– Далеко уж, наверное, урыскала, как почуяла, что я с тобой рядом иду и вроде как под охраной тебя держу. Такую мелкую погань, как она, истребить на близком расстоянии без особых усилий могу.
Потолковать нам лучше тут, без помех. Ваш постоялый двор в двух шагах, но там все уже водки выпили, галдят между собой.
Никто нас с тобой тронуть не посмеет. Найдутся смелые, быстренько убьем, да и в харчевню. Кинжал-то я для вида вынимаю, и кричу караул, чтобы позабавиться, а убивать взглядом, да лишать воли к жизни не хуже тебя умею, с моей силой дело нехитрое.
Таких, как я, в Киеве еще две бабки. Встретят на улице, ругают меня страсть как! Ксюшка! Долго ты дурковать будешь, да под мужиков за мелочь подстилаться! Нам скоро Киев передавать надо будет, старые мы уж стали, а кроме тебя, профуры дурной, и некому! Оставила Пелагея наследство, нечего сказать, порадовала! Гляди еще «Черную книгу» не профукай со своим шлюнством!
– Нам с Богуславом недавно новые способности открыли: ведьм видеть, а тебя не углядели.
– Маленькие вы еще, таких, как я, видеть. У нас силы совершенно разные. Как скажешь, что сильнее: свет или звук? Трудно мы сопоставимы. Но все стоим на одной основе, вроде как на земле. Люди и звери по земле ходят, тут, вроде, сравнивать попроще. Так и рыба в воде плавает, которая по земле течет. И птица небесная отдохнуть на дерево сядет, которое из земли-матушки растет. Основа у всех одна. Вот если так сравнивать, ты, вроде, карасика малого, Богуслав с Павлином, по размеру, на ваших здоровенных псов вытягивают, а мы с Захарием – два громадных быка. Только волхву до такой силы пришлось десятки лет совершенствоваться, а мне все готовое с ранней юности в рот положили. Это как с богатырской силой, которая просто дается.
Вот поэтому вы, при вашей мелкости, углядели только носатую глупую шлюху, ненужную ни для чего. Вроде как карасик с ладонь, да щуренок с локоть потыкались носиками в бок здоровенному быку, лежащему на отмели, ничего не разглядели, и дальше поплыли, злую плотвичку Василису из зарослей выковыривать да разглядывать – то ли сразу убить, то ли к делу приспособить. Такой плотвы в Киеве немало.
Захарий твоему раннему приходу радовался, не знаю, увидел меня или нет. Яцек – щенок вроде тебя, тоже не углядел.
В вашей ватаге самая сила, третья сила, грозная силища, – это у протоиерея. За ним – божественная мощь! Мы все против него – мелочь. Он всяких ведьм просто носом чует. А мне было весело за счет такого божеского силача покушать, поэтому защиту вроде морока на себя накинула.
Не знаю, что за сила в черном волхве таится, против которого вы идете, но ведь священник-то против него не боец. Его лучик света видел?
– Да.
– Это Христова сила. С ней убивать не ходят, она на другие дела рассчитана.
– Николай бесов силен изгонять, а бес это знаешь какая страшная сила?
– Конечно знаю, брала как-то для бабушки парочку. Она уж старовата была за девственницами гоняться, да потом на Лысой Горе с другими ведьмами скакать, а меня это еще привлекало. Астарот или Вельзевул, не помню даже к кому из самых главных обращалась, прислал двух демонов, а бабушка их к делу приставила. Вот пусть бы и гонял протоиерей диких бесов, которые норовят в людях поселиться, нам они без надобности. Те бесы, они вроде диких животных, от них никакой пользы нету. Мы любим работать с демонами. Вот там выучка! А на что вам Невзор-то понадобился? Не таись, может присоветую чего толковое.
Почему бы и нет, подумалось мне, такое дело новое, не знаешь – где найдешь, где потеряешь.
– Тайны большой нет. Не говорим, потому что боимся – мешать будут. К Земле летит камень большой, скоро мы с ним столкнемся. Погибнет Земля целиком и безвозвратно. Это мнение белых волхвов и антеков.
– Живы еще, подземные жители…, – как-то необычно прошелестела Оксана, зачем-то сгорбившись и изогнувшись, – у них все Антекон 25?
