Затеряный Мир. Перевод Алексея Козлова

.

Рассказ мой предназначен вам,

По множеству причин,

Мужчинам зрелым и юнцам —

Подобию мужчин.

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

Переводчик Алексей Борисович Козлов

© Артур Конан Дойль, 2021

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2021

© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2021

ISBN 978-5-0055-2574-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I
Героизм разлит в эфире

Мистер Хангертон, отец моей ненаглядной Глэдис, клянусь, был самым бестактным типом во всей Вселенной! Он был страшно похож нa едва оперившегося, всклокоченного, растрёпанного какаду, по глупости вывалившегося из гнезда, и хотя в сущности своей так и остался существом добронравным, но занятым исключительно собственной персоной. Если было что-то способное унести меня подальше от Глэдис, так это было только явление рядом со мной дурака-тестя. Я на самом деле уверен, что мои визиты в «Чеснут» по три раза в неделю этот осёл относил на мою детскую наивность и удовольствие покайфовать в одной кампании с ним и насладиться его бесценными разглагольствованиями о биметаллизме – теме, в которой он считал себя общепризнанным знатоком и гуру.

Этим вечером в течение часа или двух, я выслушивал его монотонное чириканье, посвящённое девальвации валют и оскудеванию монетарных потоков в торговле, снижению курса серебра на бирже, катастрофическому обрушению рупии, и установлению стандартов денежного обмена.

– Ну и вообразите, – пискляво повизгивал он, – что вдруг, бац, если этим дурням потребуется, вынь да положь, выплатить все долги в мире! И что тогда вы изволите делать при подобной катастрофической катавасии?

Я сразу сдался и признал, что при подобном раскладе я сразу буду банкротом, буду разорён в пух и прах, но мой ответ так не понравился мистеру Харгентону, что он подскочил на своём кресле и как следователь уголовной полиции, стал допрашивать и отчитывать меня за моё преступное легкомыслие, эту непреодолимую баррикаду на пути обсудить со мной по-настоящему мировые проблемы, и наконец, выйдя из себя, хлопнув дверью, убежал в гардеробную переодеваться в ангельский хитон к предстоящему масонскому камланию.

Фу, напоследок я наконец-то остался наедине с Глэдис, и понял, что фатальный миг настал! Весь этот вечер я чувствовал себя солдатом, сжавшимся в окопе в ожидании сигнала к атаке и испытывающим в своей душе то жуткое отчаянье смерти и краха, то дикую, ни на чём не основанную надежду.

Глэдис заняла наиболее выгрышную позицию у самого окна, и её прекрасный, тонкий, аристократический профиль аппетитно запечатлился на фоне бархатной малиновой занавески. Как она была прекрасна! Но и как далека! Мы были просто друзьями, просто хорошими товарищами; и мне пока что ни за какие коврижки не удавалось извлечь её из того круга общения, где я мог продолжать бесконечно поддерживать те кисло-сладкие отношения, какие обычно наблюдаются между парнями – папарацци из «Дейли-Газетт», пресные, до омерзения добрые унисекс-отношения, не знакомые с обычными половыми различиями.

Инстинктивно я противлюсь, когда женщина берёт в руки бразды правления и начинает держаться с представителем сильного пола слишком уж развязно. Но тут всё равно виноват мужчина, и за это его никогда не следует топить в незаслуженных комплиментах.

Если между мужчиной и женщиной пробегает искра истинного чувства, лучшим гарниром к этому блюду служит подобающая скромность, известная предусмотрительность – древнее наследство приснопамятных времён, когда спаривание и смерть дружно шагали по дорогам жизни рука об руку.

Не пристальный, дерзкий взгляд, а потупленный взор, не крик и бойкость ответов, а кроткий лепет и срывающийся от волнения голосок, скромно опущенная долу головка – вот тайные знаки истинной страсти. Как ни странно, хотя я был страшно молод, уже тогда я понимал это, как дважды два. Откуда во мне взялось знание этих таинств, я не знаю, но думаю, мои предки передали мне свои секреты и языком этих знаний были древние инстинкты неандертальца.

Гледис была наделена всеми качествами, делающими женщину женщиной. Кое-кто осуждал её холодноватость и жестковатость, но я почитал такие мнения лживым трешем.

