Read the book: «Графиня с изъяном. Тайна живой стали»

Глава 1. Чужая среди своих

– Держись от моего сына подальше, ур-родина! – голос леди Морганы отскакивал от каменных стен, как дождь от черепицы, отдаваясь по углам гулким мрачным эхом.

Я замерла, прижавшись спиной к холодной стене. Боясь даже дышать.

– Думаешь, не вижу, как ты на него смотришь? Думаешь, я позволю такой, как ты, отравлять моего ребёнка своей ущербностью? – она со свистом втянула воздух через узкие ноздри. – Отвечай, когда я с тобой разговариваю!

Я молчала, опустив глаза, кончики пальцев едва заметно дрожали от ужаса. Моя искривлённая левая рука, как всегда, была спрятана в складках платья. В свои одиннадцать лет я уже мастерски научилась скрывать то, что вызывало такое отвращение у окружающих.

– Прошу прощения, леди Моргана. Я просто хотела рассказать Кевину сказку о…

Удар пришелся по щеке. Резкий, обжигающий. Такой же неприятный как и десятки до.

– Не смей подходить к моему сыну! Какая сказка? Где ты её вычитала? – она схватила меня за плечо, дернула, как тряпичную куклу. – Покажи эту книгу немедленно!

Здоровой рукой я вынула из глубокого кармана маленькую книжку в потертом кожаном переплёте. Когда-то она принадлежала моей матери.

Мачеха вырвала томик из моих пальцев, её губы скривились в презрительной усмешке, когда она прочитала название.

– «Хроники Гелии»? – мерзкий хохот заставил меня вздрогнуть. – Старые сказки для простолюдинов? Неудивительно! Ты же дочь своей матери!

Она произнесла слово «мать» с таким презрением, что у меня все сжалось внутри.

– Леди Исо была образованной женщиной. И леди до кончиков пальцев, – тихо возразила я, продолжая смотреть в пол.

Молчание. Звенящее, опасное. Потом тихий, шипящий голос:

– Ты мне возразила?! А ну-ка повтори.

Я знала, что совершаю ошибку, но не могла остановиться:

– Моя мать была образованной и воспитанной аристократкой. Так говорит Марта.

– Марта? – переспросила Моргана, и ее губы растянулись в улыбке, от которой меня вдруг прошиб озноб. – Ах, вот как… Старая служанка наполняет твою голову сказками о твоей драгоценной матушке? Той самой, что умерла, произведя на свет недоделанное дитя?

Она швырнула книгу на пол и наступила на нее каблуком, с явным удовольствием наблюдая за выражением моего лица.

– Твоя мать была никем. Слабой, бесполезной женщиной, которая не смогла произвести на свет нормального ребенка. Её нельзя назвать леди, леди не рожают уродцев! Посмотри на себя! – она схватила меня за искривленную руку, буквально выдёргивая её на свет. – Думаешь, Кевин хочет иметь такую сестру? Думаешь, твой отец гордится тобой?

Я молчала, закусив губу до крови, чтобы не расплакаться.

– Твой отец смотрит на тебя и видит только свою ошибку. Видит женщину, которую потерял из-за тебя. И знаешь, что он чувствует? – она наклонилась ко мне. – Отвращение. То же, что чувствую и я. Все жители благословенных земель рода Леваньер. То же, что почувствует любой гость, если взглянет на тебя.

Её слова жалили сильнее, чем ядовитые змеи. Я почувствовала, как по щеке скатилась скупая слеза, и тут же возненавидела себя за эту слабость!

– Подбери свой мусор и исчезни с глаз моих, – выплюнула мачеха, отталкивая меня и разворачиваясь, чтобы уйти. – И не смей приближаться к Кевину. Еще одна попытка заговорить с ним и ты пожалеешь, что родилась.

