Уйти нельзя остаться. Кризисы, выгорание, смыслы и ресурсы в кинопрофессии

Первый год, или куда я попала

Сначала казалось, что мне повезло. С менеджерского стула я тут же пересела на сценарный. Меня нанял независимый креативный продюсер. Положительные рекомендации, данные девушке без опыта, убедили его не сразу, он решил протестировать мои способности. Мне дали два дня на разработку трех сцен по мотивам синопсиса. Через восемь часов он получил десять сцен, а еще через десять минут позвонил с предложением работать над пилотом сериала для крупной кинокомпании.

Здесь были уместны все самые избитые фразеологизмы о счастье. Я летала, у меня выросли крылья, сердце мое пело, как Тото Кутуньо. Короче говоря, я была очень и очень счастлива. Настолько, что не спросила его ни о деньгах, ни о контракте, ни о чем-либо другом земном.

Есть период в работе сценариста, который называют «кофе и сигареты». Вы встречаетесь с продюсером, чтобы обсудить проект. Вы даже держитесь темы. Вспоминаете случаи из жизни, обсуждаете друзей, знакомых и родных, накидывая характеры героев, перебираете референсы. В действительности же вы только треплетесь, глушите кофе, курите одну за другой и убиваете время. И вот такого у нас не было.

Встречались мы коротко и точно, на следующий же день он получал от меня текст, давал комментарии, я вносила правки, и дело шло дальше. Работали мы эффективно, как маленький, но очень крепкий сценарный заводик. Мы хорошо друг друга понимали, почти не спорили. Сейчас я знаю, что отсутствие споров скорее к худшему. Примерно за три недели мы создали пилот, хороший жанровый пилот, как нам тогда казалось.

Пилот в кинокомпании приняли, но проект закрыли. Остаток выплат по пилоту оказался в два раза меньше, чем ожидалось. Но даже тогда мне не пришло на ум, что что-то не так. Не заплатили – и бог с ним, решила я. Жаль, «кина не будет», но тоже ничего, ведь будут другие. Другие были. Их было много, даже слишком.

Что все не так, я поняла не скоро. Предложений было много. Я все время писала какие-то заявки. Продюсер за них не платил, ведь за такое платить не принято. Платил он за новый пилот для федерального канала, но несистемно и копейки. Мы даже заключили договор. Правда, всего на три тысячи рублей, потому что «так стандартно заключаются все». Мне было невдомек, что такой договор был нужен не мне, а ему, что за три тысячи рублей я дарила права на все, что создаю. К счастью, в то время я создавала тексты не самого высокого качества, чтобы сегодня о чем-то жалеть.

Примерно через полгода я осознала, что дальше заявок проекты не идут, а те, что идут, все равно далеко не уходят.

Заложница

Помимо прочего, начался психологический гнет.

Во-первых, я совершенно не умела работать на фрилансе. Не видеть людей каждый день оказалось для меня серьезным испытанием. Иногда головная боль подсказывала, что я сижу дома уже неделю, и от нехватки кислорода у меня развилась гипоксия. Походы за продуктами меня спасали, но требовался ежедневный повод выходить на улицу. Тогда я придумала покупать не все продукты сразу, а делить список на несколько дней, ранжируя покупки по приоритету.

Во-вторых, такая экономическая политика была весьма кстати, ведь мой бюджет сократился в разы. Пришлось разлюбить пармезан из «Азбуки вкуса» и полюбить акции на сыры в «Пятерочке». Транжирить деньги, которые подкидывали мама с сестрой, было стыдно, а те, что перепадали от продюсера, расходовались в порядке строжайшей экономии. Опять же, когда-то в прежней жизни я была избалована стабильной большой зарплатой, и потому теперь мне приходилось туго. Я не жалею, что так вышло, я научилась многому. Материальный мир в каком-то смысле расширил для меня свои границы – теперь я знала, как выжить в Москве на тысячу рублей в неделю.

В-третьих, я наблюдала, как развивается карьера моих знакомых и друзей. Многие шли в гору, и это сводило меня с ума. Временами я чувствовала себя бездарной каплей в море успеха и по-настоящему жалела, что двинулась со своей неудачливой кармой в эту сферу. Позднее я пойму, что чужой успех часто кажется нам огромным, что практически каждый второй «успешный» художник сидит на антидепрессантах и остро переживает за свою творческую судьбу. Когда человек находится в изоляции, когда он недоволен собой, он становится гиперчувствительным ко всему, что приходит извне, практически все воспринимается им враждебно. Так случилось со мной.