– Да, он.
– Они подолгу живут, не то что мы твари наземные… И в колдовстве лесные антеки посильней вас, волхвов будут… Вы что хотите делать?
– Наши сильные волхвы считают, что нам надо дойти до Русского моря и заручиться поддержкой дельфинов. А еще нужна будет помощь от астронома из Сельджукского султаната.
– Так вот зачем тебе поляк-поисковик понадобился… А Невзору, старому козлу, чего все неймется? Зачем он к вам под руки лезет?
– Черные думают, что Земля уцелеет. Будут всякие бури и наводнения, пожар и голод. Нарушится сегодняшний миропорядок, народы опять станут разрозненными племенами, лишатся привычных религий, и черным волхвам станет удобней командовать новым человечеством.
– Воспоминания об Атлантиде не дают им покоя… Да. Могут ошибиться белые, могут глупость выдумать черные, но антеки не ошибаются никогда! Не чета они в этих делах людям! Старшая нация. И хоть ведьмы и черные волхвы всегда стояли по одну сторону ограды, а белые по другую, в этом деле я за вас. Внучка с вами пойдет, хватит ей тут, в Киеве, ворон своими шлюшными замашками пугать! Землю спасет, а там посмотрим. Ей уж пора в столице Большой Старшей делаться, а не прошмантовкой худой скакать!
Я опешил. С кем я тут стою разговариваю?
– А вы… кто?
Оксана рассмеялась.
– Не понял еще, атаман-быстромысл, с кем в холодке вечеряешь? Бабка я Ксюшина, Большая Старшая ведьм стольного града Киева Пелагея.
– Вы же умерли!
– Называй, как всех – на «Ты», брось свои будущие замашки. Умираем мы, Большие, когда сами захотим. Можем омолодиться, можем переселиться в новое тело, подобрав подходящую молодуху, можем приходить в душу к близким людям с того света. Меня забавляет приходить на зов к Моему Дыханию. Вдобавок сегодня действительно по важному делу вызвала.
Давай подумаем, чем я в походе смогу помочь. Ксения с вами пойдет, меня всегда на помощь призовет, да и сама достаточно сильна. Мелочь какую-нибудь уладить, и сама сможет.
– Давай о главном, – прервал я Пелагею. – Если ты так мощна, может поможешь нам Невзора извести?
– Рада бы помочь, да не могу. Черные волхвы всех наших родоначальниц связали страшной клятвой и сами ее нам дали. Мы их не убиваем, они нас. От нашего рода Лада Прекрасная поклялась. Если хоть одна из нас против клятвы пойдет, весь род немедленно в страшных муках вымрет. Были случаи спервоначалу и с их стороны, и с нашей. В этом мы все уверены. И души исчезают тоже безвозвратно.
– Но судьба Земли…
– Нет нас, на Землю наплевать.
– А другие люди, дети…
– На чужих людей ведьмам вдвойне наплевать! Нас даже в сказках добренькими и хорошенькими не делают!
От этих речей Пелагея распрямилась, выровнялась. Голос ее мощно загрохотал. Кругом залаяли собаки. Как я от ужаса не обделался, ума не приложу…
– Орать-то хватит, не на Лысой Горе перед своими голосишь. С дельфинами что?
– Знаю к ним лазейку.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался я.
– Лет сорок тому назад, Невзор заезжал по какому-то своему делу в Киев и сильно хвастался, как он с дельфинами общий язык нашел, и как они для него все делают. Помогал ему в этом деле джинн, которого он у арабов за большие деньги вместе с серебряным кувшином купил.
Наши, не будь дуры, подпоили его быстренько заморским вином с сонным наговором (порошок класть было нельзя – почувствует), и кувшин украли. Вертели его и так, и этак – нету джинна. Перепрятал черный его куда-то. А Невзор после этого уехал быстренько.
История эта за давностью времен почти у всех стерлась из памяти, шутка ли сорок лет прошло. И я бы забыла, если бы хоть кто-то еще похвалился своими успехами в разговоре с дельфинами. Нет и не было таких людей даже и в далеком прошлом. (Не будет и в далеком будущем, мрачно подумалось мне). Я не раз у Старших из других городов и просто поживших на Русском море ведьм спрашивала. Даже слухов и глупых небылиц об этом не ходит.
