– Когда это?
– Да ден десять назад, когда они тебя ватагой пришли пугать. Посадник еще после них приходил, говорил, если тот, щекастый, помрет, придется за него виру платить.
– Не ходит больше, видать, выжил щекастый. Надо мне какую-нибудь булаву себе под руку отковать. Как взялись грубить, давать им дуракам ее подержать. Не очень тяжелую, с тебя весом. Пусть понимают, с кем связываются. У меня их в сундуке две или три, не помню, но уж больно легкие, прямо хоть Максимке отдать поиграть.
Зато тут платят хорошо, и кормят вволю, грех жаловаться. Да нормально мне и на пристани работалось. Перекидала быстренько мешки и ящики, сиди отдыхай. Деньги за троих мужиков получала.
– Как же это ты так ловко пристроилась? Услуги еще какие прямо на пристани оказывала?
– Не, это для тебя, мужика где угодно уважить. Ты в этом сильна, а я в другом. Мне платили за троих, работала я за пятерых-шестерых, пьяная или с похмелья на работу никогда не приду. Всегда при нужде в ночь выйду. Обедаю по десять минут в день, и стараюсь такое время прихватить, когда я свободна. Если срочно просят чего-то погрузить-разгрузить, могу и голодная походить, не издохну. Никогда передыхов во время работы не делала. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Никогда не прогуливала и не опаздывала. Врать, как мужик, что у меня кто-то в семье заболел, или бабушка померла, ни за что не буду – против души это мне. И платили гораздо больше чем здесь, и с пьяными вожжаться не надо было, – мечта, а не работа!
– А чего ж ушла с такого золотого места?
– От Славутича в осень какая-то нехорошая сырость в этом году пошла, коленки стало и по вечерам, и к перемене погоды ломить. Побоялась вовсе обездвижить, как дедушка Протасий, вот и ушла.
– Ты ж молодая еще совсем!
– Его тоже не старого сковало. Лежал после на печи, как Илья Муромец, пятнадцать лет, пока не помер. Ни встать, ни походить не мог, сидел – и то с трудом. А у меня сын – малолетний оболтус на шее. Его кормить, поить, одевать, обувать нужно. А я стану не работница, кому он кроме меня нужен будет?
– У тебя же мать его любит.
– И что? Это она сейчас старушонка бойкая, а возраст-то уж не малый, я ребенок поздний была, последыш. Мама сейчас на боку дыру вертит, возле этого бандита малолетнего крутится: Максюша, Максюня поет, не знает, чего ему в жадное хайло засунуть – не дай бог, любимый внучок изголодается, а он уж скоро толще меня станет. Если бабушка заболеет, или помрет часом, чего он с неходячей матерью делать будет? Нам помочь некому. Брат мой родной, Евстафий, уж семь лет, как умер. Вдова его, нас знать не хочет, других родственников нету. Вот я и ушла с хорошей службы в эту дыру.
Хозяин прежний чуть не плакал, – приходи, говорит назад, как полегчает, тебя на работу всегда возьму и платить пуще прежнего стану. А тут корчмарь с вышибалами умаялся – бегут и бегут, сколько не плати. Место нехорошее, порт рядом и район бандитский. Все норовят к вечеру тут объявиться, опороться водки и напроказить тоже здесь.
Ну, я никакой работы не боюсь. За два месяца, что служу, у нас зримо лучше стало, приличные люди начали приходить и потише прежних сидеть. Хозяин не нарадуется – и спокойней теперь, и выручки увеличились. Мне, конечно, здесь очень нудно, но уж зиму и раннюю весну тут, в тепле и сухости пересижу. А дальше видно будет.
– А знаешь, как имя твое с греческого переводится? – опять завел излюбленную тему преподобный.
– Говори, – усмехнулась вышибала.
– Татиана – это устроительница, победительница.
– Хм, в этом что-то есть, – заметила богатырша.
– Да вылитая ты! – заверила носатая. – Везде свои порядки наводишь.
А протоиерей уже вовсю излагал историю гонений на святую Татиану.
– Пытались нечестивые заставить поклоняться ее своему каменному идолу – Аполлону, несуществующему богу, но произнесла благочестивая будущая святая искреннюю молитву господу нашему Иисусу Христу, и землетрясение разрушило часть этого языческого капища, а каменные обломки перебили много народу.
