Олеся твердо знала, что мама всегда хотела для нее всего самого лучшего. Да и как может быть иначе?.. Думать по-другому было бы просто кощунственно. Да и сама мама всегда все свои поступки, даже не самые благовидные, оправдывала именно своими благими намерениями. И Олеся с пеленок привыкла ей верить.

Маме никогда не нравились ее подружки. Она и не скрывала, что все они, разумеется, не достойны ее дочери. На мамин придирчивый взгляд, все они были не слишком умными или воспитанными, многие из них действительно были из неблагополучных семей, с необразованными неотесанными родителями… Естественно, они могли научить Олесю плохому, и она, хорошая начитанная девочка с проблесками интеллигентности, под их влиянием могла бы измениться в худшую сторону.

Причем, мама вела себя очень по-умному, – как опытный манипулятор, о которых тогда еще даже и не знали. Она никогда не запрещала Олеське дружить с не нравящимися ей девочками. Просто она очень навязчиво, по поводу и без повода, постоянно упоминала об их многочисленных недостатках, – теперь уже и не понятно, реальных или вымышленных. И Олеська, разумеется, как хорошая и послушная дочь, не могла не прислушиваться к маминым советам, а потому переставала со временем с ними гулять и сидела дома в гордом одиночестве.

Господь Бог был не слишком разумен, зачем-то дав Олеське яркую и красивую внешность. И мама, глядя на взрослеющую и хорошеющую с каждым годом дочь, разумеется, очень переживала, как бы ее не обидели плохие мальчики, а позже – мужчины. Поэтому она и не могла допустить, чтобы дочь носила короткое или обтягивающее, – то, что могло бы соблазнить представителей сильного пола и заставить причинить ей вред. В какой-то степени, это было даже разумно со стороны любящей матери, но только вот методы, которые она использовала при этом, вызывали большие сомнения…

Опять же, нельзя отрицать, что она делала все это очень деликатно, – так, что не подкопаешься. Она даже и не пыталась запрещать Олесе одеваться в вызывающую одежду, – ведь та могла бы, рано или поздно, воспротивиться запретам и пойти наперекор маме. Она просто сознательно, чуть ли не с колыбели, взращивала в дочери чудовищные комплексы, которые в дальнейшем позволили без труда манипулировать ею. Олеся свято верила в то, что у нее слишком толстые ноги, которые необходимо было маскировать, а также чересчур широкие бедра, которые тоже нужно было как-нибудь прятать. Про Олеськины волосы, похожие, по словам мамы, на гриву у клоуна, – слишком пышные и торчащие в разные стороны, – вообще говорить не приходилось. Олеське стоило больших трудов тщательно зачесывать их и закреплять, ведь их не выдерживала ни одна заколка. Но вот ведь беда, – с распущенными волосами ей можно было ворон на огороде пугать, – а головка порядочной девушки всегда должна выглядеть аккуратно…

И косметикой Олеся практически не пользовалась, потому что не хотела выглядеть вульгарно, как проститутка…

Кстати, просто для сведения, – у Олеси был объем талии – шестьдесят сантиметров, а бедер – девяносто. Почти модельные параметры, надо заметить, – только верх чуть-чуть подкачал и не дотянул до необходимого. Не удивительно, что такую неудачную фигуру необходимо было прятать и тщательно скрывать…

Так же не удивительно было и то, что мальчики практически не обращали на Олеську внимания. Далеко не все обладали стопроцентным зрением и умудрялись что-то разглядеть под бесформенным балахоном и ортопедическими туфлями, – для тех, кому далеко за… А те, кому это все-таки удавалось, разумеется, были не парой для Олеськи. И мама, с высоты своего жизненного опыта, ясно это видела. А дочь, – до поры, до времени, – свято ей верила…

Безумная Олеся, по молодости и глупости, мечтала поступить в МГУ на факультет журналистики. Это ж надо такое удумать!.. Разве ее мама могла допустить, чтобы ее неразумная дочь уехала в большой город и жила там в общежитии?.. Там ее будет очень трудно контролировать, – а мама же переживала за нее… Поэтому она велела дочери не рыпаться и поступить в ближайший к дому техникум. И Олеся, в очередной раз, послушалась ее, – ведь мама же хочет, как лучше, и плохого не посоветует…

Олеська вбила себе в голову, что мечтает о журналистике. Мама, между делом, давала ей понять, что это – совершенно безумная идея. Посмотрим правде в глаза, – разве эта профессия подходит для порядочной девушки?.. Да ни в коем разе!..