Вы Невзора убейте, а я, не торопясь, в его вещах, одежде, обуви, заколке для волос, хоть что-нибудь, что может быть хранилищем для джинна, поищу. А без этого весь ваш поход смысла иметь не будет.
– Пожалуй. А что еще нужно знать, чтобы джинном командовать?
– Два слова. Это ключ к любому арабскому магическому замку.
Вспомнилось «Сезам, откройся!», и вот тебе хранилище золотого запаса Госбанка и Форт Нокс в одной пещере. А вот с джиннами, вроде, достаточно было просто потереть кувшин. Но реальность-то параллельная! У них здесь так запаралеллилось, у нас иначе. Наплевать. Потереть вещицу, которая вместо кувшина у нас будет, никогда не поздно.
– А где нам эти загадочные слова брать? Пытать Невзора перед смертью?
– Бросай шутить. Слова чуть ниже горлышка по кругу на кувшине были арабской вязью выгравированы.
– Какой-нибудь «Бум-барах, трам-тарарах»?
– На арабском ли они, или на русском, джинн поймет. Девчата в свою пору переводы у двоих ученых арабов в разное время и в разных местах сделали. Арабов полно в ту пору с товаром на Запад через Киев ходило. Итог один: нужно громко сказать – «странная неожиданность».
– Странные какие-то слова…
– Других нету.
– А если при нем джинна не окажется?
– Не может быть!
– Почему?
– Оставить такую драгоценность где-то, Невзор не осмелится – прячь не прячь, магическим путем найдут и похитят, – объяснила Пелагея, – а доверить кому-нибудь на хранение – нипочем не отдадут.
– Почему?
– Черные. Они иначе не умеют.
– Будем искать, – меланхолично заметил я.
– Астронома пусть поляк ищет. Какие у вас еще есть трудности?
– Я по жене скучаю…
– Вот ей голову и будешь морочить, если живым вернешься. Богуслав чего-то у тебя не весел, буйну голову повесил. Он главный волхв твоего отряда. Не дай бог из-за тоски-печали ошибется или не сумеет чего? Вам всем конец.
– У него любимую девушку замуж отдают.
– Далеко?
– Во Франции.
– А как он об этом прознал?
– Антеки показали Францию, городок Мулен, пятнадцатилетнюю девицу Полетту Вердье, в прошлой жизни Анастасию Мономах. Славе дали с девчонкой поговорить. Девушка Богуслава помнит и любит, но ее через несколько дней отдают замуж.
– А он?
– До Мулена слишком много тысяч верст.
– А подземные черти чего?
– Что они могут сделать? Прокопать подземный ход ко входу в церковь и утащить невесту прямо из-под венца? А ей обязательно нужно получить с жениха деньги за свою свободу, отдать их родителям, и идти топиться в тамошней речке Алье.
– Господи, да я такой подлости от антеков никогда в жизни не видала! Шел себе человек мимо, по– хорошему и нужному делу, зачем его было в эти стародавние дела опять впутывать? Да еще и черте где, аж во Франции! Ведь твой Богуслав, это ж Славка из боярского рода Вельяминовых?
– Именно он.
– Я Настенку со Славкой еще в подростках при дворе Ярослава Мудрого помню. Я тогда Анну кое-чему и по женской, и по ведьмовской линии обучала, а их от нее гоняла. Девушке скоро во Францию ехать, за короля замуж выходить, всю власть сразу под свою руку брать, столько всего надо было знать и уметь, а тут эти щеглы вечно под руками вьются, отвлекают от дела.
А она Настеньку любила, вечно ей чего-то по– гречески втолковывала. Та еще по-русски говорила не очень, а грек-переводчик, которого она с собой из Константинополя привезла, половины наших слов не знал.
А Славка прилип к Мономахине страсть как. Еще прыщавый щенок, а полюбил девчонку необычайно. Потом, когда она яд выпила, его из петли три раза вынимали. Два дружинника при нем по распоряжению отца неотлучно находились. И опять его 25 паразит во все это втягивает!
Анна мне периодически с птицами весточки шлет. Но сейчас то ли долетит до нее эта птица, то ли нет, бабушка еще надвое сказала. Времени у нас очень мало. Пошли, попробуем через связь этих мелких подлецов протиснуться.
