Моя история любви

3. «Something’s Got A Hold On Me»

^[9]

 
«I get a feeling,
I feel so strange
Everything about
me seems to have
changed».^[10]
 

В Сент-Луисе я почувствовала себя одинокой и потерянной: я не могла найти себе место в этой новой жизни. Поэтому я была в восторге, когда Эллин, сексуальная и умудренная опытом (в отличие от меня она вела взрослую светскую жизнь, в которой нельзя было обойтись без губной помады, высоких каблуков, а также мужчин на «Кадиллаках»), предложила сходить в ночной клуб в восточной части Сент-Луиса. Группа, которая собирала публику в этом клубе каждую ночь, называлась Ike Turner and the Knights of Rhythm. Конечно, я слышала о них – все о них знали. Песня Айка «Rocket 88», один из его первых синглов в стиле рок-н-ролла, стала хитом, хотя, что было характерно для шоу-бизнеса того времени, он не принес ему много денег. Айк Тернер был самым известным и востребованным исполнителем в ночных клубах в восточной части Сент-Луиса. О нем писали в газетах, и я была рада, что у меня есть возможность услышать его вживую в клубе «Манхэттен».

В первый раз, когда я увидела Айка на сцене, он, одетый в строгий черный костюм и галстук, был на высоте. Айк не был красавцем в обычном смысле этого слова, да и вообще, красивым его никак не назовешь. К тому же он был не в моем вкусе. Ведь я была еще семнадцатилетней школьницей, а он зрелым мужчиной. Я привыкла к школьникам спортивного телосложения, коротко подстриженным и одетым в джинсы. У него были уложенные волосы, кольцо с бриллиантом и тощее тело. Угловатое лицо и острые выпирающие скулы – мне он казался староватым, хотя ему было всего двадцать пять лет. Я никогда не видела таких худых людей! Я не переставая думала: «О боже, он такой некрасивый!»

Я была скорее исключением. Большинству женщин, как белым, так и темнокожим, Айк казался неотразимым, неприступным, потому что в нем было что-то опасное, пугающее. Не только его вид казался опасным: он сам был опасным. Ходили бесконечные слухи о его дурном нраве, вспышках агрессии при общении с музыкантами, драках с ревнивыми женщинами (а иногда даже с их разъяренными мужьями). Поговаривали даже, что однажды он избил кого-то ружьем и этим заработал себе прозвище «избивающий пистолетом» Айк Тернер. Он был злым и непредсказуемым человеком, с темной стороной, проявляющейся время от времени. И в то же время в этом был какой-то шарм.

Несмотря на репутацию беспредельщика, люди ценили его неординарную натуру. Он был веселым. Типичным южанином. Не говорил на чистом английском, но в этом была его изюминка. Что-то в нем было необыкновенное, когда он выходил на сцену и зажигал публику. Он брал в руки гитару или садился за пианино, и инструмент как будто оживал. Люди приходили в сумасшедший восторг. В том числе и я. И тогда я поняла, что он был великим гитаристом, играющим самую волнующую музыку. Музыку, которая порождала во мне желание петь и танцевать. Эллин встречалась с одним из парней из этой группы, поэтому она всегда сопровождала их, когда они ездили из клуба в клуб. Я упрашивала ее, чтобы она брала меня с собой. Вместе с сестрой я стала частым гостем в клубе «Манхэттен», а также в любом другом месте, где выступала группа.

Атмосфера в интервалах между выступлениями была настолько непринужденной, что иногда Айк приглашал на сцену девушку из толпы и предлагал спеть в микрофон. Я хотела быть на месте этой девушки. Много раз я представляла, как выскакиваю на сцену, грациозно обхватываю руками микрофон, как будто я делала это всю свою жизнь, и мой голос звучит так сильно, что от него все помещение начинает дрожать. Но день за днем Айк не замечал меня, выбирая более симпатичных и сексуальных, которые толком ничего не могли спеть. Если даже он и замечал меня (а я сомневаюсь, что это было так), я была всего лишь «маленькой Энн», незаметной младшей сестренкой Эллин.

