Воспоминания уже таковыми не являлись, Николас снова присутствовал там, во плоти, вновь переживая все моменты по второму, по десятому кругу. Они держали его крепко, не желая отпускать, проносили на безумной карусели от одного кадра к другому, чтобы на этот раз он не выдержал и сошел с ума. Ему захотелось закричать. И он кричал где-то там, в глубине своих мыслей, точно существо, падающее в бесконечную пропасть.
– Эй, ты меня слышишь? Что с тобой? – доносилось из другой реальности. – Патнер, я с тобой разговариваю!
Бездна, сотканная из самых черных, самых страшных дней его жизни, сменилась сначала на стену с пожелтевшими обоями и газетными вырезками о подвигах полицейских, а потом и на мощный силуэт Дженны. Старушка с удивлением пялилась на него. Николас словно увидел себя со стороны. Вспомнил, как полтора часа назад задержал вора-гонщика и что теперь вынужден слушать истории о каких-то кошках. Видимо, многое из речи Дженны он пропустил, поэтому не мог объяснить выражение на ее лице. Тут было что-то близкое к ужасу. Николасу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело – его щеки были мокрыми от слез. Вот так он сидел и рыдал на глазах начальницы, которая всегда ждала случая, чтобы он провалился.
Дженна потянулась за салфетками, отвлекшись от картины, которая все же оставила ликующий отпечаток у нее на лице. Николас решил подарить ей еще одну, последнюю радость.
– Я ухожу из полиции, – сказал он, поднявшись со стула.
– Что?
О стол ударился полицейский жетон.
– Прошу, избавь меня от бумажной волокиты. Ты ведь мастерски научилась подделывать мою подпись.
Николас оставил ее без объяснений, которых, в общем-то, не требовалось. Слишком рано он ушел из дому, понадеявшись, что минувшее время было к нему милосердно.
Николас не слышал, что Старушка говорила ему, покинул кабинет, только кресло королевы победной насмешкой скрипнуло вслед: “Ты больше сюда никогда не вернешься”. Николас уверенно шел по коридору, словно ничего не случилось, стараясь абстрагироваться от взглядов, сделать вид, что он действительно стал призраком. Рассел Лэйон, теперь бывший напарник, хвостом увязался следом. Соловый депос предложил подвезти его до дома. Николас согласился, чтобы не тратить в участке лишние минуты в ожидании такси. Многие из тех, кто остались обсуждать случившееся, позавидовали Расселу. Ему предоставлялась возможность понаблюдать за небывалым зрелищем дольше остальных.
Глава 3
Две недели прошло с тех пор, как Николас ушел из полиции. Его одиночество никто не тревожил. Должно быть, в участке давно смирились с пустующим местом и безуспешными попытками отыскать вороного депоса. То внезапное появление мелькнуло вспышкой падающей звезды. Он был? Нет, он померещился. Или, может, какой-то жалкий, до ужаса похожий на него парень ронял слезы в кабинете Дженны. Николас и сам с трудом верил, что все произошло именно с ним. На всякий случай он вставил шнур от телефона в розетку, а впоследствии корил себя за наивность – телефон хранил молчание.
Большую часть дня вороной депос проводил в гостиной, под неумолкающий фон телевизора листал папки со старыми делами. Если позволяла погода, то коротал время на крыльце, в саду, с кружкой кофе или банкой пива, в зависимости от времени суток. Он любил наблюдать, как среди кустарников весело носится вторая живая душа в этом доме – бурый пес Флайк. Пес ловко уклонялся от кустов и веток, прекрасно приспособившись определять преграды единственным глазом. Когда питомец Николаса был щенком, его сбила машина. Флайка спасло чудо, но даже оно не избавило пса от последствий: кусок плоти на правой стороне пасти отсутствовал, оголяя челюсть. Пустая глазница заросла шерстью, придав морде зловещий прищур. Соседские детишки считали Флайка страшным монстром, а на преступников (как и на Рассела) пес наводил холодящий ужас. Только Николас знал, что нет на свете добродушнее создания. За спиной остались долгие четырнадцать лет, проведенные рядом, и вместо увечий вороной депос замечал лишь виляющий хвост да неиссякаемую любовь. В те тяжелые дни только беспечность радующегося прогулке Флайка внушала Николасу умиротворение. Для животных время не делится на полосы, все, что у них есть – это настоящее. А Николас жил прошлым. Он кутался в свои воспоминания, как в старый плед, только они приносили ему тепло.
