Город и пустоши

Глава 4. Не все леди делаю это

– Я устала слушать ваши нравоучения, профессор. Моя работа – это будущее, а вы мне про мышей рассказываете. Я скормлю ваших мышей своей крысе. Мне нужны дикие. Мне необходимо продолжить эксперимент. На людях. Раздобудьте мне их. Директор вы или викарий?

С этими словами рассерженная Анабель захлопнула дверь перед лицом профессора Шульца.

Профессор поднял руку, чтобы постучать в дверь кабинета своей грозной помощницы, но услышал из-за дверей:

– Разговор окончен, профессор. Будьте мужчиной. Наука не терпит слабаков.

Профессор раздраженно развернулся и пошел к себе, постукивая тростью и бормоча:

– Вздорная девчонка, ничего не хочет слышать. Надо что-то с ней решить. Выгоню из лаборатории к чертовой матери… – и сам усмехнулся, представив себе как он, семидесятилетний старик, замахивается на Анабель своей тростью и выгоняет эту чертовку из лаборатории, – Придется солдат вызывать. С ней иначе не справиться. Староват я уже для боевых действий.

Дверь за спиной профессора распахнулась. Анабель Шторм стояла на пороге. Видимо, она уже начала переодеваться, но не смогла сдержаться и снова вернулась к спору.

– Послушайте, профессор, дело ведь не в моем упрямстве. Неужели вы не видите куда приводят ваши запреты? Посмотрите хотя бы на лошадей Корпуса…

Профессор со вздохом снова повернулся к своей ученице и отвел глаза от расстегнутой рубашки, которую Анабель не потрудилась придержать на груди.

– И что, по-вашему, не так с лошадьми, мисс Шторм?

– А то, что лошади фермеров вдвое жизнеспособнее! Я уже не говорю про то, что они сильнее и выносливее!

– Но они мутанты, Анабель! Мутанты! И люди – не лошади. При чем здесь вообще лошади?

– А при том, что вы оставляете Корпусу заведомо слабых животных, а сильных и здоровых называете мутантами и вышвыриваете из города или уничтожаете, что еще хуже.

– Мы должны стараться сохранить чистоту вида, Анабель. Разве это не правильно? Именно об этом заботились твой прадед и дед.

– Мутация, профессор, к вашему сведению – это способ вида приспособиться к новым условиям. Мне даже странно вам об этом говорить. Все вокруг мутировали. Дикие, птицы, насекомые. Я вчера видел стрекозу размером с голубя! Ее тоже нужно выгнать из города? Вы пытаетесь сохранить чистоту вида, который не может сохранить себя сам. В силу изменившейся среды. Из-за этого идиотского принципа лошади фермеров живут двадцать лет и даже больше, а лошади Корпуса, едва доживают до семи. А размеры, а сила или выносливость?

– Это неприемлемо, Анабель. Кто мы, чтобы решать, какими должны быть лошади… или люди? Ты берешь на себя ответственность Бога.

– Только если ваш Бог не справляется!

Профессор развел руками, повернулся и пошел к лестнице. Спорить с ней у него давно не хватало терпения. Впрочем, как и аргументов.

Анабель, еще немного постояв, махнула рукой и вернулась в лабораторию. «Он опять меня не понял. Ничего. У меня есть время» – успокаивала она себя, закрыв дверь.

Профессор с трудом спустился на два этажа по винтовой лестнице. Башня, построенная когда-то для лабораторий и первого университета, стояла на склоне горы и выглядела внушительно. Пять этажей, на каждом из которых теперь была одна лаборатория. Территория профессора на первом этаже, Анабель занимала пятый. Для профессора не было ничего мучительнее, чем эти бесконечные винтовые лестницы. Его колени просто отказывались понимать, зачем такому пожилому человеку идти на пятый этаж, чтобы выслушивать нотации этой упрямой скандалистки. Профессор остановился перевести дух у окна на лестнице. Спускаться, определенно, сложнее чем подниматься.

