Никаких официальных подтверждений существования маленького народца, найденных тоннелей нет. Кроме промелькнувших в прессе 90-х годов сообщений о кыштымском карлике, откопанном из-под земли психически ненормальной старушкой, – ничего.
И история донельзя странная! Несколько человек видели найденыша живым. Потом он умер. После изъятия сотрудником милиции трупа существа были сделаны фотографии и видеосъемка, его осматривали судмедэксперт, патологоанатом и гинеколог. Вывод однозначный – это не человек. Потом приезжают уфологи и увозят останки с собой. Трупик, длиной 25 см, исчезает. Как, когда, и при каких обстоятельствах, нет никаких данных.
История получает огласку. Ей начинает заниматься японская телекомпания «TV Asahi», и предлагает 200000 долларов за труп «пришельца». В те годы за такую сумму можно было купить Царь-Пушку с Царь-Колоколом в придачу.
Никто, в нашей нищей тогда стране, не заинтересовывается. Убить за тысячу баксов – это пожалуйста, быки в бандитских бригадах скучают без дела, а найти маленький трупик, желающих почему-то не нашлось. Сумасшедшую старушку, перед встречей с японскими репортерами, неожиданно сбивают аж две машины. В общем, концов не сыщешь. Между прочим, Челябинская область, где находится Кыштым, это ведь Южный Урал.
А здесь, возле Новгорода, местность совершенно не гористая, кругом леса да болота. Чего тут накопаешь? Сложи вместе три пальца, в фигуру под названием кукиш, и получишь исчерпывающую информацию о сокровищах здешних недр. Пески, глина да торф – этого копай сколько влезет. Приличному рудознатцу тут делать нечего. Ничего интересного за последнюю тысячу лет не обнаружили.
Так что, скорее всего, местные лесные люди просто невысоки ростом – этакие новгородские пигмеи. Те по тропическому лесу лазят, на слонов охотятся, эти по нашей северной дубраве кабана валят. Но лучше, конечно, обойти…
До Полы ехали еще часа три. Дважды наталкивались на болота, приходилось объезжать. Раз въехали в такую глухую чащобу, что еле из нее выбрались. Наконец под копытами лошадей появилась более или менее свободная дорога.
Олег рассказывал Богуславу о крахе своей семейной жизни.
– Женка моя, Агриппиной звать, ошалела последнее время окончательно – не может со мной жить, и все тут! Уж так и эдак бился с ней – бесполезно. Замучался объяснять, что опасности от меня больше никакой нет даже и в полнолуние. В кровать с собой вместе не допускает, не хочу, говорит, уродов да выродков рожать. Давно бы ушла, но без моих денег с оравой деток не прокормишься. Детишек науськала, те по углам от меня прячутся, боятся, плачут.
– Дети малые, что ли? Ты уж, вроде, мужик-то в годах.
– Тридцать семь лет недавно стукнуло. Агриппина моя вторая жена. Первая в родах умерла. Помаялся один, да и женился второй раз на бесприданнице. Семь лет прожили, дети еще маленькие, чего они там понимают! Сказал Титу, чтобы половину моей получки получал у Забавы, да этой дурище на деток отдавал, и ушел с вами в поход.
– Как говорил умнейший человек Горазд Сосипатрыч, никогда не доверяйся бабам, обязательно обманут, – задумчиво сказал Богуслав. – Верить можно только друзьям, показавшим себя в деле. Пустой болтовне и обещаниям женщин веры никакой не давай.
– А кто этот Горазд?
– Мой отец, царство ему небесное.
Мы все трое дружно перекрестились. Да будет земля пухом достойному человеку!
А сколько мы уж вместе крутимся, я и не знал, что боярин Гораздович – никто его при мне так не называл.
– Тебе теперь поумней женщину надо поискать.
– Ну их всех к шуту! – энергично отмахнулся Олег, – один теперь проживу.
Да, нам теперь не до нежных чувств, вернемся ли из похода, неведомо.
Замелькала в промежутках между деревьями река. Пола была, конечно, поуже Волхова, но тоже внушала уважение – с наскоку не перескочишь. Впрочем, наши планы были иными, и мы повернули лошадей на юг.
Ехали минут тридцать, река направление не меняла.