– А чем же народ-то провинился, – опять полились сомнительные в религиозном отношении комментарии ночной бабочки, – они, может, тоже на божье чудо, да будущую святую зашли взглянуть? Или просто так, по пути с рынка завернули?
– Дьявол, обитавший в идоле, – раздраженно и громче прежнего продолжил проповедник, – с громким криком и рыданием бежал от того места…
– Так это может Аполлон испугался землетрясения и рванул оттуда?
Такой гадкой паствы протоиерей не встречал никогда. Уже как-то растерянно он добавил:
– … причем все слышали вопль его и видели тень, пронесшуюся по воздуху, а было там множество людей…
– А ты говоришь его нету! А римляне эти наглые, – земля ходуном ходит, камни им на башку валятся, уж Аполлоны побежали, а они все стоят и пялятся! Мы бы все вперед этой тени унеслись!
Святой отец вскочил, плюнул, и убежал. Вслед ему слышалось:
– Что рванул, отче? Нас не трясет!
Потом дикарка Ксюха, как-то удивленно озираясь, завершила идеологический разгром православного миссионера:
– Ишь, как его на свою же историю разобрало! А с виду такой солидный и степенный дядечка…
И никого убивать и съедать не понадобилось! Все-таки здесь Святая Русь, а не какие-нибудь дикие острова!
Ворвался с улицы толстый и на удивление грязный отрок. Сразу взялся голосить:
– Мамка! Меня Сося обидел! Он меня толстым бараном обозвал! Здрасте, теть Оксана!
– Ты Сосю-то не пришиб? – с интересом спросила Татьяна.
– Да он знаешь юркий какой! От удара увернулся, потом прямо через руки прошел и убежал! Гонял его, гонял, догнать просто невозможно. Братья его далеко стояли, их я гонять не стал.
– Ну и бог с ними. Ты не голодный?
– Бабка кормит целый день, я аж устал жевать!
– Ну так не ешь.
– А мне охота!
Ребенок обратил внимание на новое действующее лицо в спектакле по имени «Полдник в харчевне».
– А ты кто такой? Ты здоровенный, а моя мама сильнее! Ты мой новый папа?
От такой детской ласки Емеля растерялся. Он тут мостится в постель к одной, а ему пытаются подсунуть другую, покрупнее, да еще с таким здоровенным довеском!
Я бы тоже был озадачен каким-нибудь похожим ребячьим предложением, типа, – ты поживи с моей мамой, хоть она и сильнее. Конечно, было бы ловко завести от жены-богатырки любовницу-богатыршу, и вдвоем они нарожали бы мне дочерей-паляниц удалых. Вошли бы и дочки в силу, началась дележка меня и имущества, вот тут бы я, как сыр в масле катался – от оплеухи до оплеухи!
То одна к решению животрепещущих проблем богатырскую руку в сердцах приложит, склоняя глуповатого и доброго меня на свою сторону, то другая, а сторон-то, как и положено в географии – четыре! Вот бы и зажил, как кум королю, а судьба у кумовьев царствующих особ обычно ох и нелегкая…
Глава 11
Только мы собрались с боярином, который за день все-таки изрядно устал, пойти опять полежать, – на этот раз до ужина, как вечер перестал быть томным.
На этот раз в дверь влетел Олег, и вид он имел какой-то предосудительный, можно даже сказать, – самый жалкий. Он был голый до пояса и разутый. Под левым глазом лиловел синяк, а по всему телу были видны многочисленные ссадины и другие следы физического насилия.
– Побили! Ограбили! – зашумел потерпевший.
Дальше он торопливо изложил историю своего грехопадения. Олег очень желал провести свой досуг в женском обществе, состоящем из безотказных «ночных бабочек» – очень хотелось получить за гроши ласку продажных представительниц слабого пола. Вначале не очень везло – шлюхи, видимо, попрятались до позднего вечера, но вдруг к оборотню подошел раскосый мужик и предложил отвести сластолюбца в надежное место, где самые красивые девушки Киева исполнят самые оригинальные его желания и реализуют разнузданные и необычные фантазии клиента за ломаный грош. А выбор девиц мужчину просто поразит: любой возраст, рост, вес тела, цвет волос были в наличии. Завершен был процесс заманивания классической фразой:
– Всю жизнь, уважаемый, их вспоминать будешь, а меня благодарить!
