На этот раз Цвингли, конечно, не преминул воспользоваться случаем доставить торжество своему учению. Не обращая внимания на угрозы католических кантонов, отказавшихся пропустить цюрихских уполномоченных через свои владения, он пробрался в Берн под прикрытием вооруженного отряда. Кроме него, на диспут съехались самые блестящие представители реформационной партии: Эколампадий, Галлер, Буллингер, Пелликан и другие. Католическая партия была представлена гораздо слабее. Ни католические кантоны, ни епископы не отозвались на приглашение, а местное духовенство не обладало значительными силами. Единственным выдающимся противником был уполномоченный лозанского епископа, Конрад Трегер.

Победа Цвингли была полной и блестящей. После 18 заседаний подавляющее большинство бернского духовенства подписало 10 тезисов, содержавших существенные пункты учения Цвингли, и Берн решительно примкнул к реформации. Монастыри были открыты; священникам разрешено вступать в брак; месса и почитание святых отменены. Вместе с тем, согласно духу цвинглиевой реформы, запрещено было и принятие пенсий, которыми до сих пор все могущественные фамилии Берна были связаны с Францией.

Несколько долее держались старые порядки в Базеле. Но и здесь евангелическая партия одержала, наконец, верх. В 1529 году между этими тремя городами и Констанцем, где также введена была реформация, заключен был так называемый христианский союз для защиты евангелического учения. Предполагалось принимать в него и другие кантоны “по мере того, как они будут просветлены словом Божиим”.

Таким образом, реформация в Цюрихе постепенно утратила свое чисто местное значение и стала событием национальным, общешвейцарским. А сам Цвингли из реформатора Цюриха стал признанным главою целой основанной им швейцарской церкви, которой вскоре, под именем реформатской, суждено было играть в религиозных движениях Европы такую же и даже более важную роль чем лютерова.

В самом Цюрихе положение Цвингли было единственным в своем роде. Занимая по-прежнему свою скромную должность священника-проповедника при большом соборе, он в то же время оказывал и на государственные дела такое же влияние, как на церковные. Он был душою совета, который проникся его идеями и следовал во всем его указаниям. В большинстве случаев он сам писал государственные бумаги, вел дипломатические сношения с другими кантонами и иностранными государствами. В 1529 году учрежден был тайный совет, члены которого пользовались обширными полномочиями и заведовали всеми политическими делами Цюриха. Цвингли также был приглашен в совет в качестве постоянного члена и пользовался в нем таким влиянием, что, в сущности, сделался настоящим правителем республики, хотя официально не был облечен никакой властью.

Несмотря на это совершенно исключительное положение реформатора, бескорыстие его никогда не подвергалось ни малейшему подозрению. Даже самые ожесточенные противники не могли указать ни одного случая, где бы он действовал из личных мотивов. Играя в Цюрихе такую же роль, как впоследствии Кальвин в Женеве, и пользуясь гораздо большим влиянием на светские дела, чем Лютер в Виттенберге, он тем не менее не заслужил, подобно им, иронического прозвища “цюрихского папы”. Буллингер очень метко характеризует его положение, сравнивая его с положением ветхозаветных пророков.

Глава VII. Первая Каппельская война и диспут в Марбурге

Последствия бернского диспута. – Католический союз. – Столкновения из-за общих владений. – Взгляд Цвингли на право вооруженной защиты. – Сожжение Кайзера и объявление войны. – Неожиданное посредничество. – Каппельский мир. – Недовольство Цвингли. – Спор об евхаристии. – Полемика между реформаторами. – Диспут в Марбурге. – Лютер и Цвингли лицом к лицу. – Результаты диспута. – План Цвингли и Филиппа Гессенского

С переходом Берна на сторону реформации положение вещей в Швейцарском Союзе принимает совершенно другой оборот. До сих пор Цюрих стоял изолированным в конфедерации и при всей энергии своего духовного руководителя только ценою крайнего напряжения сил мог защитить реформу от внутренних смут и внешнего давления. Теперь благодаря христианскому союзу, но главным образом, поддержке Берна, дальнейшая участь реформы могла считаться обеспеченной. Против соединенных сил Берна и Цюриха, превосходивших силы старых католических кантонов, последним оставалось ограничиться одним лишь пассивным протестом.

Христианский союз, как мы уже сказали, имел характер чисто оборонительный. Примкнувшие к нему города обязывались помогать друг другу в случае нападения католиков, защищать свободу совести в общих союзных землях и не допускать в них преследования единоверцев. Нарушения устава конфедерации здесь не было, потому что союз был заключен лишь между ее членами.

Но старые лесные кантоны взглянули на дело иначе. Они сочли себя в опасности и, в противовес союзу реформаторов, стали искать союза с иностранными единоверцами. С этой целью они вступили в переговоры с братом Карла V, королем Фердинандом Австрийским, и в апреле 1529 года заключили с ним католический союз для охранения неприкосновенности старой религии как в обоюдных владениях, так и в союзных швейцарских землях.

