Поиск

Свет луча, из духовного центра (духовного сердца), отражался и достигал других людей, связанных с человеком, а от них – далее к другим. Причём, как и в случае со сферами, луч преображался, дополняясь уникальным узором каждого нового человека. Корабль сверху, на основе данных компаса, испускал лучевые выбросы и в месте, где он соприкасался с серой-мутью, создавалось свободное пространство, где словно драгоценные камни тут же подсвечивались люди и другие существа, пребывающие под гнётом «мути». Исполнившись энергии, что нёс в себе луч, подобно освежающему душу, от них вертикально вверх отделялся импульс и уносился стремительно в направлении к Высшей форме этого человека или существа, для налаживания связи с «Домом» или любым другим местом, которое было ближе всего для человека или существа в данный момент. И, независимо от того, сколько человек находился в так называемых «неадекватах», в большинстве случаев происходила плавная и стремительная (как бы парадоксально это ни звучало) смена внутреннего состояния, причём человек не испытывал при этом шок– его истинная суть вступала в свои права тут же, словно подготовленный спортсмен, ожидающий подходящего момента и окошка, чтобы максимально ярко вспыхнуть и раскрыть свой потенциал, утвердившись в своих правах и телах. Венцом происходящего было возвращение человека, как многоплановое существо на «собственную орбиту», где ясность, как «незыблимая истина» открывала порталы к потерянным, забытым или невостребованным граням и пространствам человека– независимо ни от кого и ни от чего.

 ***

 Пост-фактум вырезка:

– Не могу дотянуться, закрыли! Много черни!Гаа-а-а-аа-а-а-а-юм! – Пер сбивчиво кричал, даже не переходя на эмпато-телепатический тип общения. Было удивительно, что он эмоционировал– такое в их среде случалось редко и практически сразу рождало нестабильные колебания в информационных, энергетических и прочих полях взаимодействия и восприятия.

– Сейчас, я соориентирую нас относительно его позиции в пространстве, только удержи связь на какое-то время. – Цен, чувствуя эмоции и переживания Пера как свои собственные (что, опять-таки, бывало очень нечасто), непроизвольно занял позицию эмоциональной отстранённости, чтобы не подогревать и без того накаляющуюся обстановку. Он снова «врос» в днище корабля, отчего походил на исполина или двуствольное дерево, где стволы были – его ноги. Руки, раставленные в стороны на уровне плеч, удерживали на расстоянии две сферы, которыми он манипулировал, управляя кораблём. Цен искал нужный слой пространства, который будет максимально совпадать с тем пространством, в котором находился сейчас землянин. Наведённый Пером луч, пробитый сквозь «чернь», то касался, то терял землянина. Наконец, он установил постоянную связь. Не теряя времени и не мешкая, он синхронизировал частоту, на которой они сейчас находились, и задал курс корабля на неотступное следование за землянином, словно «персональная опека» в футболе.

– Долго мы здесь не протянем! – снова нарочито драматично и копируя «земные» шаблоны с афоризмами, изрёк Пер. Всё его тело взмокло от пота, а на лице застыла маска вымученного безсилия и застывшего страха. Конечно, это было лишь часть его преувеличенной сценической роли, в которую он не без основания сейчас играл, ведь тот слой и даже слои, через которые они проходили, были далеки от гармонии и благодати. – Я на такое не подписывался! Сворачиваемся, шеф!