Нежная бронзовая кожа, прелестная, как у всех восточных девушек, волосы, как вороное крыло, огромные глаза с лёгкой паволокой, полные, прекрасных форм губки – могли ли быть свидетельства более страстной натуры? Но я вынужден был с грустью констатировать, что до сих пор, несмотря на все мои попытки, мне не удавалось завоевать её большое сердце. Но чур меня! Довольно тумана неизвестности! Будь, что будет! Сегодня вечером ей придётся дать ответ! Ясное «Нет» для меня будет лучшим ответом, чем все эти туманные, ничего не стоящие полунамёки и лживый пиетет в сторону втайне презираемого младшего братика.

Такие мысли скитались у меня в голове, и я уже был готов взорвать затянувшееся неловкое молчание, как вдруг ощутил на себе испытующий взгляд бездонных тёмных глаз и осознал, что она улыбается мне иронической улыбкой, с лёгкой укоризной покачивая прекрасной головкой.

– Нэд, возможно я ошибаюсь, но мне кажется, что вы изготовились сделать мне предложение. Не стоит так спешить! У нас и так всё хорошо!

Инстинктивно я устремился занять позицию поближе к ней.

– И как вы догадались?

Удивлению моему не было предела.

– Где вы видели женщину, не чувствовавшую этого заранее? Вы всерьёз считаете, что способны застать женщину врасплох? О, Нэд! Мне всегда было так легко и хорошо с вами! Не надо ничего менять! Не стоит портить традиции нашей верной дружбы! Это не дело, что вы, молодой, красивый мужчина, так мало цените возможность просто непринуждённо сидеть рядом с юной женщиной, пользуясь неповторимым счастьем вести с ней светскую беседу.

Я смешался.

– Что вы, Глэдис, право же, я не знаю… Знаете ли… Вот в чём тут дело… Вести непринуждённый разговор я множество раз имел возможность, ну, скажем, с директором железнодорожной станции… – не знаю, откуда на наши бедные головы так некстати свалился этот дурацкий директор, но однако… это высокопоставленное лицо развело и заслонило нас друг от друга, а потом и вовсе рассмешило нас обоих, – Глэдис, знай, я не ловец мелкой рыбы в железнодорожном пруду, мне надо много больше! Мне нужно всё! Если бы вы знали, как давно я мечтаю обнять вас, чтобы ваша милая головка прижалась к моей груди! О, Глэдис, я так хочу…

Осознав, что я не шучу и тут же намерен привести своё намерение в действие, Глэдил быстренько вспорхнула со своего кресла.

Она топнула ножкой.

– Нэд, кто научил вас портить всё так пошло? Как всё ясно и хорошо в мире, пока не происходят такие казусы! Неужто вы не способны держать себя в руках?

– Вы так топаете ножкой, как будто я это придумал первый в мире! Разве это не свойственно человеческой природе? Это язык любви! На нём говорят все люди планеты Земля!

– Да, бывает, что любовь взаимна! Но бывает и по-другому! Считайте, что мне не подфартило со счастьем изведать это славное чувство! Эта мысль вас освежит!

– Не может быть! Вам, с вашей красотой, с вашим добрым сердцем!.. Глэдис, да вы просто созданы для любви! Вам всегото и нужно, что полюбить полюбить!

– Остаётся ждать, когда любовь рухнет мне на голову!

– Гдэдис, но отчего бы вам не полюбить меня? Что мешает вам сделать это? Я урод, нищий, или есть иные недостатки?

Тут Глэдис, видимо, осознав, что погорячилась, как будто смягчила обороты. Её рука поплыла к моему лицу (о, сколько природной женственности и ласкового снисхождения было в этом жесте) и отвела назад мою голову. Вслед з этим она, очень грустно улыбнувшись, глянула мне в лицо.

– Нет, тут дело в другом! – вслед чуть томно сказала она, – Нет, вы по своей природе не обычный тщеславный мальчишка, посему, признаю, что дело тут не в том. Всё гораздо глубже!

– Мой характер?

С видом пифии она сурово кивнула.

– Как я могу исправить это? Сядьте и скажите, что мне делать! Нет… по-настоящему… я только прошу вас присесть на минутку!

Она посмотрела мне в глаза таким взором, как будто удивлялась моей прирождённой лживости, и её сомнение в эти мгновения было для меня дороже любого доверия. Как нелепо всё это может выглядеть, положенное теперь на белую, холодную бумагу! Впрочем, может, я комплексую? Хотя ничто не предвещало доброй развязки, Глэдис покорно упала в кресло.

– Скажите, что вам не нравится во мне?

– Я люблю другого человека!

Пришёл мой черёд дико подпрыгнуть на месте.

– Он пока ещё не существует, – почти пропела она, с улыбкой приближая своё лицо к моему, – И вместе с тем существует, как бесплотный, небесный идеал! Пока что мне не удалось встретить такого!