И наконец, меня смущало поведение моего партнера. Если продюсер хотел привлечь меня к новой заявке, он не стеснялся звонить. Отвечать на мои звонки нравилось ему меньше. Он не считал нужным сообщать мне о том, что нам в очередной раз отказали. После нескольких лет в сфере культуры, где существует довольно высокая профессиональная этика, такое поведение казалось мне дикостью. Общий потребительский фон наших отношений меня ранил, тем не менее ссориться я не хотела. Он был единственной моей связью с профессией, других желающих работать со мной пока что не находилось.

Итак, за год сценарной работы список моих контактов не сильно расширился. Увы, мир кино не открывался мне легко, как я мечтала. Я только сидела дома и наблюдала за движением индустрии в фейсбукe. Разумеется, в какой-то момент я почувствовала себя заложницей ситуации.

Деться мне было некуда совершенно. Как познакомить мир кино с собой, я не знала. А о том, чтобы вернуться в офис, и речи не шло.

Однажды мы с продюсером все-таки поссорились, и это стало последней каплей. Я собралась с силами и вежливо попрощалась, сказав, что ухожу на другой проект.

Другого проекта не существовало, мою пьесу снова не выпустили на читки, востребованностью не пахло, моего имени по-прежнему никто не знал. Заваливало меня не предложениями о работе, а удушающими страхами и тотальным безразличием среды. И все это оказалось куда более невыносимым, чем я могла предположить.

Второй год и путешествие по рынку

Следующий год стал совершенно особенным испытанием. Я в прямом смысле обивала пороги. Я искала работу по скромным каналам (какие были), зато изо всех сил. Именно в тот период стало ясно, что проблемы с коммуникацией не у одного продюсера, а у всей индустрии.

Меня, предположим, знакомили с редактором канала. Допустим, им оказывалась милая женщина. Мы долго обсуждали, какие у канала есть запросы. Попутно милая женщина делилась подробностями своей семейной жизни, жаловалась на продюсеров, сочувствовала сценаристам в моем лице. Я думала: «Ну вот, наконец, тот, кто обеспечит меня работой». После я тщательно отрабатывала заявку, высылала ее на личный адрес милой женщины и не получала ответа никогда. Мне не писали ни о заявке, ни о детишках и их самочувствии. Никто не утруждал себя перезванивать, никто не старался экономить чужое время, и даже личные симпатии не играли роли, договоренности будто проваливались в бездну.

Таких знакомств теперь уже не сосчитать. Я попросту их все не вспомню. Одни тянули за собой другие. Каждый новый контакт мог оказаться поплавком, который вытащит меня на поверхность, каждый был маленькой надеждой. Но с кем бы я ни знакомилась, будь то молодые режиссеры, начинающие продюсеры или, наоборот, телевизионные мастера, штампующие ТЖД^[5] как пирожки, не срабатывало ничего.

Однако так бывало не всегда. Все эти сомнительные случаи чередовались с настоящими шансами, когда я снова ошибочно решала, что мне везет. За год их было несколько, и любой при успешном стечении обстоятельств являлся бы прорывом.

Первым моим шансом стал режиссер категории А. Его картины, снятые в нулевых, я считаю лучшими после фильмов Алексея Балабанова. На встречу к нему я попала случайно и ни на что не рассчитывала. Тем не менее ему понравились мои пьесы, и он пригласил меня работать. Я снова радовалась и ликовала, но на третьем месяце «кофе и сигарет» поняла, что мы не продвинулись ни на шаг. То ли он недостаточно мне доверял, то ли не мог разобраться, чего хочет, но мы растерялись в потоке вариантов. Несмотря на внушительные перспективы, я больше не могла топтаться на месте. Наши обсуждения перешли грань, за которой я почувствовала себя бессильной. Я просто не знала, что еще предложить полубогу. К тому же платить за мое время в его планы не входило. Я наняла агента. Агент поднял вопрос оплаты, режиссер категории А с нами больше на связь не вышел.