Их с Лейн спальню Николас оставил нетронутой, как после последнего утра вместе, только так он мог сохранить иллюзию ее присутствия, тлеющую с каждым новым днем. Сам он спал на диване на кухне, где с трудом мог вытянуть ноги, но переступить порог спальни так и не решался. И только иногда обнаруживал себя там, замершим напротив старенького пианино – любимой вещи Лейн в этом доме. Всякий раз, когда ее тонкие пальцы касались клавиш, комнаты наполняла чарующая музыка. Сам Николас играть не умел. Научить его нотной грамоте было то же самое, что Флайка командам – первое время он помнил, а потом напрочь забывал. Одна мелодия сохранилась в его памяти. Николас играл ее одним пальцем, ударяя по тишине дома. И тогда отчетливо слышал, как партия Лейн звучит вместе с ним.
У них была мечта о переезде в южные штаты, туда, где бы круглый год светило солнце, а Николаса не узнавали на улицах. От мечты остался счет в банке. Этих накоплений вороному депосу вполне могло хватить на год, а если и дальше питаться бутербродами и замороженными обедами из коробок в стиле жизни отъявленного домоседа – то и вовсе на несколько лет. Но в четырех стенах он скорее свихнется от скуки. Поддавшись порыву, Николас выискивал в газетах вакансии частных детективов и охранных агентств, но все равно не мог представить себя в иной роли. Мысль вернуться в полицию (если Дженна не согласится принять его обратно, он запросто перешел бы в другой участок) до сих пор казалась абсурдом. Больше своей беспомощности Николас боялся: в каждом убийстве, с которым ему предстоит столкнуться, он будет находить частицу своей реальности, в глазах депосов, потерявших близких – собственное отражение; принимать вызов к действию, нажав педаль до упора, задаваться вопросом: хватит ли у него сил на этот раз? Искать подвалы, где оборвется его жизнь, ведь ангела, который мог бы его спасти, он потерял навсегда.
Николас сидел в плетеном кресле в саду, просматривая очередное забытое дело, когда тишину дома нарушила трель звонка. У входной двери замер Флайк. Пес не лаял, а тряс хвостом, точно взбесившимся маятником. Перебрав в голове краткий список всех знакомых, Николас решил, что это Ноя, давнишняя подруга Лейн, приехала почитать ему лекции на тему борьбы с депрессивными состояниями и “в-твоем-холодильнике-уже-некому-вешаться”, но, увидев в дверном глазке соловое пятно, был удивлен еще больше – на пороге мялся его бывший напарник.
Стоило Николасу открыть дверь, как Флайк пулей выскочил наружу, едва не сбив Рассела с ног.
– Флайк? Совсем не стоит… Я того же мнения. Николас! Вижу, вы оба рады меня видеть, – бормотал напарник, но больше это напоминало мольбы о помощи. Рассел прижимал породистые уши к голове. Несмотря на то, что сегодня на нем была форма одарского полицейского, Николас подумал, насколько сильно Рассел не вписывается в окружающий пейзаж плотно стоящих друг к другу построек северо-восточного района, но главное – крыльца его скромного дома.