Анабель с раздражением переоделась в белый комбинезон. Швырнула одежду на стул и вспомнила свой спор с профессором. Упрямый старик наотрез отказывался от эксперимента на людях. Никаких добровольцев. Так он ей заявил. Никаких опытов на людях. Даже, если она говорила про диких. Дикие – это ведь не совсем люди. Если говорить справедливо, дикие – совсем уже не люди. Никто не контролирует чистоту вида в пустошах. И Город закрывает глаза на трехглазых быков фермеров, бургомистр не спрашивает на рынке сколько ног было у коровы, из молока которой сделан сыр. Главное, чтобы у фермера было две ноги и две руки…

Анабель с силой захлопнула за собой внутреннюю дверь лаборатории, отделяющую рабочее пространство от технических комнат. Подошла к большим клеткам. Двойная решетка – прутья толщиной в палец, и тонкая мелкоячеистая стальная сетка задрожали от удара изнутри. Анабель с удовольствием смотрела, как беснуется внутри огромная серая крыса.

– Не любишь меня, зверюга? А я вот тебя очень люблю! Ты мое сокровище, моя первая удача.

Крыса снова бросилась на решетку, пытаясь встать на задние лапы… которых не было. Передние лапы с почти человеческой ловкостью хватались за толстые прутья, но когти и пальцы крысы не проходили через мелкие ячейки сетки. Крыса металась по клетке. Раздался скрип несмазанной оси. Вместо задних лап у крысы были колеса. Большого диаметра, стальные колеса на резиновых покрышках. Каждое с двумя дюжинами спиц. Там, где у живой крысы был хвост, у этого животного выступал железный крюк, за которой можно было крепить прицеп. Мощный зверь размером с небольшого бычка способен тянуть пассажирскую коляску с парой взрослых людей внутри. Великолепная замена лошадей, с которыми в городе были очень большие сложности и альтернатива крайне дорогим паровым коляскам доктора Герхарда. Вот только никакой дрессировке крыса не поддавалась. Ее яростная жажда свободы и ненависть к людям восхищали Анабель. Однако, эксперимент требовал укрощения зверя и Анабель уже почти решила эту задачу. Точечное воздействие на мозг крысы электрическим током давало неплохой результат. Вот только работало недолго.

– Смазать бы тебя, зверюга! – Анабель пошла вглубь мастерской мимо многочисленных клеток, длинных столов, заполненных рядами приборов, стеклянных перегонных систем и горелок. В центре лаборатории стоял широкий полукруглый стол. Именно к нему направлялась Анабель. Стол был похож скорее на место работы механика, чем биолога. Сфера исследований Анабель была необычайно широка. Многолетние эксперименты с птицами, мышами, собакам и, наконец, серыми крысами-мутантами привели ее к цели. На столе были разложены механические части и детали. Как будто Анабель разобрала и разложила здесь механического голема, человека из металла и керамики. На самом деле, целью Анабель было изменение природы человека. Стальные пружинистые ноги коленями назад, как у птиц, длинные четырехпалые руки с двумя локтевым суставами, сложные механические подобия жабр из керамики – сфера интересов Анабель была очень обширной. Не хватало одной маленькой детали – подопытных. Она просила, требовала обеспечить ей исследовательский материал. Но профессор Шульц даже слышать об этом не хотел. Старый упрямец говорил ей о какой-то чуши: гуманности, ответственности науки и человеколюбии. Анабель с раздражением вспоминала их последний разговор.

«Никаких экспериментов на людях. Не здесь, не в моей лаборатории», – профессор Шульц был непреклонен. «Если бы тебя слышали твой дед или прадед, они бы ужаснулись», – так говорил профессор. Возможно, он был прав. Но ведь наука обречена на движение вперед. И ограничивать прогресс глупыми стариковскими байками о гуманизме просто смешно. Ладно, старик не вечен. «Его лаборатория» возможно скоро будет лабораторией Анабель. Время работает на нее. Вот только терпением Анабель не отличалась. Под потолком замигала оранжевая лампа. Кто-то хотел войти в лабораторию. Кого еще черти принесли?

Анабель вернулась к дверям, прошла мимо крысы, проводившей ее яростным взглядом, и открыла дверь в коридор. На пороге стоял доктор Герхард. Высокий, элегантный мужчина с небольшой ухоженной бородкой и яркими серо-зелеными глазами. Как всегда, безупречный сюртук с серебристыми пуговицами, темно-серая льняная сорочка, шейный платок и даже легкая шпага у бедра. Ловелас, а не ученый. Аристократ, унесли бы его черти.