Растренированный долгими годами семейной жизни, Олег подвоха не почувствовал и безропотно зашел в какую-то зачуханную калитку вслед за своим визави.
Тут период ожидания счастья вдруг неожиданно закончился. В пару к косому откуда-то выскочил кривой, в левом глазу любителя клубнички вспыхнул фонтан искр, и он потерял сознание.
Очнулся волкодлак ограбленным и избитым через несколько часов в какой-то сточной канаве. Где он бродил в самом начале, где его били, где канава – ничего не помнил. Травма черепа с ушибом головного мозга память не улучшают. Вдобавок, абсолютно чужой город ориентации на местности не благоприятствует. Олег пока до корчмы добрался, дорогу спрашивал семь раз. Пройти с Марфой по следу было маловероятно. Так я это конюху и объяснил.
– Можем искать хоть три дня, все равно ничего не сыщем. Следа нет, брать Марфе нечего.
– У тебя же способности!
– И у меня, и у Богуслава. У тебя при себе какая-нибудь значимая вещица была?
– Это как? – опешил оборотень.
– Шкатулка, медальон, кинжал старинный, кольцо, цепочка, крест на груди… – терпеливо объяснял я охотнику до баб требуемое.
– Не только при себе, по жизни ничего такого отродясь не было! Есть дешевенький крестик на толстой нитке, так на него и не польстились.
Я глянул – небольшой железный крест на груди был в наличии. Кафтана, рубахи, пояса, шапки, сапожек, которых в пределах Киева тысячи, не было – ибо украдены. Я вздохнул.
– Ничего мы из твоего барахла отыскать не сможем, уж не взыщи. Похитители неизвестны никому, поэтому…
– Известны, еще как известны. Это Митька Косой, да Сенька Кривой, – знакомо запротестовало глуховатое меццо-сопрано. – Они так и грабят прилично одетых прохожих. Я их пьяные беседы раза три слыхала. С неделю назад они тут все впятером сидели, взялись буйствовать. За это их и вышибла. Перед уходом обещали вернуться и меня зарезать.
Татьяна уже успела подойти к нашему столику, чтобы поглядеть и послушать передачу 11 века «Следствие ведут боярки».
– Не боишься?
– Ты как сюда входил, наверное, еле-еле через толпу протолкался?
– Да нет, пусто было.
– А если судить по пьяным обещаниям обиженных мною посетителей, человек двадцать убийц уже должны бы подойти. Жду с нетерпением!
– И где этих грабителей теперь искать, никто, конечно не знает? – вздохнул я.
– Чего ж никто? – спросила свежеподошедшее дитя порока, любезная Оксана, – водили они меня как-то к себе, отдыхали неутомимо, по очереди. Это изба Косого, место их сходок. Если оплатите, можно и посетить.
– Сколько?
– Рублик. И я им на глаза попадаться не хочу. А домик покажу, чего ж не показать-то.
– Сходите – дам.
– Ох, не верю я тебе! Все вы, мужчины, над честной девушкой поизгаляться горазды, обманщик на обманщике. – Она попыталась надуть тонюсенькие губки. – Давай вперед хоть полтинник, тогда пойду.
Я отсыпал честной девушке полтаху и велел немножко подождать с выходом до комплектования группы захвата.
– Ушей тут лишних много, – оглядевшись, сообщил после познавательной беседы Богуслав, – пошли к нам в комнату.
Действительно, число слушателей неустанно прибывало, и за столиками сидело уже человек пять. Поэтому споров не было, и мы безропотно пошли. Танюша коллектив не оставила, и отправилась вместе с нами. Половому она буркнула:
– Карп, пока все трезвые, я отойду.
– Нельзя же!
– Мне можно.
– Хорошо, хорошо…
Наглядевшись за последнее время схваток с участием чемпионки Киева по боям без правил, половой явно трусил.
У нас расселись на моей кушетке кто куда. Слава на своей развалился в одиночку – очень устал. Коллектив был настроен оптимистически, в победе никто не сомневался.
Танюха потрясала в воздухе здоровенной кулачиной.
