Уроки для «Вожака стаи»

Школа собак. Урок № 1

Как научиться уважению

^● Убедись, что ты умеешь слушать. Умение слушать создает общение и дает людям ощущение, что их услышали. Вы можете не соглашаться, но тем не менее вы слушаете. Это и есть уважение. Всегда признавайте вклад других, неважно, мал он или велик.

● Позвольте людям быть теми, кем они являются. Не судите их и не пытайтесь изменить.

● Держите свое слово. Делайте то, что вы обещали сделать. Честность рождает уважение.

Урок 2: Свобода

«Быть свободным значит не просто скинуть с себя оковы. Это значит жить, уважая и расширяя свободу других».

Нельсон Мандела

Это был меховой шар светло-коричневого цвета, с заостренными ушами как у чихуахуа, с коротким и неряшливым телом корги и теплыми, прекрасными карими глазами. Его звали Регалито, и я никогда не забуду его.

Регалито был моей первой собакой. Он дал мне один из самых важных жизненных уроков, которые я когда-либо получал: потребность в свободе. От Регалито я узнал, что для собаки жизненно важно чувствовать себя свободной, чтобы сохранять баланс темперамента и поведения. И это важно и для человека, не так ли? Что такое «свобода»? Для разных людей это слово наполнено разными значениями. Когда мне исполнился двадцать один год, свобода означала для меня только одно: переезд в другую страну в погоне за мечтой. Для кого-то другого это может быть свобода оставить постылую работу или жениться на том, кто им по сердцу. Каким бы ни было ваше определение свободы, вы очень быстро понимаете, что, если вы не чтите свободу, ваша жизнь пуста или лишена смысла.

Исход

Я уже отмечал, что самые счастливые воспоминания моего детства – дни, которые я провел на ранчо деда в Кульякане. Но вот о том, как мне жилось, когда отец решил перевезти всех нас в город Масатлан, мне тогда было всего шесть лет, об этом я старался особо не вспоминать. Население города составляло более четырехсот тысяч человек, гигантская метрополия, – мы едва ли могли представить себе что-то подобное. В один из дней мои родители усадили меня и мою сестру Нору и сказали, что скоро мы должны будем променять наши бескрайние открытые пространства – небесные просторы, зеленые холмы и сияющие золотом поля – на крошечную двухкомнатную квартирку в перенаселенном двухэтажном здании.

Мое сердце было разбито. Представьте себе дикое животное, которое вдруг обнаруживает себя в трюме корабля, который везет его в зоопарк; я был этим диким животным. И хуже всего, именно я был причиной, по которой мои родители решили переехать. Будучи единственным сыном в моей традиционной и патриархальной мексиканской семье, я был и самым важным ребенком. Мой дед никогда не ходил в школу, а мой отец проучился только три класса. И он не хотел, чтобы его единственный сын остался невежественным недоучкой (мой младший брат Эрик родился, когда мне было одиннадцать). А на ферме со школьным обучением было неважно.

Глядя, как мой отец пакует весь наш скарб в дедову повозку, я, как сейчас помню, чувствовал, как что-то ужасное стискивает мою грудь. Я боролся с душившими меня слезами. И что такого важного в традиционном обучении? Я жил в лучшем учебном классе на планете – естественный мир природы может научить меня куда большему, чем какая-то школа! Разумеется, мои родители смотрели на это совсем по-другому. Мой отец уже получил отличную работу фотографа и видеооператора в местной службе новостей в Масатлане, и арендованная квартира уже ждала нас. Выть и жаловаться было бесполезно. Мы уезжали – и решение было бесповоротным.

В день отъезда дед увидел, что я хожу мрачнее тучи. И когда я уже залезал в грузовик, он вышел из дома, прижимая что-то к груди. Чем-то оказался Регалито. Регалито по-испански означает «маленький подарок» – подходящее имя для этой собаки, ведь дарить подарки, когда люди приезжают или уезжают, – одна из важнейших мексиканских традиций.

Регалито стал даром моего деда. Он присоединился к группе в грузовике, где уже разместили клетку с птицами моего отца – пара зеленых австралийских попугаев – и еще одну с цыплятами матери и сестры. Я думаю, по-своему каждый из нас пытался увезти с собой в новую жизнь хотя бы малую частицу нашего ранчо. Регалито был той особой частью фермы, которую забирал я.

Оглядываясь назад, я думаю, что дед отдал мне собаку потому, что считал, что я буду скучать по ферме. На мой взгляд, так он пытался сказать мне, что он будет скучать по мне. До приезда в Америку, где все, даже в офисе, обнимаются и целуются, я никогда не сталкивался с физическим проявлением любви. Там, откуда происхожу я, любовь всегда была молчаливой, но распознать ее было нетрудно. Прощальным объятием, по представлениям моего деда, было вручение мне Регалито, когда я покидал его дом.