– В наши расчеты, похоже, закралась какая-то ошибка, – заметил я, – либо это вовсе и не Пола, и нас несет невесть куда.
– Да и я об этом же думаю! – рявкнул Богуслав, – Пола в Ильмень-озеро должна впадать, а мы его давно сзади оставили – на востоке. А эту речушку упорно течение на север тащит. Мы –то по ней на юг скачем, вроде бы и неплохо, да вдруг все-таки врет компас, и мы премся черте-куда? А солнца второй день нету.
– Бывает и компасы врут, – согласился я, – вдруг по какой магнитной аномалии идем, бывает такое и без всякой железной руды под ногами.
Неожиданно кони встали – перед нами появилось существо ростиком с полметра, одетое в темно-серый плащ с капюшоном, полностью скрывающим лицо, зазвучал негромкий голос со странными модуляциями. Тональности сменяли друг друга так быстро, что нельзя было понять, кто это говорит – мужчина или женщина, взрослый или ребенок.
– Нужно поговорить. Мне вреден солнечный свет, зайдите к нам. Собака проводит, – и явление исчезло.
– Эт-то еще что за хрень! – зарычал боярин, – откуда взялось?
– Дык и солнца-то нету, тучи кругом, чего бояться? – ошарашенно спросил Олег.
– Дык, дык, дать в кадык! – продолжил Гораздович в привычной для себя манере общения, – что за гадость еще навязалась?! И куда это к ней переться, на дерево что ли лезть?
Я последовательно ответил на вопросы.
– Солнечный свет ослабляется, проходя через тучи, делается, конечно, гораздо слабее, но все-таки действует, совсем не исчезает. Странное существо, по-видимому, гном, или, как говорят на Руси Великой, карлик. На них солнце действует губительно, поэтому эти существа и селятся под землей. А сейчас нас, похоже, приглашают посетить подземелье, по деревьям лазать незачем.
– Ни в жизнь не поползу в их поганую дыру! – зароптал боярин, – с детства всяких погребов да пещер боюсь! Рухнет потолок, прихлопнет, как муху!
– А я до поросячьего визга высоты боюсь, и что? Если очень надо, скомандуешь себе, и карабкаешься куда приказано! А выбора у нас нет – он, как колдун, мощнее нас обоих.
– Это еще поглядеть надо! – не поверил Богуслав.
– А ты проверь – лошадок с места стронь.
Пока этот знатный и опытный лошадник проверял свои навыки, я тоже попытал счастья в понукании коня: подергал вперед поводья, одновременно дергая вперед тазом и поясницей, давал шенкеля, изрядно нажимая жеребцу на бока – все было бесполезно. Обычно веселый Викинг понуро перетаптывался на месте, шумно фыркал, вздыхал и не трогался с места. Часто поворачивал ко мне свою красивую ахалтекинскую голову и тихонько ржал, как бы говоря:
– Эх, хозяин, я бы рад, да что-то ноги не идут… Уж извини…
Его укороченный черный хвост, которым он обычно гордо размахивал, молодецки задирая его вверх, обессиленно висел.
Я спрыгнул с седла, попытался повести коня за собой в поводу – не пошел. Мое поражение было полным. Ладно, хватит коника нервировать. Подошел, обнял боевого товарища за шею, и негромко ему сказал:
– Не горюй, браток, всяко бывает. Иногда приходится и уступать. В другой раз верх возьмем. Главное, ты не трус, в бою громадного змея не испугался. А против колдовства ничего поделать нельзя.
Викинг весело заржал, хвост взметнулся вверх, как знамя. Будет и на нашей улице праздник!
А у Богуслава кипел прямо бой какой-то! Он, уже тоже спешившись, пытался тащить коня за повод, орал на него нечеловеческим голосом:
– Н-но! Иди, волчья ты сыть! Воронья пожива! Я тебя, травяной мешок, собакам на корм порублю! – и хлестал при этом бедолагу плетью.
Несчастный Боец дико ржал, задирая голову, вставал на дыбы, пытаясь вырваться из узды и унестись прочь, опережая ветер, но колдовские оковы держали его крепко.
А боярин в гневе был страшен, и свирепел все больше и больше.