***

Я родилась в ночь великой грозы, когда молнии раскалывали небо, а гром сотрясал стены замка Леваньер. В ту ночь рядом не было мужчин: мой отец, граф Эдмунд Леваньер, был на границе, защищая земли своего сюзерена от набега кочевников.

Роды у моей матери, леди Исо, начались раньше срока. Старая знахарка Гата помогала ей, но все пошло не так. Неправильно. Пуповина обвилась вокруг моей шеи и левой руки. И, если верить рассказам доброй няни Марты, я лежала наоборот.

В конце концов повитуха буквально вырвала меня из чрева обессилевшей роженицы. Но цена моей жизни оказалась чудовищно высока: искривленная левая рука, и короткая левая нога, и мать, умершая к рассвету.

Когда отец вернулся, его встретило немыслимое горе. Вместо молодой, красивой, любимой жены его ждала новорожденная дочь-калека. С тех пор он не мог смотреть на меня без чувства отвращения.

– Снова мечтаешь? – прозвучал рядом насмешливый голос, вырывая меня из воспоминаний.

Дочка лучшей подруги мачехи – они обе частенько гостили в нашем замке.

– Нет, я просто… – начала я, но осеклась, поскольку мерзкая девчонка, резко ко мне наклонившись, буквально вырвала из моей руки книгу.

– Интересно, что случится, если я брошу это в камин? – задумчиво протянула девочка, поигрывая томиком.

– Пожалуйста, не надо, – тихо попросила я. – Это все, что у меня осталось от матушки.

– От матери? – пренебрежительно фыркнула Лилит. – Не драгоценности, не дорогие ткани, а старая книга?

– Отдай, Лилит, – я протянула руку. – Она тебе не нужна.

– А тебе, выходит, очень-очень нужна? – девочка отступил на шаг, продолжая дразнить меня. – Может, попробуешь отнять?

– Просто верни не свою вещь, – я с трудом встала и сделала неуклюжее движение вперёд. – Иначе я всё расскажу своему отцу.

– Такие, как ты, только и умеют, что ныть и жаловаться, – глумливо рассмеялась Лилит, нисколько не испугавшись моей угрозы.

Я уже почти дотянулась до книги, когда девчонка, злобно хохотнув, резко отшагнула и в итоге споткнулась о выступающий ковер.

Бух!

Лилит упала, при этом умудрившись удариться головой о край стола.

На мгновение повисла оглушительная тишина, а потом она заорал так, словно её резали заживо.

– Мама! Мамочка! Гвен толкнула меня! – вопила Лилит, держась за голову, из-под её пальцев показалась тонкая струйка крови.

Все произошло в одно мгновение: дверь распахнулась, и в комнату влетела Моргана, за ней спешила упитанная леди Доринэт.

– Что случилось?! – закричала мачеха, бросаясь к лежащей девочке.

– Лилит, милая! – вторила ей дородная женщина.

– Она толкнула меня! – рыдала девочка, тыча в меня пальцем. – Я просто хотела вернуть ей книгу, а она набросилась на меня!

Моргана и Доринэт одновременно перевели взгляды на меня, и в их взорах было столько неприязни, граничащей с ненавистью, что я невольно отступила.

– Я не толкала Лилит, – попыталась оправдаться едва слышно. – Она сама споткнулась…

– Лгунья! – прошипела Моргана. – Завистливая, мстительная лгунья! Полли, позови лекаря, немедленно! – приказала она служанке, которая тут же выбежала из комнаты. – А ты… – она повернулась ко мне, – ты ответишь за это.

Дорогие друзья, добро пожаловать в мою новинку!

Буду признательна комментариям и лайкам, ваша поддержка вдохновляет меня писать интересные истории) Эта книга поначалу будет грустной, полной мрачных моментов, но, как это обычно у меня бывает, Главная героиня непременно найдёт выход (или ей крупно повезёт))) и станет мега крутой.

Желаю всем вам замечательной, тёплой весны и приятного чтения!

Всегда ваша,

Айлин Лин.