– Я их уже один раз лупила! Разом больше, разом меньше, какая разница!
Олег занимал выверенную правовую позицию.
– Их надо за грабеж посаднику сдать. Им мало не покажется.
Зашедший к нам после прогулки Матвей, махом вникнув в ситуацию, предлагал отработанный долгими годами ушкуйный вариант:
– Порубить гаденышей в капусту, и дело с концом!
Хотелось послушать бывшего главу новгородского Тайного приказа боярина Богуслава.
– Скажи, Слав, свое веское слово – ты все-таки поопытней.
Поглаживая бородищу, бывший правоохранитель начал разбирать народные решения.
– Побить, это неплохо, но они сегодня отлежатся, а завтра опять пойдут по улицам лопухов грабить. С посадником свяжемся, на месяц тут зависнем, такие дела в столице быстро не решаются. Убить недолго, и для сердца радостно, но тут ведь не булгарский берег, и не половецкая степь, за каждого убитого четырнадцать гривен по «Русской Правде» положено платить. Тут и подьячие лапы протянут, тоже подсунутся с нас шкуру драть. В общем пуд серебра отдай и не греши! Дальше нищими пойдем, придется самим на дорогах разбойничать, купчишек грабить. Или с протянутой рукой идти по Руси побираться.
«Русская Правда» шла еще от Ярослава Мудрого, лет восемьдесят уже действовала. Это был сборник правоохранительных актов древнерусского государства, объединивший в себе уголовный кодекс, правоохранительные положения, торговое право и еще много всего полезного. В Киеве за ее исполнением явно следили неукоснительно – столица это вам не какое-нибудь меленькое второстепенное княжество, которое под самодуром-князьком живет. Это там можно дела решать по княжескому велению, частенько дурному хотению. Столица на всю Русь пыталась распространить единый закон и порядок. В Киеве от исполнения «Русской Правды» не увернешься. Даже откупаться очень дорого встанет, обдерут приказные как липку.
А гривна – это двести грамм чистого серебра. Порубаем пятерых грабителей – отстегивай пояса с монетой, гони четырнадцать килограммов драгоценного металла. Сколько тут всякие дьяки да писцы сдерут, боярину, поди, видней. Может и парой кило не отделаешься. Вот тебе и пуд серебра в его расчетах. Сумма для нас просто убийственная!
– А если поубивать и вместе с избой сжечь? Раз – и концы в воду! – предложил возжаждавший крови ушкуйник.
– А девиц с Емелькой по ходу заодно прирезать, чтобы лишнего не болтали? А то, не ровен час, всех на дыбу потащат. Мы там, от заботы ката-палача, много интересного расскажем. Чего и не знали-то сроду, все вспомним.
– Ну хоть руки-то бандитам поломать можно? – не успокаивался Смелый.
– Можно. Только обойдется в те же четырнадцать гривен за каждого.
– А почему так?
– Что он будет делать без руки? Работать не способен, жрать будет нечего. Нищих и без него полно. Сломав злодею руку, ты его все равно что убил. Потому и вира такая высокая.
От безысходности ситуации мы помолчали.
– Выходит проще вашего побитого красавчика одеть, обуть и уезжать поскорее, чем с косыми да кривыми лишний раз связываться? – подытожила Оксана.
– Дешевле выйдет, – согласился боярин.
– Ты займи у кого-нибудь полтинничек, друг любезный, да ко мне на ночку. Уж там тебя не обидят, как на гадких улочках Подола!
Народная фантазия была исчерпана, и все стали глядеть на меня. Ну и чего уставились? Можно подумать, что я у вас самый умный! Мне просто легче было проблемы решать за счет знаний из будущего. А тут этакая забота, и знаний для ее решения ни в 20, ни в 21 веке нету.
Однако пора заканчивать этот балаган, и принимать обоснованное решение. Пусть оно будет не самым лучшим, но оно у нас будет. И, естественно, ответственность, как обычно, ляжет на меня. Ой боюсь, боюсь…
– Слушай, Богуслав, а ты хорошо «Русскую Правду» знаешь?
– Наизусть в свою пору учил, – я же по ней работал: и суды вел, и степень вины разным людям определял.
– А вот скажи мне: если побои зримого дефекта не оставили, в какую сумму это драчуну встает?