– Анабель, рад видеть вас! Как ваши успехи?

– Герхард, что вам нужно? Я занята.

– Вы позволите войти? Мне бы не хотелось обсуждать некоторые вещи в коридоре…

Анабель неохотно отступила, пропуская Герхарда в тамбур лаборатории. Она терпеть не могла посетителей.

– Итак, что у вас за дело? – спросила она, закрыв дверь и скрестив руки на груди.

Герхард смотрел на нее и думал, с каким удовольствием он бы стер с ее лица эту надменность. Ничего. Старый профессор не вечен. Скоро лаборатория будет принадлежать ему, Герхарду. И тогда девчонка будет разговаривать с ним по-другому. Этой грубиянке нужен настоящий мужчина, хозяин. Герхард усмехнулся.

Анабель не понравилась его усмешка. Под его ироничной вежливостью иногда проглядывали жестокость, властность. Анабель не слишком разбиралась в людях. Сказать честно, люди ее или не интересовали, или раздражали. Доктор Герхарда она едва терпела.

– Я слышал, что профессор Шульц не поддерживает ваш новый эксперимент? – Герхард был сторонниким мягкой дипломатичный обходительности.

– Не поддерживает! Да он просто его срывает. Впрочем, вы то здесь при чем? – окинула его Анабель презрительным взглядом. Этот человек совал нос везде и уже не в первый раз пытался выяснить подробности ее экспериментов.

Герхард сделал вид, что его не задела грубость Анабель.

– Я знаю, что вам нужны добровольцы, волонтеры, так сказать.

– Вы что же можете достать мне подопытных людей? – заинтересовалась Анабель

– При определенных усилиях и условиях, я мог бы попробовать…

– И что же это за условия и усилия, Герхард? Заплатить я не могу, вы же знаете, что бюджет лаборатории полностью контролируется профессором Шульцем, а он категорически против.

– Милая Анабель, у каждого из нас есть свои таланты. Вы гениальный исследователь, я неплохой администратор. Я могу поговорить кое с кем и решить вопрос с волонтерами по-своему.

Анабель очень не понравилось, как он произнес это «милая Анабель», но она вовремя сообразила, что грубить сейчас не стоит. Ей бы сдержаться и выяснить, что же нужно этому скользкому, но очень влиятельному человеку.

– Доктор Герхард, я с удовольствием приму ваша помощь. Но я должна понимать, что мне это будет стоить.

– Не беспокойтесь, дорогая, ровным счетом ничего. Мы же ученые, мы поддерживаем друг друга. Нас не так много в этой башне. Сколько волонтеров вам нужно?

Анабель задумалась. То, что Герхард упорно называл подопытных волонтерами, ее немного беспокоило. Их ведь не посадишь в клетку рядом с крысой и собаками. Их нужно, как минимум, кормить.

– Мне нужны будут три человека. Это минимум. Максимум – пять. На следующей неделе. И вероятно, мне понадобиться помощь решении некоторые технических, бытовых вопросов.

Герхард почувствовал изменение ее настроения. Это был отличный знак. Он посмотрел на Анабель и представил ее обнаженной. Покорной, послушной, лежащей у его ног… Он хотел ее. И он ее получит. Герхард всегда получал то, что хотел.

– Вам стоит думать только о вашем проекте, милая Анабель. Все остальное я решу. Значит, на следующей неделе… – он сделал вид, что задумался, – Я зайду на днях, и мы согласуем детали. А сейчас не буду вас больше задерживать.

Герхард поклонился и вышел. Анабель вернулась к столу с разложенными частями механического голема и окунулась в работу. Вся ее жизнь – это лаборатория. Ничего другого она не знала и знать не хотела.

Крыса следила за девушкой из своей клетки. Черные глаза зверя пылали ненавистью.