Глава 2

Отец вызвал меня в свой кабинет только через три дня. Всё это время я не покидала своей комнаты, куда мне приносили еду: кашу на воде без мяса. Никого, кроме Марты, ко мне не пускали.

Когда я вошла в кабинет, папа стоял у окна, глядя на затянутое пеленой небо. Он услышал скрип двери, но и не подумал обернуться ко мне.

– Гвендолен, – его голос звучал бесстрастно, – мы с леди Морганой приняли решение.

Я молчала, ожидая продолжения.

– Аббатство Святого Милосердия – прекрасное место, где ты сможешь продолжить своё образование, среди таких же благородных девиц, – сказал он.

Аббатство? Он отсылает меня из дома?

– Но, отец, – начала я, и мой голос дрогнул, – я могу продолжать обучение здесь. Я не хотела причинить вред Лилит, это была случайность…

– Решение принято, – отрезал он, наконец-то повернувшись ко мне. В его глазах я увидела не гнев, а усталость. Бесконечную усталость. – Леди Моргана ожидает второго ребенка. Она боится, что ты, пусть ненароком, сможешь причинить ей вред. А ей нужен покой.

Так вот в чем дело! Мачеха снова беременна, для неё это идеальный предлог, чтобы избавиться от меня.

– Когда? – только и смогла прошептать я вмиг осипшим голосом.

– Через неделю. Настоятельнице я отпишу сегодня же, – он снова отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Я вышла из кабинета на деревянных ногах, сильнее обычного припадая на больную ногу. В коридоре меня ждала Моргана, ее губы изогнулись в торжествующей улыбке.

– Собирай вещи, падчерица, – произнесла она тихо, чтобы слышала только я. – И не беспокойся о книге – я уже сожгла этот мусор…

Её слова заставили меня споткнуться, на глаза снова набежали горькие слёзы. Может, оно и к лучшему? Тут я не найду ни понимания, ни тем более любви.

В ночь перед отъездом я не могла уснуть. Смотрела в маленькое окно своей комнаты на затянутое пеленой небо, где не было видно ни звезд, ни луны – только беспросветная мгла. Такая же окутывала мою жизнь с самого рождения.

Дверь тихо скрипнула и вошла старая Марта со свечой в руке.

– Не спишь, маленькая? – прошептала она, присаживаясь на край моей постели.

Я покачала головой.

– Вот, – она протянула мне свёрток. – Это твоя книга.

– Но леди Моргана сказала…

– Леди Моргана сожгла другую книгу, – хитро улыбнулась нянюшка. – Я не такая дура, чтобы отдать ей настоящие «Хроники».

Я осторожно взяла томик, провела по корешку пальцем, и полными благодарности глазами посмотрела на женщину, всегда по-доброму ко мне относившуюся.

– И еще кое-что, – Марта достала из кармана фартука маленький кулон на серебряной цепочке. В центре украшения был крошечный кристалл с золотистыми прожилками. – Это принадлежало твоей матери. Она сказала отдать тебе его, когда ты больше всего в том будешь нуждаться. А ещё леди Исо опасалась, что это украшение просто-напросто у тебя заберут. Носи его всегда под одеждой и никому не показывай. Однажды он может спасти тебе жизнь.

Я, едва сдерживая слёзы, приняла подарок матушки и надела на себя. Кулон был тёплым, словно живым.

– Почему они все ненавидят меня, няня? – спросила я, чувствуя, как к горлу подступают слезы. – Что я сделала не так?

Старушка вздохнула, беря меня за руку.

– Ты не сделала ничего плохого, дитя. Просто ты напоминаешь им о том, что они потеряли. Твоему отцу – о любимой женщине. А леди Моргане… – она помедлила, – о том, что она никогда не станет первой любовью графа, как бы ни старалась. Он смотрит на неё, как на вещь. А это неприятно.

– Но почему Моргана так жестока?