Однажды ночью парень Эллин попытался заманить ее на сцену, подтрунивая над ней. Она наотрез отказалась и отодвинула микрофон в сторону. Я поняла, что это мой шанс, и ухватилась за него. Айк был на сцене, играл «You know I love you». Я начала петь, мой голос пробивался сквозь шум и дым, заставляя всех, в том числе Айка, по-другому взглянуть на маленькую Энн. Он был потрясен, когда услышал мой голос. Казалось, что такая худенькая юная девушка не может петь таким голосом. Ему очень понравилось то, что он услышал той ночью. И именно музыка, а не чувства парня к девушке, мужчины к женщине притянула нас друг к другу.

Вдруг я очутилась в мире, который не могла себе представить. Только подумайте, подросток, в душе еще деревенская девушка, наивная и, как маленький щенок, ждущая внимания и ласки. Айк был старше. У него уже была женщина Лорейн (на самом деле женщин было двадцать, но в то время я была наивной и думала иначе). Айк и я быстро стали друзьями. Как брат и сестра, не как любовники. Он умел произвести впечатление при помощи своей зажигательной группы, розового «Кадиллака» и большого дома в восточной части Сент-Луиса. Даже мама, которая не хотела, чтобы я болталась с кем попало, была вынуждена признать, что Айк очень обаятелен.

Самым большим плюсом из всего этого было то, что теперь я буду заниматься вокалом профессионально. Там, в Теннесси, если ты любишь петь, то перед тобой стоит следующий выбор: петь под радио в одиночку, петь в церкви или петь на пикнике с мистером Бутси Вайтлоу. Но петь на сцене вместе с популярной группой – это совсем другое дело. Айк учил меня всему, что касалось музыки, платил за то, что я пела. Когда мы не выступали, мы жили и дышали музыкой. Мы то репетировали, то разъезжали ночью по клубам. Нам было здорово вместе.

Когда мне захотелось любви и романтики, я познакомилась с Реймондом Хиллом, красивым молодым человеком, который был в моем вкусе (в отличие от Айка). Он играл на саксофоне с группой Kings of Rhythm и жил в доме у Айка с другими музыкантами из группы. Любовь приводит к постели, и я не успела оглянуться, как поняла, что беременна. Маму это совсем не обрадовало. Тем более как раз в тот момент Реймонд сломал лодыжку и уехал домой в Кларксдейл, штат Миссисипи поправляться и набираться сил. Именно тогда я видела его в последний раз. Я была одна. В 1958 году, в восемнадцать лет, я родила красивого мальчика и назвала его Реймондом Крейгом. Я была молодой, сильной и быстро оправилась. Я старалась сделать все, чтобы мой мальчик ни в чем не нуждался.

Когда я не пела, то подрабатывала санитаркой в больнице, чтобы заработать нам на жизнь. Я даже подумывала о том, чтобы выучиться на медсестру. Но кого я обманывала? Я так любила одеваться в модную одежду, блестящие сережки и хорошенькие платьица, для меня было ни с чем не сравнимым удовольствием расхаживать по сцене как настоящая звезда. Я хотела петь. Это означало находиться рядом с Айком. Мы проводили все больше времени в его доме, и в конце концов наступил момент, когда мы оба переступили черту.

У Айка в доме была вечеринка. Я осталась на ночь, и один из парней обмолвился, что зайдет ко мне позже. Поскольку на моей двери не было замка, Айк остался со мной, чтобы защитить меня в случае необходимости. В этом, как и раньше, ничего такого не было. Я не один вечер проводила в его компании и просто ночевала в его доме. В этот раз наши отношения перешли в интим. Это бы неизбежно случилось. Ведь это был Айк. Для нас обоих это стало неожиданностью. Мы чувствовали себя неловко, были не уверены в том, как следует поступать дальше. Я была такой молодой. О чем я тогда знала? Ведь было гораздо легче продолжать, чем возродить дружеские отношения, которые у нас были раньше, что мы и делали. Затем в 1960 году я узнала, что жду от Айка ребенка.