Глава 5. Бес пустошей

Среди тех, кто не обращал внимания на череп, пожалуй, можно назвать только Лысого. Он, впервые увидев череп, усмехнулся и сказал, что теперь в кочевье будет двое лысых. Бес думал, что Лысый вообще ничего не боится. Чувство страха отсутствовало у него с детства. Это нехорошо, ведь страх – предохранитель, который помогает человеку выжить. Лысый жив, пожалуй, только потому что не слишком умен. Ум – редкость в пустошах. Здесь нужны другие качества. Хитрость, безжалостность, быстрота, умение приспособиться. Лысый с детства был особенным. Отсутствие страха и патологическая честность подводили его всегда. Доставалось ему и от взрослых, и от детей постарше. Лысого били с тех пор, как он начал говорить. И до тех пор, пока он не начал отвечать ударом на удар. Тогда вдруг выяснилось, что драться с тем, кто ничего не боится, себе дороже.

Бес любил Лысого. Бес тоже не был трусом, но храбрость его была расчетливой. Бес знал Лысого с детства. Они сошлись, когда Бес заступился за малыша-Лысого, когда его, топили в реке старшие мальчишки. Для смеха. И еще потому, что Лысый не плакал и не просил пощады. Бес тогда еще не был Бесом, у него было детское имя, которое сейчас он не вспоминал. Бес был немного старше этих пацанов, на год, не больше. Почему он тогда заступился за сопливого мальчишку с круглой, как речная галька головой, на которой никогда не рос ни один волос? Наверное, потому что упрямый сопляк всегда выбирался на берег и бросался на своих обидчиков. Пока мог. А потом полз, когда бросаться не было сил. Бес долго смотрел на эту не слишком забавную игру, а потом подошел к пацанам и врезал старшему, самому крупному из них, в тот момент, когда тот снова хотел спихнуть лысого малыша на глубину. Бес с детства был расчетлив. Бить неожиданно и сильно было его стратегией. Пацан заревел, сжимая нос, из которого пузырилась кровь. Двое тех, что помладше испуганно отступили. Бес вытащил обессилевшего малыша из воды и сказал ему: «Тебе нужен нож, сопляк». А потом Бес вынул из-за пояса свой короткий нож, когда пацаны во главе с хлюпающим кровью главарем решили взять реванш. На этом конфликт оказался исчерпан. Оружия у пацанов не было, и они отступили. С тех пор Лысый ходил за Бесом как маленький хвостик. Дрался рядом с ним, учился у него пить брагу, взял свою первую девчонку, сразу после Беса. Лысый был всегда на полшага позади Беса. И пока Лысый был рядом, Бес не боялся удара в спину. Тридцать лет прошло с тех пор. И ничего не изменилось.

– Так ты объяснишь мне, что произошло у ворот? – Бес не смотрел на Лысого, закрыв глаза, он гладил череп.

– Оказался один слишком сообразительный солдат. Опустил бревно перед быком, прямо перед носом. Они ведь почти прошли…

– Да, почти. Но не прошли и запороли все дело.

– Дело было слишком сомнительное, Бес. Ты и сам так говорил.

– Я говорил. А ты провалил.

Лысый молчал. Обвинение было не совсем справедливо, ведь Лысого вообще не было у ворот. Его дело с ремонтной бригадой и поездом на шахтерской дороге накануне как раз прошло успешно. Лысый молчал, потому что Бес об этом отлично помнил. Бес сделал маленький глоток своего отвара и

Бес вышел из своего шатра. Он был в центре кочевья. Он сам бы центром кочевья, и все они, люди, что копошились вокруг, признавали это. Три сотни человек, включая детей и женщин, спали, готовили еду и ругались. Шатер Беса, обтянутый толстой пропитанной специальным составом тканью каркас, окружали шатры поменьше. Ткань многих шатров была изношена и требовала замены. Чем дальше от центрального шатра, тем хуже. Кочевье Беса было крупным. Его считали удачливым и сильным вождем. Только за последний год число шатров увеличилось на четверть. Три больших семьи пришли к нему с просьбой принять их. И Бес их взял. Несмотря на ропот некоторых из его окружения. Впрочем, ропот быстро утих. Бес не обсуждал свои решения. А те, кто в этом сомневались, могли прийти и взглянуть на череп Серого.