Второй моей надеждой оказалась сценарная комната. Одна молодая и классная кинокомпания отобрала меня в свою группу. Полгода я работала с талантливой командой. У меня наконец появился законный повод выходить из дома не в магазин, а на любимую работу. Мы перелопатили тонну материала и многому научились в процессе. И вот нам было здорово, мы выдавали хороший результат, как вдруг меня уволили. Сказали что-то вроде: «Ты нам не очень подошла» – и попрощались. Расстраивалась я сильно, но недолго. Еще через месяц кинокомпания распустила сценарные комнаты и уволила остальных. Не стану скрывать, что, хотя каждому из ребят я искренне желала процветания, от новости мне полегчало. Ведь это значило, что дело не только во мне.

Едва я успела оправиться от увольнения, как мне позвонили радостные агенты: мою заявку решил купить продюсер, выпустивший самые громкие сериалы последнего времени. Заявку нужно было только немного доработать. На встрече с ним я едва не разревелась от счастья. Прогрессивный шоураннер был убежден, что чем интересней автору писать, тем круче результат в финале. Не настоящее ли везение после моих мытарств повстречать наконец своего человека? Я получила несколько замечаний, подробно записала их и так же тщательно учла в новой версии. Однако она продюсера не убедила. Он не настаивал, но советовал попробовать еще раз, если остались силы. Я, чувствуя, что заказ ускользает, перестаралась и наворотила гор в сюжете. Третья версия разочаровала прогрессивного шоураннера сильнее второй, и он отказался от сотрудничества через своего коллегу.

Сказать, что это было больно, не сказать ничего. Просто это было уже слишком.

Я не склонна себя идеализировать, я вовсе не считала свои идеи гениальными, а заявки – произведениями искусства. Но я читала сотни чужих заявок, я включала телевизор, я ходила в кино. Эфиры и кинотеатры ведь чем-то наполнены – очень разным контентом, плохим и хорошим, крепким средним и относительно средненьким. Ведь все это чьи-то не самые гениальные идеи, чьи-то заявки, требующие доработки. Почему среди этих людей нет меня?

Три удара за один год, помимо десятка микропровалов. Столько мучений, столько сил – и никакого результата. Я – сценарист, но у меня нет заказов, я – сценарист, но по мне ничего не снимают. Я – сценарист, я до мозга костей сценарист, я даже страдаю как сценарист – по-настоящему! Но, увы, от страданий фильмография не появляется. Я слегла. Слегла буквально. Я даже не плакала, я просто лежала. Лежала, уткнувшись в единственный сериал, который меня не беспокоил, – свой потолок.

Итог двух лет

Все это я пережила не так давно, большого прорыва в моей карьере пока еще не случилось. Все же к новым ударам я готова лучше, ведь теперь знаю несколько простых вещей.

Например, что сценарные комнаты – это конвейер, и увольнение не стоит принимать на свой счет. Что на свой счет не стоит принимать и потребительскую форму коммуникации, что она для кино почти естественна. А еще – что милая женщина-редактор не отвечала потому, что, скорее всего, рвалась на куски. Ведь у нее десяток утвержденных авторов, еще примерно сотня вероятных и миллионы новичков – именно так они работают. И всех, всех, всех она одна должна читать, а это непросто. Еще – что «кофе и сигареты» нельзя затягивать на месяцы. Что, если заказ ускользает, его надо отпустить, он просто не твой, и т. д.

Я многого не знаю и сегодня, к тому же не могу ручаться, что трудности преодолены. Все-таки мне кажется, есть ресурсы, которые повышают шансы выжить в киноиндустрии.

Третий год и точки опоры

Александр Молчанов пишет, что сценарист обязательно должен заниматься чем-то помимо написания сценариев. Быть исключительно сценаристом удается мало кому. Доход сценариста нестабилен, а объемы работ не всегда предсказуемы. Кроме того, замыкаясь в искусстве, мы теряем связь с реальностью, о которой должны писать. Я тоже убеждена, что сценаристам нужно уметь балансировать. Как между проектами, так и между видами деятельности. Конечно, тем, кому это подходит. Существуют такие авторы до кончиков ногтей (либо истинные писатели-затворники), которым не хочется вставать из-за стола. Им можно позавидовать, и я не о них.