– Чем чёрт не шутит! Расскажите мне всё о нём! Как он выглядит?

– О-у, он, кажется, очень похож на вас!

– Как сладко слышать такое! А вот мне по сравнению с ним чего не хватает? Только одно слово – трезвенник, вегетарианец, аэронавт, теософ, супермен, нумизмат? Я буду кем угодно, если вы скажете мне, что вы хотите, Глэдис!

Она захохотала, удивлённая пластилиновой эластичностью моего характера.

– Ладно, но во-первых, моему идеалу и в голову не пришло бы говорить так! – сказала она, – Он представляется мне очень цельной, твёрдой, почти стальной натурой, не имеющей склонности потакать слабостям и прогибаться перед дурацкими женскими капризами! Но что гораздо серьёзнее и важнее – он человек действия, человек чести, готовый, если надо, не мигая взглянуть в глаза смерти, это человек великих замыслов и свершений, опытный и серьёзный, человек великой судьбы. Мне он нравится не столько сам по себе, сколько его мировая слава, слепящий свет которой падает частично и на меня! Как тут не вспомнить Ричарда Бертона. Его биографию, как вы знаете, написала его жена, и по ней видно, за что она так любила его! А мемуары леди Стенли! Помните её книгу, посвященную её мужу, вернее её последнюю главу? Вот каким должен быть настоящий мужчина, если хочет, чтобы его любила настоящая женщина! Вот любовь, которая возносит, не умаляя, и весь мир тогда лежит у ног той, которая вдохновляет его на великие свершения!

Глэдис, ярко озарённая огнём своего вдохновения, в эту минуту была так прекрасна, что я чуть не разрушил возвышенный строй нашей беседы. Я едва сдержал свои инстинкты и сумел кое-как продолжить спор.

– Ну, не всем ведь дано быть Бертоном и Стенли! – как бы засомневался я, – Да и не всем представляются такие возможности! Я, сколь ни жаждал, таких возможностей пока что не удосужился! Но представься мне такая возможность, я бы ей тотчас воспользовался!

– Ну, во-первых, такие возможности по-настоящему лежат на каждом углу! В том-то и суть моего идеала, что он сам рыщет в поисках подвигов! Ничто его не может остановить на пути к цели! Он жадно стремиться к своей мечте! Я такого пока что не встречала в жизни, но надеюсь, что в каком-нибудь заповедном уголке планеты он есть! Он прямо стоит передо мной, как живой! Голова – два уха! Человек – это звучит гордо! Человек – сам кузнец своей славы! Мужчина рождён совершать неслыханные подвиги, а женщина появилась на свет для того, чтобы вознаграждать своего супермена любовью. Вы знаете про французика, которому ударило в голову подняться на воздушном шаре? Утром разразился дикий шторм, но этот первооткрыватель так дорожил силой своего слова, что отказался отложить вылет. Его за считанные часы занесло к какую-то Тьмутаракань в России, за полторы тысячи километров от любого жилья! Там он и рухнул на землю посреди тайги, снегов и медведей! Смельчак, так смельчак! Нечего сказать! Вот о каком герое я мечтаю! Представьте же женщину, которой повезло полюбить такое чудо! Вы думаете, ему не завидует основная масса двуногих? Я тоже хочу, чтобы мне все до смерти завидовали, что у меня муж – супермен и герой!

– Глэдис! Ради вас я готов и не на такое! Горы сверну!

– Ради меня одной? Нет, это не дело! На такое надо идти не ради меня или кого-то, а потому, что вы не можете по-другому, потому что вы воспитаны в духе рыцарства, потому что вы с колыбели – настоящий мужчина, и иного удела просто не знаете! Вот недавно вы накропали статейку, где рассказали о взрыве в угольной шахте Вигана. Вам не пришло в голову спуститься в шахту лично, проникнуть туда самому? Почему бы вам не спасти хоть кого-то из тех, кто задыхался от угарного газа?

– Пришло! Спускался!

– Я от вас ничего подобного не слышала!

– Разве в этом есть что-то исключительное?

– Я была совершенно не в курсе! – наконец Глэдис посмотрела на меня, кажется с неким интересом, – Что ж, весьма смело!

– Тут другого нам ничего не остаётся! Хочешь написать хороший очерк – полезай в шахту! Надо самому иной раз видеть всё!

– Какой прозаичный мотив! Вы парой слов способны убить все романтические иллюзии! Но, честно говоря, невзирая на ваши мотивы, я рада за вас! Рада, что вы спускались под землю и были в шахте!