С этим древнерусским озверением пора было кончать, не люблю, когда мучают животных. Хотелось крикнуть:
– Перестань! Сломаешь силу духа коня! Боевые этого не терпят! – или жалостно: – ему же больно! – но слова тут не помогут, действовать надо иначе.
Я зашел сзади злюки-всадника, подал себе команду, будящую во мне богатыря, – Во! – и обхватил Богуслава, сжимая кольцо крепких рук с силой громадного удава. Не ждущий нападения со спины, и не готовый к внезапному нападению силы такой мощности, Гораздыч аж захрипел. Я немедленно ослабил стальную хватку, дал раздышаться умнице-боярину, который сам же потом и будет жалеть верного друга и соратника, своего коня.
Ва! Излишняя сейчас для меня и оставшаяся практически невостребованной сила, впитывалась в неведомые пока человечеству хранилища внутренних резервов организма. А в своем обычном состоянии, я здоровяка боярина и двух секунд бы не удержал. Отшвырнул бы он меня, как котенка, и продолжил зверства над безвинной животиной.
Богуслав потихоньку возвращался к своему обычному состоянию психики, усиленно и торопливо дыша.
– Да, ну и мощь я тебе в подарок выдал, – раздышался наконец боярин. – А с чего это меня так злоба накрыла?
– Вас, знатных, не поймешь, не угадаешь. Может, у Вельяминовых так принято, засечь коня перед обедом?
– А у вас, Мишиничей, одни шуточки на уме! Дело то серьезное. Видимо, гном так подействовал, от врага он подослан.
– Проще ему было бы с конями и Марфой не возиться, а просто нам с тобой сердца остановить. По-моему, он бы справился.
– Хм. Может быть, – задумчиво протянул Богуслав, – очень силен.
Марфушка, благополучно переждавшая разборки с конями в сторонке (большого ума девушка!), подошла, села, и глядя мне в глаза, пролаяла:
– Гав гав, гав гав.
Толмач в моем мозгу услужливо перевел:
– Пора идти, карлик ждет.
Да, с ее высотой в холке, гном показался мелковат.
Постой-ка, у меня же все способности кроме памяти были блокированы! Со мной кто-то очень мощный тоже поработал – снял прячущее и закрывающее волхвовские возможности заклинания. Ладно, пошли выясняться у чуждого нам эксперта.
Коней оставили на попечение ватаги, велели, пока нас нет, обедать и отдыхать, и ушли вслед за Марфой, как за надежнейшим проводником польских туристических групп Иваном Сусаниным. Куда ты ведешь нас Сусанин-герой? Идите вы нафиг, я сам тут впервой!
Брели по каким-то буеракам минут десять, перелезая через поваленные деревья и с большим трудом пробиваясь сквозь валежник и бурелом.
Среднеазиатка проникала через все препятствия с такой необычайной легкостью, будто сказочный Серый Волк, стряхнувший с себя осточертевшего Ивана Царевича. Бедолага Волчок связался с этим подозрительным Ваней, по блатной кликухе Младщий, всего лишь из-за сытного обеда кониной, и был вынужден воровать Жар Птицу, Коня Златогривого, Елену Прекрасную, а все это тянет лет на десять строгого режима. На криминальной разборке из-за передела приватизированного имущества – птиц, лошадей и девушек, был вынужден ликвидировать главарей бандформирований – Старшего и Среднего – а это уже в пожизненное заключение может вылиться. Не раз, наверное, думал: эх, лучше бы я в тот день поголодал или в лесу кого-нибудь, не имеющего такой авторитетной крыши, как у Ивана, которого опекает сам Царь, съел!
Что-то меня сегодня на какие-то глупые шуточки прошибло. Кто-то или что-то опять действует.
Интересно, на родине предков Марфы, основоположников породы волкодавов, в Киргизии, лес-то хоть растет какой-нибудь?
– Чары этот карла на нее навел что ли? – недоумевал боярин, – как по родной сторонке плывет! Где он сам-то тут пролез?
– Да гном, скорей всего, к нам и не лазил – уж больно быстро появлялся и исчезал. Фантом вместо себя, похоже, прислал.
– Это еще как?
– Морок наслал, привидение на себя похожее.