Секс был краеугольным камнем, но проблема была не в этом. Оглядываясь назад, я осознаю, что мои отношения с Айком были обречены в тот день, когда он решил сделать из меня источник дохода. Он планировал записать песню «A Fool in Love», которая изначально предназначалась для исполнения мужчиной по имени Арт Ласситер. Айк сам ее написал. Но они поссорились. Студия была зарезервирована, и меня позвали спеть вместо Арта. Я переделала песню на свой лад. И по иронии судьбы в песне «A Fool in Love» рассказывается о женщине, которая влюблена в мужчину, а он всячески унижает ее. Строки «You know you love him, you can’t understand / Why he treats you like he do when he’s such a good man» стали пророческими. Джагги Мюррей, руководитель Sue Records, услышал ее в моем исполнении, и ему очень понравилось. Он заплатил Айку 25 000 долларов за права на эту песню и сказал ему «сделать эту девочку» звездой номера.

Какая мысль пронеслась у Айка в голове, когда он услышал этот совет? Ему пришлось найти способ защитить свои интересы, и вот где начались настоящие проблемы.

Когда я думаю об Айке спустя все эти годы, я пытаюсь понять, что стоит за его поведением. Чем старше я становлюсь, чем больше времени проходит, когда я не с ним, тем больше я понимаю Айка. Можно проанализировать поступки человека, когда между вами дистанция. Вот этим я и занимаюсь – пытаюсь понять, что стоит за его поступками, пытаюсь вычислить тот момент его жизни, когда я могу сказать себе: «Вот почему он поступал именно так».

Как и в моем случае, проблемы Айка начались еще в детстве. Он родился в Кларксдейле, штат Миссисипи. Именно тогда он разозлился на мир и вступил в противостояние с ним. Будучи еще мальчишкой, он увидел, как его отец медленно и мучительно умирает от побоев белых мужчин, которые хотели проучить его за то, что он крутил роман с белой женщиной. С того момента ненависть зародилась в душе Айка и никогда уже не отпускала его.

Когда он стал старше, у него начались проблемы в школе. Дети проявляли к нему жестокость из-за его непривлекательной внешности. Девочки были не прочь встречаться с ним тайно, за пределами школы, потому что с ним было интересно, но они отказывались видеться с ним на виду у всех. Это еще больше злило его. Его успех стал бы ответным ударом. «Однажды у меня будут крутая тачка и все женщины, которых я захочу», – пообещал он сам себе. И он бы сделал все, чтобы заполучить это.

Чем больше времени я проводила с Айком и наблюдала за тем, как он ведет себя не на сцене, тем больше понимала, что Айк вырос в плохом окружении. Я знаю, о чем говорю, мне есть с чем сравнивать. В школе, в которую я ходила, были интеллигентные учителя и ученики из благополучных семей. Да, в школе мне приходилось нелегко (я осиротела в то время – я так говорю об этом, потому что мои родители ушли и я жила с бабушками и Хендерсонами), но все же меня окружали образованные люди и у меня хватило благоразумия наблюдать за ними и делать выводы.

В школе я не теряла ни минуты. Пела в хоре. Состояла в группе поддержки баскетбольной команды. Что-то во мне было, и это нравилось учителям. Они всегда были для меня наставниками, брали под свое крыло. Если мне давали совет, я прислушивалась к нему. Однажды библиотекарь в нашей школе посоветовала мне втягивать живот для хорошей осанки, и я придерживаюсь этого совета всю жизнь. Директор сказал, что верит, что я буду хорошо себя вести, и я старалась изо всех сил, чтобы не разочаровывать его. Я хотела делать все лучше, развивать себя, совершенствоваться.

У Айка никогда не было такой возможности. Не думаю, что он даже окончил среднюю школу. Даже когда он знал, о чем говорит, он выглядел при этом невеждой в глазах других. Из-за этого у него появились комплексы, он был не уверен в себе, не уверен в правильности своей речи. Причиной внутренней борьбы служило то, что он стеснялся своей необразованности и плохого воспитания.

