Игра в метаморфозы

2

Вечер понедельника

– А ты кто такая? – проговорил голос.

Лусия была ошарашена такой переменой. Изменились не только голос и взгляд, но и вся внешность: Шварц теперь казался выше и сильнее и стал занимать больше пространства.

– Сдается мне, что ты держишь меня за слабака…

Сердце у нее помимо воли забилось сильнее. Сидящий напротив человек, вне всяких сомнений, был способен на насилие.

– Пришлось приврать, чтобы выманить тебя из леса, – отозвалась она.

– Это как?

– Ну ты же знаешь: вся эта история с индивидуальностью, с натурой…

Она действовала очень осторожно. Мускулы Шварца напряглись под комбинезоном, он наклонился вперед и злобно уставился на нее.

Лусия молилась, чтобы Пенья не прервал беседу раньше времени. Шварц насмешливо улыбнулся.

– Ты принимаешь меня за психа, разве не так?

– Да нет, я…

– Моему клиенту нужен психиатр, – не унимался сидящий рядом со Шварцем адвокат.

– А ты закрой пасть, – сказал псевдо-Рикардо. – Ты ничего не знаешь, а потому заткнись. Так ты принимаешь меня за психа? – повторил он, обращаясь к Лусии.

Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Здесь вопросы задаю я.

Зрачки Шварца почернели. Теперь она физически чувствовала этот взгляд. В допросной стало нечем дышать.

Потом, все так же неожиданно, он улыбнулся и расслабился, откинувшись на спинку стула. «Он меня впустил», – подумала Лусия.

– Ты убил сержанта Морейру?

– Того парня на кресте? Ну да… Я его убил. Какой лил дождь… Прямо настоящий водяной понедельник. И я его убил… и да, и нет.

Он говорил вялым, безразличным тоном, и Лусия еле удержалась от того, чтобы не двинуть его как следует локтем и не расшевелить.

– Так да или нет?

– А вот это уже посложнее, – ответил псевдо-Рикардо.

– Объясни.

– Не уверен, что мне хочется объяснять.

– Не объяснив, ты отсюда не выйдешь.

В его черных зрачках загорелась ярость, и лицо сразу стало внушительнее.

– Я с твоим коллегой даже не был знаком. И до сегодняшнего дня его в глаза не видел. Сделать все это мне приказал кто-то другой.

«Еще один», – подумала она и вздохнула.

– Другой? Еще одна из твоих личностей?

– Да нет, совсем другой. Извне. Не из тех, что сидят у меня внутри. Приказ отдал кто-то извне.

Лусия почувствовала, как ее затылок покрылся гусиной кожей и волосы поднялись дыбом. Она подалась вперед.

– Как это понять: извне?

В допросной стало тихо. Вдруг «Рикардо» так стремительно наклонился к ней, что адвокат вздрогнул, а она еле удержалась, чтобы не дать задний ход и не выскочить в коридор. Теперь их разделяло не более сорока сантиметров. Слишком близко. Пенья уже собрался положить конец допросу. Или адвокат. Или психиатр, если он приехал.

Ей надо было действовать быстрее.

Лусия увидела, как неоновый свет отразился в его глазах. Радужки полностью почернели, словно по морской воде разлилась нефть. Лусия запретила сердцу так оглушительно биться в ушах и нырнула в нефтяную черноту, словно прыгнув со скалы в океан:

– А кто он, тот, кто находится «извне»?

Ответом ей была улыбка, насмешливая и острая, как лезвие ножа.

Он ее разглядывал. Лусия догадывалась, что он видит, поскольку весь ее облик отражался в его огромных зрачках: тоненькая женщина лет тридцати, одетая во все черное. Черные джинсы, черная тенниска, черная кожаная куртка. Миловидное лицо, свидетельствующее о смеси разных генов и кровей: русских со стороны матери и кастильских со стороны отца… Карие глаза с золотистыми искорками, длинные ресницы и блестящая черная шевелюра с челкой до бровей, которая, как занавес, падала на лоб.

Но главное, что ему надо было разглядеть, чтобы понять, – это ее тело, скрытое под одеждой. Тринадцать татуировок. Черепа, розы, колючая проволока, какие-то фразы, набранные курсивом, римские цифры.