– Там бы с нами и говорил, а то премся тут по чащобе! Да еще в дыру какую-нибудь вонючую залезать придется! Мне дура-нянька в детстве вечно на ночь страшные истории о подземельях рассказывала, где упыри гнездятся, которые ночью к непослушным мальчикам приходят. Батя раз случайно услыхал, три дня няньку порол – еле жива осталась, и матушке оплеух надавал.
– Вы кого тут, козы поганые, растите?! – орал на весь терем, – ему всего четыре года! Не дай бог трусом вырастет, поубиваю обеих дурищ!
Всех баб от меня отстранил, и приставил к своему единственному наследнику пожилого дядьку Савватия из своей дружины. Дядя Савва вырастил меня так, что я, кроме подземелий, ничего не боюсь. И умом отлично понимаю, что все это ерунда и выдумки, что упырей уж лет сто, как всех извели, – а боюсь просто неистово, аж до трясучки, и ничего с этим поделать не могу! С голоду сдохну, а в погреб за едой не полезу.
У меня младенцев мужеска пола всего двое нарожалось, так я нянек сразу предупредил, что не дай бог, чего-нибудь ребенку похожее брякнут, выдумают каких-нибудь люлюк или бабаек, засеку точно насмерть. Я им не добренький Горазд Сосипатрыч! От плетей уцелеют твари, лично башку мечом снесу. В четыре года к обоим мальчишкам приставил по дядьке, теток отставил. А то эти овцы, им только воли дай, запугают малышей, чтоб самим поспокойней и послаще ночью в две дырочки посапывать. А тебя кем в детстве пугали?
– У нас это не принято было, – отмахнулся я. – А там, на берегу, карлик поговорил бы с нами, да очень, видно расход сил велик на каждую секунду времени.
– Это может быть, – согласился Богуслав. – Мы, волхвы, ни черные, ни белые, так делать не умеем. Сменить свой облик только ведьмы могут, наводят морок. А послать свой образ на расстояние – этого никто не может, я о таком даже и не слыхивал.
Марфа поджидала нас возле могучего дуба. Не знаю, сколько там в нем обхватов, но баобаб был первейший. Стоял он почему-то не в дубраве из товарищей-погодков, окружали его осины, клены и березы. Дубище был какой-то исконный, наш, древнерусский. Всплыло в голове пушкинское:
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом.
Цепь, видать, гномы утащили в свой где-то близенько выкопанный схрон, и работяга кот под шумок куда-то усвистал, а так один в один. Котяра, небось, мотивировал свое решение, противоречащее каноническому стиху классика, по-простому: некому, мол, тут песни заводить, да сказки говорить, и подался в более людное место.
И не дай бог в Новгород! Поет, небось, не хуже меня, похабных баек наверняка знает не меньше, а если по ходу наловчится и плясать на какой-нибудь позолоченной цепке, конкуренция меня просто подкосит.
Все вокруг дерева поросло густым кустарником.
Живенько гляделась молодая дубовая поросль, явно выросшая из желудей патриарха. На юношестве, кроме желтых и красных листьев, еще виднелись и зеленые. Под дубками явно, кроме земли, ничего не было, иначе лист либо бы не вырос, либо висел коричневый и мертвый. Эти деревца вовсю жили. Непохоже, чтобы тут подземный карликанский бункер базировался. Да и никаких признаков лаза под землю не наблюдалось.
Хотя вон, на высоте двух человеческих ростов зияет здоровенное дупло, в которое при нужде может протиснуться взрослый мужчина. А там, наверное, по дубу вниз уйдешь. Так вот ты какая, дверь в город гномов!
Богуслав тоже глядел на отверстие.
– И как мы туда попадем? – спросил он, – как белки по стволу вверх взлетим?
Судьба белки-летяги тоже не казалась боярину заманивающей, но значительно превосходила в его глазах вариант ныряния в преисподнюю.
Вдруг алабаиха гавкнула как-то особенно звонко, и здоровенный кусок земли вместе с кустами и деревцами отъехал в сторону, открыв изрядный лаз. О как! Хорошо хоть весь дуб не убежал!
Марфа заструилась вниз по невысоким ступенькам, я подался за ней. Какой-нибудь сыростью, затхлостью и не пахло, холодом, как в погребе не охватывало.
