– Это ты правильно решил, на телеги ахалтекинцев не ставить. Неприспособленные они к этому делу, да и непривычные. Всадника нести будут легко и привычно, случится что, и двоих вынесут, а вот с телегами – извините! Но они очень тяжело переносят смену хозяина. Это только к твоему конюху любая лошадка, как к родному льнет. На чужого ахалтекинец долго бычиться будет, умаешься с ним дело иметь.
– А чем поправить можно дело?
– Только терпением и лаской. Иначе хлебнешь с таким конем горя! Многие даже, если есть выбор, предпочитают послушных и покорных, таких привычных, наших лошадей.
Мне опять вспомнился конь Александра Македонского. Поделился этой историей с собеседником.
– Жил в древности (и в 11 веке эта история, вместе с Плутархом, ее пересказавшим, была уже седой древностью) греческий государь. Однажды ему предложили купить коня купцы из другого царства. Запросили, ни много, ни мало, двадцать пудов серебра.
– Ого-го! – поразился боярин-дворецкий. – А где ж сейчас эти греки, куда делись? Что-то я об них и не слыхал.
– Зато ты наверняка слышал о Царьграде, он же Константинополь, а этот город основали греки.
– Так Анастасия Мономах, бабушка Мстислава оттуда родом! – заволновался Богуслав. – Сейчас она уже умерла, но я ее хорошо помню! Мы же с ней ровесники. Когда ее привезли замуж выдавать, нам всего по одиннадцать лет было, считай выросли вместе. Всеволод, муж ее, нас на пять лет старше был, особняком от нашей компании держался. Вечно то на войне, то на охоте – месяцами его не видели. А у нас только какие-то проказы на уме. Мы с ней друзья не разлей вода были! Куда я, туда и она! Куда она, глянь, и я там же! Остепенилась Настя лет уж через десять, после первых родов. Да и муж вечно дома стал торчать. Редкая красавица была: волосы ярко-рыжие, густые, глазищи голубые, сама очень стройная. Голос ее просто за душу трогал! Очень петь любила на своем языке. Совсем молодой ушла из жизни, лет тридцать назад. Я поэтому князя Владимира, как родного сына люблю, а Мстислава, как внука!
Каковыми они, может быть, и являются, – подумалось не очень преданному монархической идее мне. Стал рассказывать преданье старины глубокой дальше.
– Этот конь был ахалтекинской породы, и чужих терпеть совсем не мог. Это смутило царя, и он было хотел от красавца отказаться. Но тут вперед вышел княжич Александр, десяти лет от роду, погодок этому жеребцу, и предложил скакуна усмирить и объездить. Решили рискнуть. Мальчишка на коня кричать, бить его плетью, дергать за узду, даже и не пробовал. Стал бегать с ним вместе, поглаживая рукой по лошадиному боку. Когда Буцефал, так коня звали, к нему привык, вскочил в седло. Так и проездил Александр Македонский на этом жеребце почти двадцать лет, одержав много славных побед, и пережил его ненамного.
– Про Македонского Настя мне рассказывала, – упавшим голосом с трудом проговорил Богуслав, – великий герой был… – Еле слышно добавил – а вот про коня мне от нее услышать не удалось…
Господи! Да он же до сих пор ее любит! Вот ведь не повезло по судьбе – влюбиться в замужнюю княгиню с одиннадцати лет, и страдать без нее полжизни! Не позавидуешь…
– Ну да ладно, – встряхнулся боярин, – вот и вы лошадок к себе приучайте постепенно, не торопитесь, времени у вас еще много. Холода они, конечно, боятся, одно слово – южане, но у них на родине, тоже поди не вечное лето, прихватывает, наверное, зимой да по ночам изрядным морозцем. Я, за всю свою долгую жизнь, всего один раз видел, что б этих лошадей от холода так затрясло, что пришлось их при выезде из конюшни в попоны кутать. Так в тот год на Руси такой лютый морозище стоял, что аж сосульки от холода трещали. А вы выедете осенью, заморозки будут по ночам еще плевые, не крещенские морозы, и с каждым днем будете все южнее и южнее забираться.