Айк был по-своему смышлен, хотя это скорее можно назвать уличной смекалкой. К тому же у него был бесспорный музыкальный талант. Благодаря своей виртуозной игре на гитаре и фортепиано (а также благодаря дикой целеустремленности) Айк получил то, что хотел: крутую тачку, большой дом и всех женщин, которых только мог захотеть. Он также записал песню, которая стала хитом. Потом случилась остановка, период застоя, когда он думал про себя, что больше ничего не добьется. В этот момент вернулось чувство злобы и неудовлетворенности.

Когда стало понятно, что песня «A Fool in Love» станет хитом, у Айка случился мозговой шторм. Ему пришла идея поменять название группы Kings of Rhythm на Ike and Tina Turner Revue. И это по его замыслу должно было помочь нам завоевать больше поклонников. Но в этом случае, если все сработает и мы станем успешными, Айк не смог бы не контролировать меня. Он оказывал бы на меня влияние не только в финансовом плане, но и на психологическом уровне. Так, чтобы я не смогла оставить его. Финансовая сторона вопроса разрешилась легко. Айк не был певцом. Он хотел быть звездой, но сделать это мог только через меня. Поэтому он сказал себе: «Хорошо, я изменю ее имя и назову группу Ike and Tina Turner Revue. Тогда я и мое имя будем во главе, без меня она не сможет существовать». Мое новое имя рифмовалось с именем Шина. Так звали героиню телесериала, которая запомнилась ему. Тернер, моя новая фамилия, означала, что мы состоим в браке (на самом деле, это было не так). У Айка на все случаи жизни была стратегия. Он зарегистрировал товарный знак на имя «Тина Тернер», поэтому права на него принадлежали ему, а не мне.

Что же такого в том, что я просто поменяла имя? На самом деле все. Из-за этих двух слов я стала для Айка своего рода собственностью.

Он выработал несколько уловок, чтобы контролировать меня на психологическом уровне. До того, как наши отношения дошли до постели, он нажимал на лучшие стороны моего характера, практически умоляя быть честной с ним. Он говорил, что каждый раз, когда он записывал для кого-либо песню и она становилась хитом, его кидали, этим самым вызывая чувство жалости во мне. Я была благодарна за все, что он для меня делал – если ему кто-то нравился, он был готов буквально снять с себя последнюю рубашку ради этого человека, – поэтому я пообещала ему, что я не такая как все, что он может мне доверять, я никогда его не кину, как другие. Насколько я себя знаю, я всегда была честной, никогда не лгала. Но разве можно судить людей по себе? Я говорила то, что думала. Если что-то обещала, то это было не просто так. Мое обещание Айку что-то значило для меня, и я старалась его выполнить.

Но Айк не доверял мне. На самом деле он никому не доверял. И на случай, если я вдруг передумаю и решу, что не должна сдерживать своего обещания, ему нужно было подстраховаться. И он нашел другой способ удержать меня – при помощи страха. Когда он предложил свою идею, ссылаясь на то, что мне нужно другое сценическое имя, мои инстинкты говорили мне, что я влезаю во что-то не очень хорошее. Я что-то чувствовала, но не понимала, что именно. Я осмелилась спросить его об этом, и он сказал, что не хотел менять мое имя и даже не знал, хочу ли я принять участие в турне. И это тоже было частью его плана. Во-первых, он прибегал к словесным оскорблениям. У Айка был поганый язык, и тут я получила сполна. Во-вторых, в этот раз он прибег к помощи деревянного устройства для растягивания обуви и подошел ко мне, намереваясь преподать мне урок, который я вряд ли забуду.

