III
Во все времена (да и поныне так) умные из людей задавались вопросом: “А хорошо ли это – добиваться своей пользы?” Молчаливо предполагалось при этом, что ответ непременно существует. Недостатка в жизненных примерах никогда не было, и подходящие факты изобильно окружали мыслителей. Может быть, именно поэтому последние обязательно находили решение проблемы – каждый в меру отпущенных ему судьбой интуиции и проницательности.
Углубляясь в проблему, иные интеллектуалы пытались выяснить вещи, которые казались им более фундаментальными, чем ответ на первоначальный вопрос об упорстве в преследовании собственной выгоды. По мнению сих мудрецов, сперва следовало уяснить, что такое “хорошо”, и что такое “польза”. Да и в том, как следует понимать слова “добиваться пользы” и “своя польза” – тоже не лишне разобраться. Известно, что ключ ко всякой истине – это вопросительный знак!
Интерпретаторы человеческой природы понимали упомянутые фундаментальные вещи всяк по-разному. Сообразно своему разумению, каждый предлагал собственный ответ на первоначальный вопрос.
Принималось во внимание то соображение, что в жизни больше пустого, чем полезного. Беспристрастно и честно исследовалась и постыдная реальность: из всех живых существ лишь человек не знает толком своей пользы.
Не обошлось без колебаний и сомнений: каковы последствия домогательства шкурного интереса? Подобное деяние может привести только к ущербу другим, или же содержит оно общеприбыточную составную часть? Затруднения мыслителей совершенно естественны и ничуть не удивительны. В самом деле, разве существуют в мире однозначные явления? Как истолкуешь, так и аттестуешь!
О коллективной пользе рассуждали, оценивая реальные последствия. Вот,скажем, если некто достигнет своей вожделенной выгоды, то кого именно порадует результат? И велико ли будет число облагодетельствованных? А многие ли понесут урон, и в чем он выразится? Кого и что следует предпочесть? Ответы на эти простые на первый взгляд вопросы требовали немалой находчивости и хорошего владения словом. Всем сразу не угодишь – ведь от пользы до справедливости путь далек, как от земли до луны! Конкретный ход мысли бывал в помощь искателям истины.
Утвердились крайние и серединные мнения. Одни говорили, мол, кто старается для себя, тот умерщвляет великодушие в сердце. Натуры художественные утверждали, что каждый творец должен преследовать собственную корысть, а, иначе, ему не создать достойных творений. Появилось даже такое оригинальное представление, будто радение об единоличной выгоде есть признак малой любви к своей персоне.
Короче говоря, суждения на сей предмет весьма многообразны и удовлетворят любой вкус. Это обстоятельство дает надежду всякому, от эгоиста до альтруиста, найти для себя научные основания для благоприятной самооценки.
Мы с вами, дорогие читатели, не будем соблазняться попытками решить проблему. Вспомним слова поэта: “Мы не знаем, кто тут прав, – пусть другие то решают…” Давайте-ка лучше воспользуемся отмеченным многообразием конкретных примеров и постараемся применить их к сравнительному анализу умонастроений и намерений наших героев – ведь и дяде, и племяннику не чужды себялюбивые порывы.
Если говорить об Акиве, то, как может показаться, им руководят только две вещи – любовь к мамоне и тщеславие. Сие верно в том смысле, что эти стимулы сильны в нем и рулят его умом и сердцем. Но ошибочно полагать, будто бы ниппурский дознаватель не имеет никаких иных побуждений и равнодушен к благу единоверцев. Он вовсе не глух к голосу крови и слышит его, хоть и не столь явственно, как голос золота, но, главное, слышит! К сожалению, до наших современников не дошли сведения о том, в каком направлении действовали на Акиву взгляды его супруги.
Приняв на себя долю в раскрытии причин гибели вавилонского царя, Акива не упускал из виду ту пользу, которую может принести его единоплеменникам установление истины. Он пребывал в уверенности, что, продемонстрировав властям сколь ценен для них один иудей, он тем самым побудит высшие круги и простонародье Вавилонии возлюбить весь иудейский народ. Жизнь показала, был ли Акива прав – то ли целиком, то ли хотя бы отчасти. Или же он крепко заблуждался в своих философических расчетах. Хотя, как говорят, лучше заблуждаться, чем испытать обидное разочарование.