Напарник носил аристократическое имя, являлся редким представителем странглиевской элиты. Его домашний адрес значился в зажиточном пригороде Одары, где вместо деревянных хибарок под копирку высились многоэтажные дворцы. С такими деньгами и связями любой без труда нашел бы себе место в жизни. Не одному Николасу казалось комично-странным, что из всех великолепных возможностей Рассел Элистер Лэйон выбрал бессонные ночи в патрульной машине, отвратный кофе из автомата да окружение депосов, не умеющих рассуждать о причудах искусства и книгах. И пусть за годы службы тонкие пальцы Рассела огрубели, он располнел и научился вставлять брань между слов, в этом депосе всегда присутствовало нечто выделяющее его среди толпы одарских полицейских, скользящее в его внешности и поведении, что ни время, ни старания Рассела так и не смогли стереть. Отчужденность не мешала Расселу быть отличным напарником, на самодеятельность Николаса он смотрел сквозь пальцы. Какими бы разными они ни были, одно их точно объединяло – искренняя вера в то, что на плечах их тандема держится благополучие города. Пускай за мириады рабочих дней в одной патрульной машине им так и не удалось стать друзьями. Сегодняшнее появление Рассела оставалось для Николаса такой же загадкой, как и почему тот стал полицейским. Впрочем, на первый вопрос тут же нашелся ответ: из-за ворот выглядывала медная крыша знакомого пикапа.
– У меня есть для тебя две хорошие новости. Одну, как я вижу, ты уже заметил. Сам не налюбуюсь: как новенький – бампер выпрямили, подкрасили: ни следа, ни царапинки, – бормотал напарник, передавая Николасу ключи. Вороной депос был уверен, что Рассел перебросится с ним парой слов и отправится восвояси. Наверняка его уже ожидало такси, готовое увезти через мост – в благополучный пригород. На всякий случай вороной депос отошел с порога. У крыльца заскрипели ступени, Рассел последовал за Николасом, крепко сжимая в ладони ручку кожаного портфеля.
– Здесь мало что поменялось, – бросил вороной депос, когда они оказались в доме. Коридор отсутствовал, входная дверь вела в закуток кухни, где у стены так и стоял бирюзовый диван. Его давно пора было заменить, обивка вылиняла, из дыр торчали поролоновые внутренности – слишком упорно Флайк точил о него зубы. Хотелось верить, что диван был в лучшем состоянии, когда, полгода назад, Рассел скоротал на нем свою первую и единственную ночь. Полицейские разгоняли толпу бастующих студентов на площади. Николас потерял напарника из виду, а нашел в окружении пяти пегих парней. Они разбили о голову Рассела бутылку. Напарник валялся на земле, по всем признакам не ощущая ударов. Когда рядом появился Николас, нападавшие тут же бросились в стороны, но вороному депосу было наплевать. Николас думал только о том, что могло произойти, если бы он опоздал. В связи с забастовкой все выезды из города оцепили. Побитый и подавленный, Рассел переночевал в их с Лейн доме. Николас не любил вспоминать о том дне. Ему удалось убедить себя, что в произошедшем нет его вины, но картинки прошлого все равно преследовали его, стоило только взглянуть на лицо Рассела. Время давно стерло любые синяки и ссадины, Николас все равно воскрешал беспомощность, появившуюся тогда в глазах напарника. И она была хуже любых шрамов.
Сегодня, переступив порог этого дома, Рассел выглядел куда счастливее. Он тут же опустился в кресло в гостиной. Его пальцы теребили застежку кожаного портфеля, который напарник (Николас догадывался, зачем) захватил с собой. Все попытки всучить деньги за ремонт пикапа не увенчались успехом.
– Даже и не думай, – отпирался Рассел. – Я тут ни при чем. Расходы покроет участок, чтобы Дженна не осталась в долгу. Все-таки это благодаря тебе мы задержали того гонщика. Старушку можно было раскрутить на новую машину, но сам понимаешь: за руль ты бы сел только к декабрю.
– Я все равно ни на что бы его не променял, – Николас кивнул в сторону окна, где из-за ворот виднелась крыша пикапа. Не требовалось четыре года работать в четвертом участке, чтобы усвоить – подарки начальства ни к чему хорошему не приводят. Расплата за них все равно последует, правда, в несколько иной форме.
– Чай? Кажется, кофе еще остался.
– На твое усмотрение, – соловый депос с сомнением задержал взгляд на темном экране телевизора. – Лучше ответь, есть ли у тебя магнитофон?