– А саблей или мечом не угрожали?
– И не думали!
– Рукояткой не били?
– Да и сабель то с собой не было.
– Нисколько это не будет стоить.
– А если сломаешь кому-нибудь палец?
– Это встанет в три гривны.
– То есть если мы сломаем пять пальцев, это будет пятнадцать гривен. И если мы разбойников изобьем, а потом сломаем им по одному указательному пальцу, это нам встанет в ту же пятнашку?
– Да, конечно.
– А если есть зримые следы ушибов на лице?
– Одна гривна.
– А если глаз повредят?
– Это дорого: двадцать гривен князю, а десять – пострадавшему. Да у Олега, глаза-то, вроде, целы?
– А кто про это знает? Пожалуется, что глаз болит невыносимо, и видеть стал хуже, и все дела!
Олег, было, зароптал:
– Да я нормально вижу!
– Мало того, что ты влез в поганую историю, лишился всей одежды, так ты еще и в убыток нас ввести хочешь? Будешь говорить, что велено, а то я тебе сам второй глаз выбью!
Олег потупился, дальше стоял молча, и с разными благоглупостями больше не лез.
– Желательно туда пойти Олегу, Оксане, Татьяне, и еще кому-нибудь из бойцов.
Я поглядел на Емелю и спросил:
– Пойдешь с нами?
– Да я не знаю…, они ж, наверное, вооружены? А я-то безоружным к ним приду, боязно что-то…
– Заплачу! За каждого побитого разбойника рубль даю.
Пока он межевался, Ксюшка оживилась необычайно.
– Милый! У тебя деньги появятся! И не на одну, а аж на две ночи! Да я за две ночи такое тебе покажу, чего ты от других девиц ни в жизнь не дождешься! На всю жизнь впечатлений будет! В общем, денег не пожалеешь.
После такой блистательной речи колебания покинули богатыря.
– Иду! Обязательно иду!
Сладким пряником поманили очень умело – сразу видно: работала профессионалка.
– Матвей, ты уж извини, нет у меня желания втягивать тебя в это дело.
– Что ж так? Совсем из доверия вышел?
– Я опасаюсь, что ты в горячках и наплевав на убытки убьешь кого-нибудь из грабителей.
– Правильно опасаешься. Нету у меня навыка пятерых врагов сразу в плен брать. Такого как я, лучше сегодня в резерве придержать.
– И меня придется оставить, – обрисовала свою позицию Татьяна. – Мне за обеденным залом нужно следить, я сегодня на работе. Смогу пойти только после работы.
Этот вариант меня не устраивал. При таком раскладе охотники на любителей падших женщин уже разбегутся кто куда, и в результате нам останется один косой Митька, наверняка без денег и без добычи. А идти без такого опытного бойца, как вышибала, тоже неохота.
– Матвей, выполнишь мою личную просьбу?
– Всегда!
– Пригляди за порядком в харчевне.
– Сделаю.
– Хлипковат у вас паренек-то, – не одобрила мой выбор Татьяна, – а тут такие рожи иной раз гуляют, что ахнешь.
– Он атаман ушкуйников!
– Здесь не Новгород, у нас в Киеве и не таких бивали! Район беспокойный, клиент наглый, тут только богатырем надо уродиться, чтобы меня подменить.
Мы с Матвеем усмехнулись самонадеянности бабищи.
– Тань, а попробуй его сама побить.
– Это можно, – поднялась с топчана богатырка. – За оружие только чур не хвататься, – пришибу.
– Матвей, дай пару не калечащих и не очень болезненных оплеух, потом сыграй в «захват пленного». Обязательно предупреди о начале – чтоб не было бабских стонов, – не ждала, была не готова. И вообще, давай поласковей, понежней, с хрупкой девушкой дело имеешь!
– Это можно, – улыбнулся спецназовец Древней Руси. – Устроим. Пойдет пара легчайших по ребрам, подсечка и мягкий удушающий?
– Пойдет.
– Начинаем, – предупредил соперницу Смелый. – Уже можешь бить.
Женщина не заставила себя ждать, и кулачина засвистел в воздухе. Эх раззудись плечо, размахнись рука! Получи-ка заезжий детинушка грозный подарочек от киевской богатырши! Тут вам Илья Муромец просил передать!