Что касается Даниэля, то сей муж давно миновал возраст, когда сердцу требуется быстрый успех. В бытность сыщиком он изрядно насладился громкими похвалами и щедрыми гонорарами. Блестящий дознаватель, возмужавший Даниэль начал томиться суетной славой. Душа рвалась к новизне. Но кое-что осталось неизменным в светлой голове служителя правосудия: по-прежнему проницательный и неуемный мозг требовал сложных задач и ярких решений.
Став пророком, Даниэль последовательно и упорно трудился над выковыванием репутации мудреца. Он более не прельщался выгодами быстрого, но суетного успеха. Касательно новых воззрений, заметно было, что честолюбие Даниэля ушло с переднего плана и переместилось в область фона, впрочем, не совершенно тусклого. Появилось здоровое равнодушие к достатку. “Не скорая прижизненная слава, но вечная благодарность потомков-единоверцев нужна мне!” – твердил он сам себе.
Даниэль ухватился за предложение Дария расследовать загадочные обстоятельства смерти Валтасара. “Раскрыв тайну, я представлю вавилонского царя гонителем моего народа и осквернителем наших святынь. Тем самым я внесу неоценимый вклад в воспитание моего племени, всеми и всюду теснимого!” – строил планы Даниэль.
Двух целей желал достичь Даниэль: быть полезным единоверцам и выложить фундамент для будущего монумента своей славы. Которая из этих двух целей ведущая, а которая ведомая – вопрос не вполне ясный, пожалуй, дискуссионный.
***
В день аудиенции у вавилонского правителя, Акива остановил свою роскошную карету напротив крыльца дома Даниэля. Богатый ниппурский детектив намеревался взять с собою менее состоятельного вавилонского пророка и вместе с ним явиться во дворец.
– Я всю ночь обдумывал предстоящий разговор с Дарием, – сообщил Даниэль, занимая сиденье рядом с Акивой.
– А я, признаться, испытываю нетерпение поскорее увидать царские хоромы, – заметил в ответ Акива.
– Племянник, неужели ты не чувствуешь волнения перед встречей с владыкой великой страны Вавилонии?
– По правде говоря, дядюшка, я ничуть не тревожусь. Ведь Дарий зовет нас, и этим все сказано. Абсолютно ясно, что наши выдающиеся таланты позарез нужны правителю, стало быть, нам не о чем волноваться!
– Ах, молодость – сколько силы и уверенности в ней! – с некоторым оттенком зависти вздохнул Даниэль.
– О нашем визите осведомлены. Гляди, привратник вышел нам на встречу, отворяет городские ворота, низко кланяется!
– Приветливый охранник – хорошая примета при въезде в державную столицу. Уж поверь мне, племянник, я бывал здесь много раз.
– Верю. Мы, кажется, у цели.
***
– Мир вам, умнейшие из иудеев! – промолвил Дарий, восседавший на высоком парадном стуле, однако, не на троне.
– Мир тебе, всесильный владыка Востока! – ответил Даниэль, поклонившись ниже, чем он кланялся Валтасару.
– Мир тебе, всесильный владыка Востока! – повторил племянник вслед за дядей, восторженно оглядывая пышное великолепие тронного зала.
– Я вижу, почтенный Даниэль, твоему молодому родственнику нравится у меня! – ухмыльнулся Дарий, – представь мне своего кровника.
– Это – Акива, сын моего покойного брата, – промолвил Даниэль и легонько подтолкнул племянника в спину, чтобы тот поклонился.
– Слава о великом ниппурском дознавателе дошла и до меня, – заметил Дарий, – ты же, почтенный Даниэль – мудрейший из мудрых. Ты далеко превзошел умом всех придворных советников!
– Спасибо, Дарий! – отозвался Даниэль.
– Спасибо, Дарий! – повторил Акива.
– На этом, я думаю, нам пора закончить комплиментарную прелюдию, и перейти к делу, – сказал Дарий.
– В предыдущей беседе со мной, достойный Дарий, ты поручил мне разобраться с причиной смерти Валтасара. Я просил твоего согласия привлечь к делу племянника. Идея была одобрена тобою. И вот мы с Акивой находимся здесь, чтобы выслушать из твоих уст напутствие и новые пожелания, если таковые возникли.
– Даниэль, я назначаю тебя старшим следственной группы. Я надеюсь, что вы с Акивой, будучи заранее осведомлены о моем одобрении, не теряли времени даром и уже успели собрать какие-либо проясняющие дело факты, – с важностью произнес Дарий.