«Рикардо» разглядывал ее с неприкрытой жадностью. Он напомнил ей хамелеона, который подкрадывается к насекомому, чтобы выстрелить в него своим длинным языком. Кончиком языка допрашиваемый провел по своим влажным губам.

– Так кто он, тот, кто находится «извне», Рикардо?

Она получила еще один мрачный взгляд в свою сторону. Адвокат против вопроса не возражал, но в его глазах она уловила беспокойство.

– Что?

– Тебе известно его имя?

Псевдо-Рикардо вдруг громко расхохотался. И сразу посерьезнел.

– Да за кого ты меня принимаешь? И за кого принимаешь себя, цыпочка? Я не доносчик!

Он поднял глаза к камере:

– РАЗГОВОР ОКОНЧЕН. Я ТРЕБУЮ ДРУГОГО АДВОКАТА. И УБЕРИТЕ ОТСЮДА ЭТУ ШЛЮХУ, ПОКА Я ЕЕ НЕ ПРИШИБ.

3

Вечер понедельника

– Ты думаешь, это одна из его личностей? – спросил Пенья.

Лусия заметила, что у него на усах поблескивают капельки пота.

– Не похоже. Я думаю, что вместе с ним действовал кто-то еще.

– Но там, на холме, не обнаружили никаких следов, кроме его собственных…

– Их, конечно, смыл ливень. И ему понадобились бы нечеловеческие силы, чтобы в одиночку поднять… Серхио на такую высоту.

– Э-э-э… личность по имени Рикардо, на мой взгляд, на это вполне способна, – предположил руководитель отдела.

Лусия ни разу не видела его таким неуверенным в себе.

– По словам псевдо-Рикардо, – вмешался Ариас, – был еще кто-то, и этот кто-то приказал ему совершить убийство. Вы в это верите?

– Да полно вам, – сказал Пенья. – Вы, как и я, прекрасно знаете, что обвиняемые всегда валят вину на кого-нибудь другого. А какие дела вел Серхио в последнее время?

Можно подумать, он этого не знал. У них в производстве находилось сразу двадцать дел. И самым важным было сведение счетов в Вильяверде. Два месяца назад мужика убили в своей машине прямо на парковке. Подозревают братьев Лозано. Они контролировали крупный трафик наркоты в Мадрид и руководили преступлением.

– Лозано… – сказала Лусия. – Вы что, всерьез думаете, что вот этот белобрысый может быть одним из головорезов Лозано?

– Может, он просто оказался не в то время не в том месте. А может, действительно псих. И приписывает себе преступление, которого не совершал, – предположил Ариас.

– А кровь на его одежде?

– Он прикасался к телу… Залез на лестницу и пытался его отцепить. Что лично я о нем знаю? Против него нет ни одного доказательства.

– Кроме его собственного признания…

– Признания «Рикардо», а не Габриэля Шварца. А адвокаты хотят нагреть на этом руки.

Лусия оглядела их всех по очереди.

– Вы что, серьезно думаете, что вся эта мизансцена напоминает сведение счетов между наркоторговцами?

– Да нет, конечно, – отрезал Пенья. – А что еще у нас есть?

Лусия посмотрела на часы:

– Вскрытие начнется через час.

– Ариас, займись этим, – приказал Пенья. – И даже речи быть не может, чтобы ты присутствовала, Лусия. Понятно?

Она кивнула и вспомнила свое первое вскрытие. Лусия тогда была еще совсем девчонкой. Она вышла из прозекторской на ватных ногах и с бьющимся где-то в горле сердцем. Ветераны убойного отдела повели ее в бар напротив института судебной медицины – но вовсе не для того, чтобы угостить кофе. Нет, чтобы отведать по традиции кровяной колбасы с луком. Для полного счастья.

Лусия бросила взгляд на лицо белобрысого на экране. Он снова стал Габриэлем Шварцем. А может, «Иваном». Робким и неприметным. В любом случае «Рикардо» в допросной больше не было. Шварц снова превратился в растерянного ребенка.

