Read the book: «Планета кошек», page 4

– То есть он ничего не сделал.

– Тебе не понять…

Сейчас она скажет, что я всего лишь кошка.

– Ты всего лишь кошка. У вас любовные отношения устроены по-другому. Скажем так: они проще и прямолинейнее.

Она думает, что я не вкладываю в свои отношения чувства.

– Тебе неведомы человеческие чувства, Бастет.

Я слизываю ее слезы.

Выходит, она думает, что я пророчица, но при этом бессердечная.

Я решаю ее не обижать.

– Насколько я знаю, – начинаю я, – у Романа еще не было половой связи с Эдит. Не считаете ли вы, что надо дождаться, пока он соблазнит эту американку, и только потом осыпать его упреками?

– Соблазнит, без сомнения, соблазнит!

Я набираю в легкие побольше воздуху.

Как ее вразумить?

– То есть ваш выбор – наорать и уйти от него «авансом»?

– Это продиктовано моей гордостью.

– А если между ними ничего не произойдет?

– Обязательно произойдет! Эдит красивее, моложе, вся такая американская, ученая, вообще она… новее. Я видела, как он на нее смотрел. Это неизбежно.

– А если она не захочет?

– Захочет, никуда не денется, я поняла это по ее взгляду.

В этот момент мне становится понятна проблема людей: воображение чаще приносит им горе, чем радость.

Они придумали Бога и стали убивать тех, кто в Него не верит.

Воображают, что любимые им изменяют, и уходят от них.

Глядя на служанку, я не могу избавиться от удивления, как вид, не способный создавать гармоничные пары, сумел продержаться до наших дней.

Надо же, и это та, кто меня преобразил, сделал такой, какая я есть. Она похожа на девочку, которая боится, что у нее украдут игрушку.

– Послушайте, Натали, я уверена, что ваша пара не такая хрупкая, как вам кажется. К тому же у нас есть куда более важные проблемы. У нас на глазах вся ваша цивилизация рассыпается в прах, и наша обязанность – организовать сопротивление крысам-захватчикам. Стоящие перед нами проблемы выживания несопоставимо важнее душевных сантиментов, вам не кажется?

– Раньше я уже переживала то же самое с другим мужчиной. Поэтому ситуация хорошо мне знакома. Между прочим, он был похож на Романа. Мы жили вместе полгода, а потом он встретил блондинку такого же пошиба и ушел от меня к ней.

И опять моя служанка всхлипывает.

Она меня не слушает. Натали только и делает, что убеждает себя в том, во что и так верит. Что ж, я хотела как лучше.

– Уйди, оставь меня.

Она хватает меня за шкирку и выносит за дверь. После этого Натали запирает замок на два оборота, как будто иначе я повернула бы дверную ручку и вернулась.

Моя служанка несколько меня разочаровывает, но больше всего я удручена тем, что не нашла слов для ее вразумления и ободрения.

Ничего не поделаешь, я не семейный психолог!

Я возвращаюсь на вершину Файнэншл Тауэр и продолжаю разглядывать Нью-Йорк.

Ко мне присоединяются Анжело и Эсмеральда, их тоже завораживает этот город, такой не похожий на Париж.

Натянутые между домами тросы образуют огромную паутину. Люди, скользящие по ней в креслах вверх-вниз, приветствуют друг друга издали.

Улицы внизу усеяны ржавеющими автомобилями и человеческими скелетами, с которых обгрызли почти все мясо.

Вот я и узнала, какая она, Америка…

В тот момент, когда я устремляю взгляд на северо-восток, на небоскреб, который Эдит назвала Эмпайр-стейт-билдинг, башня как будто начинает подрагивать.

Я убеждаю себя, что это оптическая иллюзия, вызванная усталостью и эмоциями последних дней, но небоскреб все заметнее вибрирует, потом начинает медленно крениться и, наконец, обрушивается с оглушительным шумом, сотрясая все вокруг. На месте башни взмывает к небу огромный столб бежевой пыли.

12. История Нью-Йорка

В 1523 г. флорентийскому мореплавателю Джованни да Верраццано удается уговорить французского короля Франциска I профинансировать морской поход для поиска водного прохода через Америку в Тихий океан. Выйдя из Дьеппа на каравелле «Дофин», он поплыл на север вдоль североамериканского берега и 17 апреля 1524 г. бросил якорь в бухте, названной гораздо позже Нью-Йоркской.