Почуяв неладное, обернулся. Богуслав стоял бледный, глаза закатывались, ноги подкашивались, руки бессильно повисли вдоль туловища. Эк тебя разобрало!
Вспомнились рассказы сильно испугавшихся женщин:
– Как вынул он нож, меня прямо оторопь взяла – ни крикнуть, ни позвать на помощь не могу, руки-ноги не шевелятся. Куда там бежать или защищаться! Пусть берет, что хочет, со мной делает, что хочет!
Мой страх высоты перед этим ужасом, вроде легкого дуновения ветерка перед смерчем. Такого я никогда не испытывал! Всегда готов обороняться, наступать, бегать и прыгать.
– Ты, Володь, как-нибудь там один продержись…
Ну уж дудки! Как миленький ты у меня полезешь! Я спустился немного вниз, обернулся.
– Слава, ты только погляди, что там делается! – и показал вниз рукой, – как они пляшут!
Боярин на подкашивающихся ногах приблизился. Когда до меня оставалось еще метра два, начал заглядывать в лаз.
Далеко его хватать нельзя, успеет раскинуть руки, вклинится в дыре, намучаешься с ним потом, плюнешь и один уйдешь. Скоро и мы станцуем.
– Еще шажок, Слав! Всю карусель пропустишь!
Полтора метра.
– А этот, маленький, колесом пошел!
Метр.
Бог даст, успею. Пляшем!
И понеслось. Во! Пришла сила, ускорились реакции. Молнией вылетел из лаза, ухватил железной ручищей, полной богатырской силы, боярина за ворот кафтана, и уволок в подземелье. Выглядело это, наверное, также, как лягушка, ловящая муху языком – мелькнуло что-то и нет насекомого.
Махом стащил его вниз по лестнице. Богуслав, окруженный мрачными сводами подземелья, сомлел окончательно. А я уже быстро-быстро волок его вглубь с бешеной скоростью. Время остатков силы, используемой сегодня уже второй раз, стремительно истекало.
Подхватить боярина на ручки мешала метровая высота перехода. Тут и пигмей со своим ростом 120-140 сантиметров, набил бы шишек на почерневшей от солнечного света головушке, и мне приходилось бежать согнувшись. Кончится сила, я этого кабана здоровенного не уволоку.
Тревожно бренькнул колокольчик в ухе: Дзынь! Всего десять секунд осталось! Пролаяла Марфа, – сюда! – и ткнула длинным носом в циновку, закрывающую какой-то проем.
Я метнулся туда. Открылась небольшая комнатка. Гном стоял в центре. Закинул Богуслава на скамейку. Успел! Ва…
Сила ушла вся, никакой не осталось – ни простой, ни богатырской. Тоже упал на компактную скамеечку, начал озираться.
Комната была невелика, типа спальни в хрущевке, потолок очень низкий. По стенам, на уровне моего живота, были врезаны лампы, дающие ровный и неяркий желтый свет – примерно такая же люминесценция исходит от светлячков. На интенсивно белое свечение гнилушек это было непохоже.
Перевел глаза на карлика, уже скинувшегося плащик. Это был не человек! Любой наш карлик, лилипут или пигмей, в основном отличается от среднего и стандартного меня, только ростом. У карликов еще великовата голова и коротковаты ноги, лилипуты вообще один в один, правда мелковаты ростом, но они мои генетические братья. Болезненные, силой не блещут, так ведь родственников не выбирают.
Это же существо было абсолютно чуждым, и ни в каком, даже очень дальнем родстве, с человеком не состояло. Полметра ростом, коричнево-зеленый индивидуум неотрывно глядел на меня абсолютно белыми, без зрачков и радужек глазами. Вспомнилось старинное русское название: чудь белоглазая. Ладно нету радужки, это о людях говорят – синеглазый, кареглазый, этот пусть будет белоглазый или безглазый – начхать, но как он видит без зрачка?!
Все пропорции были нечеловеческие. Невероятно большая голова вызывала ассоциации с месячным младенцем. Громадные глаза напоминали рисунки, изображающие инопланетян, а уж поразбавить бы цвет кожи с темно-зеленого до средне-зеленого, и милости прошу, пожалуйте в летающую тарелку.