В памяти вдруг всплыло лицо другого растерянного ребенка. Худенького, чуть сутулого… Он тихо говорил, склонившись над ней:

– Не делай этого, сестренка, все обойдется.

Она вышла в туалет, пропахший жавелевой водой. Как всегда, внимательно оглядела пол, прежде чем спустить до лодыжек брюки и кобуру тяжелой «Беретты-92». Такие штучки не показывают даже в фильмах: ну что женщине с оружием делать в туалете? А мужчине?

Иногда она говорила себе, что «Хеклер и Кох USP Compact» был бы практичнее «Беретты», потому что он легче, но в «Беретте» больше металла, чем полимеров.

Помочившись, Лусия привела себя в порядок, натянула трусики, брюки, повесила на место кобуру с пистолетом, спустила воду, вымыла руки и вышла. По дороге прихватила из автомата стаканчик колы без сахара.

Влажные вспотевшие волосы она вытерла салфеткой, надела чистую тенниску и сменила форменные брюки на джинсы. Сменную одежду Лусия всегда держала в кабинете – на всякий случай. Грязные ботинки «Чак Тейлор» она почистила.

– Я связался с площадью Кастилии, – сказал Пенья, когда Лусия снова появилась в кабинете. – Бригада уже выехала на обыск в доме Шварца.

– А кто дежурный судья?

– Аламо… У нас есть шанс. Хотя, учитывая суть дела, они в любом случае не могут отказать нам в постановлении.

Лусия кивнула. Площадь Кастилии славится двумя башнями-параллелепипедами, которые клонились друг к другу, как два сумоиста, что готовятся к поединку, и еще тем, что там расположен трибунал. Если отношения полиции и прокуратуры в провинции были относительно спокойными, то здесь, в Мадриде, магистраты зачастую доходили до недоверия друг другу, учитывая их враждебность к силам порядка. Сколько раз ей приходилось сталкиваться с молодыми людьми при галстуках или с судейскими дамами метр с кепкой, которые смотрели на нее свысока и разговаривали сквозь зубы только потому, что она была маленькой и очень молоденькой женщиной, которая не прибавляла себе возраста, таская значок и пистолет на бедре…

Ей очень хотелось бы поставить их на место, объяснив, что ее ремесло тоже очень сложно и что им не надо бы позволять себе быть врагами, а, наоборот, объединиться в общем деле поимки негодяев в этом городе. Но, по всей очевидности, у нее это не получалось. Хотя Лусия и была известна в ЦОП своим скверным характером, но всякий раз признавала свою неправоту, как и все те, кто добивается судебного постановления. И те, что склоняются перед превосходящей силой.

Они услышали шаги в коридоре и выглянули из кабинета. Длинный коридор с желтыми стенами напоминал больничный.

К ним подходил маленький человечек, держа в руках пальто и фетровую шляпу. Подойдя совсем близко, он протянул руку и представился:

– Дамазо Ферратер, психиатр.

– Добрый вечер, доктор, – сказал Пенья. – Спасибо, что так быстро приехали.

С мокрого пальто на пол стекала вода.

– Где он? – озабоченно спросил психиатр.

Пенья указал ему на экран с комнатой без окон, где в прострации сидел Шварц, а адвокат что-то ему говорил. Ферратер посмотрел на него, как отец смотрит на ребенка. И Лусия вспомнила – ей так показалось, – что точно так же смотрела на своего брата Рафаэля.

– Это просто невероятно, – сказал начальник ЦОП, словно речь шла о представлении знаменитого артиста. – Я никогда не видел ничего подобного.

Держа в одной руке шляпу, психиатр другой подергал себя за бородку. Видимо, он красил и бородку, и волосы. В нем все дышало мягкостью, деликатностью и гуманностью. В его глазах Лусия уловила беспокойство.

– Что, опять «Рикардо» проявился?

4

Вечер понедельника

Они остановились. Прислушались.