– Да, кое-что нам уже известно, но впереди нас ждет огромная работа, – не менее важно ответил Даниэль.
– Дарий, для ведения следствия нам потребуются свидетельские показания причастных лиц. Поэтому необходимо твое разрешение на беседы с придворными, охранниками, женщинами и прочими релевантными фигурами, – обратился с просьбой Акива.
– Как главное лицо Вавилонии, я разрешаю вам допрашивать всех без исключения подданных империи.
– Благодарим! Теперь мы начнем действовать, засучив рукава, – за себя и за Даниэля заверил Акива.
– А, случаем, не преувеличиваете ли вы, дорогие мои иудеи, огромность предстоящей вам работы?
– Зачем же нам преувеличивать? – обиженно возразил Даниэль.
– Чтобы набить себе цену! – шутливо заметил Дарий.
– А не преуменьшаешь ли ты сложность задачи? – дерзнул вопросом Акива.
– А к чему мне это? – удивился Дарий.
– Чтобы убавить цену награды! – откровенно заявил Акива.
– Не тревожься, молодой человек, – ответил Дарий на смелый выпад Акивы, – оба получите за труды сполна!
– Надеюсь, – заметил Акива.
– Истина – она на вес золота! – двусмысленно добавил Даниэль.
– А, по-моему, дело это простое, – продолжал подтрунивать Дарий, – чего тут долго думать да гадать, коли надпись на стене!
– Вот именно, что надпись на стене! И никто из придворных мудрецов разобрать ее не мог! – бросил Даниэль, – только я и справился!
– Да полно тебе, Даниэль! Шучу ведь я! – успокоил Дарий, – помните, однако, иудеи, что по нашим вавилонским мерам Валтасар был человеком положительным!
– Мы расследуем дело объективно, отвергаем любые предубеждения! – достойно провозгласил Акива.
– Напомню тебе, Дарий, – сказал Даниэль, – что еще Навуходоносор, отец Валтасара, сильно обидел народ иудейский, убил многих, Храм порушил, да что и говорить – изрядно бед натворил! Вот и сын от отца мог набраться! Но это к нашему делу не идет, мы с Акивой расследуем без предвзятости и беспристрастно!
– И я не одобряю пристрастности, – заверил Дарий, – однако, когда славный Навуходоносор отправил с визитом дружбы послов к вашему царю, тот, вместо того чтобы выражать свое восхищение величием Вавилонии, сам стал хвастать перед послами, да и жена его принялась похваляться украшениями.
– Да чем же было хвастать-то царю иудейскому? – возмутился Даниэль, – народ мой беден и тесним!
– А вот послушай! Говорил, дескать, армия его замечательно пограбила вавилонские города. Стал показывать украденное у нас магнитное железо, слоновую кость, твердый мед, который можно резать ножом! – с досадой вспомнил Дарий предания седой старины.
– Тут ты верно говоришь, Дарий, глупо вел себя царь Иудеи. Поэтому наш пророк поставил на вид монарху сей негодный факт! – парировал Даниэль.
– Не бывает годных или негодных фактов! – раскипятился Дарий, – факт есть факт! Я слыхал о вашем пророке, он предрек глупому царю, что мы, вавилоняне, накажем вас и завоюем Иерусалим, и часть народа иудейского переселим в Вавилонию! Так и вышло! Хвала вашему провидцу! Я восхищаюсь им, и поэтому никто не укорит меня в необъективности.
– Иудеи усвоили урок, – ответил Даниэль, – и другой наш мудрец, коего вы пленили, писал из Вавилона единоверцам в Иерусалим, мол, мы молимся за здоровье Навуходоносора, и вы должны молиться об этом же, а Валтасар, сын великого владыки, весьма добр к народу нашему, и, дай Бог, дальше не хуже!
– Лицемер ваш мудрец, не думал он этого, да и ты так не думаешь, а еще говоришь, дескать, расследование ведешь непредвзято! – сердито заметил Дарий и стукнул посохом по мозаичному полу.
– Что Даниэль думает, то никому знать не дано, – вставил Акива, – мысли в чужой голове даже дядюшка мой читать не умеет!
– Зато дядюшка твой, Акива, помнит, – возразил Даниэль, – как сказал один из наших книжников: “Человеку, спасшемуся от льва, худо попасть в лапы к медведю!”