Айк точно знал, что делает. Для человека, который играет на гитаре, руки – это самый ценный актив, поэтому он никогда не станет использовать в драке кулаки. Он придумал, как уберечь свои руки, и применил устройство для растягивания обуви, чтобы ударить меня по голове. Он всегда бил по голове, и я это испытала на собственном опыте. Было действительно больно. Я была в шоке и начала плакать. Мои мать и отец постоянно дрались, но я никогда не видела, чтобы мужчина бил женщину с такой жестокостью. Это было для меня чем-то новым, и я все еще пыталась понять, что происходит. Я никогда не знала, что будет потом. Айк убрал растягивающее устройство и приказал мне лечь на кровать. Это было действительно ужасно. В тот момент я ненавидела его. И самое последнее, что я бы хотела сделать, – это заняться любовью, если это еще можно так назвать. Когда он закончил, я лежала на кровати, не шевелясь, с распухшей головой, и думала: «Ты беременна, и теперь тебе некуда идти. Да, ты действительно вляпалась». В эту ночь родилась Тина Тернер, а «маленькая Энн» исчезла навсегда.

На заре становления группы Ike and Tina Turner Revue именно Айк вел себя как звезда. Я была Золушкой, а на самом деле – рабыней. Группа состояла из меня, Айка, музыкантов и айкеток, трех бэк-вокалисток. Малыша Крейга я оставила с няней в Сент-Луисе, а сама, скрыв свою беременность с помощью плотно затянутого дородового бандажа (я была худенькой, поэтому ничего не было видно), отправилась в изнуряющее турне по городам.

Вы даже не можете себе представить, в каком состоянии были клубы, в которых мы выступали в те дни. Особенно это касается клубов для темнокожих. В них не было гримерных. Хорошо, если была хоть какая-то кладовка или складское помещение, где мы могли подготовиться к выступлению, но для начала нам пришлось бы навести там порядок. Мы сидели на своих маленьких чемоданчиках марки Samsonite или на бочках вместо стульев, устанавливали собственные зеркала, надеясь, что в помещении будет освещение или хотя бы лампочка для того, чтобы делать макияж не вслепую. А что касается туалетов, их и вовсе не было. Для справления нужды мы использовали обрезанные бутылки, а затем выходили на улицу, чтобы выбросить их. Позже нас стали приглашать в клубы для белых. Условия там были немного получше, но все-таки ненамного.

Айк был таким скупердяем, что экономил на каждой мелочи, поэтому нам приходилось все делать самим. А еще он был строг! Если кто-то проявлял легкомыслие и позволял себе потакать своим личным интересам, Айк настаивал на абсолютном контроле за всем, что хоть как-то касалось группы. Он штрафовал музыкантов и танцоров за малейшую провинность. Порванный чулок, опоздание на репетицию или разозлившее его слово, сказанное невпопад, – обидчика он ставил на место десятидолларовым штрафом. Одна из возмутившихся айкеток пожаловалась, что она должна Айку больше денег, чем заработала. Кто-то даже спросил меня, берет ли Айк с меня штрафы за нарушение правил (имелось в виду, есть ли у меня какие-то привилегии). Это была шутка. С меня штрафы не брали, потому что мне не платили. Я получала только кров, еду и красивые вещицы в редком случае, когда Айк был щедрым.

Вот почему я никогда не была примадонной. Я начинала с того, что мне не доставалось ничего. Моя философия была такова: никогда не жалуйся, когда тебе становится тяжело, даже когда все становится еще хуже. Просто прими то, что есть, и продолжай идти вперед. Научись пользоваться тем, что у тебя есть – хорошее или плохое, – и найди способ заставить это работать на тебя.

Бэк-вокалистки и я всегда старалась не падать духом, и нам было здорово вместе. Мы были все время в разъездах, поэтому наша дружба была для нас единственной отрадой в жизни. Мы были как сестры. Робби Монтгомери, одна из айкеток (сейчас известная как основатель ресторана со сладостями под названием «Sweetie Pie’s») одалживала мне деньги, потому что знала, что Айк никогда не платил мне. Я знала, что всегда могу на нее положиться, и это много значило для меня.