У мамы для своей дочурки была заранее заготовлена другая голубая мечта. Она искренне считала, что та должна работать в детском садике. Дело в том, что мама, якобы, всегда очень любила детей и мечтала с ними работать, – но не сложилось. А мечта осталась. Вместе с осознанием, что это – самая подходящая работа для ее дочери.

Возможно, мама и любила маленьких детей, – хотя, на поверку, это было весьма сомнительно… Но не нам судить. Гораздо важнее то, что Олеся, – да простит ей Господь Бог!.. – их ненавидела. И при этом даже и не скрывала, что совершенно не понимает общепринятого всеобщего умиления сопливыми младенцами, поскольку сама их просто органически не переваривала… Мама считала все это некой блажью, которую дочь обязательно перерастет и поймет, как это здорово – возиться с малышами… Олеся, в буквальном смысле слова, боялась грохнуться в обморок от дикого ужаса при одной только мысли о подобной чудесной перспективе… Она на многое была готова ради своей мамочки, но предел все-таки существовал, и здесь он был где-то уже очень близко…

Но случилось чудо, – иначе это просто никак нельзя было объяснить. Олесю взяли на работу в небольшую газетенку. Без образования, без опыта, – просто оценив, как она может и умеет писать. Это был действительно чудесный шанс, и Олеська ухватилась за него обеими руками…

Мама на какое-то время просто тихо отошла в сторонку, наблюдая, что из этого выйдет. Успехи дочери ее вовсе не радовали, но она мудро пыталась скрыть это. Она была уверена, что долго эта эйфория не продлится, и у нее еще будет шанс подобрать для дочери подходящую ей работу.

Она оказалась совершенно права. В редакции газеты Олеся проработала год. А потом возникли проблемы. Настолько серьезные, что пришлось уволиться…

И мама моментально воспользовалась этим, подсуетившись и пристроив дочь, наконец-то, в ближайший детский садик. Уборщицей на полставки…

Это была, несомненно, очень подходящая работа для двадцатилетней девочки, мечтающей об учебе, славе и мировой известности… Но мама была счастлива. Ведь она же хотела, как лучше. А то, что самой Олесе хочется забиться в угол и выть по-волчьи от ужаса… Так это уже ее проблемы!.. Никто не виноват в том, что она – неблагодарная идиотка…

А потом Олеся еще и влюбилась сдуру. Мама была против этого руками и ногами и сопротивлялась пагубной увлеченности дочери изо всех сил. Ведь она-то с самого начала отлично видела, что избранник дочери совершенно ей не подходит и, разумеется, не стоит ее мизинца… Хм, – и в общем-то, в кои-то веки, здесь она действительно оказалась права…

Но только вот глупая Олеся, впервые за всю свою недолгую покорную жизнь, пошла против мнения мамы. И, – как этого и следовало ожидать, – совершила страшную ошибку, о чем мама не ленилась практически ежедневно напоминать ей на протяжении последующих пяти лет. Из всего этого Олеся извлекла хороший урок, – а главное, лишний раз получила доказательства того, что маму надо слушаться. Она всегда права; она плохого не посоветует…

В последующие годы, – при помощи и безоговорочной поддержке мамы, – Олеся сменила очень много работ. Все они были, на мамин взгляд, совершенно не ее уровня и не заслуживали того, чтобы дочь ими занималась. Чуть что, – при возникновении хоть каких-то проблем, – мама сразу же категорически заявляла: “Увольняйся!.. Нечего тебе там делать!..”

И Олеся, разумеется, больше не смела ее ослушаться. Ведь она знала, что мама желает ей только добра…

И поклонников, кстати, через Олесину жизнь прошло немало. Но все это было совсем не то. Маме со стороны, естественно, было виднее, и теперь, после своего не слишком удачного замужества, Олеся не могла ей не верить.