Достигнув первым из европейцев этого места, Верраццано назвал его французским именем «Новый Ангулем» в честь заказчика плавания Франциска I, графа Ангулемского. Однако после возвращения во Францию он не сумел снарядить новую экспедицию. Туда вернулся только в 1609 г. англичанин Генри Гудзон, пересекший океан на средства нидерландской Ост-Индской компании. Он обследовал устье реки, получившей впоследствии его имя, и наплел голландцам такого, что им захотелось там обосноваться. В 1614 г. Адриен Блок основал на месте будущего Нью-Йорка колонию и нарек ее Новым Амстердамом. На главном острове он встретил жившее там индейское племя манахата («Манхэттен» значит на их языке «островок»).

Голландская колонизация началась в 1623 г., с прибытием тридцати протестантских семей. Официально город Новый Амстердам возник в 1626 г., когда Петер Минёйт купил участок земли для него за 60 флоринов, аналог нынешних 25 евро. Минёйт надумал пригласить для развития нового поселения вождей племен делавер и саскеханнок. С 1640 до 1660 г. число жителей поселения выросло с 400 до 5000 человек.

В 1664 г. между Англией и Нидерландами вспыхнул конфликт за главенство на торговых путях. Английские фрегаты подошли к Новому Амстердаму, сдавшемуся без боя. Чтобы польстить королю Англии Карлу II, город переименовали в честь его брата, герцога Йоркского. Так родился Нью-Йорк.

Энциклопедия абсолютного и относительного знания.

Том XIV

13. Все выше

В воздухе пахнет строительной пылью.

Люди вокруг меня, а также Анжело и Эсмеральда сбегаются и смотрят туда, где только что стоял небоскреб.

Чувствую, все сильно взволнованы.

К нам присоединяется еще несколько кошек, среди них Буковски.

Мне не хочется тратить время на болтовню с этим животным, к которому я испытываю острую антипатию, поэтому я подхожу к своей служанке, направившей на место катастрофы бинокль.

– Ну что происходит? – обращаюсь я к ней.

Мне никто не отвечает, но не беда: я слышу и понимаю их разговоры, даже находясь далеко от них, благодаря микрофону в гарнитуре Натали.

– ЭМПАЙР-СТЕЙТ-БИЛДИНГ! – бормочет какой-то старичок. Судя по его виду, он не верит собственным глазам.

– ОНИ ОБРУШИЛИ ЭМПАЙР-СТЕЙТ-БИЛДИНГ! – твердит Эдит Гольдштейн, шокированная открывшейся картиной.

– «Они»? – спрашиваю я. – Кто такие «они»? Крысы? Не понимаю, как крысы смогли уронить такой огромный дом.

Но меня никто не слушает. Постепенно пыль рассеивается и оседает, и дроны, подлетающие к месту, где недавно стоял небоскреб, в деталях демонстрируют нам на цифровых экранах всю эту картину. Мы видим неподвижные тела – вероятно, это жившие в башне люди. Они валяются в безжизненных позах среди бетонных блоков. На развалинах кишат крысы.

Наконец, Натали опускает бинокль и шепчет:

– Они подгрызли фундамент Эмпайр-стейт-билдинг, вот небоскреб и рухнул…

– Кинг Конгу не удалось его разрушить, но крысы оказались удачливее, – подхватывает Роман. – Бояться надо не громадных чудовищ, а мелких тварей…

– Я изучала это здание, когда училась в архитектурном институте, – говорит Натали. – Эмпайр-стейт-билдинг возвели в 1930 году. Его фундамент сложен из известковых блоков, стены из кирпича и цемента – были… Это легко крошащиеся материалы, поэтому они не устояли перед крысиными резцами. Но не беспокойтесь, башня, в которой находимся мы, построена в 1987 году из бетона. Она несравненно более прочная.

– Их резцы не становятся от этого менее опасными, – предупреждаю я.

Сгрудившиеся на верхнем этаже люди смотрят на экранах своих портативных компьютеров видео с дронов, показывающие под разными углами размах катастрофы. Я прошу у Натали бинокль и вижу людей на крышах трех других башен Финансового центра, с таким же ужасом вглядывающихся в тучу пыли на месте Эмпайр-стейт-билдинг.

Снова раздается оглушительный грохот, падает еще один небоскреб, стоявший в отдалении, севернее, – тоже, по всей вероятности, из числа старых.

Я направляю бинокль вниз. Крысы текут по улицам, как коричневая кровь. Я прослеживаю направление этого потока и вижу, что местом сбора служит подножие башни номер один в нашем комплексе. Но и это не все: они собираются под башнями номер три и четыре и даже под нашей!

