Прагу нужно уничтожить

***

Под огромными, сложенными из песчаника, сводами стариной синагоги висела непроглядная тьма. Притаившись за одной из колонн, я пыталась уловить хоть глоток свежего воздуха. Было невыносимо душно, по центру, вокруг высокого каменного постамента, стояли четыре больших кованых канделябра. Жар от их свечей, казалось, распространялся в каждый угол помещения, при этом, света они давали крайне мало. Внезапно, скрипнула скрывавшаяся прежде во мраке боковая дверь и из нее вышел пожилой мужчина. Приподняв широкополую черную шляпу, он поправил выбивающиеся из под неё вьющиеся седые волосы и тут же водрузил её обратно на свою голову. Под мышкой он держал какую-то увесистую и потрёпанную книгу. Пройдя к центру синагоги, старец раскрыл, держа на весу, свой фолиант, и, немного его полистав, положил на край постамента. На нём лежало что-то ещё, большое и вытянутое, но что именно, мне было издалека не очень понятно. Внезапно, тишину полумрака прорезал громкий шёпот, разносящийся эхом под осыпающиеся готические своды здания. Старик читал на каком-то языке, что-то вроде идиша, водя тонким пальцем с острым ногтем по старинной книге. Казалось, от этого звука тьма начала становиться гуще, еще немного, и её можно было не только видеть, но и трогать рукой. Вдыхаемый воздух становился раскалённым. И тут, нечто, лежащее на постаменте, вдруг, дёрнулось и протянуло свою странно изогнутую руку к одеянию раввина и, словно пытаясь ухватиться за складки грубой черной материи, провела по ней кончиками непропорциональных, грубых пальцев, оставляя на ткани грязно-бурые, словно от мокрой глины, следы. В ужасе, я отшатнулась назад и в этот момент, увидела как старец обернулся на производимый мною шум. Он смотрел прямо в мои глаза. Я начала задыхаться, в панике вцепившись в край потемневшей деревянной скамьи. Мгла начала опускаться ниже, поглощая меня.

Судорожно вздохнув, я открыла глаза. Часы, стоящие на полке, показывали три ноль одну. Завернувшись в одеяло, рядом мирно спал муж. Я повернулась, чтобы лечь на спину и ощутила, что наволочка, моя футболка, волосы – всё абсолютно мокрое. Меня бил самый настоящий озноб, в ушах стоял звон и кружилась голова. Снова становилось невыносимо душно. Собравшись с силами, я толкнула спящего мужа в бок. Он пробормотал что-то неразборчивое и еще больше завернулся в свой кокон. Кое-как встав, не включая свет, я начала вытряхивать на стол маленькую дорожную аптечку. Комната вращалась вокруг меня всё быстрее. Найдя спасительную таблетку парацетамола, я запила её чем-то из первого попавшегося под руку стакана и рухнула обратно в мокрые, ледяные простыни. Проснувшись через несколько часов, я увидела пробивающиеся сквозь плотные серые шторы лучи полуденного осеннего солнца и ощутила себя абсолютно обессиленной.

День четвёртый

«Пишу тебе из Праги (пригласили во французский лицей), где пробуду до воскресенья, то есть до завтра. Приезжать в этот город без возлюбленного я тебе категорически запрещаю. Если у тебя его пока нет, подожди пока он появится, и приезжай вместе с ним, иначе испортишь себе всю поездку»

Ж.-К. Мурлева, А.-Л. Бонду «А еще я танцую»

Ближе к ночи мне стало получше и мы решили сходить на Влтаву, покормить лебедей, а заодно и прогуляться. Надев свою самую тёплую кофту и зимний пуховик вместо пальто, я вышла в закрытый маленький двор внутри нашего дома и присела на лавку ждать, когда мой муж наконец решит, в чём он пойдёт очаровывать пернатых на реку. Ночной воздух был морозным, даже как будто немного хрустящим. Я откинулась на спинку лавочки и запрокинула голову: сквозь черные ветки деревьев виднелись горящие точечки звёзд. В голове было абсолютно пусто и от того, невообразимо хорошо.

«Тут так здорово…» – сказала я выходящему из двери мужу. Он улыбнулся, и протянул руку, помогая мне встать. Выходя из дворика, мы здорово хлопнули створкой кованных ворот, наверняка перебудив пол нашего дома и хихикая, удалились по каменной узкой улочке в направлении моста.

Дальше история становилась совершенно престранной: был мост и был остров прямо посередине реки. На острове был парк, с моста был лифт на остров. Настоящий металлический отисовский² лифт! Со створками дверей, открывающимися прямо на песчаную дорожку острова. По логике вещей, после такого необычного перемещения с каменного моста, внизу вас должен был встретить не меньше, чем белый кролик с часами и пригласить вас непременно следовать за ним. Но, к сожалению, парк встретил нас лишь шумом листвы и лёгким плеском воды у берегов. Мы были совершенно одни. Погода была практически безветренная и, пройдя несколько метров вперёд, мы сели на лавочку лицом к реке. Муж зашуршал чем-то съестным в своём рюкзаке и вскоре выудил из него пакет с хлебом, чипсы и небольшую бутылку лимонной Бехеровки. Презрительно фыркнув, я покачала головой – никогда в жизни не смогу понять как можно пить чистый крепкий алкоголь. Он отвратительно воняет спиртом и на вкус весь примерно одинаковый. «Просто попробуй!» – протянул мне обратно бутылку муж. – «Ну я же не буду тебе какую-то ерунду предлагать, ну!» Я открутила синюю металлическую крышечку и подозрительно принюхалась – пахло чем-то лимонным и сладким. Осторожно сделала маленький глоток. На удивление, вкус у этой ликёрной настойки был совершенно не спиртовой и не приторный, скорее даже, в нём ощущалось что-то свежее, тягучее и травяное. Держа замёрзшими пальцами неприятно холодную бутылку, вдруг, я заметила, что буквально в паре метров от нас, у кромки воды, на камне сидит какое-то маленькое лохматое существо и глядит на нас. Вытаращив глаза, я начала дёргать мужа за рукав. «Смотри, смотри-и-и!» – я громко зашептала – «там кто-то есть! Кто-то сидит!» И, разумеется, тут же залезла с ногами на лавку. Конечно же, мой любознательный и бесстрашный муж не придумал ничего лучше, чем оторвать кусочек хлеба и кинуть его в сторону непонятного речного чудовища, тем самым приманивая его поближе к нам. Чудовище, в свою очередь, было весьма неглупым и тут же вылезло из воды на берег, принимая наше приглашение. Размером с кошку, оно было странно растрёпанное, мокрое и весьма неуклюжее. Поначалу мы решили, что это бобёр, но хвост у него был маленький и длинный, совсем не как у бобра. В какой-то момент я успокоилась и поняла, что маленькое чудовище совсем не злое и скорее всего, не откусит мне ногу или например, руку и стала тоже кидать ему кусочки хлеба, которое оно поглощало с завидным аппетитом.