Мне вспомнилось то, что я знал о погоде в Киргизии из сводок Гидрометцентра, ежедневно передаваемых в конце программы «Время» в брежневскую пору: зимой и ночью частенько до -10 градусов по Цельсию, в горах аж до – 27. Бывало, даже замерзало озеро Иссык-Куль, что в переводе с киргизского означает «горячее озеро». За год на его побережье солнечных дней больше, чем на Черном море. А летом до + 35. Климат предкам наших лошадей выпал резко континентальный, порода видала виды. Даст бог, перетерпят коняшки и наш поход.
– Я бы на твоем месте взял под себя Викинга, – говорил дальше Богуслав. – Это во-о-он тот буланый красавец светлой золотисто-коричневой масти с белой полосой на морде. Справный трехлетка, видишь который свой укороченный черный хвост мало того, что вверх задрал, так он им еще и помахивает! Барбосом себя, что ли мыслит?
– Какой-то он необычный, – вгляделся я.
– Такие кони самые лучшие, – заверил меня боярин-дворецкий.
– Через год боярин-конюший хотел его под княжеское седло поставить, показывал уже и князю. Ждали только, когда он в полную силу войдет. А тут ты этаким соколом налетел! Вот за славного Викинга Мстислав меня по гроб моей жизни гнобить и будет.
– А ты князеньку-то приструни, напугай.
– Это чем же? Он у нас надежа-государь, признанный смельчак, – посмеивался в бороду Богуслав.
– Подумать надо.
– Так думай!
Через пять минут мне в голову пришла дерзкая мысль.
– А давай под него «Камаринскую» переделаем?
– Что за зверь? С чем едят?
– Пошли в дом, чтобы лишних ушей рядом не было, нам с тобой лишняя огласка не нужна.
Боярин кивнул, и мы подались внутрь. В кухне, конечно, никакая работа не велась. Сидящие за столом Олег, Федор и Наина горячо обсуждали, сколько ячменя и воды нужно каждой лошади в день. Дискуссия проходила бурно: стоял общий крик, и аргументы подтверждались бурным размахиванием рук.
Дворецкий унял этот древнерусский диспут на удивления быстро. Он рявкнул хорошо поставленным командирским голосом:
– Тихо! Всем молчать! Ты – пиши, что было велено! – палец указал на конюха; ты – давай стряпай! – на повара; ты – иди, куда шла! – на кудесницу. Шум смолк. В избу пришла блаженная и кроткая тишина.
Олег торопливо начал писать, Федя за чем-то полез в погреб, Наина унеслась на двор, видимо, к кирпичникам. Люблю глядеть на работу хорошего профессионала!
Мы прошли на привычное уже место, в гостевую. Я быстренько слетал за домрой и начал петь классическую русскую народную плясовую песню про известного сукиного сына – камаринского мужика. Богуслав веселился, как ребенок и хохотал от души.
Я никогда не жаловал нудные варианты текста женских фольклорных коллективов про куриные яички и еще какую-то преснятину, поэтому взял один из исконных русских вариантов, о мужике, обмишурившемуся в туалете и бегущему по улице, со штанами, полными неожиданных и увесистых подарков природы, в кабак, а затем, отвалявшись на улице в головном уборе под названием картуз, но вот незадача – совсем без порток, и подавшемуся после этих подвигов к куме, которая никогда и никому не отказывает в неожиданных желаниях, потому что, как звучит в исконно народном пении «слаба на передок», и так далее.
Слушатель вытер навернувшиеся слезы и спросил:
– Сам придумал?
– Великий и могучий русский народ! – отрапортовал я.
– Он может, – уважительно кивнул боярин. – А князь тут причем? Как мы его к простому мужику припряжем?
– А мы заменим некоторые слова.
– Как это?
– Споем вот так:
Над женою Мстислав выкамаривает:
Ты вставай молодая жена!
Скорей завтрак готовь, сатана!
Или:
Вот Мстислав по дорожке бежит.
Он по бабам бежит, пошучивает
Свои усики покручивает.
И таких припевок мой скомороший поэт за рубль насочиняет неимоверное количество, то есть сколько тебе угодно. Плати и бери.
– Жестоко! – крякнул возможный княжеский дедушка.