– Туманно это, – заметил Дарий.
– Лев – это Навуходоносор, а медведь – Валтасар. Медведь не так жесток, как лев, но какая разница, от чьих когтей погибать! – пояснил Даниэль.
– Ваши книжники все на свете перетолкуют и простые вещи в сложные обратят! – убежденно сказал Дарий.
– Зачем спорить о правоте, коли у каждого она своя, – возразил Акива, – давайте лучше дело делать!
– Ты прав, молодой человек! Приступайте к работе, иудеи! – завершил беседу Дарий.
IV
Получило известность выражение, с веками обретшее реноме мудрости: “Плох тот ученик, который не превзошел учителя”. Сомнительна универсальность такого суждения. Истинность оного небесспорна. Известны разнообразные, в том числе и противоположные мнения, и правота многих вполне подкрепляется доказательными доводами. А уж если не получается доказать какое-либо утверждение, то продемонстрировать справедливость его на примере всегда можно. Поскольку существуют различные интерпретации, то, безусловно, найдутся резоны и в пользу приведенной сентенции.
Честолюбивое желание ученика превзойти учителя порой нарушает идиллию бескорыстного сотрудничества сторон. То же самое можно сказать и об эгоистическом стремлении учителя удержать первенство. Используя несомненные достижения современного научного жаргона, можно говорить о неблагоприятных переменах в психологическом микроклимате образовательного тандема.
Копатели сей темы выдвинули немало оригинальных суждений. Скажем, утверждается, что ученик никогда не превзойдет учителя, если видит в нем образец, а не соперника. Или вот еще интересная находка: для иного учителя нет большей муки в жизни, чем слишком приверженный ему ученик.
Теперь обратимся к героям нашей повести, а именно, к ниппурскому образовательному тандему, включавшему учителя Даниэля и ученика Акиву. В начале совместной службы на страже вавилонских законов дядя обучал племянника сыскному делу, и читатель помнит, конечно, историю раскрытия преступлений Йони и Шош.
Прошло время, новая задача потребовала решения, и годы переменили роли.
Следовало раскрыть тайну смерти Валтасара. Посвятив свой талант труду пророка и отчасти запамятовав навыки детектива, Даниэль уже не чувствовал себя вполне уверенно в области сыска. Поэтому он призвал на помощь Акиву. Стало быть, учитель в прошлом, Даниэль превратился в ученика. Искушенный же в сыскном деле бывший ученик Акива приготовлялся стать учителем.
Заметим, что случившаяся метаморфоза ничуть не опечалила Даниэля. Точно также, как не огорчил его факт ужимания семейного бюджета. Возжелав славы в веках, Даниэль сравнительно легко простился с некоторыми благами дня сегодняшнего. Вероятно, пророк полагал, что подлинно великие мысли и деяния никогда не могут быть по достоинству оценены вечно близорукими современниками. Зато, выученные ошибками предков, будущие поколения имеют шанс взобраться на сияющие вершины разума.
Приземленный Акива, в отличие от духовного Даниэля, придавал большое значение лидерству. Еще в Ниппуре, будучи учеником дяди, племянник желал непременно отличиться и превзойти учителя. Теперь, призванный Даниэлем в помощники, а, фактически, в учителя, Акива чрезвычайно гордился доверием Дария и очень желал и надеялся доказать свое превосходство.
Однако, если спросить Акиву, зачем ему первенство, то он не найдется с ответом, ибо веление сердца логически не объяснимо и не подвластно рассудку. Внутренний императив, так сказать. Невыносимая загадка бытия.
Будучи в Ниппуре дознавателем, Даниэль успешно завершал расследования одно за другим и завоевал прочную репутацию блестящего детектива. Переехав в предместье столицы, он оставил в головах провинциалов самые лучшие воспоминания о своих деяниях. Народному любимцу не обязательно умереть, чтобы его достижения безмерно превозносились благодарными ценителями – ему вполне достаточно просто покинуть пост, оставаясь при этом живым.
Нет ничего удивительного в том, что амбициозная цель, поставленная перед самим собой новым ниппурским дознавателем, оказалась весьма трудно достижимой: ведь чтобы превзойти славу прежнего детектива, Акиве требовалось преодолеть эмоциональную инерцию обожателей таланта Даниэля. Необходимо было выглядеть существенно лучше предшественника – только при этом условии Акива мог иметь надежду занять место народного фаворита в сердцах горожан.