А потом случилось нечто страшное…

Олеся всегда знала, что мама не испытывает каких бы то ни было особых эмоций по отношению к ее сыну. Да, да, – та самая женщина, которая громогласно вопила о своей великой безудержной любви ко всем младенцам мира, и которая едва не теряла сознание от восторга, если рядом оказывался очередной сопливый цветок жизни, с полнейшим равнодушием взирала на собственного внука, не испытывая, похоже, по отношению к нему ровным счетом ничего. Олесе было очень обидно, – но что же делать!.. Ведь мама желала ей только добра, – и подрастающий мальчишка, который почему-то всегда казался ей своевольным и строптивым, к сожалению, совершенно не вписывался в ее понятия о благополучной дальнейшей судьбе дочери…

И для нее даже не имел ни малейшего значения тот факт, что Олеся прекрасно ладила со своим сыном, и что у нее не было с ним никаких особых проблем. Просто на каком-то этапе жизни собственного внука любящая мама и бабушка пришла для себя к окончательному выводу, что этот ребенок совершенно не подходит ее дочери. И она принялась ожесточенно муссировать эту тему, пытаясь убедить в этом свою непутную упертую дочь и объяснить ей, что у нее все еще впереди, что она еще родит себе другого ребенка, нормального, поскольку этот, с точки зрения Олесиной мамы, получился вообще неудачным… И надо с ним что-то делать…

И вот тут вопрос встал ребром…

Да, Олеся без проблем переставала общаться с подругами, – потому что, посмотрим правде в глаза, по настоящему близких отношений у нее не было ни с кем из них и до нелицеприятной маминой характеристики. Она расставалась с мужчинами, – прекрасно осознавая при этом, что не влюблена и, в принципе, попросту не заинтересована в продолжении отношений. Олеся, по указанию мамы, меняла работы, – так она просто не могла пока отыскать дело действительно себе по душе. Все это было не принципиально, на самом деле, – поэтому она и делала с легкостью все то, что требовала от нее мама. Но в данном конкретном случае Олеся реально не понимала, что хочет от нее ее дорогая мамочка. Ведь, даже если бы Олеся и пошла у нее на поводу, – что она могла бы сделать с собственным ребенком?.. Для аборта уже все сроки были упущены, надо заметить… Так что же теперь?.. Сдать его в приют?.. Выгнать из дома?..

Усыпить, как ненужное животное?..

Она действительно так и не поняла, чего конкретно мама пыталась добиться своим поведением.

Олеся сдалась не сразу. Она еще много лет изо всех сил пыталась навести мосты между собственным сыном и собственной мамой, искренне надеясь на то, что ей все-таки удастся примирить их между собой. А точнее, – что у нее получится как-то объяснить маме, что этот ребенок, – каким бы неудачным он ей на самом деле не казался, – тем не менее, является Олесиным сыном; она любит его и избавляться от него тем или иным способом не собирается.

Но однажды ситуация все-таки вышла из-под контроля. И Олесе пришлось сделать свой выбор.

Сейчас ее сын сам давно уже стал взрослым человеком. И замечательный, кстати, парень получился, – Олеська действительно считает его своей надеждой и опорой.

А вот что касается мамы… То Олеся искренне желает ей счастья, благополучия и долгих лет жизни. Только где-нибудь подальше от них…

В конце концов, – ведь она же всегда желала своей дочери только добра. Вот и пусть сделает доброе дело, – и никогда больше не появляется на горизонте!..

ОН ЖЕ ЮРА, ОН ЖЕ ГОГА, ОН ЖЕ ЖОРА…

Олесиному сыну было примерно десять лет, когда его отец, незабвенный Олесин бывший муж, женился во второй раз. Саша случайно узнал об этом, увидев у бабушки, с которой он тогда общался, свадебные фотографии. Еще через год в той семье родилась девочка. Естественно, об этом они тоже знали только по слухам, так как их папа не считал нужным общаться с сыном, но речь сейчас идет даже и не об этом. Как раз в те годы бабуля со стороны папы иногда изъявляла желание “подружить” с “внучеком”. В принципе, это именно она зачем-то рассказывала ему о папиной свадьбе и даже фотографии показывала, громко восхищаясь чудесными новобрачными. О том, что у нее родилась любимая внучка, бабуля Саше тоже сообщила. А еще у нее хватало ума хвастаться перед внуком папиными подарками, – такими, как шикарный телевизор 3D во всю стену или мобильный телефон. Признаться честно, это было не слишком разумно со стороны славной доброй бабули. Ведь ее чудесный сынок, приобретавший для мамочки такие шикарные подарки, при этом никак не способен был наскрести на алименты, – и Олеся с Сашей прекрасно все это видели и понимали. Но счастливая бабуля не могла никак уразуметь, что таким образом подставляет любимого сыночку, а сама Олеся была слишком гордой, чтобы попытаться поймать ее на этом и попробовать использовать это против бывшего мужа. А еще ей было просто противно.