Что-то вроде каникул

Когда мы только приехали в город, моя меланхолия очень быстро сменилась возбуждением. Оказаться в самом центре событий было чрезвычайно волнующе. Казалось, по главным улицам сновали миллионы машин – причем таких марок и моделей я и не видал никогда. В каждом районе были магазины и пестрые рынки, заполнявшие окрестные проулки бесконечными лотками, на которых продавалось все на свете. Там даже был сияющий голубой океан, волна за волной наплывающий на золотой песок пляжей – такого я не видел никогда. Для моего детского сердца все вокруг было новым и изумительным. Так или иначе некоторое время наша новая жизнь воспринималась скорее как семейные каникулы.

Отец приступил к новой работе, а я вступил в первый день своей новой жизни – в школе, где я определенно был далеко за пределами привычной мне зоны комфорта. Я ненавидел сидеть весь день взаперти. Мама тоже вынуждена была тяжело трудиться, чтобы содержать нашу квартиру в порядке и заботиться обо всех нас, детях и животных (только подумайте – ей приходилось выполнять всю обычную домашнюю работу да еще вычищать все за птицами, собаками и цыплятами, чтобы наша квартира не превратилась в хлев). Она брала на дом шитье, чтобы заработать еще немного так необходимых нам денег.

Оказалось, что Масатлан был очень дорогим городом. На ферме мы выращивали и растили почти всю нашу еду, так что даже в не самые лучшие времена моя мама всегда могла наскрести что-нибудь из того, что у нас еще оставалось.

В городе так не получалось. В нашей маленькой квартирке было только две комнаты: кухня, совмещенная с гостиной, и спальня – все, что нам оставалось, это держать несушек в и так забитом всем подряд холле. Мы больше не могли выращивать свои овощи и фрукты, так что практически все, что мы ели, приходилось покупать на рынке. Ладно, супермаркет с его изобилием еды был чудом сам по себе. Но мои родители не подозревали, во сколько обойдется такой образ жизни. Мы ели много круп, лепешек и бананов. Редко когда мы могли позволить себе мясо – цыпленок или свиная нога были блюдами рождественского стола. Мясо было для богатых. В наши дни некоторые люди выбирают вегетарианскую диету по зову сердца, но именно так моя семья вынуждена была питаться в то время. Мы не называли себя вегетарианцами – мы ели только овощи, потому что только их мы и могли себе позволить.

Но не еда и не отсутствие денег делали мою жизнь тоскливой. Потеря свободы делала меня беспокойным, я чувствовал себя загнанным в ловушку, я задыхался.

Как только прелести новизны нашей теперешней жизни поблекли, я начал замечать все то, что я ненавижу в городе. Для начала этот шум: постоянный грохот от уличных торговцев, пронзительные гудки машин, бесконечные драмы в соседних квартирах, которые исполнялись исключительно на повышенных тонах. Стены были не толще бумаги, а поскольку у нас не было кондиционера, окна были открыты постоянно. Это значило, что мы слышали каждую хлопнувшую дверь, каждую упавшую тарелку, каждый радостный визг или злобный рев.

Я тосковал по темным ночам на ферме, где иногда единственными доносящимися до нас звуками было пение сверчков и лягушек. Многие взрослые в нашем доме напивались по выходным, и возвращение их было громким и безумным. До того я никогда не видел пьяных, и зрелище взрослого человека, который спотыкается на каждом шагу и бормочет странные вещи, было пугающим.

Свой третий день рождения я отметил на ранчо деда: мы переехали в Масатлан три года спустя.

Но хуже всего, город вместо того, чтобы делать мой мир все больше и больше, как мне казалось поначалу, начал, похоже, сжимать его. В нем был слишком высокий уровень преступности – и некоторые совершались в открытую. Мы постоянно слышали о наркотиках и похищении детей, и моя мать жила в вечном страхе за нас. Она стала сверхзаботливой. И установила целый кодекс правил, определяющих, куда мы могли или не могли пойти перед и после школы, и родители жестоко наказывали меня, если ловили на их нарушении. А я преступал постоянно. Вся моя природа противилась жизни за забором.

«Лучше быть собакой на свободе, чем львом в клетке».

Арабская пословица

Жизнь в конуре

Если уж я чувствовал себя зверем в капкане, то представьте, чем должен был стать переезд для Регалито. Маленький пес, который знал в своей жизни только свободу деревенских просторов и постоянное поддерживающее присутствие своей стаи. И хотя хвост его яростно крутился, когда я возвращался из школы домой, чтобы поиграть с ним, или когда моя мать ставила перед ним миску редких остатков от цыпленка, было ясно, что ему скучно и он подавлен.