Правда, строение черепа имело какие-то странные особенности. Казалось, что на голову нахлобучен древнерусский шлем – прототип революционной буденовки. Усиливало это ощущение полное отсутствие волос на «шеломе» и выраженный в центре лобной части грубоватый шов, идущий от глаз и до макушки. Приглядевшись к переливам цветности, я понял – это кожа, а под ней залегает сращение толстенных костевых пластин.
Вместо носа стояла какая-то малюсенькая ерундовинка, челюсти были к ней подтянуты и тоже незначительны. Здоровенная белая бородища, набившая оскомину в кино, мультиках, картинках, похоже у этого красавца и не пыталась вылезать никогда.
Длинные руки доходили до середины голеней. Прямо девичья засуха! На белом танце влет бы уходил.
Одеждой служила рубаха до пола без всяких украшений и изысков. Отсутствовал даже пояс.
Наконец гном завозился, подал голос.
– Я все увидел. Поговорим.
Богуслав шумно вздохнул – оклемывается бедолага.
– Чтобы твой друг тоже был в силе и смог участвовать в нашей беседе, давай его вылечим.
– Давай, – охотно согласился я, а сам заглянул, как там у боярина в мозгах положение.
Положение было хуже, чем плачевное – раздрай с нарушением связей между структурами психики был налицо. Да, это я, пожалуй, сдурковал, что повлек его сюда – сидел бы боярин наверху, да тихонько себе боялся. Недооценил степень опасности. Придется Богуслава дня три теперь лечить, а то и дольше, – связей порушено немало. Что ж, и на старуху бывает проруха.
– Представь его в полной силе.
– Да я к нему в мозги и не лазил сроду!
– Это неважно. Вспомни хотя бы изменения внешнего вида при какой-нибудь яркой эмоции.
– Это можно.
Тут же всплыло, как гнев на слуг менял лицо боярина-дворецкого, с какой перекошенной физиономией он наводил ужас на челядь, и как все это выглядело в минуты полного удовлетворения. Как изменял хохот внешность дяди Славы, как…
– Достаточно. Начинаю лечить, приводить мышление в порядок. Меня Ыыгх зовут, если решишь что-нибудь сказать или спросить о чем, иначе не называй. А то ведь вы, люди, надавали нам в разных странах разных имен. Мы у вас и нижние альвы, и дверги, и цверги, дворфы, трепястоки, брауни, нибелунги, кобольды, лепреконы, дуэнде, стрелинги. В самых первых ваших государствах, Финикии и Египте, несколько тысяч лет назад, нас звали патейками. На Руси сейчас кличут краснолюдами, людками, чудью, копарями. Каждый народ имеет свое, особенное слово.
А мы по всему миру расселились гораздо раньше людей. Нет на свете такой земли, где бы нас не было. Мы тоже разные: лесные, горные, северные, песчаные, но язык у нас один, и одни и те же вещи называем одинаково.
– А как же название гномы, – удивленно спросил я, – оно, вроде, для всех ваших видов одно?
– Нет сейчас такого названия. Ты же из далекого будущего?
Я кивнул. Сильные кудесники видят это легко, отпираться бесполезно.
– Придумают, видимо, это в нашем будущем, а в вашем прошлом. Пока даже ничего похожего нету.
– Но может ты и не знаешь? Выдумали где-нибудь в Швейцарии, пока до тебя эта новость дойдет, пройдут долгие годы. У нас туда никто не ездит, от них я тоже никого не видал…
Ыыгх поднял правую руку, останавливая не в меру разгорячившегося собеседника. О господи, какие же у него когтищи! Может правильно Богуслав оценивал уровень опасности от подземелий и населяющих их вампиров? А копарь беседует со мной для пущего нагуливания аппетита? И чувство голода у него стремительно нарастает… А нас зазвали в гости, чтобы Богуславом пообедать, мной поужинать, а уж Марфа на полдник пойдет?
– Чтобы узнать новости, нам не нужно встречаться друг с другом. Каждую неделю мы общаемся в пространстве мысленно.
– А почему ты не такой, как у нас, в 21 веке, вас описывают и рисуют на картинках?
– Уточни, что ты имеешь в виду.
– Ты слишком маленького роста, нету большой белой бороды, одет как-то не так, здоровенный топор за пояс не заткнут, да и пояса-то никакого нет.