Силенок у нас, конечно, маловато. У Антекона 25 целая орда этой мелочи под землей бегает, а у нас? Ты, да я, да мы с тобой. Но путь уже налажен, а там, глядишь, Анна сможет нам помочь. Она там женский монастырь открыла, молодых ведьм учит. Сколько у нас сейчас времени, вот бы знать!
Я глянул на часы.
– Девять вечера.
– Ну ты силен, боец из будущего! – ахнула Большая Старшая. – Во Франции времени поменьше, девушки еще не разбежались, и у них можно силы взять. Побежали, может и успеем!
Мы махом влетели в обеденную залу. Сидели только наши. Других посетителей уже будто кто-то вымел железной рукой. Все разом загалдели, замахали руками.
– Пойдем скорей!
– Куда ты пропал?
– Наливай штрафную!
– После, народ, после! – отмахнулся я. – Богуслав, пойдем, дело есть срочное!
Разрумянившийся после первых стопок водки, Слава поднялся из-за стола. Улыбаясь, спросил:
– Кому-то за бой в Киеве должны остались? Сейчас всех уважим!
– Бежим скорей! Потом посмеемся!
Глава 14
И мы потащили расслабленного боярина к нашей комнате, по дороге объясняя ему суть дела. Когда он понял, что опять может увидеть свою ненаглядную, уже он нас потащил.
В комнате мы его усадили, и Пелагея взялась теребить его память, чтобы взглянуть, откуда удобнее залезть в чужой коридор. Для этого она стала, поглаживать Богуславу голову двумя руками.
– Может быть антеки каждый раз заново все выстраивать будут? – спросил я.
– Не может быть! – рявкнула Большая, не отвлекаясь от своего занятия и взъерошивая волосы все более резкими движениями пальцев рук, – слишком много силы впустую уйдет!
Я решил не мешать признанной мастерице черной магии и для поиска женского монастыря, созданного бывшей королевой, окунулся в Интернет. Обитель святого Винсента с собором и женским монастырем нашлась махом, оставалось сориентироваться на местности.
Вдруг в воздухе появилось окно.
– Нашла! Вот оно! Мулен?
Слава вгляделся.
– Мулен!
Изображение трепетало и вспыхивало яркими разноцветными точками. По краям цвели радужные разводы. Пиратская копия и есть пиратская. Правда, надо заметить, покупку лицензированного канала нам никто и не предлагал.
– Вон она! – показал рукой побратим.
Пелагея навела свою плохонькую камеру на девушку.
Полетта уже активно махала рукой, бежала к нашему окну и кричала:
– Слава!
Богуслав метнулся с нашей стороны.
– Настя! Как ты там?
– Осталось всего три дня, милый! Половину денег уже сегодня отдали…
Изображение и звук исчезли разом. Экран схлопнулся. Богуслав рухнул на топчан и завыл в голос в неизбывной тоске. Вот так показали… А какой он был веселый несколько минут назад…
– Хватит выть! – гаркнула Большая Старшая ведьма, – в Санлис!
– Четырнадцать верст севернее Парижа, – уже тараторил я, – поселок Санлис, обитель святого Винсента…
– Я туда стрижей наводила с письмами, – буркнула сквозь зубы ведьма, – найду!
Камера неслась стремительно. Быстро нашли женский монастырь, замелькали пока еще пустые кельи. Наконец вылетели в какой-то зал. Человек тридцать девушек, одетых в одинаковые темные платьица, внимательно слушали пожилую невысокую женщину. Увидев ее, ведьма истошно заорала:
– Анна! Это я, Пелагея! Скорее помоги!
Наше окно уже угасало. Силы и Старшей, и мои, уже были на исходе. В глазах то темнело, то светлело, нарастал шум в ушах, начало подташнивать. Эх, не успели…
Угасающее изображение на прощанье показало, как напряглась старушка во Франции, как она показала на нас рукой и что-то сказала. Вместо нормального звука было неразборчивое шуршание. Прощай Анна Ярославна, больше уж нам не свидеться…
Вдруг экран засиял по-новому, появился звук. Переводчик, видимо, включился пораньше, и шелестел мне последнюю минуту уже перевод. Теперь французский язык я знал в совершенстве.