– Жестокость часто рождается из страха, – тихо ответила Марта. – Она боится, что когда-нибудь граф увидит в тебе свою Исо. И тогда ты станешь хозяйкой дома, а её отодвинут.

Я задумалась над ее словами. И всё равно не могла оправдать подобного её ко мне отношения.

– Я буду молиться Всевышнему, чтобы в аббатстве ты нашла друзей, – продолжила Марта. – Там ты будешь вдали от этой женщины и её яда. Учись, стань сильной и мудрой. И однажды ты вернешься сюда совсем другой, уже взрослой. И никто не сможет тебя обидеть.

Она погладила меня по волосам, как делала с тех пор, как я себя помнила.

– А что будет с тобой? – спросила я, внезапно осознав, что оставляю здесь единственного человека, который когда-либо любил меня.

– Не беспокойся обо мне, – улыбнулась Марта. – Со мной всё будет хорошо.

Глава 3

Утро моего отъезда выдалось серым и дождливым. Я стояла у ворот, где меня ждала старая, скрипучая карета, крепко сжимая в руках сумку с вещами. Книга была надёжно спрятана на самом дне.

Замок Леваньер высился на скалистом уступе, словно гигантский неповоротливый зверь. Угрюмое строение, возведенное из грубого серого камня, добытого в близлежащих горах, выглядело так, будто выросло из самой скалы, а не было построено человеческими руками. Четыре массивные башни, увенчанные зубцами, держали постоянный дозор над окрестными землями, а их узкие бойницы, похожие на прищуренные глаза, следили за каждым, кто осмелился бы приблизиться.

Толстые стены, почерневшие от времени и покрытые пятнами лишайника, во многих местах зияли глубокими трещинами. Эти стены помнили осады, штурмы, предательства и победы. И выдержали войну магов, завершившуюся всего сто пятьдесят лет назад.

Земля всё ещё не оправилась от той чудовищной бойни… Впрочем, как и люди, вынужденные жить практически без солнца.

Главная башня, самая высокая и неприступная, поднималась над остальными, словно старший брат, присматривающий за младшими. На ее вершине частенько кружили вороны, их хриплые крики эхом разносились по всей округе, предвещая беду или напоминая о прошлых горестях.

Вечная влажность превратила камни во дворе в скользкие, опасные площадки, покрытые тонким слоем мха. Колодец в центре двора, с потрескавшимся от старости ободом, служил главным источником воды для всего замка, и вода в нём всегда была ледяной, с металлическим привкусом.

Отец вышел проводить меня, скорее из-за правил приличия, нежели по какой-то иной причине. При этом он выглядел напряжённым, будто исполнял неприятную обязанность.

– Веди себя достойно, – сказал он, избегая смотреть мне в глаза. – Не позорь имя Леваньер.

Ни объятия, ни поцелуя на прощание. Только сухое напутствие, словно я была не его дочерью, а случайной гостьей, задержавшейся на его земле чересчур долго.

За спиной хозяина мрачного замка стояла Моргана, держа за руку трёхлетнего Кевина. На её лице играла улыбка, она даже не пыталась скрыть радости от моего изгнания.

Мачеха подошла ко мне и кончиками пальцев легко коснулась сначала моего правого плеча, затем левого – жест-благословение на добрую дорогу.

– Надеюсь, пребывание в аббатстве пойдёт тебе на пользу, – притворно-ласково произнесла она. – И там же тебя научат держаться подальше от нормальных людей. Таким, как ты, место в закрытых помещениях, где никто не увидит твоего уродства и не притянет на себя часть твоего проклятия, – тихо, так, чтобы слышала только я, зло прошипела Моргана.

Стараясь не расплакаться, я молча отвернулась и забралась в экипаж. Дверца захлопнулась, и кони тронулись.

Я не оглядывалась. Знала, что отец уже ушел, Моргана же стоит на месте с торжествующей усмешкой на тонких губах, а где-то у кухни украдкой утирает слёзы старая нянюшка Марта.