Регалито начал вести себя так, как, теперь-то я знаю, ведут себя несчастные собаки. Он грыз мебель и постоянно гавкал. Он бросался на окна в отчаянной попытке выглянуть наружу. Мы жили на втором этаже, так что смотреть особенно было не на что. Проще говоря, он жил в месте, которое больше всего напоминало конуру. И я тоже.

Я быстро понял, что для животных город – жестокое место. Его обитатели обращались с ними с куда меньшим почтением, чем мой дед. На ферме собаки трудились бок о бок с людьми, как наши компаньоны и помощники. В городе собаки бродили по улице стаями, воруя еду и поедая объедки из мусорных баков. Собаки здесь были досадной помехой. Люди бросали в них камни. В этом было немало иронии – в деревне собаки были интегрированы в человеческий социум и одомашнены, и потому они были мирными, добродушными существами. Но в городе они становились почти дикими волками.

Я никогда не забуду, как впервые в своей жизни увидел собаку на крыше. Это был еще один странный обычай городских. Большинство крыш в Масатлане плоские; когда чужак проходил улицами рабочего района, его немедленно встречали и провожали хриплым гавканьем собаки, мечущиеся по крышам над ним. К этому более или менее и сводилась роль собак в Масатлане: работать дешевой сигнализацией.

Проблема в том, что собаки проводили там всю свою жизнь. Они не могли спуститься без посторонней помощи, и, если вдруг кто-нибудь не сжалится над ними, они не могли пойти куда-либо еще. На крыше им нечем было заняться: они носились кругами по своей жалкой территории, таращась вниз сквозь прутья, рыча и лая на все, что им казалось выбивающимся из общего порядка. А поскольку крыши были еще и тем местом, где бедные семьи вроде нас развешивали выстиранное белье, то эти собаки превращались в настоящих разрушителей. Их энергия, у которой никогда не было другого выхода, вынуждала их бросаться на развешанные вещи, рвать их в клочья и дожевывать то, что не было разорвано. Подобно людям на улицах, домовладельцы регулярно приходили к тому же выводу и считали собак ненужным хламом и так к ним и относились. В Масатлане уважения к собакам не было.

Поэтому наши соседи считали нас полусумасшедшими из-за того, что мы держали собаку в квартире. Цыплят и попугаев они еще могли понять, но собака?! Хотя иногда по выходным мне разрешали взять Регалито на пляж или выпустить на нашу крышу, чтобы он мог там побегать и поиграть, но все равно большую часть времени он проводил взаперти в холле нашей крошечной квартирки.

Поскольку я был юн и привык к естественной свободе собак на ранчо, я не понимал даже того, что Регалито нужно выводить на прогулку. Да я и ни разу не видел никого в Масатлане, кто бы выгуливал собак. Кроме того, тротуары были узкими, а машины проносились слишком близко к прохожим. В трепете за мою жизнь, мать не разрешала мне слоняться по улицам самому. В результате по мере того, как месяц утекал за месяцем, мой маленький Регалито становился все более и более несчастным и нервным.

И хотя мы всей семьей начали новую жизнь в городе, я думаю, каждый из нас пытался воссоздать то простое, естественное существование, которое давало нам ранчо. Я боролся сильнее всех, и я проигрывал. Мне нужно было примириться с обстоятельствами, но вместо этого я боролся с ними. Я все больше и больше становился похож на Регалито, рыча на проносящуюся мимо жизнь и подпрыгивая, чтобы выглянуть в окно. Или на одну из тех собак на крышах, запертых над улицами, чьим единственным развлечением было белье на веревках.

Вглядываясь в прошлое, я чувствую, как меня подавляет это сходство между моей жизнью и судьбой Регалито и тех одиноких крышных собак Масатлана. Как и они, я – физически и психологически – был заперт в клетке и глубоко подавлен, чувствуя, что никогда уже не смогу обрести себя, настоящего себя. Глядя на тех собак, пытающихся заполнить свою пустую жизнь бесконечным обходом своей крыши, прыжками и рычанием, я отыгрывал такую же роль, только по-другому.

Все эти годы папа был на работе почти все время. Мы крайне редко видели его. Однажды моя мать, желая, чтобы я вел себя хорошо, сказала мне: «Теперь ты мужчина в доме». Готов поспорить, она быстро об этом пожалела, потому что я воспринял это совсем не так, как она того бы хотела. Я превратился в маленького Наполеона, который контролирует всех и вся. Я использовал это как оправдание всем нападкам на мою сестру Нору. Я дразнил ее, разыгрывал и всеми способами превращал ее жизнь в кошмар. Мои родители понимали, что пришло время меня осадить.