– А я-то думал, ты пришел просто поинтересоваться, как у меня идут дела… Кассетами в шкафу я подпираю мебель, детектив.
Николас не ошибся. Пальцы Рассела тут же потянулись к застежке чемодана. Его руки едва заметно тряслись, когда он протягивал Николасу видеокассету. Ни надписи, ни боковой наклейки на ней не было. Рассел попытался выдавить из себя торжественность:
– Та-дам! Твое новое задание. То, что ты сделал, было в порыве, мы все в участке это понимаем, тебе не стоило уходить. Старушка, может, и не скажет этого вслух – но жаждет вернуть тебя обратно. Как и я… – последнюю фразу добавил он тихо, словно говорил о чем-то пошлом. “Мне не все равно, что ты гордо тухнешь в четырех стенах, приятель”, – читалось в его светлых глазах, которые, несмотря на всю скрытность, кажется, отражали истинные чувства. И Николаса это тронуло. Он внушил себе, что только поэтому не указал Расселу на дверь, предварительно запихнув чек за починку пикапа в его чертов портфель, чтобы Дженне неповадно было покупать Ника Патнера таким дешевым способом. Он забрал у Рассела кассету и вставил в магнитофон.
По экрану пролились волны ряби, из которой, как за занавесом, выплывали очертания: стол, серые стены, удавы труб, змеящиеся под потолком… Полумрак и сырость, которую не передать на пленке, только представить. Металлические кольца на запястьях, так туго, вгрызаются в плоть. Откуда-то капает вода, невозможно определить источник звука, когда тебе завязали глаза.
Рассел ничего не заметил, а Николас вернул взгляд на экран, где происходило нечто отвратительное, творящееся где угодно, но только не сейчас и не с ним. С картинки исчезла рябь, открывая новые детали – депоса, наручниками прикованного к стулу. Высокий, но очень худой, он был рыжей масти, одет в кислотно-зеленую робу заключенного окружной тюрьмы. На темном фоне выделялись белки его глаз и сохранившиеся зубы. Кровь капала с его подбородка, образовав лужу на бетонном полу. Кровью пропиталась лохматая шея заключенного. Поджарое тело кренилось в сторону, казалось, если бы не оковы, он давно бы рухнул на пол. Его обступили тени – твари, которые издевались над ним. Но на этот раз на них была полицейская форма.
– Это еще что за чертовщина?
Рассел не торопился отвечать, он подобрал пульт и поставил видеозапись на паузу, увеличив лицо заключенного на экране.
– Не узнаешь рыжего джентльмена?
– Я вижу только полицейский произвол.
– Следственный комитет, – пожал плечами Рассел, словно речь шла о самой очевидной вещи на свете. Это многое объясняло, недаром следственный комитет в участках величали “мясобойней”. Николас считал, что отморозков оттуда мало было уволить, но и затаскать по судам за все то, что они вытворяли со своими задержанными. Высокая раскрываемость преступлений, а также дефицит кадров волшебным образом отводили от них внимание прессы и союзов. “До поры до времени”, – был уверен Николас, а пока этому рыжему парню, что бы он там ни натворил, придется страдать.
Николас попросил Рассела убрать паузу, а вместе с ней и окровавленное лицо с экрана. Кино получило продолжение. Допросную комнату наполняли незнакомые тени. Достижением вороного депоса стало то, что он узнал следователя по сгорбленной спине. Его звали Эрл, и к имени по известным причинам прибавляли кличку “Бревно”. Эрл сам имел вид отморозка, а на допросах вел себя не лучше агрессивного психопата, заставляя даже невиновных сознаваться в преступлениях.
Николас убавил звук. Воротило от одних воплей: “Я оторву тебе яйца, размажу по эмалированной тарелке и засуну обратно в задницу!” – вопил Эрл. “Повторяю для тебя еще раз: как твое настоящее имя? Иначе я сейчас сам его придумаю. “Калека На Всю Жизнь” тебя устроит?”
Заключенный молчал. Только его хвост размеренно покачивался из стороны в сторону, являясь единственным признаком, что тот находился в сознании.