– Поэтому мы с тобой от чужих ушей тут и укрылись. Нам совсем не хочется позорить Мстислава, нужно просто его немножко попугать. Вот зайдешь ты к нему, а он начинает тебя давить за красавца-коня. А ты хлоп из кармана или из-за пазухи кусок бересты и читаешь ему это народное творчество, убрав всех лишних свидетелей из комнаты.
– И что?
– Если князь так спросит, вынешь другой кусок бересты. А там шведский перевод, написанный русскими буквами. Не быстро все это ему почитаешь. Читать быстро не поймет, слаб еще в родном языке ревнивой жены. И спросишь: как ты, князюшка, думаешь, рада ли будет Кристина это послушать? Я думаю вопрос с ахалтекинцами будет решен раз и навсегда! Или, ты думаешь, он рискнет ссориться с беременной женой?
– Он предпочтет с медведем в овсах насмерть биться! – тут уж мы хохотали на пару.
– Золотая у тебя голова! Так быстро все это придумать, и совершенно по делу! Не даром именно тебя высшие силы атаманом в вашем походе поставили! Без тебя у местных ничего не получится. А ты можешь это сделать.
– Ну, если бог поможет…
– Бог-то бог, да не будь и сам плох! Ты – очень хорош. Уверенный воевода для такого похода. За это нужно выпить!
Лишних споров не было – моя идея и в самом деле была хороша.
Свистнули Олега, и бывший половой на пару с поваром и, вернувшейся очень кстати предсказательницей, враз притащили чернила, гусиные перья, бересту, водку, закуску, посуду и компот для запивания. И понеслось!
Богуслав наливал, мы пили, запивали, заедали, писали. Полдник воевод длился и длился… По ходу боярин объяснил конюху чего и сколько нужно для конюшни и такого конского табуна, а я кудеснице и, подтянутому для удобства Ивану, каких именно лошадей им надо приласкать и объездить.
Заглянул Федор, выяснить нужна ли дополнительная бутылка водки, и тут же получил команду волочить все, что есть в наличии из алкогольных напитков. Олег притащил дополнительную посуду. Разливал допинг, теперь уже на всех, он же. Одно слово – профессионал!
Наина тоже кокетничать не стала, взяла рюмку с водкой уверенной рукой. Напиток, видимо, был кошерным на все сто. Уж не из верблюдов вперемежку с зайцами гоним!
Ну, вздрогнем по-нашему, по-новгородски! Правда, приезжих было вдвое больше. В общем, как в Москве 21 века. Посидели хорошо, душевно.
Но сколько б веревочке не виться, конец все-таки подошел. Идеи полового о закупке и сегодняшней же дегустации дополнительного количества алкогольной продукции, были мной безжалостно пресечены. Пора было опять ставить князя на ноги, а не увлекаться алкоголизацией организма.
Всегда и во всем должно быть чувство меры. Как говорили древние: в малых дозах лекарство, в больших яд. И чистой воды можно выпить такое количество, что никаких доступных радостей, кроме рвоты, и не получишь.
Отсыпал Олегу денег с лихвой на завтрашние закупки для конюшни и завершил застолье.
Назад в княжеский терем мы с Богуславом пошли пешочком. Идеи молодых о скорейшей нашей доставке на лошадях были отвергнуты. Хотелось проветриться после этого сабантуя.
Вдобавок, обоим придется подсовываться к государю слишком близко. На подходе к Детинцу стали обсуждать этот острый вопрос.
– Однако вонять изо рта будет! – поднял первым животрепещущую тему я, – князь будет сильно недоволен. Обязательно скажет: по пьянке погано налечили! А уж когда мое княжеское тело резали, вообще еле на ногах стояли!
– Ничего, – успокоил меня Богуслав, – зажуем листьями драголюба, он и не учует.
Боярин с собой в Новгород, видно, целую аптеку трав ударного действия привез, подумалось мне. На все случаи жизни есть растения. Правду из человека добыть – аконит, запах изо рта отбить – держи флакончик, я еще с Ивана Купалы на твою долю неведомой травки насушил! Сколько здесь живу, ни про какой драголюб и не слыхивал.
– У тебя, видать, всякого зелья запасено немерено. Я про такие листья и не ведаю ничего.