Только цели на месте не оказалось. Зато наивно раскрывшаяся Танечка практически мгновенно получила с двух сторон кулаками по ребрам, подсечку, от которой рухнула лицом вперед, и была взята на удушающий прием усевшимся ей на спину Матвеем. На все про все ушло меньше секунды.
А бой продолжался дальше. Сначала столичная чемпионка раздышалась. Потом взревела, как бык на корриде, и попыталась стряхнуть с необъятной спинищи ловкого соперника. Удушение не заставило себя ждать. Все! Чистая победа умения над невиданной силищей! О как!
– Ладно, одолел, – прохрипела вышибала, – ловкий черт!
Матвей отпустил хрупкую красавицу и даже подал руку, чтобы помочь подняться.
– Ты, наверное, среди ушкуйников лучший из лучших? По ребрам, будто тяжеленой кувалдой дал! Быстрый, как молния! Я даже замахнуться второй раз не успела, а уже лежу, доски пола нюхаю.
– Только под моей командой Яшка Борода и Кон Круглый плавают, а они гораздо умелее меня. И у друзей мужики есть, что в рукопашном бою без оружия меня значительно превосходят. Да и связан я сейчас был в выборе приемов и методах.
– А как же эти бойцы тебя в командирах терпят?
– В настоящем бою умение хорошо махать кулаками – это совсем не главное. Я лучше командую, быстрее принимаю верные решения, свободно ориентируюсь в бою. Когда пора наступать, когда отступать. Не пора ли остановиться, не нужно ли перед боем затаиться, – все имеет значение. У меня потери на ушкуе гораздо меньше, чем у других атаманов. А неловких в рукопашной схватке среди ушкуйников нету. Боюсь тебя огорчить, но со всей твоей силищей, шанса победить любого из наших бойцов у тебя нет. Так что разреши посидеть, – тут Матвей в пояс поклонился собеседнице, – вместо тебя в корчме вечерок.
– Ловок, ох ловок бес! – восхищенно промолвила Татьяна. – Женат?
– Конечно.
– Что я дура спрашиваю! Неужели этакого орла бабы, не чета мне, не ухватят! Пошли, полового построим, чтобы знал, свинюга, свое место. А то мне уж приходилось его за наглость и грубость приласкать. Тебе вся эта лишняя возня не нужна, жить тут не собираешься.
– Сейчас, только для солидности саблю прихвачу. Привык за пять лет носить ее постоянно.
– Для него, даже безоружного, убить пять-шесть вооруженных врагов не составляет труда, – сам видел, – встрял я. – Их, ушкуйников, боятся самые опытные княжеские и боярские дружинники.
– Орел, ох орел! – восхищенно протянула Танюша. – Ну пошли, сокол ты наш, за сабелькой!
Скоро ватага была готова к выходу. Богуслав, из-за донимающей его ближе к вечеру слабости, с нами не пошел, Матвей был оставлен для поддержания порядка в общепите, Иван еще не вернулся после визита к будущим нерусским родственникам, отец Николай негодовал на подлые киевские замечания к несомненным истинам о светлом облике святых – было очень похоже на нацарапанное по серебряному окладу драгоценный иконы матерное выражение.
Емелька стал просить о выдаче какого-нибудь вооружения.
– Вон у Татьяны сундучина какой оружия полон! Задарит пусть саблей или мечом каким недорогим, гораздо сильнее сражаться буду.
– И побьешь ворога, как Архангел Михаил, Архистратиг Небесного Воинства?
– Ага, – клюнул на простенькую наживку глупенький представитель паствы протоиерея Николая.
– И да воскреснет Бог, и расточатся врази Его?
– Да, да!
– И живых врагов ты не оставишь после себя?
– Нет, нет!
– Молодец! А теперь гони за убыток семьдесят гривен!
– Как же это, – растерянно пробормотал православный богатырь, невнимательный к предыдущим речам, и не очень ловкий в счете, – за что же такие деньжищи с меня?
– За твою дурость и невнимательность! – загремел я. – Слушать надо ухом, а не брюхом! Сколько талдычили сегодня, что убивать в Киеве нельзя, дорого встанет, а ты в это время где был? О шлюхах мечтал? А теперь дайте ему оружие, он расточит всех врагов, а все остальные должны за его вшивую удаль расплачиваться?