Мой основной ресурс – чередование. Я не могу писать, как некоторые, сидя на стуле по восемь часов. Чтобы писать хорошо, мне требуется отвлекаться. Я делаю маленькие перерывы во время работы: готовлю, мою посуду, звоню кому-нибудь или смотрю треть серии «Чернобыля». Такой подход «освежает» мозги. Не только при работе над текстом, но и в принципе.

Не так давно я попробовала работать с подростками, и неожиданно мне понравилось. Преподавание – мой бесконечный ресурс. Мне нравится делиться любимым делом, видеть, как дети горят идеями и создают сюжеты, на что способен не каждый взрослый.

Менеджерские качества в творческой среде оказались ценным даром. Я решила не терять форму и развиваться дальше в этом направлении, но с пользой для основного. Отсутствие информированности в киносообществе, а в сценарном особенно – важная проблема. Если бы я с самого начала не стеснялась задавать вопросы более опытным коллегам, я могла бы сохранить много сил. Чтобы преодолеть информационный вакуум, мы с несколькими молодыми сценаристами запустили проект, направленный на развитие личной коммуникации в профессиональной среде. Вместе с тем я нашла себе занятие.

Эту книгу мы принялись создавать по той же причине. Осведомленность о чужом негативном опыте предотвращает множество профессиональных трагедий. Книга – важное дело, и я с радостью участвую в проекте.

Наверное, главный источник силы – это семья и близкие люди. Не знаю, что делала бы без друзей. Порой мое состояние бывало настолько мрачным, что и с самой собой мне говорить не хотелось. А они говорили, старались подбирать слова, вытягивать меня как-то. И выслушали от меня столько, сколько не выдержал бы ни один священник.

Кстати, о священниках. Психотерапия для сценариста, по-моему, дело естественное. Еще более естественное, чем зарядка, на мой взгляд. Мы работаем со своей психикой, мы «ходим на другую сторону». И кто-то должен возвращать нас на место. Киноиндустрия – не для слабаков. Терпеть отказы, преодолевать творческие тупики, мириться с неудачами без помощи специалиста сложно. Наличие терапевта – не гарантия творческого успеха, но почти все мы в силу бурной фантазии и безмерного эгоизма склонны искажать и преувеличивать, а с терапевтом у нас есть возможность возвращаться к объективной картине мира.

Почему я все еще здесь

Может возникнуть резонный вопрос: «Если все так плохо, почему ты не ушла, почему не занялась чем-то другим?» Я чувствую необходимость пояснить, ведь ответ не совсем очевиден.

Я и правда хотела писать с детства. Не знала, что именно и как, но хотела упорно и неуклонно. На первом курсе я поняла, что ошиблась, выбрав соцфак. Мне следовало сказать родителям правду и хотя бы попытаться поступить в литературный. Чтобы сделать это, я ждала шесть лет. В Литинституте я обнаружила, что проза – не мое и романистом я не стану. Мое дело – писать сценарии и пьесы, это то, что я почему-то могу и что почему-то делает меня счастливой. И я пошла учиться дальше. То есть мой путь к профессии не был коротким, и сворачивать с него было по меньшей мере глупо.

Еще мне жаль затраченных сил, своих синяков и царапин. Это как игра на выживание, только жизнь. Ты входишь в систему и после уже не можешь спрятаться в домике или выйти на перекур.

Когда бывает совсем тяжело, я думаю: «Ну ладно. Сейчас уйду и стану барменом. Или собаководом. Или открою хлебную лавку. Да и вообще еще не поздно продолжить в офисе». И ни одна из этих мыслей не убеждает меня, я не чувствую себя способной на что-либо из перечисленного. Парадокс в том, что хаос, временами творящийся в жизни из-за моей настоящей работы, мне больше по душе, чем тот звонок рабочего телефона.

И да, иногда мне просто страшно, что я уйду и буду жалеть всю жизнь, что не дожала. Сценарист – не только человек со статуэткой или автор культового хита. Временами сценарист – и бедолага, и безработный, и неудачник. И если ты решился быть собой и следовать за чем-то без оглядки, наверное, нельзя не принимать все стороны своей большой и многогранной мечты.

История 5

Владислав Пастернак, продюсер

Я долго не писал этот текст, потому что был в кризисе.