– Ваши художники рисуют наших горных братьев, а мы лесные, и выглядим совершенно иначе. Да и образ жизни у нас сильно отличается. Мы зовем себя антеки, они себя штрелинги – очень похоже на стрелингов у викингов. Они бродят днем, и солнечный свет для штрелингов хоть и неприятен, но безопасен. Для нас он смертелен, поэтому мы выходим только ночью.
Штрелинги много общаются с людьми, делают им оружие на заказ, активно торгуют своими поделками. Мы же стараемся ни в какие контакты с вами не вступать, обходимся дарами леса.
Горные воинственны, в конце прошлого века ввязались в большую войну с Эриком Рыжим на Шпицбергене, понесли очень большие потери. Они рассказывают, что он им кричал: я вам устрою полный рагнарек! Выжившие сидят тихо, ни в какие свары не ввязываются, мирно торгуют.
Штрелинги очень сильны физически, хорошие горнорудные мастера, очень любят золото. Вот они волосаты и бородаты, причем даже и женщины. Очень слабы в магии.
У антеков волосы не растут вовсе, с людьми нам делить нечего, чародеев у нашего народа много. Правда, очень сильных, вроде меня, мало – на наше поселение я один такой.
– А зачем вы запугали сельчан?
– Они рассказали месяц назад проезжавшим мимо купцам о нас и наврали, что мы очень агрессивны. Те слетали в Русу, привели большую дружину. Я мог бы и купцов, и воинов легко перебить, но потом придут большие ваши волхвы, начнется страшная война между нами и людьми. Мы не штрелинги, нам это не нужно. Недельку пересидели в тоннелях не высовываясь, переждали. А когда и проезжие, и дружинники ушли, стали пугать ваших землепашцев. Я навел на них морок, что их осадило грозное и многочисленное племя карликов-штрелингов, вооруженное до зубов: большие топоры, грозные палицы, убийственные сулицы. Мне помогал весь наш народ. Деревенские три дня, и днем, и ночью боялись высунуться из своих домушек. Вылез только один наглец, скотину хотел покормить. Я сымитировал ему удар по боку дубинкой. Больше смельчаков не оказалось. Селяне уж и не чаяли остаться в живых. Собаки воют, коровы мычат, овцы блеют, бабы и дети плачут. Через трое суток они все, включая стариков и детишек, поклялись на своих иконах, что никогда и никому про нас больше ни словечка не скажут, и мы сняли осаду.
– Поубивать бы вас за такие дела, – мрачно сказал Богуслав, – вырезать бы всех в ваших поганых пещерках.
– Нас хотели убить еще дружинники, и абсолютно ни за что: мы никого не убивали, не грабили, не насиловали и не продавали в рабство. Антеки не едят мяса, мы не отбирали ваших охотничьих угодий. Мы не пашем, не сеем, просто собираем дары леса – ягоды, грибы, орехи, всяческие коренья. Нам нечего с вами делить. Но люди не могут терпеть возле себя хоть и разумных, но иных. Извели драконов, затем великанов, перебили все непохожие на себя близкородственные народы.
Видимо и питекантропы, и неандертальцы, и синантропы, и австралопитеки так и покинули этот мир, подумалось мне. Снежные люди, точнее жалкие остатки их племен, усиленно прячутся в труднодоступных горах и лесах от известного гуманиста всех времен и народов – человека разумного, которого уместнее было бы звать человек жестокий, человек не ведающий жалости, человек убийственный. Извели и массу своих племен – бесследно исчезли сарматы, гунны, скифы, печенеги, хазары и еще много-много других народов. Есть страны, где до сих пор охотятся на не уступающих нам в разуме дельфинов. И эти страны находятся не в вечно голодающей Африке, это богатейшие Дания и Япония. Убивать, убивать, убивать – вот три основных принципа существования человечества. И все поражаемся: а почему это инопланетяне не идут с нами на контакт, не несут в клюве свои изобретения: методику путешествий между звездами, принципы изготовления супероружия и прочее, прочее, прочее. Так жить-то хочется! А у нас излюбленные книги и фильмы про звездные войны между человечеством и инопланетянами. Нужно быть голимым инопланетным идиотом, чтобы выпустить людей с Земли, и они занялись в космосе тремя своими любимыми делами – убивать, убивать и убивать. А там, на удаленных от нас на безопасное расстояние звездах, почему-то таких дураков не находится. И нет контакта, хоть ты тресни!