– Кухня ведает, – отмахнулся боярин, – повар его и в щи, и в квас, и в пряники – везде сует. Вот у него сейчас и разживемся.
Зашли на княжескую кухню. Могучий повар колдовал над ужином.
– Игнашка, – скомандовал боярин-дворецкий, – драголюба на нас двоих дай, зажевать запах надо!
Кулинар резво добыл немалый деревянный короб полный сушеных листьев, поставил перед нами на стол. Немало, видать, в щи с пряниками сыплет!
– Тут будете жевать или к себе пойдете? – подобострастно спросил он Богуслава.
– Ко мне.
С нами враз отрядили поваренка для переноски контейнера. Обосновались для процесса жевания у боярина. Я сначала понюхал, а потом сунул несколько листочков в рот. Это же мята! Здесь, в Новгороде, ее звали бежава. А то драголюб, драголюб… Несколько минут пожевали и пошли к князю.
Мстислав лежал на спине и тосковал. Увидев нас встрепенулся, с усилием сел.
– Когда ходить будем? Умаялся я тут валяться! Еще морды эти караулят, – скрипнул он зубами, покосившись на дружинников боярина-дворецкого.
– Сейчас и пойдем, – успокоил я государя. – Быстренько взгляну для верности, и побежим.
Присел возле Мстислава, оглядел его внешние и внутренние красоты. М-да, только далеко не убежим, позаращивать швы в брюшной полости хотя бы еще одну ночку надо. Но когда-то надо же начинать, так почему бы и не сейчас?
– Встаем, – скомандовал я. Встали, постояли. – Голова не кружится?
– Вроде нет…
– Пошли!
Довели князя на трясущихся ногах до стола. Немножко постояли с поддержкой ратников, отдохнули. Кое-как развернулись, и с большим трудом добрели назад. Бережно опустили государя в кровать.
– Уже могу ходить! – дерзко заявил Мстислав, отдышавшись.
Ни о каком моем запахе и речи не было, князю было не до того. Я еще позаращивал ткани, и активизировал такой же процесс, идущий изнутри. Боярин отпустил своих караульщиков, нужды в них больше не было.
Затем мы с Богуславом отправились на ужин, прихватив с собой Забаву. Начиналась трапеза весело – много смеялись, бодро поедая рябчиков и закусывая их черной икоркой. Вдруг супруга принюхалась и громовым голосом, не стесняясь боярина, рявкнула:
– Пьяным пришел, подлец?! – и не, слушая моих косноязычных оправданий, вскочила и унеслась.
– Да, жену травкой не обманешь, – констатировал мой залет Богуслав, – она тебя насквозь видит, через стену учует. Хорошо, что я пока здесь, в Новгороде, холостякую. Вот отстроюсь, тогда и перевезу супругу на постоянное жительство. Здесь будем свой век доживать, хватит по Руси мотаться.
Поговорили о строительстве, суммах, уходящих на бревна, крышу, стекла, на мастеров.
– Доски даром возьмешь, – пообещал я. – Сегодня ты мне помог, завтра я тебя уважу. Ребятам-пильщикам все объясню, возражений не будет. Трудности создать может только боярин Твердохлеб Мишинич. Если очень доймет, придется строить пилорамы в другом месте.
– Постараюсь помочь, – заверил Богуслав, – жаль, что Мстислав здесь, а не в любом другом удельном княжестве сидит. Там князь – царь и бог, что прикажет, бояре на цыпочках бегут делать. Может отличившемуся человеку и боярство с землями да деревеньками пожаловать. А тут что? Воинский начальник, иногда судья по мелким делам черни, да с податей копейку имеет. Все решают сами бояре. Вся власть в городе у них. Посадник реально правит, которого они из самых сильных боярских семей избирают. Никогда ни купчина, какой бы богатый не был, ни ловкий ремесленник, ни, не дай бог, ушкуйник, не пробьются. И боярами им никогда не стать. В этом-то вся и загвоздка. Ты лекарь и скоморох, этим все сказано. Выше головы не прыгнешь. Пой и лечи, а за лесопилку не забудь боярину отстегнуть. Была бы нужная тебе земля у житьих людей, они тоже большими наделами владеют, у них можно было бы и купить. Так они три шкуры бы с тебя содрали. А Мишиничи свои родовые земли нипочем не уступят. Тут думать надо, чем Твердохлеба заманить или запугать можно. Сложная загадка, поломать головушку придется. Но это пока не твоя забота.