Трудно с уверенностью сказать, исполнил ли честолюбивый Акива свое желание не просто стать любезным народу, но и превзойти в этом Даниэля. Не исключено, что это так. Но точно знать нельзя, ибо не известны нам критерии любви вообще, и любви народной в частности. Однако можно утверждать наверняка – Акива добрался до подлинных высот мастерства и справедливо обрел заслуженную славу.
***
Поселившись у Асафа, своего бывшего ниппурского клиента, и случайно разговорившись с его малолетними дочерями, Акива узнал, что прежде в этом доме бывал Валтасар. По словам Рины и Пнины, царь полюбил их, но в особенности монарх благоволил к старшей воспитаннице по имени Рудабе. Эти обстоятельства показались Акиве обещающими с точки зрения будущего расследования. Поэтому он решил укрепить дружбу с юницами, а также расположить к себе их строгого отца и бдительную няню.
Нет лучшего способа завоевать приязнь любящих родителей, чем выразить неподдельный восторг достоинствами их чад.
Акива подумал, что видавший виды отец близняшек осведомлен гораздо лучше его малолетних дочерей и вполне может стать полезным свидетелем. Поэтому ему необходимо было, во-первых, растопить суровость Асафа, а, во-вторых, умаслить няню Рины и Пнины.
– Асаф, давно ли ты перебрался из Ниппура в Вавилон? – полюбопытствовал Акива, словно бы ему это не было известно – ведь он пристально следил за передвижениями своих бывших клиентов, ибо рассчитывал, что богатый заказчик при случае вновь обратиться к нему.
– Пять лет минуло, Акива, – ответил Асаф, уверенный, что дознаватель знает это не хуже его самого, и задает вопрос ради некой цели, к которой подбирается.
– За такой срок, небось, успел забыть, чем мы с тобой занимались в Ниппуре? Помнишь ли, как ловко я вывел тебя из затруднения?
– Разумеется, помню, дорогой друг! Ничто дорогое не забывается!
– На что спрос, на то и цена! Хоть и дорого тебе вышло, зато изрядно пособил я твоим делам, и кто, кроме меня, сподобился бы провернуть этакое дельце? Теперь вот ты в столице процветаешь. Помогай Господь, чтобы дальше не хуже. Если вновь запутаешься – обращайся ко мне, не гнушайся нашего провинциального воздуха!
– Да уж куда мне теперь без тебя, Акива! А процветаю ли я? Дела в порядке, казна полнится, да только…
– Знаю, Асаф. Нелегка ноша вдовца, огромна потеря, и горе глубоко в сердце свило гнездо. Поверь, всей душой соболезную. Но, кажется, есть у тебя отрада?
– Спасибо за сочувствие, друг. А отрада и впрямь у меня имеется. Рина и Пнина, дочки-близнецы, свет моей жизни. На покойную матушку свою походят. Гляжу на них – и сердце поет, и слезы текут.
– Какие чудные девочки, дай Бог здоровья малышкам! Умненькие, стройненькие, личики ангельские. Одно слово – красоточки! Найти стоящих женихов таким принцессам – задачка для папаши не простая. Да уж ты справишься!
– Верно, Акива, дочки мои очень хороши – милые, нежные, утешение мне. Но я их не балую. И няня у них строгая.
– Не многие отцы умеют любить своих чад, большинство только и знают, что печься о наследстве и приданом!
– Я из немногих!
– Сколько исполнилось Рине и Пнине?
– Да ведь ты знаешь, говорил уж с ними. По одиннадцать им.
– Разрешаешь, строгий родитель, подарить девочкам что-нибудь?
– Ну, коли они тебе так полюбились – подари. Только смотри, чтоб всё одинаковое! Добрый ты человек, Акива. Нравишься мне!
***
На другой день Акива отправился в лавку, торгующую подарками для отпрысков богачей. Он купил две куклы, кукольные домики, кроватки для кукол, одежду кукольную – все строго одинаковое, как и говорил ему Асаф. Подумал и добавил две шкатулки со сластями, какие только в Вавилоне бывают. Затем двинулся в мануфактурное коммерческое заведение и вышел оттуда с рулоном добротной материи. Нагруженный дарами вернулся в дом.
– Здравствуйте девочки, вы меня помните? – спросил Акива, – мы на днях беседовали с вами, правда?
– Помним! Зовут тебя Акива, ты у отца в гостях!
