вполне может быть, что и маму в итоге с собой захватит, ну, и меня, соответственно – «и будем мы, Кайчик, жить в столице, ты в крутой вуз поступишь, а я буду во МХАТе работать!»

Ну, я не стал уж маму переубеждать. Пусть думает так. Главное, чтоб не грустила. Я только не выдержал и спросил:

– А почему во МХАТе-то?

– А где ещё? – мама удивилась.

Ну да, логично.

В общем, мама радостно сказала, что в следующую субботу, после спектакля, когда мы уже в третий раз пойдём к Марте – она надеется, ей уже будет что рассказать нашему экстрасенсу! Ну, то есть, мама постарается как можно скорее подобрать ключ к Давиду Викторовичу. Чтоб он не стеснялся.

Ну, лишь бы маме было хорошо.

А я, ложась спать, решил так: если проснусь в пять утра – то пойду дерево обнимать и на крышу лезть. А нет – так нет. Будильник ставить не буду. И…