Завершив трапезу и беседу, воротились к больному. Я еще немножко поработал и ушел к себе, под теплый бок к любимой женушке. Забава еще не спала, но в разговоры вступать не стала, отвернулась к стене.
Пустяки, уверенно подумал я, сейчас обниму, поцелую, сердчишко женское и растает. Разделся до исподнего и завалился в постель. Начал бережно поглаживать супругу по крутому бедру. Сейчас, сейчас начнется…, пойдут ласки…
Забава вскочила, сгребла меня за грудки и легко, как котенка подняла в воздух. Вот тебе и ласки!
– Где вы, два поганых кобеля, после обеда шлялись и пьянствовали? У мерзких шлюх на Славенском конце отирались? – зарычала она.
Нехорошее какое-то начало, подумалось мне.
– Забавушка, радость моя, какие-такие шлюхи? Боярин мне для похода редких коней добыл, выпили на радостях по рюмочке, сейчас уж трезвые оба, – пытался я увещевать молодую жену.
– Не попрешься никуда из дома! – затрясла меня в воздухе ласковая женушка, – с этими молодыми шлюнами, Ванькой да Матюшкой! У них одно на уме, – к киевским безотказным бабам присуседиться. И тебя, лопуха, враз туда же заволокут! Тамошние ловкие давалки на всю Русь славятся!
– Но мне очень надо до моря добраться, с дельфинами договориться…
– Какие еще дельфины? Волхв про каких-то рыб толковал! Может дельфинихи? Морские, падкие до русских мужиков русалки?
– Но с нами Наина будет…, – робко попытался отмазаться я.
–Тоже подстилка приезжая! – гремела Забава, – будет всю дорогу по вашим постелям прыгать! Видела я, как она по тебе нахальными глазками шныряла!
Каждое мое слово истолковывалось только в этом, свидетельствующем о моей супружеское неверности, ключе.
Поняв это, я перестал трепыхаться в руках богатырки, и, уже молча, слушал крики супруги. Наконец, излив свой гнев, она зашвырнула меня в дальний угол, а сама, горестно зарыдав, упала на кровать.
Я, почесывая, ушибленный бок, думал о том, почему мне от женской дикой ревности ни в каком веке покоя нет. Ладно бы хоть повод был какой весомый, на самом деле задрал бы какую юбчонку или сарафан. Но на ровном месте получить этаких подарков от ужасно сильной жены, это уж явный перебор.
Слушая женские всхлипыванья, я быстро понял, что покоя тут не скоро дождешься. А выгребешь хоть один щелбан, дольше чем князь от медвежьей травмы лежать в лежку будешь. И никакие свои способности против богатырки я применить не могу – люблю ее слишком. В общем, уносить пока надо ноги. Пойду у Богуслава отлежусь на резервной кушеточке.
Потихоньку оделся, пробрался на выход, выскользнул в коридор, без стука прикрыв за собой дверь. Ревнивица, увлекшись рыданиями, мой уход не заметила. Уф, пронесло без серьезных травм. Легко отделался!
Боярин обхохотался, слушая мою историю.
– Вот ты влетел! Другой бабе, не богатырке, выдал бы пару оплеух, да и дело с концом! А тут только и гляди, как бы самому не выгрести! А-ха-ха! Такой орел, и еле ноги унес! А-ха-ха-ха-ха!
Обидно, конечно, думал я, этакие речи переслушивать, да хоть отдохну… Но недолго музыка играла, недолго несудимый товарищ танцевал!
Боярская дверь распахнулась как от хорошего таранного удара могучим бревном. Ворвавшаяся Забава легко, как пустой мешок, закинула меня на богатырское плечо. Мои рывки и ропот оборвала коротким рычанием:
– Головенку оторву!
Перспектива показалась мне реальной и пугающей, поэтому пока меня уносили, я больше не боролся и не шумел. В голове вертелись философские идеи о непротивлении злу насилием…
Ночью мы помирились, беспочвенные обвинения с невиновного были сняты. Я получил искренние извинения, и клятвенное обещание ревностью больше не мучиться, в которое сама Забава искренне верила. Я, позевывая в ночной темноте, думал, какое бесчисленное количество раз извинял женщин и верил их искренним, приносимым от всей души, и никогда не исполняемым клятвам.