Карета проехала под воротной аркой, прогрохотала по доскам короткого перекидного моста и покатила дальше, в сторону города.

У подножия скалы, на которой гордо и мрачно возвышался замок Леваньер, раскинулся Грэйстоун. Красивое название, но не более того. Сам городок являлся ничем иным как большой деревней, состоящей из скопища покосившихся домов, соединённых между собой кривыми узкими улочками.

Верхнюю часть, ближе к замку, населяли ремесленники и торговцы, чьи дома, хоть и были сложены из камня, выглядели убого. Черепичные крыши, покрытые мхом, узкие окна, скорее похожие на щели, щербатые чуть выше метра штакетники.

Но истинная нищета царила в нижней части Грэйстоуна. Здесь халупки уже были не каменными, а деревянными, часто с соломенными крышами, прогнившими от постоянной сырости. Улицы тут не мостили, и в дождливые дни (а таких в наших краях было большинство) они превращались в настоящие болота, по которым можно было передвигаться только в высоких сапогах или вовсе босиком, задрав платье выше колен.

Сточные канавы, открытые всем ветрам и взглядам, наполняли город тошнотворным запахом гниения и нечистот. В Нижнем не было ни единого просвета между домами шириной больше, чем два человеческих роста, настолько тесно лепились друг к другу покосившиеся хибары.

Горожане были под стать своему месту жительства. Такие же угрюмые и невзрачные. Вечно согбенные под тяжестью труда и нужды, с серыми от грязи лицами и потухшими глазами, они напоминали тени, скользящие между домами.

Женщины в блёклых платьях, мужчины в залатанных куртках, дети с вечно сопливыми носами и босыми ногами – все они жили по соседству с грязью и болезнями, которые в нашем мире, практически лишенном солнечного света, распространялись с пугающей быстротой.

Лишь в дни торговли, когда сюда съезжались обитатели окрестных деревень и жители соседних баронств и графств, город словно пробуждался от спячки. Появлялись цветные навесы над прилавками, звучала музыка бродячих артистов, пестрели товары, привезённые купцами из дальних земель.

Насмотревшись на горожан, задёрнула шторку и откинулась на жёсткую спинку сиденья. Прикрыла опухшие от слёз веки, шмыгнула носом.

Впереди ждало аббатство. Мне оставалось верить, что хуже уже не будет.

Глава 4. Аббатство Святого Милосердия

Аббатство показалось на горизонте, когда солнце (размытый диск за пеленой туч), склонилось к закату. Серая громада из камня вырастала из земли, словно древний исполин, ощеривший свои клыки-башни. Храм стоял на холме, окружённый высокой стеной, от которой веяло холодом и неприступностью. От такого внушительного зрелища кожа покрылась мурашками… страха. Снаружи это место выглядело неприветливо.

Дорога заняла два дня, и большую часть времени я, укачиваемая равномерным скрипом колёс, бездумно смотрела в окно на проплывающие пустоши, поля и редкие деревеньки. За всё путешествие кучер обращался ко мне, лишь чтобы накормить водой и чёрствым хлебом с кусочком каменного сыра. Всё остальное время он молчал. Ночевали мы в основном в домах старост, моё положение не позволило бы крестьянам разместить меня где попало.

Вскоре замок Леваньер остался далеко позади, но чувство унижения с отчётливым шлейфом беспомощности сидело по правую руку от меня всю дорогу. И злобно скалилось. В мгновения слабости и малодушия я даже порывалась попросить возницу повернуть обратно. Но каждый раз строго себя одёргивала: что ждало меня там, кроме ненависти Морганы и холодности отца? Вдруг там, в аббатстве будет лучше? А вдруг… мне повезёт?