Но речь сейчас даже и не об этом.

Мобильные телефоны появились на тот момент в их городе буквально недавно и были еще далеко не у всех. И тот гаджет, который их папуля презентовал своей мамочке, как выяснилось, ранее некоторое время принадлежал ему самому. А потом он купил себе новый, а этот отписал мамуле. И радостная бабулька, желая похвастаться перед одиннадцатилетним ребенком своим заботливым сынишкой, зачем-то дала ему им поиграть. И Саша, разумеется, изучил его вдоль и поперек.

Домой в этот день Олесин ребенок пришел в весьма задумчивом состоянии.

– Мам, ты представляешь, – поделился он с Олесей, – у папиного ребенка, оказывается, уже есть свой телефон!

– Ну, это вряд ли!.. – рассмеялась Олеся. – У них ребенку еще и года нет!.. Он и говорить-то еще не умеет, – как он будет пользоваться сотовым телефоном?..

– Папа подарил бабушке свой старый телефон. Я посмотрел его контакты. И там на самом деле есть ребенок!

– Да ладно!.. – изумилась Олеся. – А как ты понял, что это его ребенок?..

– Так там написано: “Малыш”!

Давненько Олеся так не смеялась, как в тот день!..

Когда-то давным-давно, еще на самой заре их отношений, Олесин возлюбленный просто обожал называть ее всякими милыми ласковыми прозвищами. Кем только она у него ни была в те времена!.. И Мышонком, – это был его самый любимый вариант, – и Заинькой, и Кошечкой, и Кисонькой. Ну и, конечно же, Малышом!.. Это же классика жанра!.. Куда же без этого?..

Олеське все это изначально, признаться честно, как-то не слишком нравилось. Она, вообще-то, с детства не выносила все эти уси-пуси, – ну, просто терпеть не могла!.. А возможно, все дело в том, что ее родители никогда не сюсюкали с ней, – это вообще было как-то не принято в их семье, – и Олеся просто не привыкла к такому обращению. Поэтому и воспринимала его буквально в штыки.

Да и характер у нее, признаться честно, был совершенно не подходящий для такого сюсюканья. И она поначалу пыталась возражать. Робко, чтобы не обидеть ненароком своего пламенного поклонника. Но ее милый, в ответ на все Олеськины удивленные вопросы о том, почему он никогда не называет ее по имени, лишь таращил свои огромные глазищи и уверял, что все это – от большой и великой любви к ней. Он, мол, обожает ее настолько сильно, что только лишь подобным образом – ласковыми словечками – может выразить всю глубину своих чувств к ней.

Наверное, Олеся изначально была просто какая-то ненормальная, но даже в эти их лучшие времена, даже в самый разгар их нежной и трепетной любви, все эти “мышки” и “малыши” вызывали у нее лишь зубовный скрежет. Но она мужественно терпела. И молчала. Ну, а как же иначе, – ведь она же так сильно любила своего дорогого, любимого и единственного Гекулечку, – а значит, могла немного потерпеть, чтобы угодить ему. Что же делать, если ему нравится так ее называть, если это доставляет ему такое удовольствие…

Но был один момент, на который Олеся просто не в силах была закрыть глаза. Это было единственное, что она просто категорически отказывалась терпеть, и именно из-за этого они с Герой ругались чуть ли не с самого первого дня. Олеся просто органически не выносила, когда он так обращался к ней на людях, и запрещала ему это делать. Но Гера, по обыкновению, словно и не слышал ее и продолжал вести себя по-прежнему.