Чем больше кочевье, тем сложнее найти место для стоянки, тем быстрее приходится переезжать. Три главных проблемы: вода, еда и чистая земля решались нелегко. Но большое кочевье может за себя постоять. Мало кто решиться напасть, зная, что у Беса почти две сотни копий. Разве что Орда… Бесу нужно больше людей, больше места, больше стада. Он давно шел к этому. Объединить несколько кланов и кочевий диких. Основать город. Остановить бесконечный круг миграций в пустошах. Вот о чем мечтал Бес. О городе, который не снимался бы с места каждые полгода. О городе с высокой стеной, где бы его дети и внуки жили в безопасности. Этой мечтой Бес не делился даже с Лысым. Он собирал оружие, принимал новые семьи и ждал. Ему нужен был знак. Бес ждал знака, искал его. И неделю назад он получил этот знак во сне. Знак и четкое послание. Теперь Бес собирался в Черные земли. В Черные земли никто не собирается без веских причин. Даже искатели древних артефактов не решаются там бродить.

Бес медленно шел между шатрами. Высокий, грузный, с короткой нечесаной бородой. В черном меховом полушубке и широких грубых штанах, закатанных над крепкими солдатскими ботинками. Его цель была недалеко. Последняя семья поставила свой шатер недавно и еще не заплатила входной налог. Женщины. Ему всегда было их мало. Кочевье знало эту походку. Знало и в ожидании того, что будет, затихло. Взрослое свое имя Бес получил неслучайно. Его бешенство слишком часто прорывалось наружу. И тогда он был как настоящий бес: безумный, безжалостный, беспредельно жестокий. Бесу нужна была женщина. Только это его успокаивало. Весь шатер качнулся, когда Бес отдернул полог и вошел. Их предупредили. Бес сразу понял это, увидев, как напряглись двое мужчин у очага. Встали и, глянув исподлобья, вышли. В шатре остались только женщины. Одна из них, та что была постарше, подошла к Бесу, развязывая верх рубашки.

– Не ты, – Бес оттолкнул ее, даже не взглянув.

Женщина, которую он отбросил, снова встала перед ним, уже стянув рубашку. Голая до пояса, она загородила дочь. Тяжелые большие груди. Длинные темные волосы. Красивая. Еще молодая. Может, в другой раз он придет за ней. Но не сейчас. Сейчас Бес смотрел на ее дочь…

Их предупредили, но они пока не понимали. Бес зарычал как зверь. Он был слишком раздражен и сам не смог бы справиться со своей яростью. Удар отбросил женщину в угол шатра.Гладкий грязно-желтый череп скалился обломками зубов. Череп глядел своими пустыми черными дырами глаз на каждого, кто входил в шатер Беса. Череп лежал в центре единственного в шатре круглого стола. За столом на войлоке обычно сидел сам Бес. Он потягивал пахучий настой трав, поглаживая череп левой рукой, на которой не хватало одного пальца. Череп принадлежал когда-то вождю кочевья Серому. Вернее сказать, не принадлежал, а был им. Это был череп Серого. И Бес часто посмеивался, что Серый был серым только снаружи, а внутри оказался желтым. Бес убил Серого. Почти честно. Убил, отрезал голову, велел варить ее до тех пор, пока плоть не отойдет от кости, а потом отполировать. Теперь череп Серого лежал на столе у Беса. И каждый, кто говорил с Бесом, помнил о том, что бывает с его врагами.

Среди тех, кто не обращал внимания на череп, пожалуй, можно назвать только Лысого. Он, впервые увидев череп, усмехнулся и сказал, что теперь в кочевье будет двое лысых. Бес думал, что Лысый вообще ничего не боится. Чувство страха отсутствовало у него с детства. Это нехорошо, ведь страх – предохранитель, который помогает человеку выжить. Лысый жив, пожалуй, только потому что не слишком умен. Ум – редкость в пустошах. Здесь нужны другие качества. Хитрость, безжалостность, быстрота, умение приспособиться. Лысый с детства был особенным. Отсутствие страха и патологическая честность подводили его всегда. Доставалось ему и от взрослых, и от детей постарше. Лысого били с тех пор, как он начал говорить. И до тех пор, пока он не начал отвечать ударом на удар. Тогда вдруг выяснилось, что драться с тем, кто ничего не боится, себе дороже.