Характер союза был прямо угрожающим. К тому же он являлся нарушением устава конфедерации, не допускавшего вмешательства иностранных держав в союзные дела. Напрасно остальные конфедераты представляли пяти кантонам, что союз с Австрией, старинным врагом независимости Швейцарии, может оказаться гибельным для последней, что в лице этого союзника они готовят себе будущего господина. Взаимное недоверие дошло до того, что реформатские депутаты даже не получили ответа.

На первый взгляд может показаться, что при взаимном желании каждой стороны охранять только свою религию междоусобная война из-за религиозных мотивов вовсе не была неизбежна. Устройство конфедерации было таково, что каждый кантон пользовался полной автономией, не допускавшей постороннего вмешательства в его внутренние дела. При известной терпимости обе стороны могли, таким образом, жить друг подле друга в согласии и решать свои внутренние религиозные распри по собственному усмотрению.

Но это только на первый взгляд. В устройстве Швейцарского Союза было одно больное место, в котором права и интересы конфедератов приходили в постоянное соприкосновение. Это были подвластные земли (gemeine Herrschaften), управлявшиеся фогтами многих кантонов вместе или даже по очереди. В эти общие владения также проникло новое учение, и в то время, как реформатские правители оказывали ему всяческое покровительство, фогты католических кантонов обращались со своими реформированными подданными как с еретиками: подвергали их штрафам, сажали в тюрьму и даже сжигали на кострах. На этой-то горючей почве разгоравшиеся страсти неизбежно должны были вспыхнуть страшным пожаром междоусобной войны.

В самом деле, предстояло решить вопрос: какой религии должны держаться эти общие подданные? С точки зрения учения Цвингли, вопрос разрешался очень легко. По этому учению, каждая община получала право самоопределения и самоуправления в духовных делах. Поэтому в числе условий христианского союза по отношению к общим владениям было, между прочим, и то, что каждой общине предоставляется по большинству голосов решать вопрос о том, держать ли католического священника или евангелического проповедника.

Но для католических кантонов дело представлялось в другом виде. Предоставить общинам ту свободу, какую хотел обеспечить за ними христианский союз, значило спокойно допустить в союзных землях полное торжество реформации. В этом отношении сомнения быть не могло. В Тургау, Рейнтале, Тоггенбурге и других союзных землях, находившихся под смешанным управлением католических и реформатских кантонов, население, не обращая внимания на протесты католического меньшинства, уничтожало у себя иконы и мессу и приглашало евангелических проповедников. В других местах также происходило сильное религиозное брожение, которое могло быть подавлено одной только открытой силой. Католические кантоны не могли мириться с таким положением вещей. Этого не допускали не только их религиозный фанатизм, но и прямой политический расчет: победа реформации в общих владениях легко могла повести к их полному отпадению от своих католических правителей.

Таким образом, и на этот раз политические мотивы соединялись с религиозными и, усиливая взаимное озлобление партий, неизбежно должны были вызвать войну. Вопрос был только в том, кто первый начнет ее.

Цвингли советовал реформатам не дожидаться, чтобы на них напали католики. Он смотрел на право вооруженной защиты иначе, чем Лютер. Сохранились заметки, написанные его рукой и относящиеся к 1525 году, когда, перед баденским диспутом, вражда между кантонами также грозила перейти в вооруженное столкновение. Это довольно обстоятельный план военной кампании, с подробным изложением всех дипломатических и иных мер, которые должны быть приняты на случай войны. План этот не был осуществлен, но само существование его показывает, что Цвингли не только серьезно занимался политическими и военными вопросами, но что, будучи врагом насильственности, когда надо было проводить реформу, он не пугался решительных действий, когда дело шло об ее защите.

Последнее обстоятельство не раз ставилось в вину реформатору – не только в современной ему, но и в новейшей церковно-исторической литературе. В этой последней долго практиковался совершенно ненаучный прием, по которому к нему применялась та же мерка, что и к Лютеру, несмотря на то, что условия их деятельности были далеко не одинаковы.

В самом деле, в то время политические, церковные и даже религиозные интересы Швейцарии так тесно переплетались друг с другом, что церковный реформатор маленькой республики необходимо должен был принимать участие и в разрешении политических вопросов – не только вопреки своему званию духовного пастыря, но даже именно в силу этого звания. Цвингли вообще не был квиетистом; он не придерживался теории безусловного подчинения существующему порядку, как бы он ни был ненормален. Глубоко убежденный в правоте своего дела, он не мог не быть озабоченным теми средствами, которые могли обеспечить его торжество. Он прекрасно понимал, что такое положение вещей не может долго продолжаться, что война будет непременно, и, естественно, хотел воспользоваться благоприятной минутой, чтобы хорошо направленным ударом решить участь войны. “Ты не знаешь этих людей, – отвечал он на убеждения своего друга Эколампадия, – я уже вижу их обнаженные мечи и исполню обязанность верного стража”. Поэтому-то он и советовал своим единоверцам поспешить с войной, пока Австрия, связанная опасностью со стороны турок, не в состоянии оказать помощь своим союзникам.