Его ежедневный крик через весь салон трамвая: “Мышка, я заплачу за тебя!..” – просто сводил Олесю с ума, приводил в бешенство, и она едва сдерживалась, чтобы не начать орать на него прямо там, при толпе других пассажиров. Но Гера реально был непробиваем. Еще хуже обстояли дела у Олеси дома, когда свидетелями его “великой любви” становились ее родственники. Сидя за общим столом, Олесин милый, по обыкновению, походя, постоянно обращался к ней: “Мышонок!..” Олесину маму просто корежило, когда она слышала это; ее лицо кривилось так, словно она уксуса напилась, – и потом она ходила с такой вот перекошенной физиономией много дней, – а то и недель, – никогда не упуская случая вставить в разговоре с дочерью, словно мимоходом: “Ну, если тебе нравится, что тебя мышью называют!..” И все, что было нежным и, возможно, даже милым в таком вот обращении славного возлюбленного, от резких маминых слов, произнесенных полным отвращения голосом, сразу же становилось грубым, вульгарным, мерзким и даже каким-то грязным. Настолько, что вымыться хотелось. А потом долго и горько плакать…

Поэтому Олеська буквально умоляла своего милого, – со слезами на глазах и чуть ли не на коленях, в прямом смысле, – чтобы при свидетелях, – и в особенности, при ее дорогих родственниках!!! – он называл ее только по имени, без всяких этих словечек…

Но все было напрасно.

Как Олеся поняла, уже став гораздо старше, ее возлюбленному сам этот процесс, – обращаться так к ней при посторонних, – явно, доставлял какое-то извращенное удовольствие. Он словно клеймил ее таким вот образом, – а точнее, простите за пошлость, метил. Чтобы никто из окружающих даже и усомниться не посмел в том, что она принадлежит именно ему, что она – его собственность, его “мышка”, и не вздумал претендовать на нее и предъявлять какие-либо права, – даже чисто родственные…

Несколько лет Олеся просто сжимала зубы и терпела весь этот бред. Она старалась утешить себя тем, что ведь он же не со зла так себя ведет, а от своей огромной любви, которую просто не способен выразить иначе. Она действительно изо всех сил пыталась верить в то, что Гера так сильно любит ее, что просто не может удержаться, чтобы… не назвать ее каким-нибудь ласковым словечком…

Только вот черный юмор данной ситуации заключался как раз в том, что ласково все это вовсе не звучало. И во всех этих, вроде бы, милых прозвищах, произносимых Георгом совершенно походя, на самом деле не чувствовалось ни любви, ни ласки, ни заботы, ни нежности. И звучало все это совершенно по-дежурному, как-то слишком казенно, показушно, наигранно. Из той самой серии, когда многие мужчины, не способные запомнить имена всех своих многочисленных возлюбленных, специально называют их одинаково, чтобы не перепутать ненароком. Зайка там, киска или малышка. Потому что на самом деле, – как это всем известно, – они, все эти женщины, ровным счетом ничего для них не значат, и им все равно, как их называть. Лишь бы не спалиться раньше времени.

Но самое смешное заключалось в том, что у Олесиного дорогого Геры не было других женщин. Да и быть не могло. Это, – к великому сожалению в данном конкретном случае, – было стопроцентно и не подвергалось сомнению. Других девушек у Георга не было ни до знакомства с Олесей, ни во время. Вот таким уж уникальным человеком он был. Так что, при всем желании, перепутать Олесю хоть с кем-либо он не мог. А вот тот странный и необъяснимый факт, что он действительно не вкладывал ни малейших эмоций во все эти, типа, ласковые и милые прозвища, наглядно доказывали всю неимоверную глубину и искренность его чувств по отношению к его юной возлюбленной…

Олеся подсознательно всегда чувствовала какую-то фальшь во всем этом, но поначалу даже самой себе не могла объяснить, в чем конкретно она проявляется. И поэтому, на заре их нежных и трепетных отношений, да и потом, в первые годы их необычайно счастливого брака, – она мужественно терпела все эти его прозвища. Пока в один прекрасный день, уже на закате их пламенной любви, распсиховавшийся и разозлившийся Георг как-то во время ссоры не ляпнул, что на самом деле он просто терпеть не может ее дурацкое имя, и именно поэтому никогда не произносит его, а всегда называет ее только какими-либо прозвищами. И еще добавил в запальчивости, что, мол, как же должны были ненавидеть Олесю ее собственные родители, если догадались назвать ее таким мерзким и отвратительным именем, которое ему лично противно даже вслух произносить, – не говоря уж ни о чем другом!..

И вот тут Олеся просто выпала в осадок. Подобной развязки событий ей даже и в голову-то прийти не могло. Да такое, честно говоря, в страшном сне приснится, – не поверишь!..