На повседневные задачи энергия с достаточно большим трудом находилась, а вот отрефлексировать ситуацию, находясь в ней, было то ли невозможно, то ли очень не хотелось.

Профессия продюсера вся состоит из этих кризисов. Как от них спасаться? Каждый делает это по-своему. Меня спасает кино (смотреть почему-то не надоедает), чтение нехудожественной литературы (в ней есть как минимум подобие ответов на разные вопросы), общение с дорогими мне людьми и поездки. Кроме того, энергию стоит расходовать экономно. Я когда-то хотел быть режиссером, и на ранних работах приходилось выполнять за кадром почти все творческие и административные функции. При таком количестве задач (часто – взаимоисключающих) вся накопленная за год энергия утекает за час. Поэтому все, что можно делегировать, надо делегировать. Делегирование будет, скорее всего, стоить денег. Деньги находит продюсер. Если у него их нет (у большинства продюсеров нет своих денег), он их должен найти. Найти их трудно. Пока ты преодолеваешь трудности, тебе кто-то помогает, но в основном – наоборот. Кому-то, конечно, везет, но большинство кинематографистов всю жизнь плывет против течения. В этом суть кинопроизводства – кто доплыл, тот снял.

Кроме того, нас в киношколах учат, что кинопроизводство состоит из трех этапов: препродакшн, съемочный период, постпродакшн. И почти не говорят еще о двух – о том, что до производства идет девелопмент, а после производства – прокат, и именно из них и состоит большая часть жизни продюсера. На девелопменте нет никакой ясности, а в прокате нет никаких гарантий. Поэтому самое простое в кино – это как раз кинопроизводство: творчество, логистика, понятные временные, денежные и правовые ограничения. Основную же работу продюсер делает до и после съемок в условиях полной неясности и отсутствия гарантий. То есть в условиях перманентного кризиса. При этом именно от продюсера все хотят четких гарантий и полной ясности.

В этой кажущейся бессмыслице спасает несколько мудрых мыслей, которые мне посчастливилось узнать в самом начале вхождения в профессию, даже до того:

1. Продюсер – это постоянная фрустрация. (Прочитал в 2003 году в американском Premiere.)

2. Концепция Долины смерти в венчурном бизнесе.

3. Продюсер должен подготовить идеальный проект и быть готовым к отказу в 100 % случаев. Не помню, кто это сказал, но я запомнил дословно и сам всем это говорю.

4. Диверсификация рисков: проектов должно быть больше чем один.

Фрустрация – это состояние, в котором ты пребываешь при несовпадении желаний и возможностей. У этого состояния есть, конечно, разные уровни, но, на мой взгляд, фрустрация – а это вовсе не приятная эмоция – прежде всего говорит о наличии цели. Есть цель – есть фрустрация, потому что путь к цели неизбежно связан с препятствиями, давлением со всех сторон, включая ожидания, критику и предостережения окружающих. Я – простой парень с проспекта Просвещения (спальный район на севере Петербурга) – хочу делать лучшие в мире фильмы. С момента, как я начал двигаться к этой цели где-то в подростковом возрасте, начались всякие препятствия, сомнения, ложно выбранные направления, неудачные попытки, плохо придуманные или плохо выбранные проекты, ошибки, неудачные партнерства и т. д. Перечислить все возможные препятствия невозможно. Очень хорошо, что я узнал про фрустрацию в начале пути, а не когда столкнулся с ней по-настоящему.

Долина смерти – в своем исконном бизнес-смысле это этап развития проекта между началом работы и выходом на точку окупаемости. Ты делаешь шаг в неизвестность, и пока ты не преодолел Долину смерти, ты не знаешь, в правильном ли направлении ты идешь, сколько уже прошел и сколько еще осталось. Про Долину смерти известно только одно: если ты остановился, не дойдя до результата, совершенно точно не будет ничего. Все успешные проекты, какие мы знаем, – это проекты, создателям которых хватило терпения не бросить, хотя здравый смысл или инстинкт самосохранения диктовали обратное. Колумб не открыл бы Америку, если бы повернул назад.