– Без понятия, кто этот рыжий тип. Может, если бы его так не изувечили, у меня был бы жалкий шанс его узнать.
Рассел ждал другого ответа.
– Николас, Николас, – назидательно покачал головой он. – Это в твоей манере: взваливать на себя львиную долю работы и совсем не заботиться о мелочах, маленьких детальках, из которых и получаются большие неприятности в виде Тобиаса Элиранда.
– Мы же избавились от этого ублюдка.
– Ты избавился, – сказал Рассел. – Но как все-таки жаль, что тебе не удалось сделать это до конца.
Николас прекрасно помнил день, когда Тобиас Элиранд – известная фигура в мире наркобизнеса, был наконец обезврежен. Полицейские Одары целой армией штурмовали коттедж, где наркобарон отмечал сорок девятый день рождения. Депосы, собравшиеся поздравить своего покровителя, относились к темным слоям преступного мира: наркоторговцы, наемные убийцы, телохранители. На празднике присутствовала и семья Элиранда: его жена и дети, в их числе – альбинос Оскар, единственный сын, безоговорочный наследник. Полиция ворвалась внезапно. Многие собравшиеся, как и сам Элиранд, пали под градом пуль. Только избранным удалось уйти через потайной ход еще до начала осады. В их числе был сын Тобиаса.
– Мэр Одары лично наградил тебя за исход этого дела, – добавил Рассел.
Николас отмахнулся:
– Я только выследил мерзавца, а сейчас думаю, был ли в том смысл? При штурме погибли семеро наших ребят. Я молчу о тяжелораненых. А ради чего? Ради трупа Элиранда, которым, словно медалью, Дженна похвалялась перед прессой? И все эти фотографии обывателей с его телом… Как будто он не мертвый старик, а причина всего зла на земле. Теперь место занял его сын. Прогуляйся по южным районам – там до сих пор торгуют той же дурью. Что мы изменили?
– Если бы нам поймать альбиноса… Никогда полиция не подбиралась к нему так близко. Этот рыжий тип знает, где скрывается Оскар,– произнес Рассел с наигранной алчностью в голосе, указав на экран.
– Что ж, я рад за вас, а следственному комитету удачи. Мне же нет до этого никакого дела.
Николас поднялся с дивана и ушел на кухню. Там давно вскипел чайник, осталось разлить напиток по чашкам, а заодно и собраться с мыслями. Его приводило в бешенство, насколько нагло играли на его чувствах. Дженна прекрасно знала, чем его зацепить: он ведь не сможет спать спокойно, пока альбинос – новый босс наркомафии – гуляет на свободе. Нужно только почаще напоминать ему об этом, словно то, что сын Элиранда ушел от осады невредимым – личный просчет Николаса. Что еще у Рассела было в запасе? Фотографии подростков, умерших от передозировки, маленькие детки, крупными глазами глядящие в объектив камеры под статьей об изнасиловании несовершеннолетних… Готовые в который уж раз разорвать ему сердце и вернуть в участок точно марионетку, потянув за нужные веревочки. Успокоившись, Николас возвратился в гостиную с двумя чашками, поставил перед напарником пакет с печеньем, словно они были депосами, просто собравшимися посмотреть телевизор.
– Прости, не могу предложить тебе чего-нибудь получше, – выдавил из себя Николас. – Все забываю купить продукты.
– Вполне хватит этих бисквитов.
“Этого печенья, Расс”, – мысленно поправил Николас, но улыбнулся. Напарник принялся за еще более дикую вещь – макать “бисквиты” в чай, чтобы потом глотать напиток вместе с крошками.
– Он мог быть в числе близких знакомых альбиноса, – кивнул Рассел в сторону телевизора.
“Ага, еще скажи, что рыжий опрокидывает с ним стаканчик по выходным”, – подумал Николас, усмехнувшись. Отдать Дженне должное, она хорошо натаскала Рассела. Соловый депос решил, что все идет по плану, и улыбка на лице напарника – гарантия успеха.