Мне нравилось танцевать с этими девчонками, и иногда это было единственной отдушиной. Мы постоянно репетировали, даже в машине, добираясь от одного места выступления до другого, усердно работали над нашей хореографией, придумывая движения или заимствуя их у других исполнителей (Sham, Ba, Ba, Ba, Ba, Freeze, Freeze, Turn! You go up, I come back.). Пони, наша фирменная поступь (не помню точно, откуда мы взяли ее), была задумана как подражание пони, когда девушка едет на нем верхом. При этом девушка сидит, а пони перескакивает с ноги на ногу, подпрыгивая. Для нас поступь пони была способом передвижения по сцене. Так мы двигались вперед и назад поперек сцены. Майкл Джексон подобным образом использовал свою лунную походку. Нам действительно нравилось, когда Айк включал очень динамичную музыку. Тогда мы говорили: «Oh, ho, it’s on the track tonight». И нужно быть великим танцором, чтобы двигаться в таком темпе. Мы хорошо проводили время, демонстрируя зрителям, на что мы способны.

Мы также любили продумывать свой имидж. Методом проб и ошибок мы учились выбирать костюмы, подчеркивающие нашу динамику и привлекающие внимание к нашим ножкам. Чем короче, тем лучше. Следить за своей прической в постоянных разъездах было проблемно, особенно при отсутствии гримерной. Мои отношения с волосами не сложились еще в детстве. Я готова была вырвать свои косы из-за того, что волосы сильно путались и были очень пышными, никак не желая укладываться в прическу. Когда я подросла, то стала выпрямлять их, проводя в парикмахерской не один час, подвергая себя воздействию агрессивных химикатов, в то время как парикмахер вытягивал и вытягивал мои волосы, чтобы избавиться от завитков. И вся эта процедура могла оказаться бесполезной. Когда у вас от природы черные вьющиеся волосы, вы поете, танцуете и при этом, конечно, потеете, эти самые волосы все равно снова вернутся к своему естественному состоянию, какие бы усилия вы ни прилагали.

И однажды случилась неприятность, которая благотворно сказалась на моем дальнейшем имидже. Именно это подтолкнуло меня впервые попробовать надеть парик. Я и айкетки были в парикмахерской. И так вышло, что парикмахер немного передержал осветлитель волос на моей голове. От такой чрезмерной заботы волосы начали ломаться и выпадать. Да это же катастрофа! Как раз в ту самую ночь у меня было выступление! Ничего не оставалось, кроме как скрыть все это безобразие под париком. Парик стал для меня спасением, но не более того. Мне нравилось, как я в нем выглядела, как волосы повторяли мои движения, они были прямые и красивые, держали укладку, чтобы я ни делала.

Это случилось в начале 60-х. Тогда парики были примитивными, волос на них было много, они были тяжелые и грубые. Мне не хотелось выглядеть так, как будто я напялила на себя копну искусственных волос. Поэтому я научилась маскировать парик под натуральные волосы. Сначала я убирала волосы в определенных местах, и так парик стал выглядеть более прилично. Затем брала иголку и вшивала прядки, располагая их там, где, как мне казалось, не хватало объема. Я покупала волосы высокого качества, и в конце концов благодаря моей искусной доработке мои парики были лучшими в шоу-бизнесе. Мы выступали в них, потом мыли и укладывали после выступления, и на следующий день они уже были готовы к работе.

Айк возложил контроль за такими вещами на меня, но за музыку отвечал сам. Хотя в шоу-бизнесе я была новичком, у меня все же было свое представление о том, как использовать свой голос. Была музыка, которую я хотела исполнять, и музыка, которую я исполнять совсем не хотела. Например, я никогда не была поклонницей джаза. Я выросла на музыке в стиле кантри и, когда стала постарше, любила слушать таких выдающихся исполнителей, как Фэй Адамс и Лаверн Бейкер. Особенно мне запал в душу хит Бейкер «Tweedle Dee». Мне также нравилось слушать Махалию Джексон и Розетту Тарп. Исполнители музыки госпел действительно умели петь! К тому же у них была такая сильная аура.