– Да я…, – чуть не плакал Емелька, видимо думая: а как все хорошо начиналось, прямо как на дорожных проповедях святого отца, и вдруг такой облом!
– А ты, дурачина, идешь сейчас лупить врагов без всякого оружия, и не дай тебе Бог кого-нибудь из разбойников покалечить или убить, можешь считать себя уволенным, и убирайся тогда на все четыре стороны! На даровой ночлег и ужин сегодня не рассчитывай – дармоедов кормить не буду!
– Я иду, уже иду!
– Идет он, идиот! Оксана, уведи этого бестолковца на двор и растолкуй ему, о чем тут знающие люди битый час уже толкуют!
Худая, но очень цепкая столичная штучка, тут же уволокла Емелю на улицу.
Что-то я злее боярина-дворецкого делаюсь, поднабрался что ли от него? А общаться с людьми надо с любовью и ласкою, а не грубо их драть с рывка да с тычка. Вот отведем метеорит, начну делаться тихим и ласковым. Оставшимся в живых буду петь колыбельные песенки перед сном и рассказывать сказки с хорошим концом. Отдыхайте, мишки и зайки, после трудов праведных, – мы, чудом уцелевшие в трудном походе, будем жить долго и счастливо. А сейчас за грубый нрав не взыщите – не для себя, для всего человечества, для всей вашей параллельной Земли стараюсь. И мне тоже есть кого в этом мире неистово беречь – моя любовь тоскует одна в Великом Новгороде, готовясь рожать для нас любимую в будущем дочку… Ладно, некогда тут нюни развешивать – вперед и с песней!
Завершали беседу втроем. Начал пострадавший конюх.
– Может мне в волка перед выходом перекинуться? Потом назад. Получше буду себя чувствовать, болеть перестанет и драться смогу половчей, сила вся вернется. Сразу поприличней и выглядеть буду.
Мы с боярином переглянулись: что-то сегодня в коллективе было неладно. Хотелось объявлять охоту на врагов народа как в сталинскую пору.
– Ты тоже не понял, для чего обшарпанность твоей рожи нужна? – зверея на глазах, но еще кое-как сдерживаясь, спросил бывший глава Тайного Приказа Новгорода Великого.
– Да все я понимаю, но ведь сейчас идти по столице с этаким лицом будет просто неудобно!
– Неудобно тебе будет ползти в сторону терема посадника, когда он будет разбираться, за что мы грабителей перекалечили! У тебя должно быть травм не меньше, чем у пятерых бандитов вместе взятых. Поручим это дело Матвею, он юноша в этом деле опытный. У косых с кривыми по одному пальцу отломаем, у тебя, стало быть пять. Подглазину ты хочешь обновить? Ушкуйник тебе потом просто один глаз выткнет. Уж не взыщи – глаз штука дорогая!
– Я не дамся! – взвизгнул оборотень.
– А даваться будешь проституткам в подворотнях, как ты любишь. Матвей обычно не спрашивает – просто делает порученное ему дело. В общем, давай оборачивайся, блесни красивой внешностью.
Олег обвел нас глазами, – может шутим? По нам было ясно, – ох, не шутим… И отломаем, и выткнем…
– Я…, я как лучше хотел… Давайте как-то уладим это дело…
– Можно и уладить. Речей пустых больше не заводи, слушайся командира, глупые выдумки выбрось из головы. В общем, сейчас тоже иди на улицу к месту сбора.
– А где у нас место сбора?
– Да где соберетесь, там вам и место!
– Что это он так о внешности своей сегодня печется? – спросил слабоватый в психологии я.
– На Танюшку-богатырку запал, – просветил меня туповатого Зигмунд Фрейд 11 века.
– Да ну! – не поверил всего трижды женатый я.
– Вот тебе и ну! Баранки гну! Как согну, дам тебе одну!
Фразу о трудоемкой работе с хлебобулочными изделиями Слава подцепил у неизвестного пришельца из 21 века.
– Как увидал сегодня этот обделенный последние годы женской лаской мужик, каким успехом пользуется только что избивший славную девушку Таню ушкуйник, так его и растащило! Хочется тоже чем-то блеснуть и урвать хоть кусочек богатырской ласки. А чем тут блеснешь? Битой рожей?