Про идеальный проект и отказы – это из сферы продаж, как «холодные звонки» и «торговые агенты». На рынке по умолчанию никому ничего от тебя не нужно, там уже всего достаточно. Поэтому ты стучишься в первую дверь, вторую, третью, и так почти до бесконечности, пока тебе не откроют и не купят. Если ты бросишь после десяти отказов, результат будет примерно тот же, что и в случае остановки в Долине смерти. Тут надо просто принять тот факт, что мы не знаем, сколько отказов нужно преодолеть на пути к результату. Впрочем, Долина смерти и обивание порогов не отменяют экспертизы. Надо все же смотреть на вещи трезво и понимать, когда проблема в рынке (который, возможно, еще не готов к твоему проекту или сам сталкивается с собственными проблемами), а когда – именно в твоем проекте. Иначе бы я по-прежнему носился с дилетантскими проектами, которые занимали мою голову в начале пути. Слава богу, что ни один из них не был реализован. Упорство упорством, но обратную связь надо слышать.

Ну, про диверсификацию рисков – самое простое и понятное. Не класть все яйца в одну корзину. Во многих сценарных учебниках пишут, что для того, чтобы не бояться, что проект украдут, нужно иметь много сценариев. То же можно сказать и о продюсерских проектах, и вообще о работе. Возможность неудачи с одним проектом или в одной области может быть компенсирована успехом другого проекта или где-то в смежной области. Можно и нужно в один момент времени сосредотачиваться на каком-то одном проекте, но нельзя делать только один проект.

Где-то в начале 2010 года, через пару лет после завершения учебы, мне в голову пришла идея одного очень большого и яркого фильма, в реализацию которого я в течение последующих двух лет вкладывал все больше и больше энергии, постепенно отказываясь почти от всего, что казалось несущественным и мешающим. К этому времени у меня уже три года как официально существовала компания. После кризиса 2008 года мы почти отказались от съемок музыкального видео, поскольку на тот момент из этой области исчез средний ценовой сегмент. До больших бюджетов мы дорасти не успели, а возвращаться назад к микробюджетам было неинтересно, нерентабельно, да и самолюбие не позволяло. Ставка была сделана на настоящее кино, которое с самого начала и было целью. Такие попытки, сякие, мы попытались развить штук десять проектов и один даже подавали в Минкульт (неудачно). И тут появляется идея фильма, которая, судя по всему, похожа на настоящее кино: впервые за несколько лет загораются глаза у потенциальных инвесторов, актеров. Мощь замысла становится очевидна сценарному агентству – за несколько дней меня познакомили с ведущими авторами. Позвонил, уж не знаю откуда добыв мои контакты, и предложил партнерство топ-менеджер огромного медиахолдинга. За несколько встреч на Каннском кинорынке, куда я поехал на тот момент лишь во второй раз в жизни, на основе всего одного только синопсиса появляются договоренности о копродукции с четырьмя странами. Короче, по всем признакам ясно, что наконец-то удалось угадать, какого уровня требует индустрия. И? And then some bullshit happens – такой фразой Джеймс Кэмерон оборвал сценарий «Чужих», когда не успел дописать его к дедлайну, но обязан был показать заказчикам. Инвесторы начинают кормить завтраками, а в киноиндустрии все ждут, когда помимо идеи и синопсиса появятся еще и стартовые деньги. Потому что в индустрии недостатка в идеях и синопсисах нет, а вот первые деньги – это ценно. И вот внезапно через полтора года аналогичный проект запускает другая студия. Да какой аналогичный – если не именно наш, то как минимум не без нашего влияния. На эту студию мы однажды отправили наши разработки, чтобы обсудить возможное сотрудничество и произвести кое-какие расчеты. Защитить права невозможно: кино основано на исторических событиях, кто угодно может писать и снимать что пожелает. Долгожданные инвестиционные деньги так и не приходят. Агентство переключается на обслуживание конкурента. И вот после двух лет работы, ожиданий, обещаний и планов я понимаю, что я это кино уже точно не сниму – по крайней мере, не в ближайшие 20–30 лет. А вложено в него – всё. Время, личные средства, отношения. Это спустя годы мне стало понятно, что ощущение тотального краха существовало лишь в моей голове и в головах нескольких ближайших соратников, друзей. Но мотивация сделать тот фильм была такой сильной, визуализация будущего была такой реалистичной, что внутреннее ощущение провала было ей под стать – казалось, что вся киноиндустрия по обе стороны Атлантики показывает пальцем и смеется. Я, конечно, попытался как-то побороться и даже добился разговора с конкурентом.