Этого не может быть! По словам Натали, Эмпайр-стейт-билдинг обрушился потому, что был очень старый, фундамент его был из известняка, стены из кирпича и цемента, здесь же главный материал – бетон…

Дроны слетаются снимать крыс, подгрызающих нашу башню.

На экранах видно, как тысячи тварей вонзают в стены свои резцы и проделывают в них дыры.

Их зубы прочнее нашего фундамента. Когда они действуют сообща, их производительность так взлетает, что перед ними ничто не устоит. Они как волны, подмывающие утес. Своим беспрерывно возобновляющимся натиском они рано или поздно одержат победу и над нами.

Я подпрыгиваю от неожиданности.

На крыше воет сирена, ее источники – четыре больших железных конуса. Это динамики. Люди беспорядочно толпятся, животных, еще не понявших, что происходит, тоже охватывает паника.

– НЕМЕДЛЕННАЯ ЭВАКУАЦИЯ! – кричит в мегафон Эдит.

Всеобщую панику невозможно описать. Люди заражают своей тревогой кошек и собак.

Остальные жители нашей башни присоединяются к нам на верхней террасе. Все толпятся на ее восточной стороне. Отсюда наша крыша соединена тросом с другим зданием, гораздо выше нашего.

События разворачиваются все стремительнее. К роликовым блокам подвешивают люльки. Люди постарались собрать в спешке то, что им дороже всего, и туго набить рюкзаки.

Анжело смотрит на меня и мяукает:

– Мама, я не хочу убегать! Я хочу драться, уверен, крыс можно одолеть, поубивали же мы всех тех, кто лез к нам на парусник!

Угораздило меня произвести на свет такого глупца! Уже не припомню, кто был его папашей: дело было вечером, ко мне тогда пожаловали сразу несколько котов, проживавших на крышах Монмартра.

Тем не менее я не забываю о своих педагогических обязанностях.

– Гм… Храбрость – это похвально, Анжело, но в бой можно вступать только тогда, когда его можно выиграть.

Хоть эвакуация и срочная, мы ждем и ждем… Мы как прибывшие последними считаемся, конечно, чужаками, поэтому нас оттесняют в хвост очереди.

Терпеть не могу ждать! Сидя на плече служанки, я спрашиваю:

– Куда теперь?

– В единственное место, где мы будем в безопасности: во Всемирный торговый центр.

– Это самый высокий небоскреб?

– Да, 541 метр, 104 этажа. Еще он самый новый, построен после нападения террористов 11 сентября 2001 года, при его возведении применены гораздо более передовые технологии, – объясняет мне служанка.

– Вы хотите сказать, что эта башня устоит перед крысиными резцами?

– Без всякого сомнения.

– Даже если крыс будет видимо-невидимо?

– На мой взгляд, это единственная башня, которая сможет устоять.

– Прошу вас, служанка, объясните, я не понимаю! У меня нет времени заглянуть в Энциклопедию, но я хочу знать, почему вы так уверены в прочности этой башни?

– Каждая башня построена из самых прочных материалов своей эпохи. Раньше это были каменные блоки, потом пришло время кирпича и цемента, сейчас главенствует бетон. Но и он бывает разным. У обыкновенного, самого старого, прочность от шестнадцати до сорока мегапаскалей. Мегапаскаль – единица измерения давления. Дальше идет BHP, высококачественный бетон: от пятидесяти до восьмидесяти мегапаскалей. Ну и BTHP, сверхвысококачественный бетон: у него от восьмидесяти до ста мегапаскалей.

– Та, на которой мы находимся, построена из BTHP?

– Совершенно верно, – отвечает Натали, удивляясь, что простая кошка, как я, проявляет интерес к ее излюбленному предмету, да еще в такой непростой момент. – Но все дело в том, что крысы не испугались взяться и за нашу башню. Значит, они и ее в конце концов обрушат.

– Там, куда мы отправляемся, бетон какой-то другой?

– Да, Всемирный торговый центр построен из BUHP, ультравысококачественного бетона. Он лучше всех остальных, его прочность – до двухсот пятидесяти мегапаскалей. Из такого бетона строят, например, атомные электростанции.

Это должно меня успокоить?

Я не свожу взгляд с экрана, показывающего нижние этажи нашего здания. Картину все больше заволакивает пылью, что говорит, без сомнения, о том, что крысы вгрызаются в наш фундамент все неистовее.

Я готова философски ждать нашей очереди подниматься вверх на зиплайне. И вот она приходит. Натали берет на руки меня и Анжело. Эсмеральда по своему обыкновению поедет с Романом.

Мы прижимаемся друг к другу. Распорядитель подает сигнал. Наше кресло дрожит. Поехали!