Путешествовать внутри королевства было относительно безопасно в летнее время года. Злобные кочевники лютовали лишь на границах, разоряя и без того бедные земли моей страны. И тем не менее отец мог бы выделить парочку рыцарей для единственной пусть и нелюбимой дочери, поскольку разбойники нет-нет да и появлялись на больших дорогах, грабя и убивая мирных путников.

– Прибыли, миледи, – прохрипел старый кучер, когда карета, скрипуче качнувшись, остановилась у массивных железных ворот.

Я, вцепившись здоровой рукой в край сиденья, резко вынырнула из задумчиво-созерцательного состояния.

Итак, теперь это место – мой новый дом на ближайшие несколько лет. Осознание сей простой истины заставило сердце гулко забиться. Сглотнув вдруг ставшей вязкой слюну, немигающим взором уставилась на серые угрюмые стены, нависшие над экипажем.

Мгновение спустя ворота со скрежетом отворились, и карета медленно въехала во внутренний двор аббатства. О-очень большой двор! Широкая дорога, выложенная серым камнем, вела к главному зданию: трёхэтажному строению с высокими, узкими окнами и остроконечными башенками по углам.

Первое, что сильно меня удивило – это цветущий сад. Ошеломительное зрелище! Так много растений с пышными листьями! И пусть на картинках в старых книгах под лучами солнца подобный пейзаж выглядел куда красивее и сказочнее, чем то, что я видела сейчас, тем не менее я задохнулась от восторга. Среди деревьев трудились монахини в тёмных одеяниях.

Выходит, всё правда – храм действительно был построен на священной территории. Наша планета, изрезанная протекающими глубоко под землёй магическими реками, имела места, где водные потоки подходили близко к поверхности, и вот там люди научились устраивать плантации, где выращивали лекарственные растения, зерновые, овощи, фрукты, грибы, являвшиеся основой нашей пищи. И даже пасли животных. Увы, таких участков по всему королевству можно было пересчитать по пальцам. И оттого они охранялись пуще золота в сокровищнице Его Величества.

Карета остановилась у широких ступеней, ведущих к главному входу. Дверца распахнулась, и кучер протянул мне руку, чтобы помочь выйти.

– Будьте осторожны, миледи, – пробормотал он, заметив, как я неловко ступила на землю, сильнее обычного припадая на левую ногу. В его скрипучем голосе послышались жалостливые нотки.

Молча ему кивнув, зашагала вперёд. Путешествие утомило меня, и хромота стала заметнее. Я медленно поднялась по ступеням, каждый шаг отдавался болью в суставах. Наверху меня уже ждали: пожилая монахиня с худым строгим лицом и девушка лет семнадцати в простом сером платье с белым воротничком.

– Леди Гвендолин Леваньер, полагаю? – произнесла монахиня, окидывая меня оценивающим взглядом. – Я мать-настоятельница Агата, возглавляющая это святое место. А это послушница Фиона, она будет вашей сопровождающей в первые дни.

Надо же! Глава храма встречает меня лично? Это сколько же отец заплатил, чтобы мне оказали подобную честь? Полагаю, прилично. Интересно, почему он так поступил? Совесть замучила?

Я вежливо присела в коротком неуклюжем книксене. На строгом лице аббатисы проступило едва заметное неудовольствие, она снова посмотрела своими блёклыми голубыми глазами на мою левую руку, спрятанную в складках плаща, затем на короткую ногу.

– Благодарю за гостеприимство, сестра Агата, – ответила я, удивляясь, как спокойно звучит мой голос.

– Гостеприимство? – старуха высокомерно вскинула брови. – Это не трактир, дитя. Это дом Божий и место учения. Вы здесь не гостья, а воспитанница. И ко мне следует обращаться «матушка Агата», а не «сестра».

Я почувствовала, как краска стыда заливает мои щёки.

– Прошу прощения… матушка Агата.

– Хорошо, – кивнула она. – Фиона, покажи леди Гвендолин её комнату и правила аббатства. А затем приведи её в мой кабинет. Нам нужно обсудить её… особое положение.