Глава 14
Утром, полюбовавшись на разметавшиеся по подушке волосы цвета пшеничных колосьев спящей красавицы-жены, подумал: это я тебя ревновать должен, а не ты своего неказистого муженька, сделал привычную зарядку и подался на утренний осмотр послеоперационного больного.
Мстислав горячился уже с утра. Поздороваться он просто забыл. С горящими от новой идеи глазами он начал ее излагать.
– Может мне на коне сегодня проскакать? Он у меня знаешь какой смирный?
Наверное, вроде любимого косолапого мишки из овсов, подумалось мне. То взбрыкнет, то скакнет, то седока уронит. И поддержать тебя, князюшка, в этот раз некому будет…
– Приветствую тебя князь!
– И тебе не хворать, – отмахнулся от моей, явно лишней вежливости, знатный пациент. – Ты о деле толкуй!
– Ну, мы же не гунны какие, с постели в седло прыгать, государь.
Высокообразованный Мстислав о гуннах знал, видимо, получил хорошее европейское образование. Недаром он в Европе даже имел другое имя – Гарольд, полученное в честь деда, английского короля. И, в случае какой нежелательной передряги на Руси, можно было отсидеться на Западе, где потомка венценосных родов Англии и Византии, зятя шведского короля, приветят охотней, чем никому не известного русского Мстиславку.
– Гунны – это те, что на Рим ходили? А они тут причем?
– Это народ был кочевой, и на лошадях они ели, пили, спали. Не знаю, где они любили женщин, и путешественники об этом ничего не пишут, но гунн рождался и умирал на коне!
– Ишь ты, – удивился государь. – Вот и мне пора, как Аттиле запрыгнуть на коня!
– Бог в помощь! – завершил я речь завзятого наездника. – Только ведь тебе при прыжке придется все тело напрячь?
– Я напрягу!
– Только меня на это представление не зови. Созови бояр, духовенство, беременную жену, можешь еще кого из иностранцев позвать, а меня, – нет уж уволь.
– Это почему это? – упавшим голосом спросил лошадник, предчувствуя новую паскуду от злого лекаря.
– Ты же ведь и живот напряжешь?
– А то как же!
– Вот мои жиденькие шовчики и разъедутся. А опять любоваться, как твои кишки выпадают, я не хочу. Нагляделся в прошлый раз. А народ пусть позабавится. Детям и внукам будут рассказывать о забавнике и весельчаке князе, жаль, умершем совсем молодым. Кто может хочет поучиться кишки назад запихивать? У тебя бояре, вроде, до этого дела, большие умельцы были!
Князь надулся и умолк. Как ребенок, ей богу! А я стал, не торопясь, проверять состояние брюшной полости. Наружные швы зажили еще вчера. А сегодня и внутренние практически тоже. Осталось проверить все в деле, потренировать.
Зашел Богуслав, присел возле стола. Значит, завтрак уже готов.
– Теперь, князь, для тебя главное дело будет, это научиться ходить до столовой. Как дошел, поел, на своих ногах ушел, – все, лечение закончено, я тебе больше не наставник. Куда хочешь залезай, на ком хочешь скачи, дело твое. Дальше спокойно чтобы жить, тебе самому думать придется.
– Да это когда будет…, – понуро сказал больной.
– Думаю, сегодня к ужину и попробуем. А сейчас по комнате походим!
Глаза у Мстислава вновь загорелись упорным огнем.
– Давай!
И мы дали. Бойко поднялись, минут пять побродили по покоям, вышли в коридор, вернулись. Тут появилась княгиня. Немножко понаблюдала, не вмешивалась с ненужной помощью и советами. Потом государь так мягко опустился на постель, что она даже не скрипнула. Ап!
Я еще раз все проверил, и мы с боярином ушли завтракать. Забава уже куда-то убежала. Скорее всего, по новгородским концам, шлюх стращать.
– Значит, если все получится, сразу после ужина и отчалишь? – поинтересовался, поедая крылышко куропатки, Богуслав.