– И наша раса прячется от людей все глубже и глубже, старается никаких дел с вами не вести – продолжил Ыыгх. – Потихоньку исчезли с вашего горизонта песчаные и северные, лесные почти уже не показываются, горные подсовываются к людям все меньше и меньше. Скоро мы останемся только в ваших сказках, легендах да стародавних былинах, и поэтому уцелеем. Через сто лет в этой запуганной нами сегодня деревне, об антеках никто и не вспомнит.
– А зачем мы тебе сегодня понадобились? – спросил дядя Слава, – ехали себе мирно, ни в какие ваши разборки не ввязывались.
В его глазах появился привычный блеск, вся пришибленность страхом исчезла, похоже, сила духа вернулась. Славно подлечил лесной гном!
– Вы едете отводить от Земли очень большой камень. В этом вашей команде надо помочь. Последствия столкновения, даже для нас, будут ужасны – могут обвалиться наши залы, пещеры, переходы, – погибнет слишком много антеков, а мы и так немногочисленны; поляжет и будет гореть лес. Запасов еды у нас на три года хватит, а дальше? Помощи ждать неоткуда. А против вашей ватаги готовится выступить черный волхв Невзор – кудесник большой силы. Ночью я бы его осилил, а днем мы, антеки, не бойцы. Вряд ли темный будет ждать захода солнца. Постараюсь вам помочь отсюда.
– А что ты можешь сделать из своего схрона? Посочувствовать, когда нас будут убивать? – презрительно усмехнулся боярин.
– Для начала я уже снял твой страх перед подземельями.
– Да ладно, – не поверил Богуслав, – пробовал очень сильный волхв, не тебе чета, ничего не получилось.
– Пройдись до выхода, проверь.
– А я тут у вас дорогу найду?
– Собака проводит.
Я тоже, на всякий случай, пошел: вдруг сомлеет по дороге. Отодвинули полог, вышли. Марфа побежала впереди без всяких команд. Вначале Богуслав шел бойко, но перед лазом взялся притормаживать, озираться. Вот и началось! – подумалось мне. Перед лестницей встал, покрутил головой. Затем зарычал:
– Какого черта! – и молнией взлетел наверх.
Ну пойду огляжусь, как он там чудит, подумалось мне, – то ли убежал, то ли опять от ужаса сомлел. Поднялся.
Дядя Слава вдыхал осенние запахи полной грудью и, похоже, ничего не боялся.
– Слышь, Вов, а страха-то нет совсем.
– Это ты на волю вылез, вот оно и полегчало, – скептически заметил я, – поглядеть надо, как себя поведешь, когда под землю лезть придется.
– Проверим, – согласился Богуслав, и без тени сомнений нырнул вниз.
Во как! Ловко налечил гномик! Мы отправились назад.
– А чего ж ты останавливался, головой крутил? – поинтересовался я.
– Сомневался, не накроет ли опять ужас. Только этого и опасался. А так, здесь или наверху, какая разница? Похоже, отделался я от этой докуки!
Вернувшись, стали беседовать дальше.
– А зачем ты во мне такую лютую злобу вызвал? – спросил Ыыгха боярин, – я ж коня чуть не убил.
– Мне хотелось вам силы добавить. А перед этим надо было поглядеть, на чем она у вас основана. У тебя на одной злобе, у него (кивок на меня) слишком много добра и веселья. Усилишь вас, один поубивает всех кругом, другой будет хохотать, как дурачок и всех кругом жалеть. Пусть уж лучше будет все, как есть. Лучшее – враг хорошего, как вы, люди, это говорите. Что смог – сделал: каждый из вас теперь будет чувствовать смертельный удар, нанесенный другому и сможет попытаться прийти на помощь. Реально подлечить, конечно, сможет один Владимир (у любого из вас я вижу имя) – в нем способность к лечению – главное качество. Его я и усилил: раньше ты мог ускорить сращивание и изменение тканей организма в несколько раз, теперь это будут десятки и сотни раз. Теперь сможешь лечить и себя самого не хуже чем других.