– Девушки, скрестили руки на груди, сделали глубокий вдох, выдох, вдох, – дай силу!
Девушки с силой выдохнули, и окно стало не менее качественным, чем в бункере у Антекона 25. Звук зазвучал безукоризненно,
– Здравствуй, тетя Пелагея. Как ты помолодела!
– Здравствуй, Аннушка. Это тело моей внучки, Оксаны.
– Говори дело, держать тяжело.
– Помнишь Настю Мономах?
– Конечно.
– Она сейчас в городишке Мулен, у вас, во Франции.
– Не знаю такого.
– Он невелик, скорее поселок, – вмешался я, – стоит на реке Алье южнее Парижа, чуть восточнее Буржа в самом центре Франции.
– Сколько до него?
– Я путаюсь во французских мерах длины.
– В них все путаются. Каждая земля по-своему меряет, порядка нету. У каждого свое лье, свой туаз. Говори в верстах.
– До Мулена 300 верст.
– Поищем, – благосклонно кивнула мне королева.
– Девчонку сейчас зовут Полетта Вердье, – продолжила Пелагея, – ей пятнадцать лет и красавицу за гроши и против воли через три дня отдают замуж за богатого купчика. Она, как и в прошлой жизни, любит Славку Вельяминова, а он ее.
– Слава там рыдает?
– Кому ж еще!
– Далековато, конечно, для трех дней, – задумалась Анна. – Если получится вывести девушку из-под венца, когда Славу ждать?
– Неизвестно. Ему надо от Земли большой камень отвести, и он идет с ватагой к Русскому морю. Слышала о такой напасти?
– Как не слышать. Наши темные колдуны говорят, что большой беды не будет. Потрясет кое-где, большие дожди будут, часть Англии смоет.
– Все брешут. Рассыплется Земля, не выдержит удара. Лесные антеки не ошибаются. Да и белые волхвы о том же толкуют. Черные уж больно покомандовать хотят, как в прошлый раз, после Атлантиды. Но и меньшая катастрофа, нам, ведьмам, лишняя. Неохота бродить по обожженной или залитой Земле вместе с полудикими племенами.
– Согласна. Свяжитесь со мной через три…
Окно затряслось и закрылось.
– Долго Франция по сравнению с нами продержалась, – заметил я, – Анна, видно, очень сильна.
– Да и я бы не ослабла, если бы меня тридцать молодых ведьм, лучших из лучших, отобранных по всей Франции, в едином порыве своей силой поддержали.
– Да, без поддержки ослабли мы не на шутку, – согласился я.
– Пустое. Сейчас быстро придем в нужную силу.
– Может для тебя это и пустяк, а у меня звон в ушах до сих пор держится.
– Почернение в глазах и тошнота уже прошли?
– Да вроде да, – поражаясь ведьминой информированности, ответил я.
– И у меня прошли. Нас с тобой с непривычки обоих одинаково накрыло. Здесь в дело не вся сила идет, а ее тонкий лучик. Вроде как кусочек, оттенок радуги. И почему-то он у тебя такой же мощи, как у меня. Развил его в будущем?
– Да, – сказал я, – на особых инструментах: телевизоре и мониторе. На телевизоре с детства развивал, очень старался.
– Хватит вы о ерунде! – заорал наш пылкий влюбленный, – отдадут мне Настю или могилу ее покажут?
– Это как Аннушка изловчится в далеких землях. Кто знает, в какой она силе в этом Мулене окажется? Она мне писала, что во Франции король правит на небольшой части ее земель, остальное расхватали графы да маркизы. У ее второго мужа, графа де Крепи, подвластных ему земель было чуть меньше, чем у ее сына Филиппа Первого, унаследовавшего корону после отца. И черт его знает, чей он теперь этот Мулен?
Богуслав опять упал на кровать и зарыдал. Мы с Пелагеей переглянулись, развели руками – ну что тут можно сделать?
– Я ухожу. Дальше пусть с вами Ксюшка валандается, – заявила Большая ведьма, и ушла.
Лицо древнерусской худобы приобрело привычное выражение наглой беспардонности и дурости. Я отсчитал ей честно заработанные деньги.
– Довольна?
– А то!
Споров не было.
– Ты все видела, что мы тут творили? – спросил я у бабенки.