– Скорее завтра. Погляжу еще с утра, и, если все понравится, отчалю. Дел – неимоверное количество! – дожевывая ножку той же птицы, отозвался я. Запили все квасом (действительно, с мятой!) и отправились на отдых.
Посидели у боярина с полчасика, и я убежал. Богуслав тоже куда-то подался по своим неисповедимым боярским делам.
Висел долг чести – неисполненное обещание Антипу, тиуну боярина Твердохлеба, излечить его жену. Но перед этим надо проверить работу колясочного производства под руководством бывшего скорняка Антона, а затем прикинуть тянет ли бывший ушкуйник Ермолай сбыт досок, напиленных на Вечерке его побратимом Матвеем.
Антошку я нашел в уже отстроенном выставочном ангаре. Как-то все было внутри организовано бестолково. Чтобы поглядеть на уже готовые кареты, надо было пробраться через кучи опилок, обрезков досок, две строящиеся коляски, толкающихся мастеров, густой русский мат и вонь от краски. Заказчиков или просто посетителей видно не было.
Антон пытался добиться от каких-то работяг обычного выполнения их обязанностей.
– Ну надо паклей поскорее протыкать крышу, экипаж уже заказан, хотелось бы закончить поскорее…, – нудил он. Паклеведы, оба страшно воняющие перегаром, пользовались его добросердечием, как могли.
– Мы ж тебе объясняем, – втирали они ему в две наглые глотки, – невозможно сегодня работать! Соседка у Митяя померла, весь вечер провожали! Ты нам лучше еще раз аванс дай на опохмелку, то есть на паклю! Первая вся кончилась уже!
– Да вы же еще и не начинали…, – робко гудел своим басом приказчик.
– Да мы знаешь какие! Враз сделаем, мигнуть не успеешь! Дай рублик, горло горит!
Да, в моей прежней жизни у таких ударников горели трубы. Кроме этого, ничего за сотни лет не изменилось.
Остальные работяги слушали с большим интересом. Работа, по сути дела, встала. Этак через какое-то время они всей капеллой будут исполнять арию «Рубль гони!», а явно ненужное производство карет похерят. Эту ядовитую поросль нужно было выкорчевывать на корню.
Я решительно подошел и дал затрещину Антошке в лучших традициях его жены. Потом зарычал:
– Ты что тут, мозгляк терпишь? Ты кому тут мои деньги раздаешь? Сегодня же и тебя, и всю твою погань разгоню!
По толпе прошелестело:
– Это сам хозяин пришел! Этот враз выгонит!
Невиданное усердие охватило рабочий коллектив, неожиданно закипела производственная деятельность. Что-то пилили, куда-то заколачивали гвозди, мазали краской.
До счастливой для рабочего класса брежневской поры, когда работа была на каждом шагу, еще было очень далеко. В Новгороде 11 века за работу цеплялись и руками, и зубами. Опешивший приказчик пытался оправдать произошедшее.
– Хозяин, да они у нас недавно, порядков еще не знают…
– Вот втроем на улице и узнаете! Пошли, дела будешь сдавать! А вы, – повернулся я к опойным работничкам, – пошли вон отсюда, пока живы! Чтоб я ваших похмельных рож больше близко тут не видал!
Избалованные безнаказанностью, трудяги зароптали, схватили меня за грудки.
– Ты кто такой! Да мы тебя сейчас!
Как дипломат, я, конечно, их разочаровал. А вот как достойный продолжатель ушкуйного рукопашного боя, неприятно удивил. Оба были отоварены в считанные секунды. Хорошая выучка дала добрые всходы! Заодно и придала мне нужный вес и авторитет. Работа по производству бричек закипела с утроенной силой.
Как писал Лев Николаевич Толстой, – часами могу глядеть, как люди работают! Я бы тоже поглядел с удовольствием, но Господь Бог не дал мне столько времени.
Отволок Антошку в сторонку. Строго приказал приказчику:
– Давай сюда все заработанные деньги!
Здоровенный кожемяка шмыгал носом и готов был разреветься, как девчонка.
– Меня Анна убьет, – горестно говорил он, высыпая на небольшой столик в углу из здоровенного кошеля все, заработанное за период работы без хозяина.