Бес любил Лысого. Бес тоже не был трусом, но храбрость его была расчетливой. Бес знал Лысого с детства. Они сошлись, когда Бес заступился за малыша-Лысого, когда его, топили в реке старшие мальчишки. Для смеха. И еще потому, что Лысый не плакал и не просил пощады. Бес тогда еще не был Бесом, у него было детское имя, которое сейчас он не вспоминал. Бес был немного старше этих пацанов, на год, не больше. Почему он тогда заступился за сопливого мальчишку с круглой, как речная галька головой, на которой никогда не рос ни один волос? Наверное, потому что упрямый сопляк всегда выбирался на берег и бросался на своих обидчиков. Пока мог. А потом полз, когда бросаться не было сил. Бес долго смотрел на эту не слишком забавную игру, а потом подошел к пацанам и врезал старшему, самому крупному из них, в тот момент, когда тот снова хотел спихнуть лысого малыша на глубину. Бес с детства был расчетлив. Бить неожиданно и сильно было его стратегией. Пацан заревел, сжимая нос, из которого пузырилась кровь. Двое тех, что помладше испуганно отступили. Бес вытащил обессилевшего малыша из воды и сказал ему: «Тебе нужен нож, сопляк». А потом Бес вынул из-за пояса свой короткий нож, когда пацаны во главе с хлюпающим кровью главарем решили взять реванш. На этом конфликт оказался исчерпан. Оружия у пацанов не было, и они отступили. С тех пор Лысый ходил за Бесом как маленький хвостик. Дрался рядом с ним, учился у него пить брагу, взял свою первую девчонку, сразу после Беса. Лысый был всегда на полшага позади Беса. И пока Лысый был рядом, Бес не боялся удара в спину. Тридцать лет прошло с тех пор. И ничего не изменилось.

– Так ты объяснишь мне, что произошло у ворот? – Бес не смотрел на Лысого, закрыв глаза, он гладил череп.

– Оказался один слишком сообразительный солдат. Опустил бревно перед быком, прямо перед носом. Они ведь почти прошли…

– Да, почти. Но не прошли и запороли все дело.

– Дело было слишком сомнительное, Бес. Ты и сам так говорил.

– Я говорил. А ты провалил.

Лысый молчал. Обвинение было не совсем справедливо, ведь Лысого вообще не было у ворот. Его дело с ремонтной бригадой и поездом на шахтерской дороге накануне как раз прошло успешно. Лысый молчал, потому что Бес об этом отлично помнил. Бес сделал маленький глоток своего отвара и сказал:

– Ладно, не провалил. Не ты провалил. Разберись с тем, чтобы все оружие, которое забрали у ворот и в поезде было у меня. И если кто-то приберет для себя хотя бы один патрон, ты знаешь, что делать.

Лысый кивнул, встал из-за стола и собрался выходить, но голос Беса его остановил.

– Завтра идем в Черные земли. Предупреди Моль, его тоже берем. И еще троих сам выбери. Только чтобы молчали. Куда идем, знаешь только ты.

Лысый кивнул второй раз и вышел. Он не обсуждал решения Беса. Просто делал то, что Бес говорил. Бес поднялся из-за стола. Устал сидеть. Увидел на столе фигурку волка, вырезанную из дерева. Лысый вечно что-то резал из дерева, когда у него были свободными руки. Дети любили его игрушки, взрослые над ним подшучивали. Бес поднял фигурку и повертел в руках. Настоящий волк, зубастый. Бес швырнул волка в огонь очага. Злость тлела внутри него и требовала движения. Раздражение от неудачной операции у ворот искало выход. Почему он спас когда-то этого лысого мальчугана? Кажется, ему тогда просто стало скучно.

Бес вышел из своего шатра. В самом центре кочевья. Это он был центром кочевья, и все те люди, что копошились вокруг, признавали это. Три сотни человек, включая детей и женщин, спали, готовили еду, ругались и жили под его рукой. Шатер Беса, обтянутый толстой пропитанной специальным составом тканью каркас, окружали шатры поменьше. Ткань многих шатров была изношена и требовала замены. Чем дальше от центрального шатра, тем хуже. Кочевье Беса было крупным. Его считали удачливым и сильным вождем. Только за последний год число шатров увеличилось на четверть. Три больших семьи пришли к нему с просьбой принять их. И Бес их взял. Несмотря на ропот его окружения. Впрочем, ропот быстро утих. Бес не обсуждал свои решения. А те, кто в этом сомневались, могли прийти и взглянуть на череп Серого.