Мой голос нельзя назвать стандартным «девичьим» голосом, поэтому меня вдохновляли популярные в то время исполнители-мужчины. Моим абсолютным фаворитом был Сэм Кук. Мне посчастливилось увидеть его выступление в театре Ховард в Вашингтоне в 1960-м. Он, пожалуй, был самым красивым темнокожим мужчиной, которого я когда-либо видела, не считая Хэрри, мою первую любовь в старшей школе.

Я ходила на его выступление с одной из девушек-айкеток. Зал был забит. Сэм Кук стоял на сцене и пел. Он был одет в шикарный континентальный костюм хорошего кроя, под расстегнутым пиджаком виднелась рубашка. Для укладки волос он никогда не использовал всякую химию – его волосы выглядели натуральными. Он пел «Darling, you send me». И в этот момент он был просто само совершенство. Я была зачарована. И вдруг я поняла, что как под гипнозом я иду к сцене. Как раз в этот момент девушка, сопровождавшая меня, потянула меня за руку, сказав: «Баллок [так меня называли], я сейчас прибью тебя! Что ты делаешь?» Все вокруг как будто сошли с ума. Сэм Кук был первым исполнителем, который производил такое впечатление на зрителей. Они просто таяли от его голоса.

В конце концов у меня даже появилась возможность пообщаться с ним лично в одном из отелей в Майами. Мы были в одном бассейне, и он подошел, чтобы поговорить со мной. Меня удивило, что Сэм Кук знает меня, хотя он сделал это просто из сочувствия. Некоторые люди видят, когда тебе грустно. А мне тогда было очень грустно. Возможно, потому что Айк что-то замышлял. Но этот день стал особенным, потому что сам Сэм Кук уделил мне внимание. Некоторое время спустя я узнала, что он скончался. Айк сообщил мне плохую новость о том, что его убили. Я благодарна судьбе, что она подарила мне момент встречи с ним. Я до сих пор думаю о нем и его прекрасном голосе.

Мне нравился Рэй Чарльз. Он действительно знал, как раскачать публику, когда пел «What’d I Say» с группой Raelettes. Как только он выходил на сцену, все вскакивали и начинали танцевать. Его духовный мир был другим. Не тем традиционным церковным миром. Все, что он имел, он принес с собой в этот мир. Он был неподражаем.

Многие темнокожие исполнители были по-своему креативны. Например, Отис Реддинг, исполнитель соул-музыки с такими песнями, как «The Dock of the Bay». А также Джеймс Браун. Помню, как он пел в «Аполло». Он вышел на сцену со своей походкой «враскоряку» и показал свой знаменитый шаг под названием «Mashed Potato» (позже я переняла это у него). Публика была без ума. Никогда не видела темнокожего в светло-зеленом жакете. Он на самом деле производил впечатление на меня. Да и на всех остальных тоже. Люди были от него в восторге.

У всех этих исполнителей, о которых я вам рассказала, было что-то особенное. Вот почему белые люди, которые приходили на их выступления, больше не могли слушать поп-музыку. Им нравилось то, что делали темнокожие, и в конце концов благодаря этому рождались новые направления в музыке.

Слушая музыку таких великих исполнителей, я вырабатывала чувство собственного стиля, и мне не нравился тот стиль исполнения, который навязывал мне Айк. Он поощрял пение в стиле «Hey, Hey, Heying» и еще рычание в микрофон. Все это напоминало какую-то проповедь. А мне хотелось петь, действительно петь, тем самым самовыражаясь, раскрывая свою натуру. Мне хотелось, чтобы мое пение звучало более мелодично. Но мне не позволяли использовать свой голос так, как я этого хотела.