– Никто, пожалуй, не подписывался. Сейчас попробую его и нас вытянуть из этого болота. Не без вашей помощи, конечно. Активируй луч «Вознесение». И настрой ответвления, захватим кого получится – Цен, помимо корректировки курса и сонастройки с землянином, искал наиболее подходящее поле-слой реальности, на который можно перенести (а точнее – мягко увести) землянина и тех, кого они смогут отыскать. Две сферы, которыми он управлял кораблём, слились в одну и автономно фиксировали корабль относительно землянина. Сам же Цен развернул многослойную интерактивную карту, на которой условно одна и та же местность обладала различной степенью «светимости», вариантов развития событий, путеводных линий и развития сценарных сюжетов, а также разную проточность энергий внутри пространства. Компас, появившийся вместе с картой, включился в процесс: прошивая все существующие слои, он находил того или иного заблудшего персонажа и оставлял на нём метку-индикатор, благодаря которой Пер получал возможность видеть их и проводить луч «по наводке», что существенно облегчало его работу– поиск исключительно лучом походил на блуждание пятна фонарика в полнейшей темноте, хоть и мега-яркого и супер-широкого. «Пятно-индикатор» для проведения луча по наводке или «вибрационная метка» позволяла притянуть луч, независимо от расстояния, состояния и прочих факторов, которые могли препятствовать поиску и синхронизации. Вибрационный метка сама притягивала луч, манила, словно мёд – мишку. А дальше отмеченные ею счастливые обладатели извлекались на самый подходящий для них слой, где были заготовлены наилучшие сценарные развёртки и событий ряды.

Пер, не выходя из образа «перегруженного персонажа», направил основной луч к землянину. Луч разветвлялся, подобно волокнам, и соединялся с другими потерянными частями единого Духа. Каждая нить цепляла одну из светящихся частиц и наматывала на себя, пеленая, словно найденное вновь дитя. И, спустя какое-то время, они выскочили, захватив все светоносные элементы, которые удалось отыскать.

 ***

Цен, чувствуя необходимость в новых инструментах, воссоздал модель лифта и ступенек, спирально вьющихся вверх. В зазор между ступенями он поместил лифт, прикрепил трос к высшей точке и получилось так, что лифт мог перемещаться вверх и вниз по любым этажам, а в данном случае– слоям пространства. Эту модель он прикреплял к каждому из найденных компасом, самим Ценом или Пером потеряшек. Теперь у них – потеряшек – появлялась способность путешествовать по любым плотностям, надолго не задерживаясь ни в одной из них, если не было на то необходимости. При застревании или так называемом "залипании" где-нибудь на одном из слоев, лифт активировался автоматически и вылавливал того, за кем он был закреплён, из состояния застревания. Он – лифт – собирал в себя все части застрявшего, а дальше переносил на тот слой, где на текущий момент ему будет максимально комфортно и где разрозненное вновь станет целым.

– Как насчёт кофейка? – Пер, сдерживал рвущиеся наружу брызги восторга, непонятно откуда взявшегося, как только его посетила идея выпить кофий. Из пола перед ним начала вырастать каталка с небольшим количеством посуды, самоваром и различными напитками. Формирующаяся передвижная тележка постепенно обрела форму и плотность, равную плотности корабля. Пер, имитируя в повадках стюардессу, взял стеклянный сосуд с водой, из которого шел пар, и стал лить, казалось бы, прямо на столик на колесиках. Но в месте, куда он лил воду, тут же стала появляться чашечка – словно наперегонки, формирующиеся края чашки лишь на немного обгоняли повышающийся уровень воды, обрамляя влагу со всех сторон.

Цен смотрел на все, и в нем помимо воли возникали чувство желания обладать напитком, именуемым "кофе", чувство голода и чувство сладострастия. Эти, такие несвойственные для их тел, плотности и уровня сознания чувства, мягко говоря, удивили Цена и немного сбили с толку, что также было большой редкостью. Пер заговорщически улыбался и в нем явно зрели нотки детского озорства, вкупе с почти маниакальной тягой к желанию удивлять.

Цен изобразил на лице немой вопрос, который без всяких слов считывался, как: "А что, собственно, происходит?" ПЕР ещё шире улыбнулся – его ближайшее пространство бурлило и искрились от захватившего его озорства и веселья. Цен заметил, как корабль стал впитывать коктейль из охватившего Пера состояния, и невольно стал трансформироваться, ещё не совсем определившись с тем, какую форму принять.

– Люд-ди милстивые-е-е, – пространство будто заполнилось водой, расслабляющей и растягивающей и развенчивающей серьезную концентрацию или концентрированную серьезность. Пер протянул Цену чашку с жидкостью, которая преобразовалась в черно-коричневую субстанцию, с пенкой, плавающей на поверхности. Но последний не спешил брать её и всеми своими силами тянул время в и так уже растянутом пространстве. На его лице читалась мольба и вопрошание. Но Пер был неумолим и, игнорируя любые телесные, ментальные и телепатические знаки своего камрадовца, настойчиво протягивал ему чашечку.

