Бражники

– У меня нет оснований вам не верить. Скажите, а на каком она была сроке?

– А вы не знаете? – она сильно удивилась, заплаканные глаза широко раскрылись. – А-а, вы меня проверяете. Срок без малого пять месяцев.

– Хм, понятно. Вы знаете, что у Алины была татуировка?

– Да, на лобке. Она временная, Алина хотела после родов убрать ее.

– Вот как? А что на ней изображено?

– Гусеница бражника, большой ночной бабочки. Вас, наверное, удивляет такой выбор? Обычно рисуют красивых бабочек, цветы или еще что-то, я за свою практику такого насмотрелась, но это неважно, – она задумалась. – Знаете, вот вы спросили, а ведь я об этом и не подумала. Послушайте и решите сами, но мне кажется, что надо искать там. Эти гусеницы не просто так – это такой знак, не особо тайный, вы можете его увидеть даже на странице патологоанатомического клуба профессора Корф. Вы, кстати не говорили с ней? Алина входила в этот клуб. Она училась на отоларинголога-хирурга, Корф сама пригласила ее в клуб.

– Нет, профессор Корф отказывается приходить на допрос, – ответил следователь, пожав плечами.

– Понимаю, у нее высокие покровители, собственно, и это не секрет, клинику построили для ее кафедры. Все члены ее клуба носят подобные татуировки, у каждого – своя. Потом, когда гусеница вырастает, они рисуют бабочку. Мерзкая, довольно бабочка, посмотрите в интернете. У Корф тоже есть эта татуировка, я ее видела однажды, когда у нас был тимбилдинг в пансионате, а в сауне нет секретов. У нею большой бражник на животе, такие обитают на Мадагаскаре, у них хоботок 20 см, очень мерзкая на вид. Не пытайтесь даже искать в этом какую-либо логику, все гораздо проще. Профессор Корф помешана на этих бабочках, и каждый ее студент, член клуба, должен съездить за экватор и привести ей гусеницу или бабочку в подарок, такой вступительный взнос. У нее весь кабинет в этих бабочках и гусеницах.

– И чем они занимаются в этом клубе? – поморщился Бабочников, отыскав в интернете фотографии бражников. На одной он сразу же узнал гусеницу Лизы, стоявшую в позе сфинкса, раздув голову, отчего она напоминала небольшую змею.

– Исследуют человеческое тело. Если коротко, то основная идея клуба в том, чтобы научить будущих врачей не бояться смерти, понимать, как она наступает и почему. Справедливости ради, я признаю, что все выпускники ее клуба действительно прекрасные хирурги, причем она не готовит кого-то отдельного, нет специализации. Специализацию они изучают на своих кафедрах, а на курсе профессора Корф они изучают человека, сложно объяснить, но это работает.

– Спасибо за информацию, – следователь застучал по клавишам, делая заметки. – Жаль, что я не узнал об этом раньше, особенно, о беременности Алины. Мы же не знаем точно об этом, эксперты нашли следы в крови, точнее сказать нельзя, не хватает многих фрагментов.

Он сказал об этом вскользь, как бы случайно, внимательно следя за ее реакцией. Светлана Юрьевна в ужасе схватилась за лицо, не то закрывая его, не то пытаясь расцарапать. Сквозь хрип, вырывавшийся из ее груди, он сумел расслышать: «Это они! Это они сделали это с Алиночкой!».

Он встал, налил ей воды из кулера и стоял рядом, пока она пила. Светлана Юрьевна подавляла в себе что-то, трясла головой, будто бы не веря самой себе.

– Вы думаете, что смерть Алины могла быть связана с этим клубом? – спросил он, она слабо кивнула. – Понимаю, у вас нет доказательств. Проверим. Как вы думаете, каким образом могли оказаться останки Алины в машине вашего мужа?

– Это Оля, Попова Оля! – неожиданно резко вскрикнула Светлана Юрьевна. – Как же я раньше не подумала об этом?! Мой муж любил давать покататься своим любовницам, у него были для них запасные комплекты ключей. Я даже как-то находила у него в багажнике их чемоданы и сумки.

– Плохо, что вы раньше об этом не сказали, – хмуро проговорил следователь.

Составив протокол, он отпустил ее, и тут же побежал с этой бумагой к полковнику, сунув ему под нос постановление об обыске квартиры профессора Корф, кафедры и всей клиники. Его обругали, выматерив по полной. Полковник испугался, и Бабочников это увидел. Выходя из кабинета, ему внезапно позвонила сама профессор Корф, пригласив приехать к ней на кафедру. У нее как раз было окно, и она готова ответить на любые вопросы.

Он выбежал из управления, уже в машине вспомнив, что не взял с собой оружия. Но не будут же они его убивать? Мысль об этом вонзилась ему в мозг, ломка накрыла со страшной силой, и он едва не врезался на всем ходу в припаркованный самосвал, в последний момент успев вырулить на притормозившую полосу, испуганную его маневрами. Было поздно, скоро стемнело, когда он вошел в опустевшую клинику. На охране ему выдали разовый пропуск, пластиковую карточку. Он заметил, что камеры были сняты, охранник лишь развел руками, дескать модернизация, будут новую систему вешать.