– Может и так…
– Воистину так, сын мой, – спародировал протоиерея весельчак боярин. – Правда сия велика есть, и трудно вам, сирым и убогим умишком своим, охватить ее всю! Истину тебе глаголю, сынишка, истину!
Слава богу, подумалось мне, хоть ненадолго отвлекся от мечтаний о юной рыжеволосой французской красавице старый черт, перестал падать духом.
Закончим тут дела, разберемся и с Бургундией, и с Нормандией! Покажем стране, будущей законодательнице моды и косметики, русскую удаль! И история тесных взаимоотношений Руси и Франции начнется не с наполеоновских войн и взятия попеременно то Москвы, то Парижа, а со скромной поездки русского боярина Богуслава, возможно с побратимом Володькой, аж в 11 веке в малюсенький городишко Мулен. (Жаль, что не в самое известное парижское кабаре «Мулен Руж», конечно…)
Хотя уже была Ярославна, королева Франции. И до нас русский князь Ярослав Мудрый поработал над выстраиванием хорошего для Франции династического брака французского короля Генриха Первого и своей дочери Анны, заливая в Капетингов, а потом через родство с ними, и в Валуа с Бурбонами, свежую русскую кровь.
И потомки Рюрика сидели на французском троне до 1793 года. Бурбоны во Франции и сейчас рвутся на трон, но страна, положившая начало удачным революциям против императоров и королей, пока их назад не допускает, ехидно напевая при этом «Марсельезу» Руже де Лиля, а русские эмигранты их поддерживают исполнением этого гимна Франции на русском языке в переводе Николая Гумилева:
Чего хотят злодеи эти,
Предатели и короли?
Кому кнуты, оковы, сети
Они заботливо сплели?
То вам, французы!
А в Испании вовсю царствует Его Величество Филипп Шестой из испанских Бурбонов, дальних родственников французских королей. И гордый испанский народ, вроде, не особенно умаялся от королевских кнутов, оков и сетей…
Греко-византийского имени Филипп до королевы Анны в Европе и не знали, и королей называли как угодно, только не Филиппами.
Но Анна была девушка образованная: говорила на нескольких языках, в том числе и на греческом, языке, равным латыни в Византии, а византийские идеи и в религии, и в образовании на Руси в 10 – 11 веках главенствуют. И как-то так само получилось, что строгий и властный 43-летний король Генрих Первый, абсолютный монарх, муж и повелитель для скромной 18-летней девчонки из неведомой Руси, своим высочайшим повелением назвал первенца Филиппом, а тот, после его смерти, оказался таким славным королем, что был сильно любим народом. И имя пошло в народ.
Только среди французских королей Филиппов было пятеро, а ведь имя пошло и в Испанию, и в Португалию. Как возьмут французскую принцессу замуж в соседнюю страну, так и жди малыша Филиппа наследником престола. А ведь это все – русский след, отголоски крови Анны Ярославны.
Правда, среди российских императоров Филиппов не было, и в народе остался известным и любимым только неутомимо рвущийся в школу толстовский Филиппок, которого добрый учитель выкидывал из этого очага культуры и образования с криком: задолбали эти крестьянские детки, а больше всех мелкий Филиппок! А все дети, вынужденные ходить в школу второй половины 20 и начала 21 веков Филиппку яростно завидовали…
– Жаль, я с вами пойти не могу, силы будто кровосос какой выпил. Так что иди к ватаге, и не посрами великого звания боярского! Правда, и боярин-то ты какой-то не очень, одно слово – свежесделанный. Смотри, не вернись, как волкодлак – побитый да ограбленный. Не забудь взять Марфу для усиления – отобьет вас от ворогов. Лучше бы тебе деньги здесь оставить. В общем, беги, сынку, старайся.
– Есть, дядя Слава! Не подведу! – подкинул я руку к мифическому козырьку не менее мифической фуражки будущей, но отнюдь в свое время не мифической славной русской, грозной советской и устрашающей российской армии. Мы всегда за мир во всем мире, но при необходимости можем и вздуть любого врага. А до фуражки еще несколько сотен лет всяких папах и киверов.