Мы взлетаем даже выше, чем я думала, под нами темнеют пустые дома.

Натали указывает на парк с двумя квадратными ямами.

– Там стояли две башни Всемирного торгового центра, те, что рухнули.

– От нападения крыс?

– Нет, религиозных фанатиков.

Я не осмеливаюсь спрашивать дальше, потому что вижу, что это вызвало бы у нее неприятные воспоминания.

Приближаются скошенные углы башни Всемирного торгового центра. Странно, что новому небоскребу дали практически имя старого.

От высоты у меня начинается головокружение. Боюсь, несчастье с Пифагором повлияло на мое восприятие пространства и высоты. Я уже не так хорошо, как раньше, переношу пустоту подо мной.

Стеклянные стены – как зеркала, отражающие облака. У меня ощущение, что в мире больше не осталось твердых ориентиров.

Я медленно лечу.

К счастью, мы достигаем, наконец, вершины этого монументального сооружения.

На последнем этаже торчит мачта – радио- или телевизионная антенна. Вижу людей, тянущих нас наверх при помощи крана с рукояткой; раньше этот агрегат служил для мойки окон.

Нам показывают жестом, чтобы поскорее слезали: люльку надо отправлять за следующими пассажирами.

На крыше уже не протолкнуться от людей, кошек и собак. Нас отправляют на лестницы, чтобы не мешали новым прибывающим.

Мы спускаемся и попадаем в панорамный зал – наверное, раньше здесь был ресторан.

Здесь тоже царит неразбериха. Все собравшиеся здесь люди и кошки нервничают, многие не скрывают ужаса. Все боятся. Воздух пропитан острым запахом пота. Слышен тревожный ропот. Обстановочка как перед концом света!

Падение Эмпайр-стейт-билдинг всех испугало. Почти одновременное нападение крыс на все населенные людьми башни Манхэттена привело к всеобщей панике.

Люди громко разговаривают, кошки пронзительно мяукают. Даже собаки погавкивают.

Я тороплюсь выбраться из этой живой каши, мешающей думать.

В моменты хаоса я убеждаюсь, что спасение мира доверено мне одной. Мне, моей смекалке, моему умению устанавливать связь между явлениями.

Наконец к нам присоединяются Роман и Эсмеральда. Мы держимся вместе.

Люди показывают нам, где разместиться. Некоторые уже выходят из этого просторного зала и спускаются по лестницам на другие этажи, где, наверное, посвободнее.

Мало-помалу толпа редеет. Судя по долетающим до меня обрывкам разговоров, вновь прибывшим предлагается присоединяться к своим общинам; здесь на каждом этаже устроилось отдельное племя.

Мы тоже спускаемся.

– Не надо было вообще покидать Францию, – говорит Эсмеральда. Вот ведь манера у кошки – говорить бессмысленные вещи, да еще в самые неподходящие моменты!

Теория Эдит об общинах подтверждается. На девяносто шестом этаже собираются жители китайского квартала; ниже – жители южноамериканских, еврейских, итальянских кварталов, студенты из Гринвич-Виллидж, панки, евангелисты, белые супрематисты, черные, банды «латинос» и так далее.

Мы замечаем, что этажи украшены по-разному. То же самое относится к одежде их жителей.

Получается, что мозаика общин, составляющих американское общество, и их параллельных культур сохраняется даже в этот критический момент, даже в этой башне, ставшей уменьшенной моделью их мира. Мне кажется, что на каждом этаже в ходу свой язык.

– У французов есть свой этаж? – спрашивает Натали у одного из местных.

– Разумеется, шестьдесят девятый.

Мы спускаемся туда.

Жители этажа воссоздали атмосферу Монмартра начала двадцатого века. Все выглядит так, словно каждое племя желает соответствовать карикатурному представлению о нем, сложившемуся у американцев.

Здесь есть и сине-бело-красное знамя, и фотографии Эйфелевой башни, Триумфальной арки, базилики Сакре-Кёр, собора Парижской Богоматери, репродукция Джоконды из Лувра, фотографии генерала де Голля, Брижит Бардо, танцовщиц «Мулен Руж», портрет Жюля Верна.

Так или иначе, здешние французы не возражают против этого упрощенного представления об их стране, более того, получают от него удовольствие. Ностальгия заставляет некоторых на шестьдесят девятом этаже носить береты, заостренные усики и даже брюки на подтяжках.

Не иначе Крах вызвал у них желание вернуться к корням и выставить напоказ свою оригинальность.

За большим столом под скатертью в красных квадратах едят хот-доги. Все бы ничего, если бы вместо традиционной розовой сосиски в булке не лежала печеная бурая крыса.