– А вот как вас зовут, я забыл. Подскажите!
– Я – Рина!
– Я – Пнина!
– А я вам, Рина и Пнина, кое-что интересное принес. Вот, поглядите-ка, – сказал Акива и вручил каждой по огромному, завязанному желтой ленточкой свертку.
Рина и Пнина бросились развязывать ленточки. Справившись с этим самостоятельно, они принялись доставать из свертков подарки. При этом каждая ревниво глядела в руки сестры – не лучше ли у другой? Кажется, всё обошлось.
– Балуешь ты девочек, Акива! – укоризненно промолвила няня, присутствовавшая при совершении даров.
– Уж больно они хороши! А это тебе, уважаемая, сошьешь для себя красивое платье! – сказал Акива и протянул строгой воспитательнице рулон материи, – я еще долго у вас проживу, надеюсь увидеть тебя в новом наряде!
– Ах, что ты! Благодарствую! Какой ты добрый, обходительный! – промолвила зардевшаяся от удовольствия няня.
– А мне что причитается? – пошутил вошедший Асаф.
– Нам, мужчинам, причитается радоваться, коли женщинам угодили! Погляди-ка на эти счастливые лица! Видишь, сегодня у нас с тобой есть основательная причина для довольства, не так ли?
– Дамский угодник! А язык у тебя, дружище – выдающийся!
– Язык уму подчиняется. У меня ум выдающийся!
– Да, скромен ты. Говори, чего тебе надобно!
– Хорошо, перейду к делу. Дарий поручил мне и Даниэлю расследовать смерть Валтасара. Из первого обрывочного разговора с Риной и Пниной я уяснил, что в твоем семействе проживала некая девица, не родня тебе. Слыхал я, будто сам царь частенько посещал твой дом и встречался с упомянутой юной особой. Мой безошибочный профессиональный нюх подсказывает мне связь визитов Валтасара с его таинственной гибелью. Мне нужно задать несколько вопросов тебе, няне и девочкам.
– Спрашивай, Акива, для хорошего человека у меня всегда найдется немного правды! – ответил Асаф.
– Как звали красавицу-девицу, которая воспитывалась в этом доме? – спросил Акива официально, словно для протокола, который в те древние времена не велся за скудостью средств письма.
– Звали ее Рудабе, – опередила с ответом няня.
– Как она попала к вам?
– О, это удивительная история, – сказал Асаф, – наберись, сыщик, терпения и слушай. Соседи наши, персы, давно помышляют завоевать Вавилонию, да все им, видно, недосуг – на других фронтах сражаются. Между нами и ними пока большой войны нет, а так, сшибки малые. В одной из таких схваток наш отряд взял верх и захватил персидскую деревню. Дома и поля, разумеется, сожгли, стариков и младенцев, следуя правилам войны, поубивали, мужчин взяли в рабство, а с молодыми женщинами наши славные бойцы поступили гуманно, как принято в таких случаях.
– Издалека, однако, ты начал! Я ведь спросил о Рудабе!
– Вот я и подбираюсь к ответу. Случился на победном торжестве Валтасар. Он увидал среди пленных одну персидскую девочку красоты необычайной. Велел, пока беды с ней не случилось, увести ее подальше от солдатского праздника. Это и была Рудабе. И пришла монарху на ум прихоть, и влюбился государственный муж в нежное незрелое создание.
– Позволь перебить тебя, хозяин, – вмешалась няня, – нет в твоих словах почтения к покойному царю. Валтасар был порядочным мужчиной! Он терпеливо дожидался, пока юная Рудабе подрастет, и не торопился принимать ее в свой гарем. Он опасался, что многоопытные жены растлят чистое и невинное создание. Особенно опасна, как говорят, ревнивая Сина. Слыхала я о ней.
– Кажется, я догадываюсь, почему Рудабе оказалась здесь, – бросил Акива.
– Мой дом имеет добрую славу в Вавилоне, – сказал Асаф, – нравственные устои нерушимы в стенах его. Валтасар хорошо знал мою семью, и поэтому он отдал Рудабе на воспитание именно ко мне – пусть растет вместе с Риной и Пниной под строгим надзором няни. Так решил наш монарх.
– Так чего же влюбленный Валтасар добивался? – притворно удивляясь, спросил Акива.
– Да ведь это так понятно! – снова заговорила няня, – Валтасар хотел, чтобы возлюбленная его сперва созрела, а уж тогда он возьмет ее во дворец!