Ее звали Олеся. Всего лишь. В мире существует очень много гораздо более сложных, труднопроизносимых и даже неприятных имен, чем это. Да, глядя правде в глаза, ее имя было на тот момент не слишком распространенным, но при этом очень редким или чересчур уж необычным его тоже сложно было назвать. И это, – не говоря уж о том, что почти каждому человеку нравится его собственное имя, и Олеся тут вовсе не была исключением из правил. И она еще никогда не имела оснований жалеть о том, что ее назвали именно так, а не как-то там иначе. Напротив, в принципе, она всегда была очень благодарна своим родителям за то, что хотя бы в этом вопросе они ей по-настоящему угодили.

Но, опять же, – речь сейчас идет даже и не об этом. Весь черный юмор ситуации заключался в том, что весь этот бред произносил человек с весьма и весьма неоднозначным именем Георг. Причем, в самом этом имени тоже нет ровным счетом ничего плохого, и Олеся даже полюбила его, – когда полюбила человека, который его носил. Но при этом невозможно отрицать сам тот факт, что это имя очень сложное, и жить с ним на самом деле не так-то просто. Все мы, наверное, помним фильм “Москва слезам не верит”. Он же Гоша, он же Жора, он же Юра, он же Гога… А еще для всех, неизменно, Жорик, Гошастик, Гоня… И, поверьте, это действительно так, и Олесин муж тоже регулярно с этим сталкивался. Каждый из его знакомых старался перещеголять других и назвать его как-то по-особенному. По жизни изощрялись все, – и всем это очень нравилось и казалось весьма забавным. О чувствах человека, носящего такое имя, почему-то никто из его друзей и знакомых даже и не задумывался.

От себя Олеся еще могла добавить, что он же Гера, он же Гек, он же Гекуля, – для особо близких.

В свое время милый Гекулечка открыл ей одну страшную тайну. Оказывается, он до шестнадцати (!!!) лет не знал своего настоящего имени. Его мамуля, незабвенная Лидия Георгиевна, искренне хотела назвать сынишку в честь своего собственного папы – Георгием. Но тут вмешались высшие силы в лице ее собственного дорогого мужа, который оказался большим приколистом и зарегистрировал ребеночка Георгом.

Вообще-то, честно говоря, было даже странно, что ему это удалось, потому что дело происходило во времена Советского Союза. Сотрудники ЗАГСов обычно отказывались регистрировать детей под не совсем обычными именами.

Возможно, тут сыграло свою роль то, что у самого папы Олесиного незабвенного мужа была очень необычная для их мест фамилия – Кохане. Случилось так, что он сам был родом из Приднестровья. Именно поэтому, вероятнее всего, ему и удалось в свое время записать ребенка под таким вот не совсем обычным для их местности именем.

Олеся всегда с некоторым злорадством предполагала, что ее свекровь, незабвенная Лидия Георгиевна, была в шоке от такой выходки своего благоверного. Но почему-то менять так ничего и не стала, – даже после их развода. Просто-напросто о том, как зовут ее сынишку, не знал, – до поры, до времени, – никто. И уж, тем более, об этом не знал он сам. Даже все его школьные тетрадки были подписаны великим честным именем Георгий. И на всех детских фотографиях стояло именно оно. А их многочисленные родственники, которые, наверняка, должны были быть в курсе, молчали, как партизаны.

Вот так милый мальчик Гекуля рос и рос, под неусыпным надзором любящей и заботливой мамочки. Пока ему не стукнуло вдруг шестнадцать лет, и не пришла пора получать паспорт, – ведь в СССР, если кто еще помнит об этом, он выдавался именно в шестнадцать. И вот только тогда Гера узнал, наконец, о том, как зовут его на самом деле.

В принципе, в его случае это ничего не изменило. Ведь Гекуля, – он и в Африке Гекуля…

Так что, в данной ситуации, все это было весьма и весьма неординарно. И Олеся не стала бы уверять, что в свое время была в диком восторге, узнав довольно странное и необычное имя своего избранника. Но каким бы непривычным оно ни было, – это было его имя. Имя ее любимого человека. И Олеся всегда нормально к нему относилась.

И вдруг любимый делает ей такое вот милое заявление!.. В их случае в ответ на это можно было с чистой совестью сказать лишь одно: вот уж чья бы корова мычала, а Гекулина бы помолчала!.. В прямом и переносном смысле!..