– Это я приготовил! – с ребяческим восторгом и гордостью за самого себя, воскликнул Пер. Но что-то ещё сквозило в том, как он преподносил это – вселяющее уверенность в то, что это нечто грандиозное и не совсем то, чем кажется. Цен, доверившись, принял чашу и небольшими глотками стал пить. Странно, хоть он и не мог испытывать вкуса так, как это испытывает человек, он ощутил по контурам своего тела энергетические всплески, которые волнами гуляли по его оболочке. Он сделал ещё несколько глотков и словно вышел из "состояния расплывчатости" и частичного анабиоза.

– Секрет моего напитка в его уникальном почерке и тех необратимых изменениях, которые происходят после принятия… – голос Пера вещал, но Цен погрузился на какую-то собственную глубину, откуда восприятие вещей, происходящих снаружи, казалось отдаленным, глухим и неважным. – … А его послевкусие и эффект, наступающий постфактум, гарантирует вашей уставшей душе толику невероятного экстатического преображения… – как отдаленное радио, Цен ловил разглагольствования Пера, а сам будто укутался в "балахон невосприимчивости". Казалось, он очутился в самой глубокой точке океана. Страх выходил из закукленного состояния, в котором был забыт когда-то в недрах его существа, и стремительно разворачивался , покидая свою прежнюю обитель. Теперь он не только чувствовал, но и видел место, в которое он попал. "АТЛАНТИДА", мелькнула заметная мысль. Что ж, весьма возможно. Освоившись в своем новом качестве, он попробовал переместиться, хотя ещё не совсем понимал– какой частью он здесь, а кокой там – на станции "Лебедь" (ещё одно всплывшее воспоминание). Темные воды неизвестной глубины приятно обволакивали границы его тела. Он не испытывал давления, а наоборот – стремительно расширялся, разворачивая сжатые и подобранные оболочки своих тел, словно в матрёшке содержащиеся в друг друге. Он пошевелил конечностями и они довольно легко, словно он был морским обитателем, раздвигали водную гладь.

Из темной пучины медленно что-то поднималось, сверкая и мерцая. Это оказался трезубец, видимо, символ власти над водной стихией. Поравнявшись с Ценом, он остановился, медленно вращаясь вокруг своей оси и заливая золотом ближайшее пространство. Цен протянул руку и посох с тремя зубцами двинулся навстречу и, когда ладонь коснулась его поверхности, трезубец изошелся золотыми с желтым искрами. Искры, собранные в звенья или же по-отдельности, стали распространяться во всех направлениях. Вода от некоторых искр вскипала и бурлила, от некоторых превращалась в кристаллы льда.

Ещё не совсем понимая что делать с этим, Цен проводил посохом во всех направлениях и сверху, прорезая толщу водного массива, атмосферу земли и космические просторы посыпались синие молнии, ударяясь об горящий ярким золотым огнем трезубец и соскальзывая дальше– к ядру планеты.

В этой феерии или, иначе, энергетическом танце вода стала закручиваться, рождая водоворот, который расширялся по мере того, как набирал скорость. Цен, подхваченный потоком, скользил вокруг невидимой оси, которая должна была быть центром этого водного танца.

Коснувшись выступающим средним зубцом закручивающей его волны, Цен создал ледяную колею, которая спиральным ободом уходила вверх. Он ловко выпрыгнул из потока и встал ногами на ледяную дорожку, которая загодя формировалась по мере того, как он скользил по ней вверх по спиральному кругу. Так он и увивался, пока не оказался на поверхности, после чего прыгнул обратно в крутящуюся пучину, пенящуюся и беснующуюся. Достигнув дна, он поднял руку, сжимающую трезубец и стремительно взлетел вверх, словно снизу его активно выталкивали, а сверху тянули. ОН летел, выйдя из водной пучины, летел до того, пока не покинул земную атмосферу и не вышел в космос, где и там продолжил свой полет. Летел, пока не достиг Олимпа– обители Богов. Великие обступили его со всех сторон, поражая величиной и светимостью своих тел. Преисполнившись благости, величия и чистоты этого места, Цен, поблагодарив их за все и выразив своё почтение, подал сигнал к возвращению на корабль – компас возник в его руке, вырос и трансформировался в портал. Цен шагнул и благополучно покинул обитель олимпийцев.