Рассел невозмутимо продолжил:
– Этот рыжий тип может создавать впечатление невинного, сумасшедшего, несчастной жертвы, но он знает, где искать Оскара, а следовательно, представляет для полиции ценность. Я потому и спросил, помнишь ли ты его, Николас. После штурма коттеджа из выживших нам досталась лишь мелкая прислуга Элиранда – повара, консьерж, проститутки – куда же без них. Рыба покрупнее если и не погибла в той перестрелке, то скрылась вслед за альбиносом. До сих пор ведутся споры, кто именно пустил наркобарону в сердце решающую пулю. Многие запомнили его уже мертвым, в нелепой позе на полу. А возле бездыханного Тобиаса на коленях сидел огненно-рыжий депос. Тот самый пленник. В кобуре у него было заряженное оружие. Он так и не пустил его в ход. Рыжий депос опомнился, лишь когда на него стали надевать наручники. Он защищался, протягивал к своему мертвому боссу руки. Он был его телохранителем. Телохранителем Элиранда, оставшимся в живых!
– Хм, я что-то слышал об этой истории. Но с трудом верится – слишком легко тот сдался. Насколько мне известно из печального опыта, прихвостни Тобиаса бьются до последнего, действуют словно зомбированные. Они не боятся смерти.
– В точку. Полиции еще никогда не удавалось взять подручного Элиранда живым, – закончил мысли вороного депоса напарник. – Просто подумай, какой ценной информацией обладает этот парень! Его нужно только расколоть. После штурма коттеджа рыжего депоса задержал следственный комитет. Пленник вел себя неадекватно. Хотя был не настолько отсталым, чтобы не понимать депосскую речь. Комитет навел о нем справки. Выяснилось, что зовут рыжего Ероман, по некоторым сведениям, он действительно работал на мафию, входил в число приближенных к семье Элиранда. К сожалению, у данной информации нет никаких подтверждений. На допросах Ероман не сказал ни слова, а потом вытворил кое-что, из-за чего эти идиоты махнули на него рукой и сдали в психиатрическую клинику. Это то же самое, что подарить парню свободу!
Клиника, в которой оказался Ероман, раздула скандал, обвиняя полицию в жестокости. На его защиту тут же встали общественные организации. Им плевать, что тот приближенный Элиранда. Будь он хоть сам босс наркомафии, для этих сердобольных выскочек Ероман не кто иной, как очередная жертва, едва не погибшая по вине распоясавшихся сволочей в форме. Теперь любая информация, касающаяся его состояния, для нас под запретом. У полиции нет доказательств, чтобы и дальше держать парня под следствием. Вот, впрочем, и вся история о том, как мы лишились важнейшего свидетеля, попавшего к нам, наверное, впервые за всю историю существования империи Элиранда. И вполне возможно, что вскоре рыжий окажется на свободе, а значит, примкнет к альбиносу. – Рассел отпил чаю, смахнул с губ крошки от печенья. – Если бы Дженне раньше удалось прибрать к нашим рукам Еромана, – важно пробубнил он. – Теперь слишком поздно. Она так долго добивалась, чтобы заполучить сведения с допросов. Психиатрическая клиника, куда поместили Еромана, находится на северной окраине штата. Я смотрел буклеты. Место там – все равно что санаторий. Территория окружена лесом, само здание со всеми удобствами…
– И когда я туда отправляюсь? – перебил Николас.
Напарник бросил на него удивленный взгляд. Вороной депос продолжил:
– Я-то все думал, чего это Старушка в последнее время слишком часто твердила мне, что я слетел с катушек. Выходит, она вовсе не шутила.
– Тот парень не псих, он притворяется. У нас появился шанс это доказать. Нам нужен тот, кто проследил бы за ним, а еще лучше – втерся к Ероману в доверие. Вполне возможно, что с таким же пациентом, как и он сам, тот не будет прикидываться немым.