С этими словами настоятельница развернулась и скрылась за тяжёлыми дубовыми дверями. Я осталась наедине с молодой монахиней, которая всё это время стояла, опустив глаза.

– Пойдёмте, миледи, – тихо произнесла она. – Я покажу вам всё.

Фиона взяла мой небольшой сундук и повела меня в здание. Оказавшись внутри, я с любопытством огляделась: высокие потолки, каменные полы, покрытые кое-где выцветшими коврами, длинные коридоры, освещённые тусклыми светильниками.

– Это главный зал, – объяснила Фиона, пока мы пересекали холл. – Здесь проходят утренние молитвы и собрания. Там, – она указала на коридор справа, – учебные комнаты. А там, – кивок налево, – трапезная.

Мы поднялись по узкой лестнице на второй этаж, где вдоль длинного коридора тянулись деревянные двери.

– Это жилые комнаты, – сказала Фиона. – Воспитанницы живут по трое или четверо, но вам выделили отдельную комнату. По распоряжению вашего отца.

Она остановилась у последней двери в конце коридора и толкнула её. Помещение оказалось маленьким, но чистым: узкая кровать с серым одеялом, деревянный стол, стул, шкаф для одежды и небольшое окно, выходящее во внутренний двор.

– Распорядок дня строгий, – продолжила Фиона, ставя мой сундук у кровати. – Подъём на рассвете, утренняя молитва, завтрак, затем уроки. После обеда работа в саду или рукоделие, вечерняя молитва и ужин. После ужина час свободного времени, а затем отбой.

Я слушала, пытаясь всё запомнить. Фиона говорила быстро, словно повторяла заученную речь, не поднимая глаз.

– Спасибо, Фиона, – поблагодарила я, когда она закончила. – А вы давно здесь? – я не смогла удержаться от вопроса.

Девушка впервые подняла на меня глаза, в которых промелькнуло удивление.

– Три года, миледи. Я сирота. Аббатство приняло меня по милости Божьей.

– Пожалуйста, зови меня Гвендолин, – попросила я. – Или просто Гвен.

Фиона поколебалась.

– Подобное не принято здесь, миледи. Матушка настоятельница говорит, что уважение к титулам – первый шаг к уважению Бога.

– Понимаю, – я попыталась улыбнуться. – В таком случае буду звать вас «послушница Фиона».

Тень улыбки мелькнула на её лице, но тут же исчезла.

– Мне нужно отвести вас к аббатисе, – быстро сказала она. – Но сначала вам следует переодеться. Вот, – девушка открыла узкий шкаф, – ваша новая одежда.

Внутри висели три одинаковых серых платья с белыми воротничками и манжетами, почти такие же, как у самой Фионы.

– Все воспитанницы носят одинаковую одежду? – спросила я.

– Да, миледи. Матушка настоятельница учит, что простота облачения освобождает душу от мирской суеты и тщеславия. Когда все одеты одинаково, нет места гордыне и зависти.

Я молча кивнула, хотя могла бы поспорить: люди всегда найдут чему позавидовать.

Мы стояли и смотрели друг на друга, я подняла руку и неуверенно потеребила верхнюю пуговицу своего дорожного платья, испытывая неловкость под взглядом Фионы. Та, почувствовав моё состояние, тут же тактично отвернулась.

Привычно стянув одежду, взяла в руки местную форму. Серая ткань нового одеяния была грубой, но чистой.

– Послушница Фиона, – вскоре позвала её я, – не могли бы вы помочь мне с пуговицами?

– Да, конечно, – Фиона неуверенно шагнула ко мне.

Её пальцы легко скользнули по ткани, расправляя складки и застёгивая пуговицы на спине (и как я одна буду справляться с ними?). Она работала быстро и умело, не выказывая отвращения при прикосновении к моей руке. Для меня это было… весьма странно и непривычно.