– А в чем проблема? Может и два таких фильма быть.

– Но вы же понимаете, что из двух одинаковых проектов, поданных в Фонд кино, просто в силу разницы наших статусов выберут ваш, а без Фонда такое кино не сделать, – честно ответил я.

– Ну, если вам этот проект так важен, – сказал конкурент, – можно посотрудничать. 300 000 долларов – и мы включим вас в список продюсеров, но никакого креатива от вас не примем.

На этом разговор по объективным причинам закончился. Заказ на клип, который тогда был у меня в работе, я доделал почти на автопилоте. Честно говоря, я вообще с трудом помню, что происходило в течение месяца или двух с момента, как мне стало окончательно ясно, что фильма не будет. Зато помню, как мысли о том, чтобы все свернуть, уехать, начать с нуля и все такое, закончились, – глубокой ночью я сидел на анонимном форуме «Двач» и монотонно нажимал F5.

И придумал «Совершенство Адама». Туда, помимо прочего, отчасти вошли и собственные впечатления от этого кризиса, который закончился с появлением нового проекта. «Совершенство Адама» столкнулось, кстати, с кучей своих собственных препятствий, это один из моих любимых проектов, но работа над ним идет уже семь лет. В конце текста я скажу, как я к этим препятствиям отношусь.

Свои первые полнометражные фильмы я выпустил только в 2017 году – через 10 лет после регистрации компании и через 20 лет после того, как окончательно понял, что буду снимать кино. Так вот, оказалось, что с премьерой проблемы фильма вовсе не заканчиваются, а иногда даже только начинаются. В кино финишная ленточка может отодвинуться в любую секунду на любое расстояние даже тогда, когда ты уже ее пересек, – это не чья-то мысль, а мой личный опыт.

На данный момент я не только продюсер, но и прокатчик. В работе прокатчика есть куча своих сложностей, свои уроки и кризисы. Как-то в беседе с режиссером и продюсером фильма, который предстояло выпустить, мы обсуждали его непростые перспективы на российском рынке, и общий смысл был такой: уровень риска в киноиндустрии – запредельный. Шанс потерять все время и все деньги как для продюсера, так и для прокатчика огромен, он асимптотически приближается к 100 %. Имеет смысл браться только за то, что точно стоит этих потерь. Ради чего и в кризис не жаль попасть.

И это мы еще не трогаем короткий метр: в стране их делают около 3000 в год, а в поле зрения публики попадают только сливки пары фестивалей, фильмов пять в самом лучшем случае. При этом режиссер успешной работы, актер, кто-то еще из группы может получить предложение от крупнейших игроков, а продюсер – нет, и денег он не заработает. Один такой крупный игрок как-то просто спросил меня, зачем я вообще сделал столько короткометражек (на данную минуту – 71). Не знаю! Потому что хотел, например.

Поэтому на 13-м году жизни кинокомпании HHG мы, разумеется, производим разные расчеты и вполне понимаем диапазон риска того или иного фильма. Это все-таки бизнес, хоть и в области искусства. Но единственный подлинный критерий, на основе которого я берусь за тот или иной проект как продюсер или как прокатчик, – собственное желание. Зрителям нужен гарантированно только Marvel, и то это не навсегда, а вот все остальное предсказать крайне трудно. Для зрителя цена билета – 285 рублей (средняя цена по РФ) и пара часов, не считая времени на дорогу. Для продюсера или прокатчика – миллионы и годы. Так что я просто прикидываю – вот будущий фильм, а вот кризис, в который он меня ввергнет почти неизбежно. Точно ли я готов за возможность снять этот фильм попасть в ад, от которого не убежишь? Если да, то можно браться. При этом готовый фильм может не иметь вообще никакого успеха. Есть ли смысл все равно его сделать? Или он все же не тянет даже на 285 рублей и два часа?

Я не отношусь к кино как к работе. Работа никаких кризисов не стоит. Просто единственный способ в итоге смотреть то кино, которое я хочу, – это продюсировать и прокатывать его самому. А кинобизнес – это метод.