Кафедра профессора Корф находилась на минус втором этаже, рядом с моргом. Профессор встретила его у входа в морг и повела по запутанным коридорам к себе. Это была симпатичная женщина, с густыми длинными черными волосами, ласковой снисходительной улыбкой и умными карими глазами. Он знал, что ей было уже далеко за пятьдесят лет, а выглядела она гораздо младше. Легкими прикосновениями, короткими изучающими взглядами, она кокетничала с ним, постепенно располагая к себе.

Она повела его к себе в кабинет, выполненный в дореволюционном стиле, с массивными шкафами, заставленными старыми книгами, тяжелой деревянной мебелью с потемневшим от старости деревом, с лепниной на потолке и громоздкой люстрой. Только пол был современный, гладкий и блестящий, как и на других этажах. Все свободное место на стенах было занято дипломами и рамками с бабочками и гусеницами, под каждой рамкой была табличка с именем.

– Хотите чаю? – предложила она, поставив на стол вазочку с конфетами и печеньем. – А то я не обедала и поужинать забыла. Составите мне компанию?

– Да, спасибо, – Бабочников увидел это печенье, то же, что и приносила Лиза. Рука сама схватила его, и он съел, не заметив, как улыбнулась профессор, следя за ним.

Пока она наливала чай, долго стоя спиной к нему у столика с приборами, он уже успел съесть все печенье, и ему хотелось еще и еще. Она странно улыбалась, ставя перед ним чашку с блюдцем, фарфор был тонкий, красивый. Он бережно взял чашку и стал медленно пить крепкий чай. Голова закружилась, он поднял голову, и люстра поплыла. Собрав силы, он взглянул на профессора. Она стояла напротив и следила за его реакцией. Ее чашка была пуста, она ничего не пила.

– Что вы со мной сделали?! – закричал он, но вместо крика, из его груди вырвался сдавленный шепот.

– Вы же хотели узнать, что произошло с Алиной? Вы все узнаете, я вам даже покажу ее, – она неприятно улыбнулась и достала из стола лист бумаги – это была копия протокола допроса Светланы Юрьевны. – Это ничтожество догадалась. Что ж, все равно ей никто не поверит. А Алина была слаба, я в ней ошиблась. Она стала угрозой для нас, точнее сказать, для людей. Поверьте, мы не убийцы. Знали бы вы, сколько жизней спасли выпускники моего курса, тогда бы совсем иначе смотрели бы на все. Не надо так пучить глаза, не пытайтесь кричать, вас все равно никто не услышит. У нас мало времени, а я вам хотела показать Алину.

Она позвонила, и через несколько минут в кабинет вошли трое мужчин. Они посадили Бабочникова в кресло. Он все видел и слышал, но уже почти не мог шевелиться, с трудом моргая. Один из мужчин, они были немногим старше его, с крепкими жилистыми руками, зафиксировал его веки скотчем.

Замелькали тени, вспышки ламп. Голова кружилась, его стало тошнить, а коридор не кончался. На одном повороте он попытался встать и выпал из кресла, слабо сопротивляясь. Его усадили обратно, и на этом силы его кончились. Он мог лишь наблюдать за тем, что ему показывали, а внутри пылал ужас.

Его ввезли в большую комнату со стеллажами, на которых в ярком свете зловеще смотрели на него препараты, человеческие останки, органы, куски тканей, навеки заключенные в прозрачные сосуды, стеклянные аквариумы. Взгляд выхватывал ноги в разрезе, руки, позвоночник с остатками мышечной ткани, мозг человека с толстым жгутом нервных окончаний.

– Поставьте его у Алины, – приказала профессор. Его поставили напротив дальнего стеллажа, придвинули ближе и включили подсветку. Бабочникова затрясло в судороге, он хотел вскочить, еще бился позвоночник, стараясь не то встать, не то оглушить его, упасть на кафельный пол, чтобы успеть разбить голову. В большом цилиндрическом аквариуме, в невесомости был препарат, часть женщины с искусно сделанным сечением на 120 градусов, открывая всю внутреннюю полость и, главное, плод. Он не хотел на это смотреть, и не мог оторвать взгляда, гусеница уже не улыбалась, как на фотографии, она смотрела свирепо, кровожадно. – Красиво, не правда ли? Поверьте, это очень большой труд, и он поможет лучше познать человека, помочь будущим матерям. Вы, наверное, не знаете, но вся медицина, все ее достижения, знания – все это результат чей-то боли, тысячей смертей. Не будь настоящих ученых, изучавших человека живьем, не стесненных рамками морали или гуманности, не было бы и современной медицины. Десятки, пускай даже сотни жизней, не спорю, замученных в страшных муках, дали новую жизнь миллионам людей. Я говорю об этом с полной достоверностью. Вас должно радовать, что ваша жизнь не пройдет даром. Вы и ваше тело дадут жизнь другим, и если есть рай на небе, то вы обязательно туда попадете. Но его нет, разочарую вас.