В почти полной темноте, что царила наверху лестницы, не было слышно ни звука. Только с улицы Сан-Херонимо, что в самом центре Мадрида, доносился шум машин. На лестничной клетке было темно. Снаружи ночной воздух напоминал светящийся пузырь, в котором бесконечно мелькали фары автомобилей. А здесь было темно, словно кто-то выключил последнюю лампочку или она сама перегорела… Свет проникал сюда только через пирамидальный фонарь над площадкой, сквозь который просматривалось кровавое гало города.

Дом постройки конца XIX века. Шесть этажей. Винтовая мраморная лестница покрыта вытертым ковром, на площадки выходят тяжелые двери. А за дверями наверняка квартиры с высокими потолками, с громоздкой мебелью, тяжелыми портьерами, тишиной и скукой. Откуда-то доносился звук включенного телевизора.

– О господи, – простонал грузный слесарь, добравшись до площадки, – могли бы и лифт поставить…

– Помолчите и откройте вот эту дверь, – сказал Ариас.

Толстяк мрачно взглянул на него. Затем, порывшись в ящике для инструментов, шумно вытащил оттуда нужные. Слишком шумно…

– Кот вас задери, что, обязательно было так грохотать? – проворчал Ариас.

– Пошел к черту! – рыкнул слесарь.

– Спокойно, – утихомирил обоих человек в сером костюме и при галстуке, который их сопровождал.

Это был адвокат судебной администрации, министерский чиновник, чье присутствие было обязательно при любом обыске. Ему так же не хотелось тут торчать, как и им не хотелось, чтобы он ходил за ними по пятам.

Как только замок щелкнул, оба полицейских сняли оружие с предохранителей: по телефону им сообщили, что у обвиняемого может быть сообщник. Потом дождались, пока мастер сложит в ящик свои инструменты и удалится, ворча и стеная. У него был свой зуб на Гражданскую гвардию.

Перешагнув через порог, они сразу зажали носы: в квартире страшно воняло. В нос ударила невообразимая смесь плесени, тухлого мяса, давно не мытой раковины и всех просроченных продуктов разом. К этому присоединялся запах земли, талька, воска и пота.

– Рубен, у тебя одеколончика не найдется?

В ответ раздались смешки: тот, кого назвали Рубеном, славился тем, что слишком обильно опрыскивался одеколоном, отправляясь на работу. Один за другим они вошли в квартиру. Кто-то нашарил выключатель. Загорелся неверный, голубоватый, еле живой свет. Едва они сделали по квартире несколько шагов, как что-то пробежало по ногам, и раздался резкий крик.

– Черт! – ругнулся один из полицейских.

На лестничную площадку с громким мяуканьем и шипением выскочили с дюжину кошек всех мастей и калибров – черные, тигровые, сиамские, ангорские – и завертелись возле ног полицейских, то забегая в квартиру, то снова вылетая на площадку и устраивая там кучу-малу.

Полицейские огляделись вокруг. Это была не квартира, а какие-то джунгли. Слабо освещенный неоновой лампой коридор был оборудован под оранжерею. Все пространство занимали растения. У одних были большие и широкие, с ладонь, листья, другие вились, как лианы, или свешивали свою густую листву с висячих горшков как раз на уровне лица. Вентилятор закачивал в квартиру теплый воздух, листья шевелились и гладили вошедшим лица. Ариас пробирался сквозь густую зелень, по пути считывая этикетки: Strelitzia reginae, Monstera deliziosa, Syngonium podophillum, Senecio rowellianus…

– О господи, – сказал тот, кто шел сразу за ним, – ну и квартирка!

– Ладно, здесь надо все обыскать, – бросил Ариас, натягивая латексные перчатки и бахилы. – Ведите Шварца!

По закону обыск были обязаны проводить в присутствии владельца жилья. Белобрысый дожидался на первом этаже под охраной двух гвардейцев, причем заявил, что потерял ключи от квартиры.

– Что за вонища! – Один из охранников поморщился.

– Да уж, будто ты напердел! – отозвался другой.

– А правда, что те, кого ты допрашиваешь, сами садятся за стол, лишь бы не воняло?

В ответ снова прозвучали смешки.

– Господа, пожалуйста, соберитесь! – прикрикнул на них судебный чиновник.

– Он прав, – заметил Ариас. – Вы вообще помните, ради чего сюда пришли? Точнее, ради кого?