– И что теперь, мне для удовольствия твоей жены, всех бездельников Новгорода кормить, тебя нянчить, а может еще и работать самому, глядя, как ты в это время перед всей поганью гнешься и раздаешь мои деньги?
У Антона все-таки потекли слезы.
– Я отработаю…, отслужу… – всхлипывал он.
Тьфу! Глаза бы мои на него не глядели! И это мужик, опора и защита семьи!
– В общем, слушай: завтра-послезавтра либо я приду с кем-то, или кто-то придет от меня, будете вместе работать. Примешь его, как родного – все расскажешь, все покажешь. Ты будешь заниматься с клиентами: принимать заказ, брать половину стоимости коляски как предоплату, объяснять мастерам в присутствии нового приказчика, что и как делать, показывать уже готовое изделие и получать остальные деньги. В тот же день рассчитываетесь вместе со вторым приказчиком с умельцами. Он следит за работой по изготовлению любого шарабана; когда наловчится, будет сам вести дела с рабочими, следить за порядком. Из вас двоих – он старший. Ты ему, без всяких криков и споров, отчитываешься о своей работе и сдаешь вечером все деньги. Получать будете поменьше, чем сейчас: сбыли фаэтон, – вам по рублю, нет – даром постоите. Я скоро уеду, он за хозяина останется. Все ясно?
– Все, все хозяин! – заверил приказчик, глядя глазами преданной собачонки.
– Как будешь перед женой отчитываться, меня не интересует. Придет она на меня орать, вымету вашу семью из своего дела поганой метлой! Я, это не ты, которым помыкать можно! Враз освобожу ангар от кожемяк! За выбор и натягивание шкур – рубль за каждую таратайку будешь получать. Что там с шубами из заячьих шкурок?
– Завтра же будут готовы!
– Завтра или послезавтра, это абсолютно неважно. Главное, – сделай хорошо, добротно и красиво.
– Все сделаю великолепно!
– Меня не будет, второму приказчику отдашь, я его часто вижу.
Вопросов не было. Точнее был у меня – кого же поставить? В принципе, Олегу возле лошадей целый день околачиваться нечего, может и сбегать на часок другой на рынок.
Откажется, заткнем, как обычно, эту дыру верным Иваном. Приняв решение, повторно огляделся.
Да, редкий бардак, а самое главное, – отпугивающий клиентуру. За это придется браться немедленно, поручить пока некому. От этого рохли и мямли, я покосился на Антошку, тут в таком деле проку не будет.
Подал ему команду:
– Собирай народ! Говорить буду!
Рабочие тут же окружили меня кольцом.
– Весь хлам, – обвел мастерскую широким жестом, – убрать сегодня же. После кого на этих днях новый приказчик найдет опилки, погнутые гвозди, куски и обрезки досок или стекол, – всех уволит. Я человек добрый, а он ни с кем цацкаться не будет.
Поднялся ропот.
– А если он не того уволит, ошибется?
– Бог ему судья. Я, в ваши мелкие разборки, влезать не буду. Уволил и уволил. Работу многие сейчас ищут. Других наймем. Каких-то невиданных мастеров среди вас нету. Любого заменить можно.
– А кузнецов тоже будешь менять? – спросил ехидный голосишко.
– Конечно.
Мастера удивленно охнули.
– Но только тех, кто не делает рессоры. Андрея и Василия я тронуть никому не дам. Они родные братья моей жены. Остальных провинившихся будем безжалостно выбрасывать. Сейчас буду проверять качество изготовления. Оправдания и объяснения слушать не буду. Сделал дрянь, или махом переделывай, или ступай за ворота.
Умельцы понурились. Каждый чувствовал за собой какой-то грешок.
Господи, да что же наша Русь, проклята что ли от века? Почему в Дойчланде изготавливают вещь, и весь мир с уважением говорит: знатная вещица – немец делал!
А что они, интересно бы знать, говорят, видя изделия нашей промышленности? Русак попал впросак? Русак обмишуриться мастак? В 21 веке большая половина экспорта, это нефть, газ, лес и прочие дары матушки-земли. А не было бы всего этого? Бедней распоследних африканцев бы жили?