Я не мог не впиться поцелуем в протянутую мне ручку. О, сколько достоинства было в этом естественном движении, полном грации! Пальчики оближешь!

– Кажется, вы не прочь счесть меня дурой набитой с девичьими тараканами в голове! Но мои мечты для меня реальнее самой жизни, и даже если я захочу, я всё равно не смогу не следовать им! Если я буду замужем, то только за значительным человеком!

– Почему бы и нет? – закричал я, – Такие женщины, как вы, должны поднимать дух мужчин и вдохновлять их на свершения! Дайте мне шанс, и увидите, как я воспользуюсь им! Потом, как вы говорите, что человек сам творец своей судьбы, и не надо ждать подарков от фортуны… Посмотрите на Клайва! Простой клерк, и им покорена Индия! Теперь слово Джорджа! Я ещё переверну земной шар!

– Кверх ногами?

Эмоциональная вспышка буйного ирландского темперамента рассмешила её.

– Почему нет? У вас есть всё, что должно быть у настоящего мужчины! Молодость, здоровье, сила, образование, энергия! Мне было грустно слушать начало ваших речей! И сейчас я очень рада, что пробудила в вас такие мысли!

– А что если я…

Её дражайшая ручка, словно мягкий тёплый вельвет, нежно прикрыла мои губы.

– Ни слова вдогонку, сэр! Вы, как мне кажется, уже опоздали не менее, чем на полчаса в офис своей редакции! Я просто не решалась напомнить вам об этом! Но когда-нибудь, в лучшие времена, когда, без всяких сомнений, вы сможете отвоевать себе место под Солнцем, мы ещё наговоримся вволю о наших дерзаниях и мечтах!

Вот почему я был так счастлив, когда этим холодным ноябрьским вечером, воспаряя в ауре счастливых видений, догонял последний трамвай, идущий в Кембервел и повторял раз за разом, что даже если мне удасться разбить весь лоб в неустанных поисках великих деяний, которые единственно могут быть достойны моей прекрасной дамы, я пойду на всё. Но тогда никто, и в том числе я даже не представлял, к чему приведут мои поиски, и какие невиданные формы примет это божественное деяние и какими непредсказуемыми путями Провидение поведёт меня к нему.

После всего сказанного в этой. по видимости, странной и совершенно излишней для всего повествования главе, мой читатель почти наверняка возмутится, но мне придётся убедить его, что без этой легкомысленной главы не было бы и всего последующего высокоумного повествования, ибо кого, как не человека, способного ради великой любви кардинально порвать со всеми своими социальными связями и привычным окружением, человека, уверившегося в фантом, что он – главный творец своей судьбы, можно послать на любой, пусть даже самый безумный подвиг, заставить, не известив никого в известность, броситься наугад, сломя голову в пучину окутанной туманом неизвестности, бездну невиданных приключений в загадочной стране, и к каким последствиям всё это может привести.

Вы только попытайтесь вообразить, как мне, пятой кошачьей ноге в «Дейли Газетт», дался тот вечер в редакции, где в моей голове зрело и приобретало всё более кристальные очертания титаническое решение наконец определиться с подвигом, которым я попытаюсь завоевать железное сердце Глэдис и попутно сней – весь мир. На второй план отошли размышления, что могло заставить общепризнанно доброе сердце женщины послать здорового, здавомысленного мужчину в неведомые дебри какой-нибудь страны людоедов, рискнуть его бесценной жизнью ради своего возвышения? Что это было: крайний эгоизм, месть, врождённая жестокость? Тогда в моей голове не звучали подобные вопросы, ибо то, чем грешит здравая зрелость, трудно найти в пламенеющей, верящей всему и пылкой двадцатитрёхлетней юности, впервые ощутившей жаркое пламя первой любви.

Глава II
«Попытайте удачу вместе с профессором Челленджером!»

Как мне всегда нравился наш Мак Айдл, ворчливый, старый, рыжебородый редактор свежих новостей! Я имел все основания полагать, что он с симпатией относится ко мне – хорошему, исполнительному, юному корреспонденту. Конечно, нашим истинным боссом был сам великолепный Бомонт, но он обретался в разреженной до состояния космоса атмосфере Олимпийских отрогов, откуда в бинокль видны только мировые финасовые крахи или низвержения в буздну всяких государств и кабинетов министров. Временами он дефилировал пред нами, следуя в свой огромный кабинет, заваленный всякой рухлядью, с видом человека, навсегда оторвавшегося от грязной, бренной действительности, эдакий тучный ангел, с уставившимся в одну точку стеклянным взором и мыслями, заблудившимися около Персидского залива или Бэб-Эль-Мандеба. Для нас Бомонт оставался незыблемой, недосягаемой скалой, возвышающейся над просторами бурного моря, а все дела нам поневоле приходилось вести с Мак Айдлом, его верной правой рукой.