– Бабушка от меня ничего не прячет! – дерзко заявила продажная давалка, – она меня этим учит. Мне скоро Большой Старшей у ведьм делаться, надо все про все знать!
– Может хоть годок просто в старших походить? – скептически усмехнулся я, – не высоко ль сразу то замахиваешься?
– В самый раз. Чему меня эти две старые дуры, Меланья да Гореслава могут выучить? На молоденьких, особо наглых ведьм орать? В колдовстве я гораздо сильнее их обеих вместе взятых, а народом надо уметь командовать, как это делала бабушка: повела бровью, одно-два слова проронила, – и побежали, поскакали ведьмы в разные стороны, исполнять то, что Большая Старшая делать велела.
Да, и я таких руководителей повидал, правда очень мало, и о колдовстве от них речь даже и не шла. К сожалению, мне это искусство предоставлено судьбой не было.
– Скажи тогда, Большая, как нам боярина-то унять? Вон его как корежит всего!
– Может мне к нему под бочок умоститься? Глядишь и утешу… Недорого совсем встанет!
– Ты мне здесь свои шлюшные замашки брось! Не ко времени. Если не можешь ничего другого предложить, иди лучше в обеденный зал и там твори, чего хочешь!
Оксана была конечно права. Нет другого способа отвлечься от прежней любви, кроме как прилипнуть к новой избраннице. А ей, с ее ведьминскими умениями, перекуковать любую красавицу раз плюнуть. Можно было бы и попробовать, кабы на месте Славы другой мужчина был. Только Богуслав – человек-кремень. Он чуть из этого нового капкана выкарабкается, от одной мысли, что пока во Франции его любовь пропадала, он тут на дешевенькую киевскую проститутку польстился, возьмет да и повесится.
Выход был только один – древнерусский, исконный – выпить водки. И какими бы успокаивающими, трижды испытанными средствами, медицина не заманивала нашего человека, этот метод остается много веков основным.
Но боярин очень горд, а Ксения может подсунуться с неуместным замечанием, произносить которые она изрядная мастерица. Может враз всю малину мне обгадить! С этим надо было разбираться немедленно, пока не втюхался в свежеподанное дерьмо.
– Ксюха, у меня к Богуславу серьезный мужской разговор, присутствие чужого человека нам будет в тягость.
– Чужой, а кто тут чужой? Я? Я в доску своя!
Пока она пела эти сладкие речи, я успел донести ее худосочное тело до выхода, распахнуть дверь и выкинуть будущую Большую и Старшую, ставшую в этот момент от женской злобы небольшой и страшной, в коридор, после чего запер дверь на задвижку. Задвижка сразу же взялась рывками ползти назад. Во как! Оксана отказа не приемлет!
Я жестко двинул запор в закрытое положение и наложил закрывающее заклятие, подаренное мне Антеконом 25. Минуты две понаблюдал за тщетными попытками коридорной умелицы.
Видимо, в ход пошли все известные людям методы. Задвижка пыталась прыгнуть с силой вперед, поерзывала вперед-назад, проворачивалась вокруг собственной оси – все безрезультатно. Магия антеков всегда значительно превосходила человеческую. Сказали нельзя открыть – значит нельзя.
Теперь дверь можно только вышибить вместе с косяком. Ксения не пренебрегла и этим вариантом. Раза три она ударила своим тщедушным телом в преграду. Но то ли вес в 45 кг оказался слишком незначительным для борьбы с препятствием, то ли киевские столяры-плотники не пожалели древесины на изготовление двери с коробкой (смешно было бы ее жалеть в 11 веке, когда Киевская Русь стоит в сплошной чащобе!), но этот метод тоже оказался неэффективным.
В общем, вся Оксанкина джига в сочетании с киевским гопаком оказалась слаба против величавого подземного хоровода Антекона 25 и тысяч антеков. Как говорили в 20 веке – здесь ваша не пляшет!
На детские коридорные выкрики:
– Все бабушке скажу! – я не обратил никакого внимания.
Можете хоть свою «Черную книгу» приволочь, открыть этот запор могу только я.
Богуслав лежал вниз лицом и тихо всхлипывал. Да, ослаб опытнейший воевода, невзгоды сломили железную волю умного весельчака. Впрочем, неизвестно еще как бы я себя вел, неожиданно лишившись Забавы. У каждого из нас есть свое слабое место.