– Ты чем меня, твою же мать, опоил?! – воскликнул Цен, попутно извиняясь перед всеми матерями, которых только можно было вообразить.

– Це кофий-мофий, по рецепту моей бабули! Понравилось? – игнорируя искреннее возмущение Цена, продолжил свою восторженную браваду Пер.

– Сколько меня не было? – в свою очередь проигнорировал его Цен.

– Да буквально…– здесь пошла негласная пантомима, главной частью которой выступали руки: пальцы, особенно их кончики, изображали очень ма-а-а-а-аленькую частичку – песчинку, – невидимую глазом и вообще очень труднодоступную для восприятия.

– Понятно.

"И правил больше нет, режимов гнет

От этих пор не прекратит свобод.

И где нельзя себя нести самим собой –

Из этих мест иди: далеко, навек, долой."

Они переглянулись и стало очевидно без слов, что это последствия погружения выцедили небольшую крамольную истину, висевшую неоформленной в слова до этого момента.

Цен лег на пол и растянулся. Потолок моделировал интерактивный пейзаж с меняющейся объемной моделью миров, на которых они побывали за время их путешествий. Каждый из таких миров отслаивался и стекал в Цена, а на месте него появлялся другой– со своими законами, обитателями, пейзажами и «настроениями». Цен впитывал их, подобно губке, наполняясь дарами этих пространств и вспоминая самые лучшие моменты и состояния, в которых тогда находился. Все эти моменты и состояния составляли внутри него огромный букет, который источал аромат объединённых воедино самородков опыта.

Время шло и шло, хотя какая разница – при желании можно было нырнуть во вневременную капсулу и сколь угодно долго заниматься тем, чем необходимо, а на выходе вернуться ровно в том момент, из которого ушёл. Это была та роскошь, которой нужно было пользоваться осторожно: с одной стороны, это давало огромное преимущество в освоении любых навыков или прорастании в любом направлении, в котором только можно вообразить, а с другой стороны, могло напрочь лишить чувства времени, момента «здесь и сейчас» и породить ещё кучу разных недугов. Да, они не «заболевали», как земные обитатели, но сбои, недуги и ошибки случались. За этим, в принципе, часто и шли на Землю– исцелиться от «космической» хандры, потери чувства времени, потери чувства реальности, потери идентичности, растворении себя во всём, что есть…

Цен словил себя на том, что уже какое-то время стал больше ощущать себя человеком. Ментальный фон, эмоции, человеческие термины и понятия, которые использовались без иронии, а как часть речевого обихода. Это, с одной стороны, пугало, а с другой– возвращало какой-то огонь, присущий исключительно земной ипостаси его многомерного бытия. И сейчас эта ипостась вновь выходила на передний план внутреннего ядра его существа. Словно это внутреннее ядро, разбитое на множество сегментов, повернулось сейчас «человеческой» гранью и её подсветил луч, что выводит в поле внимания те или иные качества и составляющие части его внутреннего мира.

Не провалиться бы в сентиментальность только, иначе опять потянет в романтическое турне по Гайе. А это любовь навсегда. И попробуй потом вернуться. Он решил не использовать капсулу, а побыть в своём «флоу» вместе с кораблём, Пером и Сферой-координатором в одной временной плоскости.

Из этого состояния его выдернул Пер, который незаметно, как ниндзя, подкрался к нему со стороны макушки и склонил голову над его головой. Получилось так, что их головы были перевёрнуты относительно друг друга, а глаза находились на одном уровне.

– Ну чит-то вы туть лежите? – дурачась и искажая голос, произнёс Пер. – И чит-то это за ковёр, разре-ш-ш-шить-е узнать?

Цен только сейчас заметил, что лежит на красном расписном ковре.