Такой вопрос словно холодом всех обдал. Кто опустил глаза, кто просто замолчал, не желая больше отпускать шуточки. Серхио все хорошо знали. И знали, что его нашли голого на кресте где-то к северо-востоку от Мадрида.

Ариас медленно начал двигаться по коридору. На пороге кухни он застыл на несколько мгновений.

– Это еще что такое?

* * *

– Диссоциативное расстройство личности, – сказал Дамазо Ферратер, – которое иногда называют множественным раздвоением личности. Оно фигурирует в словаре диагностики и статистики психических расстройств.

Психиатр протер очки концом галстука и снова водрузил их на свой шишковатый нос.

– Обычно это расстройство возникает у людей, испытавших в детстве сильный стресс или психическую травму. Таков случай Габриэля… Отец его нещадно драл, мать презирала; в общем, он всегда был объектом издевательств. В восьмидесяти процентах случаев заболевание обусловлено посттравматическим стрессом, а примерно от восьмидесяти пяти до девяноста процентов оно – плод сексуального насилия, перенесенного в детстве. Диссоциация выступает как средство защиты от травматической ситуации, ухода от нее. Со временем она становится единственным средством избежать стресса.

При этих словах взгляд Лусии, обращенный на него, приобрел оттенок зимнего неба. Ее снова вернули в детство. Каковы бы ни были деяния монстров, ребенок всегда выступает их оправданием.

– Часто при этом расстройстве возникает амнезия и другие проблемы с памятью: налицо все доказательства его действий, включая незаконные, но сам пациент ничего не помнит. Или помнит только одно из его alter ego, а остальные – нет.

– Незаконные? – взревела Лусия. – Незаконные? Он зарезал моего напарника, доктор. Он всадил ему в сердце эту чертову отвертку! Он приклеил его к этому гребаному кресту! Провалы в памяти, говорите? Делов-то! Посидит в больничке, поглотает таблеток, а потом безответственный психиатр снова выпустит его на волю!

Она вплотную придвинула лицо к физиономии психиатра. От нее шли волны гнева, как волны тепла идут от электронагревателя. Пенья оттащил ее назад. Ферратер пристально уставился на нее, прищурив глаза. Не выказывая никаких эмоций, он словно анализировал полученные данные: голос, реакции, позу, элементы языка тела.

– Не скрою, диссоциативное расстройство личности считается одним из спорных диагнозов, – признал доктор. – Некоторые мои коллеги ставят под вопрос само его существование. К тому же оно более известно в США, чем в Европе. Самый знаменитый пример – это Билли Миллиган, первый признанный невменяемым по причине диссоциативного расстройства. В общей сложности контроль за разумом Миллигана оспаривали двадцать четыре различных личности. Но здесь, по крайней мере, существует судебная практика. Я мог бы привести вам множество случаев, когда испанский трибунал признавал, что при этой патологии человек может либо вовсе не сознавать содеянного, либо неправильно его оценивать.

– О господи! – в ярости вскрикнула Лусия.

– Я хорошо знаю Габриэля, – без всякого смущения продолжил Дамазо Ферратер. – Я много лет его наблюдаю. Он не симулянт. Он жаловался на головную боль?

Пенья кивнул.

– Это часто бывает у тех, кто болен подобным расстройством, когда на них оказывают давление, – сказал психиатр.

Лусия с шумом выдохнула воздух.

– А распятие, – спросила она, – ни о чем вам не говорит, ни о чем не напоминает?

– В отношении Габриэля, вы хотите сказать? Абсолютно ни о чем. Он никогда не проявлял интереса ни к религии, ни к любым близким к религии дисциплинам. Насколько я знаю, ни одна из его личностей не страдает мистическим бредом. Разумеется, крест – символ страдания, мучений Распятого. Он воскрешает в памяти нечеловеческое страдание. А Габриэль – существо страдающее.

Услышав такие слова, Лусия снова взвилась.

– Вам следует взять его под стражу, – прибавил психиатр. – Но сначала убедитесь, что он не сможет причинить себе вреда. У семидесяти процентов людей, страдающих таким расстройством, бывают попытки суицида. Серьезный прессинг, которому он сейчас подвергается, может спровоцировать такую попытку.