Как же его вытащить опять к водке? Какой-нибудь простенький трюк, наверное, не пройдет. Начнешь его звать выпить, а он тебе буркнет – вот один и пей, а мне это ни к чему. Или зарычит: что ты меня, как девицу обхаживаешь? Успокоить хочешь? Сам иди и успокаивайся! И дальше будет думать, то ли веревку как в прошлый раз идти мылить, то ли как Аннушка в реку сигануть.
Подойти надо как-то нетрадиционно, чтобы он меня, а не я его пьянствовать звал. А как? Задачка не из простых… Я присел на свою кровать, и стал ломать голову.
Обозлить боярина? Неизвестно, чем дело кончится. Может просто уйти в другую комнату, а ко мне закинуть на ночевку кого-нибудь. Может треснуть какой-нибудь магической штукой, волхв он все-таки не чета мне.
Отвлечь какой-нибудь забавной историей? Сейчас такой трюк не пройдет, не расположен он сегодня к веселью. Напомнить о детях в Переславле? Ему на них наплевать, заботится только о Мономахах.
Рыкнуть на Богуслава? Хорош рыдать! Нас великое дело ждет! Слава не из слабаков, его этими воззваниями не поднимешь. Скажет равнодушно: потише ори. Когда идти пора будет – скомандуешь. С ерундой больше не отвлекай.
Кругом какая-то безнадега. Сильный человек, в минуту непривычной для него слабости, неудобен в общении.
– Что-ты там ноешь, нормально пой! – рявкнул Богуслав, – всю душу вынул!
А чего я тут ною? А самого русского нашего поэта! И я начал петь самым задушевным своим голосом:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Спел песню полностью.
– Кто такое мог написать?
– Великий русский поэт Сергей Есенин.
– В ваше время жил?
– Немного пораньше.
– Давай вместе споем.
– Давай!
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
– Ведь это обо мне песня… Я уже пожилой и много повидавший человек, спокойно доживал свои дни. Настя уже казалась полузабытой сказкой молодости.
Был уверен: никогда мне больше не испытать такой силы чувств и впечатлений. Как это в песне:
О, моя утраченная свежесть
Буйство глаз и половодье чувств.
Такая любовь – удел юности. Прошло, как весенняя гроза. Вспоминай в сумрачные осенние деньки, как тут сверкало и громыхало в мае, твоя зима уж на пороге – готовься к черноте.
И вдруг кончилась печальная песня. Все вокруг засияло и загремело – я опять встретил мою Анастасию! Оказалось, что это не я стар, это моя жизнь без нее состарилась.
Я полжизни не живу, а существую! Брожу по каким-то нудным делам, воюю без всякого огня в душе, ложусь в постель без любви с разными женщинами, воспитываю детей, если случайно появляется время, и мне совершенно все равно какими они вырастут. Они рождены от нелюбимой женщины, и сами нелюбимы. Пью водку без всякого азарта.
Умрет Настя, уйду следом. И Анна определенно сказала – слишком далеко, не успеет. Конечно, меня там нет, табуна ахалтекинцев нет – некому скакать день и ночь, загоняя коней насмерть. А от чего умер Есенин?
– Умаялся от собственного пьянства, покончил с собой.
– Бывает. Скажи, только без вранья: ты веришь, что Настя останется жива?
– Я верю.
– Почему? Меня хочешь утешить?
– Ты мне, конечно, друг и брат, и я верю тебе беззаветно. Но и в Бога я верю без оглядки.
– О как! А при чем тут мы с Настей?
– Моя вера, хоть я и считаю себя истинно православным христианином, это не занудный пересказ Библии, и не монотонная молитва на ночь. Ты, вероятнее всего, сочтешь ее сомнительной и начнешь объяснять на ночь глядя мне, дураку, мои ошибки. Я не хочу сейчас никаких религиозных споров.
– Споров не будет! Ты объясни, для меня это очень важно!
– Ты трезвый не поймешь.
– Так пошли выпьем!
– Пошли. Лицо ототри от слез, не позорься.