Цюрихцы вполне разделяли взгляды Цвингли. Они рвались в бой, заранее уверенные в победе, и только несочувствие Берна, доказывавшего, что нельзя распространять Евангелие с мечом в руках, сдерживало до сих пор их воинственный пыл.

Но 29 мая 1529 года произошло событие, которое положило конец всяким колебаниям. Гражданская война возгорелась у костра цюрихского священника Якова Кайзера. Последний был приглашен одной общиной в союзной земле проповедовать Евангелие, но по дороге захвачен Швицем и, несмотря на протест Цюриха, подвергнут пытке и осужден на сожжение как еретик.

Чаша терпения переполнилась. 5 июня отряд цюрихцев в 500 человек уже выступал к Бремгартену, а девятого и главный отряд в четыре тысячи человек с цюрихским знаменем направился к Каппелю. При этом отряде был и Цвингли со своей алебардой через плечо. Он был уверен, что война с неподготовленным неприятелем будет недолга и не кровопролитна и окончится выгодным для его партии миром.

Действительно, известие о выступлении цюрихского войска, полученное одновременно с формальным объявлением войны, застало католические кантоны совершенно врасплох, и только вмешательство Берна спасло их от неминуемого разгрома. Берн находил, что не исчерпаны еще все средства для мирного разрешения недоразумений и обещал свою помощь лишь в том случае, если цюрихцы первые подвергнутся нападению. Другие евангелические кантоны также вмешались в дело, и когда цюрихское войско хотело перейти границу, ландамман Эбли из Гларуса со слезами на глазах стал заклинать начальников не проливать крови и ждать результата начатых переговоров о мире.

Цвингли с неудовольствием смотрел на это вмешательство. “Брат амман, – сказал он ему с горечью, – ты должен будешь отдать в этом отчет Богу. Наши враги обманывают тебя льстивыми словами. Теперь они попались в мешок и не готовы к войне, а ты им веришь и не допускаешь нас встретиться с ними. Но после, когда они соберутся с силами, они нас не пощадят, и тогда некому будет удерживать их”. Слова эти, как мы увидим, оказались пророческими.

25 июня при Каппеле враждующие стороны подписали условия следующего “земского мира”: так как никто не должен быть принуждаем в делах веры, то и 5 кантонов, и евангелические города могут оставаться каждый при своей вере; в общих же владениях вопрос о том, отменять ли мессу и другие обычаи, должен решаться каждой церковной общиной по большинству голосов. Договор с Фердинандом как заключенный в защиту веры, которой ничто не угрожает, должен быть уничтожен. Военные издержки в сумме 2500 крон выплачиваются кантонами, которые должны также выдать вознаграждение детям несправедливо казненного Кайзера.

Цвингли с трудом примирился с этими условиями. Он ожидал от войны гораздо большего. Договор обеспечивал свободу совести только в союзных землях. Цвингли же требовал ее и для подданных лесных кантонов. Он хотел также, чтобы последние, по примеру евангелических кантонов, отказались навсегда от иноземной службы и пенсий и разорвали свои договоры с Францией.

Но даже и в этом виде каппельский мир, заключенный без всякого кровопролития, был несомненно выгоден для реформаторов. Цюрихцы имели полное право ликовать и торжественно праздновать возвращение своего войска.

Победа реформатов в Швейцарии подействовала ободряющим образом и на протестантскую партию в Германии. Положение ее к этому времени сделалось довольно критическим. До сих пор император, занятый своими бесконечными войнами с Францией, не мог уделять достаточно внимания делам в Германии и дал таким образом реформе время окрепнуть и приобрести многочисленных последователей. Но как раз в это время война с Францией кончилась, и можно было опасаться, что император воспользуется миром, чтобы привести в исполнение Вормский эдикт, осуждавший ересь Лютера. Опасность со стороны императора и внушила одному из самых даровитых и энергичных протестантских князей, ландграфу Филиппу Гессенскому, мысль основать протестантскую лигу, в которую вошли бы все приверженцы нового учения.

Но в осуществлении этой идеи представлялись серьезные затруднения. Дело в том, что не все приверженцы реформации одинаково сознавали солидарность своих интересов. Между Лютером и Цвингли относительно некоторых пунктов их учения существовало разногласие, которое, благодаря нетерпимости первого, грозило привести к расколу в самой протестантской церкви и разъединить силы протестантов в такое время, когда опасность со стороны общего врага требовала самого тесного единства. Таким образом, прежде чем приступить к выполнению своего политического плана, Филипп Гессенский решился сделать серьезную попытку примирить враждующие стороны.