– Э-э-э, сам сшил… – Цен не заметил, как с потоком его мыслей о времени и земном, под ним материализовался ковёр – очень старинный и невероятно уютный. И словно следуя за желаниями своего создателя, ковёр медленно поднялся в воздух и также медленно стал облетать внутреннюю часть корабля, словно проводя экскурсию для Цена.

А Пер, тем временем, занялся «лучеводством» – несколько недавно выращенных кораблём полусферических (вторая полусфера каждой сферы была внутри корабля) отростков по всему остову судна генерировали внутри себе тысячи тончайших лучиков, что собирались ровно в центре сферы и образовывали плотный гипер-луч, который устремлялся к Земле – к их связному землянину и другим потерявшимся, ещё не найденным или забытым человечкам и человекам. В обновлённой версии синтезированных лучей было интегрировано, так называемое «экстренное восстановление памяти» – принявшему луч, давался импульс на быстрое пробуждение, как бы «реанимирование души», наподобие шокового электрического разряда медицинскими приборами. В самый короткий срок память вспыхивала и прорастала, подобно древу или нейронным путям, во всех направлениях человека, как многопланового и многомерного существа. Он вспоминал, прежде всего: кто он, откуда он, какая у него основная задача (если есть таковая) и на некоторое время чувствовал всем собой свою истинную природу. Далее это состояние сходило на нет, давая человеку выбор и даже выборы: идти, оставаться, оставаться и развиваться, идти и развиваться, пробуждаться, засыпать обратно и ещё целый спектр подобных вариантов. Прелесть была в том, что каждый решал за себя, причём решал, руководствуясь «полноценным собой», активированным в результате экстренного пробуждения памяти. А «полноценным собой» означало, что он получал доступ ко всему своему Духу, где уже без колебаний можно было решить что делать, куда идти и как видеть.

Полусферы облепили корабль со всех возможных сторон, словно какая-то оборонительная система на корпусе боевого космического эсминца. Из каждой устремлялся на Землю луч, из которого по мере продвижения к Гайе вырастали подобные лучи, словно отслаиваясь и направляясь в разные стороны то хаотичным образом, то в скоординированном порядке. Первым делом они опознавали уже помеченных вибрационной меткой счастливчиков и запускали «экстренное пробуждение памяти», а дальше рыскали как ищейки по Земле, прошивая собой любой слой, период и каждый атом. Найдя очередного потерянца, луч загружал в него необходимые вышеописанные данные и дальше «улетал» на следующий «поиск».

– Цен, смотри чаво изготовил, пока ты расслаблялся на ковре!– снова восторженно затараторил Пер. Но Цен медленно облетал космический шаттл на своём красном ковре, будто впервые изучая все его улочки, закутки и любые произвольные места, что он находил достойными внимания. – Ну, понятно! Говорил же, что надо запретить тут эту «вспоминательную лужу» – так он в сердцах нарёк интерактивный интерфейс, что транслировал Цену миры и пространства, где он побывал. Видимо, Земля, которая занимала особое место в его сердце, снова манила его в свои объятия.

– И вот, один я снова, на судне, летящем в никуда… Никто не скажет слова, Не мелькнёт во тьме звезда… – было начал Пер постановочный драматизм, но быстро осёкся, помятуя что бывает, если увлечься игрой в драму. Вместо этого он создал водный шарик у себя в руке и запустил в Цена. Шарик угодил прямо в затылок и растёкся по нему, распространяясь на плечи и дальше на всё тело, пока не укутал Цена с ног до головы водным коконом.

Лучи очень успешно обнаруживали потеряшек и перед Пером то и дело вспыхивала слегка просвечивающаяся картина – очередной человек (или какая-то часть его) в капсуле устремляется на огромной скорости наверх – к своему дому, к своей звёздной системе или к самому родному месту. Каждая вспыхивающая «картинка» – или голограмма – сопровождалась выбросом «ощущения дома» – законсервированная тоска высвобождалась, а за ней бутоном раскрывалась радость и щенячий восторг.