– Готово, – сказала она, отступая. – Теперь идёмте к аббатисе Агате. Не стоит заставлять её ждать.

Мы вышли из комнаты, и Фиона повела меня обратно на первый этаж. Пока шагали по коридору, я заметила нескольких девушек, с любопытством глядящих на меня. Одна из них, высокая блондинка с холодными синими глазами, вдруг откровенно ткнула в меня указательным пальцем.

– Она и правда калека! – донёсся до меня её громкий шёпот.

Я заметила, как у Фионы напряглась спина и плечи, а потом я услышала ответ другой воспитанницы:

– Говорят, она прокляла свою мать при рождении. И теперь несёт проклятие всем, кто к ней приближается.

Я крепче прижала искривлённую руку к телу, чувствуя, как по спине пробегает противная дрожь. Даже сюда докатились слухи обо мне? Или кто-то поспособствовал их распространению? Неужели Моргана? С неё станется напакостить мне просто так.

Кабинет настоятельницы находился в восточном крыле аббатства. Фиона постучала в тяжёлую дубовую дверь и, получив разрешение, провела меня внутрь.

Комната оказалась просторной, с тремя высокими окнами. Ярко горел камин и две настольные масляные лампы. Вдоль одной стены стояли книжные шкафы, в центре красовался массивный стол, с сидящей за ним аббатисой Агатой. Рядом с ней я заметила ещё одну монахиню – молодую, с мягкими чертами лица и добрыми глазами.

– А, леди Гвендолин, – матушка Агата кивнула. – Входите. Фиона, можешь идти.

Юная послушница поклонилась и вышла, плотно затворив за собой дверь. Я осталась стоять перед столом, чувствуя себя маленькой и неуклюжей под пристальным взглядом настоятельницы.

– Это сестра Бертрада, – представила Агата молодую монахиню. – Она будет вашей наставницей в учёбе.

Сестра Бертрада мягко улыбнулась мне:

– Рада познакомиться, леди Гвендолин.

– Взаимно, сестра, – ответила я, не уверенная, правильно ли обращаюсь к ней.

– Я получила письмо от вашего отца, – начала настоятельница, постукивая пальцами по пергаменту, лежащему перед ней. – Граф Леваньер просит обеспечить вам наилучшее образование и особое внимание к вашему физическому состоянию.

Она произнесла последние слова с лёгким оттенком сомнения.

– В аббатстве Святого Милосердия все равны перед Богом, – продолжила она. – И тем не менее мы учитываем особенности каждой воспитанницы. Ваш отец внёс щедрое пожертвование. Очень щедрое. За что я ему весьма признательна.

Я кивнула, не зная, что сказать. То ли радоваться поступку отца, то ли горько плакать.

– Тем не менее, – голос аббатисы стал строже, – вы будете подчиняться правилам нашего монастыря, как и все остальные. Никаких исключений. Академические занятия, молитвы, работа – всё это для вас обязательно. В пределах ваших… физических возможностей, разумеется.

– Я понимаю, матушка настоятельница, – ответила я. – Я не ищу особого отношения.

– Похвально, – кивнула собеседница. – Вы умеете читать, писать?

– Да, матушка. И знаю основы арифметики, истории, географии.

– Впечатляюще. Что ж, завтра сестра Бертрада проверит глубину ваших знаний и определит, на какие предметы вам стоит уделить больше внимания. С этим разобрались, – подвела итог она и посмотрела на тёмное небо за окном. – Скоро ужин. Сестра Бертрада проводит вас в трапезную.

Я поклонилась и направилась на выход. Сестра Бертрада последовала за мной, мягко закрыв дверь.

– Матушка Агата кажется суровой, – сказала она, когда мы отошли от кабинета, – но она справедлива. И всегда заботится о благе воспитанниц.

– Да, сестра, – ответила я, стараясь не показать своих сомнений на сей счёт.