Николас выдавил смешок:
– Да, Дженни превзошла сама себя! Неужели она настолько меня ненавидит? Засунуть в дурку? Это еще лучше, чем послать на ферму следить за школьником, ворующим навоз. Такого я точно не ожидал. Гениально! Просто браво!
– Ты все не так понял. Я сам хотел взять это дело.
Николас не сомневался, что напарник лжет.
– Но Дженна дает его тебе, потому что ты всегда был лучшим из нас, – Рассел замолчал. На этом, кажется, программа спектакля была исчерпана. Завтра за свой провал напарнику суждено испытать гнев начальства. А может, Рассел был разочарован в себе, до того пребывая в полной уверенности – его актерского дара хватит, чтобы отправить Николаса лечиться.
– Рассел, ты же сам понимаешь: Дженна хочет меня достать. Ей, видимо, неймется, что я слишком легко от нее отделался.
Николас забрал у Рассела кружку и залпом выпил все содержимое. Потом демонстративно проделал то же самое со своим.
– Что ты творишь?
– Пытаюсь покончить с собой. Я где-то слышал, что если выпить очень много воды, то можно помереть. Впрочем, что я оправдываюсь? Я ведь гребаный псих, мне больше незачем жить!
– Прекрати, здесь нет ничего личного!
Николас продолжил, не скрывая злобы в голосе:
– Сделай мне одолжение, посоветуй Дженне, если в следующий раз она задастся целью меня подлечить, пусть пришлет карету с санитарами на дом. Одного чопорного странглийца с талантом убеждать явно недостаточно для того, чтобы затащить меня в желтые стены, с которых психи лижут краску…
“А не пойти ли тебе…” – кричали глаза напарника. Но он, как всегда, был сдержан:
– Это возмутительно. Ты ведешь себя как ребенок, Николас.
Слова Рассела разлетелись по гостиной, точно эхо того прошлого, когда вороной депос был новобранцем, а Рассел – его наставником. (С какого момента Николас потерял уважение к нему? После того, как нашел его на асфальте избитым бандой пегашей? Или это произошло гораздо раньше, из-за интуиции, которая часто спорила с мнением Рассела, в итоге оказывалась права. Сейчас она неустанно твердила, что это дело ни к чему хорошему не приведет.)
– Подумай, – усмирив свою гордость, сказал Рассел, стоя на пороге. У подъездной дорожки его ожидало такси. – Если ты не согласишься, Дженна найдет кого-нибудь другого.
– Такого же психа будет сложно отыскать.
– Счастливо, Николас.
Вороной депос не испытал облегчения, когда закрыл за Расселом дверь. Неприятный осадок после этого разговора остался в доме и теперь гулял по комнатам вместе с призраком Лейн. От присутствия этих двоих Николасу стало не по себе. Невзирая на дождь, он взял Флайка на прогулку. Вороной депос шел в темноте, по знакомым тропинкам, мимо домов, где яркими огнями горел свет. Пес обнюхивал кусты, с радостным лаем разрывал землю, пытаясь отыскать норы землероек. Николас мог только позавидовать его легкомыслию. Теперь, оставшись в одиночестве (в незанавешенном оконе соседсткого дома семья садилась ужинать за стол. Мимо Николаса прошла пара. В обнимку, скрываясь под единственным зонтиком, влюбленные прогуливались под дождем – будут ли у него еще когда-нибудь такие моменты в жизни?), он оказался в мире, который делил только со своей собакой, и теперь понял, почему являлся лучшим кандидатом на предложенную Дженной роль. В пустом доме, с вещами Лейн и сотней воспоминаний, он мог бы запросто сойти с ума. Своим психическим состоянием Николас ни у кого бы не вызвал подозрений. Дженна пользовалась его горем на благо полиции. Но вороной депос ее не винил. Ему стоило вытурить Рассела раньше, прежде чем напарник посвятил бы его в подробности дела. Теперь оно не выходило у Николаса из головы. “Подручные Элиранда попадаются нам только мертвыми… Откуда этот псих взялся?”