Сегодня, когда мои клиенты мучаются с животными, которые безобразничают от скуки или фрустрации – другими словами, из-за отсутствия свободы, – я часто советую им направить этот избыток энергии в позитивное здоровое русло. Бег рядом с вами, пока вы катаетесь на велосипеде или на роликах, плавание вместе или совместный поход с рюкзаками в горы, предложения активных развлечений по поиску приманки или тренировки ловкости – прекрасные способы помочь собакам ощутить вкус свободы, которую они столь жаждут, но свободы организованной и со своими ограничениями.

Мои родители поступили так же по отношению ко мне, когда поняли, что я начинаю бунтовать из-за той опустошенности, которую вызывал во мне город. Они предложили свою программу развития ловкости – для людей. Она называлась карате. Я начал заниматься им в семь лет, и занятия карате, на которые я ходил после школы, давали мне отличные возможности для физического выброса моей энергии, а заодно и начала дисциплины и самоорганизованности, в которых я нуждался, чтобы выстроить приоритеты моих жизненных обязанностей, например, учебы в школе, выполнения домашних заданий, заботы о Регалито и помощи по дому. Я часто задаюсь вопросом, каким человеком я стал бы, если бы мама и папа не заметили вовремя, как я себя чувствую и веду. И, думаю, вряд ли бы я смог вырасти тем дисциплинированным успешным человеком, которым я стал сегодня.

Что же касается Регалито, я бы очень хотел понимать тогда, что я знаю теперь о том, как дать домашней собаке вкус свободы. И это очень похоже на то, что поняли мои родители: как удержать под контролем невероятно энергичного и живого маленького мальчика.

«По-моему, мы так привязаны к собакам потому, что они существа, не скованные стереотипами. Такими могли бы стать и мы, если бы не были так уверены в собственном превосходстве».

Джордж Берд Эванс, писатель и заводчик собак

Найти свою свободу

Что значит «свобода» для вас? Для моего друга Джады Пинкетт Смит свобода – просто возможность часами бродить по холмам вместе с ее собаками, вдали от мобильного телефона, деловых обязательств и папарацци. Для моей невесты Джахиры – знание того, что я здоров и нахожусь в безопасности, если я путешествую далеко от дома. Для нее свобода – это свобода от беспокойства. Для моего старшего сына Андре свобода – ленивое времяпрепровождение на пляже с наушниками в ушах. А мой младший сын считает свободу возможностью обладать временем и пространством, чтобы создавать: рисовать картины, собирать книги комиксов и писать рассказы. Когда бы я ни спрашивал у людей, что свобода значит для них, всякий раз я получаю разные ответы.

Собаке не нужно изучать свободу; она прописана в ее ДНК. Собаки демонстрируют свою потребность в ней постоянно, и наша, их хранителей, задача – обеспечить им столько свободы, сколько можем.

Мы, люди, тоже нуждаемся в свободе; просто зачастую мы даже не знаем, что мы ищем. И иногда нужно совсем немного времени, чтобы понять, что же это такое.

Как показывает мой опыт работы с людьми и их собаками, это чувство нехватки свободы, которое испытывают многие люди, вызвано не физическими возможностями, не границами, которые нам ставит время, и не законами, которые управляют нашим поведением. Скорее оно вызвано теми ментальными и эмоциональными барьерами, которые блокируют наши врожденные инстинкты и пытаются отравить нашу душу. Например, многие мои клиенты непременно скажут: «Моя собака просто не в состоянии поладить с другими» или «Моя собака абсолютно не поддается дрессировке». Они даже не осознают, что ставят границы и требования для другого живого существа, абсолютно произвольные и основанные на их собственных страхах и неуверенности в себе. И моя задача – показать им, что все это – порождение их собственного сознания. И, устанавливая порожденные собственными фантазиями ограничения для своих собак, они убивают не только их свободу, но и свою собственную, и очень эффективно.

Когда речь идет о свободе, собаки знают о ней то, о чем большинство людей даже не догадывается: свобода приходит изнутри. Это не вещь и не место, это образ жизни.

Как собаки выражают чувство свободы:

● Используя свои чувства, чтобы исследовать и чествовать тот мир, который их окружает.

● Принимая свое место в стае и понимая, что последовательность правил, границ и ограничений дает им свободу быть теми, кто они есть.

● Наслаждаясь настоящим, не испытывая сожалений о прошлом и беспокоясь о будущем.

● Выражая себя такими, каковы они есть, без смущения и беспокойства о том, как они выглядят, звучат или пахнут.

● Упражняя присущие только им врожденные умения пасти, преследовать, отыскивать и отслеживать.