– А мог он подпасть под чье-то влияние? – вдруг спросил Пенья.

Ферратер задумался. Потом утвердительно качнул головой.

– Некоторые терапевты считают, что пациенты с таким расстройством более внушаемы и легче поддаются гипнозу. По мнению других, терапевты сами зачастую обостряют симптомы. Если кто-то решит манипулировать таким больным, то не исключено, что он подчинится.

– Спасибо, доктор, – сказал Пенья.

– Его осматривал врач? – спросил психиатр.

– Пока нет. Мы не подавали запрос.

– Подайте. Габриэль – гемофилик. К нему три раза в неделю приходит медсестра, чтобы внутривенно ввести «Фактор VIII», то есть фактор свертывания крови.

– Гемофилия прекрасно контролируется, – вздохнула Лусия, – потому вы и не считаете, что он нуждается в постоянном содержании под присмотром.

* * *

Ариас неподвижно стоял на пороге кухни. Бледная неоновая лампа в плафоне мигала. В этом неверном свете кухня имела зловещий вид. Неон освещал ее урывками. Восемь стульев. Два из них по краям стола. Восемь приборов. Восемь красивых круглых салфеток. На двух тарелках – остатки трапезы; в бокале, на самом донышке, – остатки вина. Кругом крошки. Остальные приборы нетронуты.

На полу целая вереница кошачьих мисок. И повсюду растения: на рабочих столах, на шкафах, на подоконниках. По кухне плыл запах горечи и раскопанной земли.

Ариас почувствовал, как сильно забилось его сердце. Зрение у него было отличное, что необходимо при такой профессии. Ну, во всяком случае, достаточно хорошее, чтобы различить, что написано на круглых салфетках: ГАБРИЭЛЬ, ИВАН, МАРТА, ФЕРНАНДО, КАРЛ, ВИНЦЕНТ, РИКАРДО…

К стенам были приколоты кнопками круглые куски бумаги. И на каждом из них – грубо набросанные фломастерами мужские и женские портреты. Местами бумага была прорвана, как будто портреты кто-то рисовал в спешке или в ярости. Можно было подумать, что их рисовал ребенок. И снова те же имена: Иван, Марта, Карл, Рикардо…

– Божественная доброта!

Он подошел к столу. На дне одной из чашек осталась какая-то темно-коричневая жидкость. Он наклонился. Это не был ни чай, ни кофе, ни даже мате. Больше всего это смахивало на какую-то настойку или отвар. Он понюхал.

– Фу, какая гадость!

Запах был горький, резкий и неприятный.

– Приведите-ка сюда Шварца, – сказал он.

Когда вошел белобрысый, Ариас спросил у него:

– Что это такое?

Ответа не последовало. Полицейский достал телефон, сделал несколько фотографий и отослал их.

* * *

Лусия изучала фотографии. Потом, не отрываясь от этого занятия, позвонила Ариасу.

– Это место меня пугает, – сказал тот, и Лусия вспомнила, что точно такое же выражение употребил Пенья, когда говорил о Шварце.

– Ариас, мне нужно, чтобы ты со всей точностью описал мне стол. В малейших деталях.

Он медленно двинулся вокруг стола.

– Они ели спагетти болоньезе. На тарелках немного осталось. Пили вино и вот эту штуку.

– Какую штуку?

– Похожа на настойку. Да вот: густая, коричневая, с неприятным запахом.

– Отправь ее токсикологу. А сколько человек из них что-нибудь ели?

– Двое. Остальные приборы никто не трогал.

– Имена. Назови мне их имена.

– Подожди. Первое имя… Рикардо.

– А второе?

Ариас помолчал.

– Здесь имени нет. Странно. Такая же круглая салфетка, но без имени…

– А где она лежит?

– В торце стола. Как салфетка с именем Рикардо. Они лежат напротив друг друга. Остальные приборы стоят по бокам.

– Где стоит чашка с настоем?

– Рядом с тарелкой Рикардо.

– Спасибо. – Лусия обернулась к Пенье. – С ним явно кто-то был.