Оглядываясь назад, я понимаю, что большая часть стычек с Айком случалась из-за того, что я выражала свое несогласие по поводу манеры исполнения. У нас были так называемые «художественные разногласия». Я не могла подойти к нему со словами «Мне не нравится эта песня» или «Я не могу исполнять в такой манере». Айка не проведешь. Он считывал язык моего тела и знал, что я чувствую, а еще терпеть не мог, когда ему противоречили. «Мисс Баллок, – говорил он тоном, не допускающим возражения. – Бросай свои глупости и пой». Однажды ночью он даже плюнул на меня в прямом смысле слова, когда я осмелилась выразить свое мнение.

Времени подумать о том, какой должна быть жизнь, особо не было. Айк сделал так, что мы всегда были слишком заняты. Наш график был очень насыщенным и тяжелым: бесконечные переезды с места на место, репетиции, выступления, сессии звукозаписи на лету, которые занимали все свободное время. Местом, которое произвело на меня самое сильное впечатление, стал Нью-Йорк. Помню тот момент, когда мы ехали в театр «Аполло» на выступление. Это было в августе 1960 года. Мы проезжали по огромному мосту. Я только взглянула на линию горизонта и воскликнула: «Нью-Йорк!» Ах, каким же он был красивым тогда! Солнце было ярко-желтым, просто невероятно желтым. Я не знала названий улиц, но знала наверняка, что таких высоких знаний я никогда раньше не видела. Они как будто тянулись к Богу – все выше, выше и выше! Небоскребы с сияющими на солнце окнами, звуки клаксонов, леди на высоких каблуках (не в кроссовках как теперь), с шарфами и в белых перчатках, маленькие тележки с хот-догами на улицах – в Нью-Йорке было все. Первое знакомство с этим городом произвело на меня неизгладимое впечатление, как будто я видела все в кино. Я никогда не забуду свои чувства в тот момент.

В «Аполло» у нас были воодушевленные зрители, и нас было много. Юный Флип Уилсон выступал тем вечером в качестве комика. Айку пришлось нелегко во время выступления, потому что я очень много двигалась, будучи при этом на позднем сроке беременности. Он пытался угомонить меня: «Лучше не делай так. И так тоже не делай», но я продолжала крутиться и скакать по сцене как пони, пока, наконец, не родила в октябре. Мои платья были подобраны таким образом, чтобы скрыть беременность, а это было нелегко, потому что у меня был мальчик и мой живот сильно выпирал вперед (так говорили старухи в свое время). Я носила плотно прилегающий чехол под платьем прямого кроя, который удерживал живот. Там же была и специальная свободно прилегающая подкладка из шифона для маскировки «выпирающей части живота». Я была молода, у меня было много сил и энергии. На протяжении всей своей беременности я чувствовала себя замечательно.

Не знаю, что на меня нашло, может быть, волнение от нахождения в этом театре или от всего этого внимания, но в какой-то момент нашего выступления в «Аполло», когда музыка заиграла в очень быстром темпе, я спрыгнула со сцены прямо в партер. Благодаря хорошо подобранной одежде я не выглядела так, как будто я на восьмом месяце, и это было хорошо. Я думаю, люди бы начали из-за этого сильно переживать! Но ребенок всегда оставался в безопасности. По правде говоря, высота была не очень большой. К тому же я была неплохой спортсменкой. Я знала, что смогу справиться.

На обратном пути через всю страну мы заехали в Сент-Луис проведать, как там Крейг. На тот момент он жил с няней в доме Айка. При виде его у меня защемило сердце. Он был таким маленьким, едва умел говорить. Все, что хотел мой сынок, – это оставаться у меня на коленках, чтобы его никуда не отпускали, но Айк не позволял ему. Он считал все это сюсюканьем или чем-то в этом роде. Позже я обнаружила заплаканного Крейга в кроватке. Я взяла его на руки, чтобы утешить. На следующий день после того, как мы уехали, он бегал по дому и кричал: «Энн, Энн». Он искал меня. Он помнил любовь своей мамы. И каждый раз, когда она оставляла его, он всегда тосковал по ней. Он тосковал по Энн. И я тоже тосковала по Энн, по той девочке, которой я была, пока Айк не сделал мою жизнь такой запутанной.