Чем больше кочевье, тем сложнее найти место для стоянки, тем быстрее приходится переезжать. Три главных проблемы: вода, еда и чистая земля решались нелегко. Но большое кочевье может за себя постоять. Мало кто решиться напасть, зная, что у Беса почти две сотни копий. Разве что Орда… но Орда – это почти миф. Мало кто верил в нее. Бес верил. Бес видел Орду.

Бес с детства знал, что он не такой, как все. Его безумные вспышки ярости, его невероятная быстрота. И еще сны. О снах Бес не рассказывал никому. Сны предупреждали, учили. Сны подарили Бесу мечту. В пустошах нет места мечтам. Здесь живут слишком близко к земле, не поднимая головы, не думая о завтрашнем дне. Мутанты, хищники, болезни, голод… у диких много врагов, не сосчитать.

Бес другой. Он знает, чего хочет. Ему нужно больше людей, больше места, большие стада. Он давно идет к своей цели. Объединить несколько кланов и кочевий диких. Бес видит в своих снах город. Он верит, что когда-нибудь остановить бесконечный круг миграций. Вот о чем мечтает Бес. О городе, который не снимался бы с места каждые полгода. О городе с высокой стеной, где бы его дети и внуки жили в безопасности. Этой мечтой Бес не делится даже с Лысым. Он собирает оружие, принимает новые семьи и ждет. Ему нужен знак.

Бес ждал знака, искал его. И неделю назад он получил этот знак. Сон. Знак и четкое послание. Теперь Бес собирался в Черные земли. В Черные земли никто не идет без веских причин. Даже искатели древних артефактов не решаются там бродить. Черные земли завтра. А сегодня нужно освободиться от своего проклятья, от бешенства, что закручивается внутри него дикой колючей спиралью…

Бес медленно шел между шатрами. Высокий, грузный, с короткой нечесаной бородой. В черном меховом полушубке и широких грубых штанах, закатанных над крепкими солдатскими ботинками. Его цель была недалеко. Последняя семья поставила свой шатер недавно и еще не заплатила за вход. У Беса плата одна: женщины. Ему всегда было их мало. Кочевье знало эту походку вождя. Знало и в ожидании того, что будет, затихло. Взрослое свое имя Бес получил неслучайно. Его бешенство слишком часто прорывалось наружу. И тогда он был как настоящий бес: безумный, безжалостный, беспредельно жестокий. Бесу нужна была женщина. Только это его успокаивало. Весь шатер качнулся, когда Бес отдернул полог и вошел. Их предупредили. Бес сразу понял это, увидев, как напряглись двое мужчин у очага. Встали и, глянув исподлобья, вышли. В шатре остались только женщины. Одна из них, та что была постарше, подошла к Бесу, развязывая верх рубашки.

– Не ты, – Бес оттолкнул ее, даже не взглянув.

Женщина, которую он отбросил, снова встала перед ним, уже стянув рубашку. Голая до пояса, она загородила дочь. Тяжелые большие груди. Длинные темные волосы. Красивая. Еще молодая. Может, в другой раз он придет за ней. Но не сейчас. Сейчас Бес смотрел на ее дочь…

Их предупредили, но они пока не понимали. Бес зарычал как зверь. Он был слишком раздражен и сам не смог бы справиться со своей яростью. Удар отбросил женщину в угол шатра. Она закричала, и Бес, развернувшись, пнул ее ногой в живот. Так сильно, что ее подбросило вверх. Потом он подхватил ее за длинные спутанные волосы и вышвырнул из шатра. Прямо под ноги двух обозленных, но молчащих мужчин. Они стояли и смотрели, как она пытается подняться и, всхлипывая, хватает ртом воздух.

Бес вернулся, к той, что была моложе всех. Рванул на ней одежду. Верхняя рубаха с треском распалась, обнажив мягкое белое тело. Девушка завизжала, но никто не пришел на помощь. Отец снаружи, закусив до крови губу, вцепился в плечи ее брата, не давая тому двинуться с места. Пустоши жестоки.