Рассел забыл видеокассету. Она так и осталась в магнитофоне. Николас думал об этом, когда на пороге протирал псу лапы тряпкой, отмывал следы дождя в прихожей, разогревал в микроволновке замороженный ужин. Он пообещал себе, что позвонит Расселу завтра и пошлет кассету ему по почте. У телевизора вороной депос оказался только глухой ночью, да и то – чтобы посмотреть какое-нибудь тупое шоу, перед тем как завалиться спать. Пальцы тут же нажали на кнопку, вернув очертание допросной комнаты на экран. Следователь Эрл-Бревно наматывал возле заключенного круги, задавая однообразные вопросы. Даже уши Еромана, самая подвижная часть тела депоса, словно окаменели, свидетельствуя о том, что их владелец отыскал убежище далеко в своих мыслях. Николас ожидал, что Эрл начнет распускать руки, уж больно красочно Рассел рассказывал об обычаях комитета избивать заключенных. Но ударов так и не последовало, Эрл несколько раз только замахнулся. Несмотря на всю агрессивную отвагу, следователь старался держаться в стороне, словно между ним и заключенным образовалось невидимое стекло. Эрл боялся его, – вдруг понял Николас.
Вопросы пошли по второму кругу. На одиннадцатой минуте вороной депос заметил, как заключенный пошевелился. Его уши еще плотнее прижались к голове, а хвост начал гулять из стороны в сторону, точно у взбешенного кота. Глаза исподлобья устремились прямиком на следователя. Ни Эрл, ни рядовой, едва не заснувший за диктофоном, ничего не успели сделать. Поймав момент, когда Эрл приблизился к нему, заключенный вскочил со стула. В долю секунды рыжий депос вцепился следователю зубами в горло. Эрл пытался кричать. Он повалился под весом Еромана на стол, захрипел и задергался, точно жертва, настигнутая хищником. Это продолжалось до тех пор, пока рядовой, опомнившись, не ударил Еромана настольной лампой по спине – первым, что попалось под руку. Ероман разжал пасть, обернулся к рядовому и зашипел, издавая звуки, которые для Николаса сливались в слова:
– Р-рыцера ш-ш-штерфа ар-р-рчака! – закричал рыжий заключенный и зажал голову руками. В помещение вбежали несколько полицейских. Они повалили Еромана на пол. Не стесняясь камер, наградили его пинками и решающим ударом – рукоятью пистолета по голове, после которого заключенный обмяк, растянувшись на полу.
Полицейские обступили Эрла. Следователь опирался о стол, ощупывал ладонями горло, по его пальцам текла кровь. Поддерживая с обеих сторон, Эрла увели из допросной, двое полицейских выволокли тело обвиняемого, переговариваясь между собой, что давно пора сдать этого психа в дурдом, пока он кого-нибудь не убил.
Следственная комната опустела, статичной картиной продержалась на экране полминуты, а потом ее сменила черно-белая рябь.
Николас пересмотрел видеозапись три раза, концентрируя внимание на моменте нападения и словах, произнесенных Ероманом. Вороной депос прибавил звук насколько это было возможно на стареньком телевизоре, чтобы окончательно убедиться – ему не показалось. А потом, дрожащими руками, набрал номер телефона Рассела Лэйона. К счастью, напарник проводил эту ночь дома.
– Слушаю, – сонным голосом отозвался он.
– Рассел, это Ник. Прости, что разбудил.
– Что-то случилось?
– Нет… Вернее, да. Я хотел извиниться за то, что наговорил тебе сегодня.
Пауза, а потом:
– Все нормально, Николас.
– И еще, ты не мог бы передать Дженне, скажи: я согласен взять это дело.
Последние признаки сна исчезли из голоса Рассела. Николасу показалось, что не у него одного сейчас бешено колотится сердце.
– Ты уверен? – чуть ли не закричал напарник в трубку.
– Не сомневайся, – ответил Николас, поглядывая на экран телевизора, где время на видеозаписи остановилось.
Глава 4
Порой, чтобы перестать блуждать в темноте, достаточно решиться на единственный шаг… из дома, прямиком в неизвестность, где только кажется, что никто не ждет.