Но если бы всё было так просто! Спустя пару минут из воды начало вылезать, кажется, все огромное псевдобобриное семейство. Они угрожающе начали окружать лавочку, а один из них даже попытался угоститься краешком белоснежного кроссовка моего мужа. Увидев, как вслед за водяными чудиками на крошки хлеба подплыли еще и трое уток я поняла – пора тикать и выразила свое прощальное «адьос», запульнув в этот маленький зоопарк оставшуюся полбуханки хлеба. Тактический приём сработал безупречно и, спешно покидав остатки чипсов и Бехеровку в рюкзак, мы ретировались в направлении лифта. Всю дорогу я смеялась и называла мужа «новым дроздовым». Кстати, лебедей на реке не было вообще.

Возвращаться домой после такого весёлого начала прогулки казалось ужасно занудным и мы двинулись вглубь старинных улочек, по направлению к площади Малостранска. Порой, расстояние между двумя домами было таким узким, что проехать могла бы всего лишь одна машина, а две уже точно никак не разъехались. Мы медленно брели, куда глаза глядят, время от времени передавая друг другу постепенно пустеющую бутылку из матового жёлтого стекла и прорезая опустившийся на город лёгкий ночной туман своим безудержным смехом. Потом был маленький канал недалеко от начала Карлова моста и сооружённая на нем огромная водяная мельница. Встав на небольшом каменном мосту, в абсолютной тишине, мы смотрели на вращающиеся, подсвеченные жёлтым прожектором лопасти, черпающие глянцево – чёрную воду канала. Изредка слышались всплески воды. Окна близлежащих средневековых каменных домов не горели и почти все были закрыты деревянными ставнями.

Обогнув барочную церковь, с мальтийскими крестами на фасадах и тревожным полумраком внутреннего дворика, мы подошли к Карлову мосту, который, как и весь прочий центр Праги, был практически безлюден в столь поздний час и не спеша двинулись по нему «на свою» сторону города. Маленькие горящие лампадки у подножий скульптур бросали на них причудливые и таинственные тени. Остановившись у статуи мученика с большим медным крестом в руках, я втайне посмеялась над своим суеверием, но всё же, помолчав некоторое время, протянула руку и прикоснувшись к краю постамента, мысленно обратилась к нему: «Дорогой Ян! Если честно, я не вникала, почему Вацлав тебя казнил, но в любом случае, он явно поступил не очень хорошо. Я бы, конечно, так никогда не сделала. Я знаю, что у меня есть всего одна попытка что-то попросить у тебя…» – быстро взглянув на мужа, я снова отвернулась к барельефу, – «пожалуйста… если это всё не шутки и я правда могу о чём-то просить… в общем сделай, пожалуйста, чтобы это вот всё, про навсегда и пока смерть не разлучит нас… сделай, пожалуйста, чтобы это всё было не зря».

День седьмой

Спустя пару дней, я сидела за большим белым столом в нашей уютной пражской квартирке и листала заметки на телефоне. Я думаю, что Набоков, если бы ему посчастливилось быть мной, обязательно написал бы на этом месте что-то, вроде – «Заметки, свет моей жизни. Грех мой, душа моя. За-мет-ки: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. За. Мет. Ки.» В них я хранила величайшее множество дорогих моему сердцу фактов, отрывков из произведений, цитат и просто всяческие списки и напоминания. Периодически, я добавляла новые, пролистывала старые и беспощадно стирала то, что казалось мне надоевшим или попросту долго не пригождалось. Вряд ли я могла бы каким-то образом объяснить даже самой себе, зачем я это делаю и какова практическая ценность этой тонны информации на все возможные темы. Но факт оставался фактом.

«Прага не отпускает нас. Ни тебя, ни меня. У этой матушки, – говорит он, трансформируя чешское Maticka Praha, – есть когти. Надо покориться или же… Надо бы поджечь ее с двух концов, поджечь Вышеград и Градчаны – тогда, может быть, удалось бы вырваться. Представь себе этот карнавал!» Как же здорово сказано. Эту заметку, с отрывком из письма Кафки к Поллоку, я создала задолго до того, как собралась лететь в Прагу. Ещё пару лет назад меня заинтриговала его нетривиальность в отношении своего родного города. Писатели и художники всегда искренне восхищались поэтикой Праги. Так почему Франц её так искренне, даже с какой-то долей мистицизма ненавидел и боялся? В этом определённо было что-то, что мне очень хотелось понять.