Здесь пекут хлеб!

Я с наслаждением вдыхаю аромат былых времен, когда человеческая цивилизация еще практиковала это баловство для обоняния.

– Не знаю, как вы, а я проголодалась! – сообщает прагматичная Эсмеральда.

Натали и Роман идут за сэндвичами с печеными крысами и садятся за стол.

Нам, кошкам, как и следовало догадаться, предлагают крыс в сыром виде.

Хорошо хотя бы, что этому источнику протеинов не предвидится конца.

Я все же прошу у Натали немного хлеба. Чувствую, как эта волшебная пища опускается по пищеводу и падает в желудок.

Мой сын Анжело удивлен тем, что его мать ест хлеб. Он тоже пробует кусочек, но тут же выплевывает.

Кошка, употребляющая в пищу хлеб, – это ненормально. Нам положено быть плотоядными.

Я озираюсь. Раньше на шестьдесят девятом этаже располагалась, похоже, редакция какого-то журнала, устроенная по принципу офиса открытого типа. Теперь бывшие письменные столы либо стали обеденными, либо превращены в разделенные перегородками кровати.

Эдит, наша провожатая, договаривается с ответственными по этажу, чтобы нам выделили три такие «кровати». Теперь мы можем устраиваться.

На экране сменяются кадры внутренних новостей башни. Видно, как крысы копошатся вокруг ее основания, но им не по зубам стекло, ультрапрочный бетон и сталь. Одни разбредаются после безрезультатных попыток атаки, на смену им приходят другие, но их попытки тоже не увенчиваются успехом.

– В этот раз у них ничего не выйдет! – радуется Натали, не спускающая глаз с экрана.

Лично я приступаю к занятию, расслабляющему меня лучше всех прочих: вылизываю себя. Закидываю заднюю лапу за ухо и берусь за дело.

Не думать о Пифагоре, не думать о Шампольоне, не думать обо всех моих спутниках, погибших на «Последней надежде». Не думать о крысах.

Я ревностно тружусь своим шершавым языком, удаляя из шерсти колтуны.

В первый раз за несколько дней у меня появилось ощущение безопасности.

Моя мать говорила: «Несчастью рано или поздно надоедает наваливаться на одних и тех же».

Я смотрю на сына.

Бедный Анжело, ты родился не в лучшем из миров. Все, что я смогла тебе предложить, – это выживание в предложенных обстоятельствах настоящего. Будущее тонет во мраке.

Здесь я уже никакая не царица. Никакая не пророчица. Я всего лишь кошка-чужестранка, которую кое-как терпят местные уроженцы.

Кошка, которая испытывает страх и которой недостает воображения, чтобы представить, как все это может исправиться.

Печальная реальность в том, что мы подверглись вторжению стремительно размножающегося вида, который уже в силу своей численности эволюционирует так быстро, что способен отражать любые вызовы.

Я принимаю позу для сиесты, чтобы никто меня не беспокоил, и подключаюсь при помощи своего Третьего Глаза к Энциклопедии, висящей у меня на шее, – посмотреть, бывали ли раньше похожие ситуации, хорошо закончившиеся для нас, кошек.

14. История кота Оскара

В мае 1941 г. немецкий линкор «Бисмарк» по прозвищу «нацистский людоед», регулярно ускользавший от британского ВМФ, был наконец потоплен. Из экипажа в 2200 человек выжили только 114, а также черный кот с белым горлом. Его подобрала команда английского эсминца Cossack, назвавшего его Оскаром. Спустя месяц эсминец атаковала немецкая подлодка. Взрыв разворотил всю носовую часть и убил 159 человек.

Оскар снова оказался одним из немногих спасшихся и был взят на борт английского авианосца Ark Royal. Оскар приносил неудачу: через несколько недель авианосец отправила на дно немецкая торпеда. Кота подобрали: он стоял на плывшей по волнам доске. Как ни изголодались выжившие члены команды авианосца, съесть его они не посмели. Новым приютом для неубиваемого кота стал английский эсминец Lightning.

Об Оскаре прознало командование Адмиралтейства. Чтобы не рисковать гибелью очередного своего корабля, оно решило передать его сначала в канцелярию губернатора Гибралтара, а потом в Дом моряка в североирландском Белфасте, где он благополучно скончался спустя четырнадцать лет. Оскара обессмертила картина художницы Джорджины Шоу Бейкер: на ней изображен черно-белый кот, плывущий по морю на доске. Картина экспонируется в лондонском Музее морской пехоты.

Энциклопедия абсолютного и относительного знания.

Том XIV