– Права ты, няня, действительно порядочный мужчина, этот Валтасар, пример для многих! – заметил Акива.
– Рудабе была старше нас, а мы всё равно дружили! – вмешалась Рина.
– Она не задирала нос перед нами! – добавила Пнина.
– Рудабе выучила нас понимать по-персидски! – сказала Рина.
– А от нас она переняла вавилонские слова! – присовокупила Пнина.
– Рудабе рассказывала дочкам какие-то бесконечно длинные стихи. Называла их “Шахнаме”, – улучив паузу, вставил слово Асаф.
– Чем примечательна эта Рудабе, были у нее какие-нибудь особые приметы? – задал обязательный вопрос Акива!
– Конечно были особые приметы! – воскликнула няня.
– Какие же? – встрепенулся и приготовился запоминать Акива.
– От головы до ног она бела, как слоновая кость, – принялась перечислять няня, – стройна, как платан, два глаза – сияющие нарциссы, ресницы чернее воронова крыла…
– А волосы обыкновенные? – перебил Акива.
– Ни в коем случае! Не сомневайся даже: вдыхаешь мускус – это запах ее волос! – вдохновенно закончила няня.
– Почему Рудабе сейчас не с вами?
– Не знаем! – огорченно промолвила Рина.
– Куда-то пропала! – печально добавила Пнина.
– Рина, Пнина! Пора укладывать кукол спать! – промолвил Асаф и проводил девочек и няню в детскую комнату.
– Что ты хочешь добавить мне в конфиденциальной обстановке? – спросил Акива.
– Валтасар оказывал знаки внимания Рудабе, причем у меня дома. На мой старомодный взгляд это выглядело непристойно и вполне могло повредить безупречности моей репутации, – решительно заявил Асаф.
– Выходит, ты радовался, когда Рудабе исчезла?
– Не скрою, доволен был.
– Добрым именем своим дорожил?
– Не только. Слишком частые визиты монарха небезопасны. Тяготился я ими. Внимание владык хорошо, если не чрезмерно. Как говорится, цари пируют – подданные горюют, а меч власти длинен.
– Так куда же подевалась Рудабе? Может, Валтасар устал нести бремя воздержания и забрал юную красавицу к себе?
– Этого я не знаю. Ты же бываешь во дворце, там и спрашивай.
– Я понял, что Валтасар по уши влюбился в Рудабе. А сама-то девица любила своего покровителя?
– Рудабе была без ума от Валтасара. Поэтому я предупредил няню, мол, внуши своей старшей воспитаннице, чтобы она с девочками не болтала о своей страсти – малы еще такими вещами интересоваться!
– А известны ли тебе какие-нибудь необычности в повадках Рудабе?
– Сия дева имела обыкновение переодеваться воином. Валтасар дарил ей разные военные принадлежности – то легкую рубаху кольчужную принесет, то шлем, то меч короткий. Мои глупышки глядели на нее с восторгом.
– Что означали эти маскарады?
– Валтасар, бывало, нарядит свою зазнобу солдатом и пропадают оба день-два. Потом он возвращает девицу ко мне в дом. Последний раз взял ее царь с собой, и не видали мы больше Рудабе, а монарх вернулся во дворец.
– Спасибо, за помощь, Асаф.
– Рад, если был полезен.
– Расследование только началось. Надо действовать дальше.
***
Акива уединился в своей комнате и предался размышлениям. Ему ясно было, что связь Валтасара и Рудабе заслуживает пристального внимания и по-прежнему перспективна: это один из возможных путей, ведущих к установлению причины смерти царя.
Свидетельства, полученные в семействе Асафа, рисовали образ Валтасара как легкомысленного сластолюбца. По своему опыту Акива знал, что над людьми такого сорта часто нависает угроза, о которой они даже не подозревают.
“Куда, однако, подевалась Рудабе? – задавался вопросом Акива, – уж не сбежала ли обратно к своим? Стычки между вавилонянами и персами не прекращаются. Рудабе наряжалась воином, а Валтасар брал ее с собой. Зачем? Наблюдать за сражением? Могла ведь девица переметнуться к персам! Нет, это навряд ли – ведь она любила Валтасара, стало быть, не покинула бы его!”
“Необходимы новые свидетельства. Пожалуй, следует поговорить с Синой!” – подумал Акива.