И, если перефразировать Гекулино собственное заявление об Олеськиных родителях, то можно было бы сделать один-единственный, но довольно печальный вывод. Это насколько же сильно ему нужно было ненавидеть Олеську все эти годы, чтобы даже к ее имени так относиться!..

Ну, что ж… Ладно… Проехали… Олеся прекрасно все поняла, намотала на несуществующий ус и сделала все соответствующие выводы. И она даже прожила вместе со своим дорогим и любимым мужем еще какое-то время, – прежде, чем окончательно выгнать его. Но только вот с того самого дня любые его “ласковые прозвища”, – да будь они неладны, на самом деле!.. – стали для нее, в буквальном смысле слова, как красная тряпка для быка. И стоило ей только услышать от любящего мужа: “Кошечка, передай, пожалуйста…” – как она тут же буквально начинала вопить:

– Меня зовут Олеся!!!

Признаться честно, Олесю вообще сводил с ума сам тот факт, что человек, сказавший нечто подобное о ее имени, не сделал при этом совершенно никаких выводов для самого себя и по-прежнему продолжал мышкать и кискать. Посмотрим правде в глаза, он, походя, облил дерьмом все самое святое, что только может быть у человека, и даже ни на миг не акцентировал на этом свое внимание. И, спустя всего пару дней после того весьма памятного для самой Олеси разговора, он совершенно искренне не мог понять, что с ней такое случилось, и недоумевал, почему она вдруг стала так агрессивно настроена по отношению к нему?.. Похоже, он просто вообще даже и не запомнил эту их ссору и не придал ей особого значения.

Да что там греха таить, – как Олеся поняла уже позже, он, похоже, вообще не придавал значения ничему, что было так или иначе связано с ней. Это просто не входило в сферу его интересов. “Малышка…” – привычно тянул он и тут же недоуменно замолкал после ее оклика: “Я тебе не малышка!!! Меня зовут Олеся!!!” Гера растерянно хлопал глазами, совершенно, похоже, не понимая, что происходит вокруг. И он, бедолага, ну просто никак не в силах был запомнить то, как нужно отныне обращаться к собственной жене…

С тех незапамятных времен, что греха таить, у Олеси появился серьезный комплекс на этой почве. Она теперь просто органически не переносит никаких этих самых дурацких прозвищ. Есть имя: Олеся. Можно Леся, – если вам так уж трудно это выговорить. Но не зайка, не рыбка, не киска, не мышка и уж, тем более, не малышка!.. Оставьте, пожалуйста, весь этот зоопарк каким-нибудь другим милым крошкам!..

И вот так получилось, что теперь, спустя добрый десяток лет, Олеся узнала о том, что их Гекулечка свою новую милую тоже Малышом кличет… Ну, право, что за человек, – ведь просто ни капли оригинальности!.. Хоть бы что-то необычное придумал, не затасканное, что ли… А зовут его нынешнюю жену знаете, как?.. Вот ни за что не угадаете!.. Снежана! СНЕЖАНА!!! Красивое, в принципе, имя. Необычное. Действительно редкое и оригинальное. И сама Олеся против этого имени ничего не имела. Вот только нельзя не признать одного: в произношении оно является даже еще более сложным, чем ее собственное.

Ну, никак вот не везет бедному мужчине с Ленами, Олями и Наташами. Ему по жизни все что-то более экзотическое попадается…

И, если уж милый Гекулечка не в силах был выговорить в свое время имя Олеся, то можно только представить себе, насколько непроизносимым для него является теперь имя Снежана!.. Он и так слегка шепелявит, – а на этом имени он, бедняжка, просто язык сломает!..

А еще Олесе всегда было немного интересно думать о том, уж какие же там должны быть прямо-таки жуткие родители, наградившие – или наказавшие – свою дочурку таким вот сложным именем. Если уж ее собственные, догадавшиеся назвать ее всего лишь Олесей, были самыми, что ни на есть, дьяволами во плоти, – с точки зрения ее бывшего мужа, разумеется, – ненавидели ее еще в зародыше, и специально решили напакостить ей таким вот диким образом, то уж те мама с папой, которые придумали для своей дочурки имя Снежана, наверное, вообще должны были быть монстрами из фильма ужасов…

Вот так и придется ей, бедняжке, похоже, до старости в Малышах ходить, – в угоду любимому мужу. Интересно, она хотя бы догадывается, что к чему?..

Вряд ли…