В обеденный зал вошли уже в привычном для народа виде. Следы боярской слабости были ликвидированы. Рядом со мной опять был сильный мужчина, воин и воевода. Оксаны с Емелей не было, отправились, видно, бить мать девушки.
Половой, получив расчет, уже ушел, и за порядком присматривала Татьяна. Так как народ у нас был не буйный, вышибала не столько следила за порядком, сколько за своим Олегом. Волкодлак почему-то уже стал пьян, как собака, и норовил упасть лицом в тарелку с остатками еды. Таня его бережно поддерживала.
– Вам отдельно столик накрыли, – просветила она нас. – еды и водки вволю. Я с вами до конца досижу, а после домой уйду.
– Олега-то отнесешь в его комнату перед уходом? Он уже, похоже, откушал от души.
– Выпил он ерунду, стопки три. Говорит, всегда с ним так после перекидывания. Обещал через часок в себя прийти. Если не очухается, просто к себе домой отнесу, пусть на мягкой кроватке отдохнет, наломался волчок сегодня, бедный.
Я насторожился. Господи, дай оборотню спокойно отдохнуть до конца стоянки, хватит с него переживаний с женским полом.
– Что ты там про перекидывание? Ксюшка что ль чего напридумывала?
– При чем тут Ксюшка? Буду я ее слушать, вечно все врет на каждом шагу. Олежек первую стопку выпил, чтобы горло не чувствовалось – очень уж Кривой его намял, и мне сказал:
– Таня, я хочу, чтобы недомолвок между нами не было. Я оборотень, волкодлак. Счастлив, что тебя в своей жизни встретил. Ну а дальше сама решай – замуж за меня пойдешь или прогонишь. От судьбы не уйдешь.
– Ты его ждать из похода будешь? Замуж за него пойдешь? – спросили мы со Славой одновременно.
– И замуж не пойду, и ждать не буду.
М-да, не везет нашему вервольфу по женской линии.
– Зачем ему третий церковный брак, да и я не девица, чтоб скорей под венец бежать. Да он и женат, а развод получать дело хлопотное. Вернемся из похода, если оба будем живы, тогда и подумаем. Сейчас пока навязываться не хочу. На что ему этакая забота, да еще и с дитем? И ем я много. В общем, сплошная обуза. А он еще молодой мужчина, справный, при деле, может ему еще другая приглянется.
– А зачем Олег тебя в поход с нами тащит? Это ведь не загородная прогулка – насмерть биться идем.
– Он меня не тащит. Просто не могу я волчка одного в такую круговерть отпустить. Навидалась сегодня его лихости в бою. Ежели не запинают, так придушат.
– У тебя ребенок! На кого ты его оставишь?
– Мать пока посидит. Я у нее ранняя, Максим у меня ранний. Бабушка она молодая, справится. Да и прабабушка еще в силе. Вот мать ее жалко, до ста лет немного не дожила – упала в прошлом году на гололеде, разбила насмерть головушку.
– А на что они жить будут?
– Олег хочет свою получку на ребенка перевести. Если передумает, может вы мне от щедрот своих заработок какой дадите? Я женщина умелая. И варить могу, и обстирывать вас всех, и ушить-пришить чего если понадобится, мне скажете. Ну и по богатырской части, – это само собой. Вдруг у вас Емеля чем приболеет, я его всегда подменю. Решит уйти – заменю. А пока груз какой-нибудь могу нести, чего лошадей зря трудить? Лошадь – она животина нежная.
Совсем если дела в ватаге с деньгами плохи, я и даром с вами пойду. У меня тетка замужем за богатым купцом, а детей им бог не дал. Давно у меня Максимку просят, – дяде Васе наследник его лавкам нужен. А мать с моей бабушкой хорошие туески делают, прокормятся в случае если я не вернусь.
С расчетами по Таниной хронологии у меня что-то не ладилось.
– А сколько же тебе лет?
– Двадцать шесть. Оксанка, правда, любит врать что нам по 29-30, и меня науськивает эту чушь нести.
Вот теперь и у меня все в слабой голове сложилось. А то изнасиловали их в 15-16, Максу 10, а все вместе, по словам Ксении – тридцать. Да, худоба действительно изрядно наводит тень на плетень. Как такую в поход брать? Мне ведь всякие бабушки не указ, будь они хоть большие-пребольшие…