Мастерски распределяя внимание между полусферами, Пер ловил отклик от того или иного луча, максимально курируя процесс своим вниманием– слишком глубоким было сейчас погружение и очень велико становилось искажение, если процесс пускался на самотёк. Собрав всю доступную ему сейчас волю и прошив её кристаллическим веретеном, Пер максимально увеличил своё присутствие в текущем моменте, даже, что было практически невероятно, перестал звучать в шутовском режиме– часть его существа фоново всегда пребывала в таком состоянии– шутовской иронии, – что давало определённые преимущества в виде лёгкости, необременённости, отпусканию и прочих вкусных плюшек и пончиков. Но в этот раз, неведомо какие силы его к этому склонили или побудили, он осознал, что все доступные поля охвата его существа должны слиться в единой потоковой волне, что понесёт (или даже вознесёт) всё, вся и всех к тому, к чему неустанно взывает ядро каждой отдельной частички сознания в этой квантовой рапсодии.

Пер чувствовал, как в него втягивается огромные энергетические пласты и энергия наполняла его, неизвестно как распределяясь внутри. Он был подобен атомной станции, гигантским источником невообразимого количества вселенских мощей и неустанно эманировал вовне преображённые внутри эти энергии, только синтезированные под реалии тех мест, в которые он их распространяет. Это было великолепно. Это было восхитительно. Это было нечто. Это было просто и сложно одновременно. В этом хотелось находиться и хотелось от этого бежать. Наполненность через края, которая изливалась вовне и рождала ещё бОльшую и более качественную наполненность.

Пер совладал с этой волной и позволил нести себя, хотя понятие «себя» уже перестало для него что-либо значить. Основным было осознание, что все будет так, как должно быть и никак иначе.

Откуда-то из глубины его выдернул вибрационный код Цена, который пробился через вневременные потоки, что несли Пера через пространства. Этот код, как маяк среди сонма смешавшихся миров, времён и иллюзий, наложенных в беспорядке друг на друга, настойчиво приклеился к ядру существа Пера, которое осознавало сейчас многообразие своих форм и свою же бесформенность. Маяк-код мягко, но настойчиво извлекал то, что было Пером, из воронок, что норовили затянуть его в свои магнитические и манящие воронки. Пер, как бы ему сейчас ни хотелось поддаться влиянию этого конгломерата разрозненных и разбросанных в неизвестно где обрывков воспоминаний, прожитых и проживаемых моментов его и не его жизни, накопленной коллективной памяти, какой-то своей частью потянулся к за маяком-кодом. Маяк стал возвращать его и все его потерянные части из всех мест, где он успел «вспыхнуть собой». Сейчас это был не просто маяк, а маяк-пылесос, только затягивал он не пыль, а изумруд и свето-частицы Пера. И не только Пера, а его, как Всеобъединяющий Дух существа.

Пер ощущал, как где-то на задворках этого пространства беззвестности, иллюзий и до боли знакомых вещей его мягко вытягивает обратно– откуда он сюда «нырнул». Интуитивно он закутался сам в себя и максимально прижался к ядру своего существа, которое искрилось белыми искрами, а само приняло вид оранжевого тёплого и расплавленного шара. Синие лучи, словно бархатные нити прошивали ядро, а белые искры, словно мухи на ленту обступали в хаотичном порядке эти лучи.

Звёздное покрывало мягко укутало Пера, как только он центрировался в своём ядре. Сейчас он уже более эмпативно ощущал присутствие Цена и всё более возвращался в свою гуманоидную форму. Чувство всеобъятности не покинуло его, но теперь он мог ощущать себя, как ЕДИНИЦУ и себя, как НЕОБЪЯТНОСТЬ. Постепенно он вновь обрёл свою более плотную оболочку (или создал новую?). Цен стоял над ним, а из его ладоней струился голубо-синий свет, который преимущественно концентрировался в голове Пера, а от неё расходился на всё остальное тело. Посмотрев глазами своего камрада, Пер лицезрел, как его тело собирало в себя разрозненные слои его существа. Они, словно намагниченные нестабильные и сбоящие энергетические и голографические контуры неохотно возвращались в стабильное спокойное состояние, приходя в гармонию с друг дружкой и сливаясь воедино– в одно тело, в один ДУХ, в одну душу.