Очень резко захотелось яблок. Скорее всего, это была обычная жажда, но хотелось именно яблок. Красных и сочных, прямо из холодильника и, главное, сладких. Теперь же я лежал и думал о яблоках. Возможно, вишня была бы более сочным плодом или, скажем, ананас, но яблок хотелось по-настоящему сильно, здесь и сейчас.
– О чем задумался?
– Хочу яблок.
– Яблок?
– Именно.
– Все же… Ты – странный.
– И не говори.
– А у тебя есть…
– Яблоки? – я зачем-то сам завершил ее вопрос.
– Да.
– К сожалению, нет.
Яблоки… После мысли о яблоках в голове всплыли кадры из рекламы духов DKNY. Их флаконы тоже были сделаны в форме яблок. Для нее и для него. Рекламный ролик был снят очень сексуально, ну, по крайней мере, мое сознание генерировало эту мнимую сексуальность, строя ее на воспоминаниях подросткового восприятия. Как там было на самом же деле, я помнил с трудом. Но флаконы в виде яблок были точно.
– Почему ты изменяешь мужу? – этот вопрос возник также внезапно, как внезапно мне захотелось яблок.
– Изменять – значит влюбиться в кого-то другого, а затем очень много врать. Поэтому я не изменяю, – она ответила так легко и быстро на этот вопрос, будто знала, что я его задам, поэтому заготовила ответ заранее.
– Но ведь ты же спишь со мной? Разве это не измена?
– Нет, это просто… Это просто секс… Понимаешь? – она привстала, подперев голову рукой.
– Нет, не понимаю.
– Ну, хорошо, что ты чувствуешь, когда мы занимаемся этим? – она так пристально смотрела, что внутри я чувствовал себя воском, который положили в солнечный летний день под палящее солнце, только ради того, чтобы посмотреть, как он тает.
– Я чувствую тебя. Тебя всю как бы изнутри и мне это нравится. Я чувствую, что тебе хорошо, а от этого мне становится хорошо. Чувствую тепло.
– Но это просто… Это просто секс, – она снова повторила эту фразу, все также стоя на локте, – изменить – значит влюбиться. У нас нет любви, нам просто хорошо, это факт и обыкновенная данность. Не более и не менее.
– А говоришь, что это я странный, – сказал я, поняв, что воск был растоплен окончательно.
– Не существует людей без странностей, – она легла на спину, – давай ложиться спать. Поздно уже.
– Давай, я только на кухню дойду… Пить очень хочется. Тебе принести?
– Нет, спасибо, – она закрыла глаза и в этой же позе уснула.
Я стоял на кухне и смотрел на вечно не спящую, лучи фонарей которой издалека были похожи на свет, забирающий людей, и исходящий из дна летающей тарелки. Конус света, через который проходила мягкая прозрачная аэрозоль из капель дождя, он долетал до мокрого асфальта и ничего не поднимал. Я смотрел на эту обыкновенную картину, держа в руке чайник, периодически отпивая из его носика холодную воду. «Студенная», – так бы охарактеризовал ее в старину невольный крестьянин со спускающейся вниз бородой. «Обжигает», – сказал я сам себе, сделав последний глоток.
Бесшумно я вернулся в комнату, где спала эта загадочная девушка. Ее каштановые волосы в темноте были больше похожи на темную копну нитей, распластавшихся по подушке. Она спала на животе, накрытая одеялом, и было видно как слегка на вдохе поднимается оно и опускается вместе с грудной клеткой. Через комнату я прошел к кровати, взяв попутно красный плед, висевший на ее бортике, и лег рядом на спину, поместив самого себя словно в кокон. Согревшись, я уснул.
Солнце, которого не было видно, кажется, с середины сентября светило в окно тонкой струйкой, попадая в левый глаз. Я все также лежал на спине, но уже накрытый одеялом. Разлепив правый глаз, я посмотрел вперед и увидел все те же свинцовые тучи щитом закрывавшие голубое небо, которое можно было разглядеть лишь через небольшие дыры в облаках. Через них проходил редкий свет от солнца.
Еще не до конца проснувшись, я повернул голову, посмотрев сначала на часы, а потом на то место, где спала она. И рядом ее не было. Из кухни шел аромат утреннего кофе. Он был еще сильным, но начинал увядать и становиться холодным. Так тускнеют красные розы, если срезать все их шипы и поставить в вазу. Тучи затянули небо, и поток лучей перестал течь и наполнять холодным желтым теплом комнату.