Как толькоя вошёл в редакцию, старикан кивком приветствовал. Его очки поехали на лысину.

– Хорошо, мистер Мэлоун, что вы заглянули ко мне! Судя по тому, что о вас слышно, вы не торчите на месте и делаете определённые успехи! – приветствовал он меня со своим непередаваемым шотландским акцентом.

Я поблагодарил.

– Очерк о взрыве в шахте, точно так же как и ваша корреспонденция о пожаре в Саундверке – оба великолепны! У вас есть всё для того, чтобы стать просто королём папарацци! По какому поводу вы явились повидать меня?

– Просить об одолжении!

Он стал испуганно озираться, и его крысиные глазки забегали по сторонам, тщательно избегая моей персоны.

– Дру-ду-ду! – наконец прекратил отдуваться он, – И что это такое? В чём дело?

– Как вы полагаете, сэр, не будет ли уместным послать меня с каким-нибудь заданием от нашей газеты куда подальше? Я буду стараться прыгнуть выше головы, чтобы получше выполнить задание, и уверен, что доставляю вам очень интересный материал!

– Какого сорта поручение вы бы хотели, мистер Мэлоун?

– Неплохо было было любое, лишь бы оно было сопряжено с опасностями и приключениями! Я хочу хорошенько себя испытать! Я не подведу реакцию, не бойтесь! Чем больше трудностей окажется на моём пути, тем лучше, мне кажется, испытания очень закаляют человвека!

– Я к сожалению до того не замечал за вами таланта самоубийцы! Но, похоже, момент настал?

– Нет, я люблю жизнь, но ещё меньше хочу провести её впустую! Жизнь надо прожить так, чтобы!

– Дорогой мистер Мэлоун (он стал лучиться каким-то ядовито-сладким свечением) – у вас кажется, смертельныый приступ звёздной болезни? Хорошие времена все канули в лету, не так ли? Все эти экспедиции очень сложны в организации и к тому же стоят кучу денег, в нынешние времена они едва ли способны оправдать себя! И такие задания. как правило, даются звёздам первой величины, человеку известному и даже знаменитому, с которым публика, как говорится, на «ты»! Посмотрите на глобус! Там почти уже совершенно нет белых пятен! Вы удивляете меня, сударь! Я мирно сижу в своём кабинете, а вы врываетесь ко мне с горящими безумием глазами, хватаете меня за грудки и требуете себе в полдник опасных путешествий и романтических приключений, полётов, так сказать, с дикими гусями и крокодилами. А… Нет… Постойте… Послушайте… – прервал он задумчивость и плотоядно улыбнулся, – Кстати… Про белые пятна я сказал весьма кстати… Кажется, я кое-что вспомнил!.. А что, если мы вместе с вами выведем на чистую воду одного наглого шарлатана, эдакого провинциального бонвивана, эдакова английского барона Мюнхаузена и выставим его на посмешище публики? А? Каково? Хотите поучаствовать в разоблачении афериста и его лжи? На вашей карьере это сказалось бы очень неплохо! Как вам моя идея?

– Всё, что угодно, когда угодно, куда угодно, я согласен на всё!

Мак Ардл замер, как палочник на ветке и на несколько минут словно отсутствовал, с головой погрузившись в размышления.

– Я знаю одного чудака, – вернулся он наконец на Землю, – с которым вам будет невероятно прикольно побеседовать, если вам вообще в принципе удасться это сделать и взять у него интервью. Впрочем, можно надеяться на ваш явный талант раполагать к себе людей. Не понимаю, в чём тут фишка, то ли вы просто хороший, симпатичный, воспитанный человек, то ли в вас гнездиться тайный животный магнетизм, а может быть виной ваша природная жизнерадостность – но факт, что есть – то есть, я сам испытывал на себе притягательность вашей натуры!

– Премного благодарен вам, сэр!

– Итак, почему бы вам не попытать удачи с профессором Челленджером из Энмор-Парка?

Я потерял дар речи, не зная что сказать.

– Челленджер? – завопил я, – Профессор Челленджер, знаменитый наа весь мир зоолог? Случайно это не тот самый тип, который проломил череп Бланделлу из «Телеграф»?

Редактор «Свежих Новостей» глумливо ухмыльнулся..

– Да вы похоже струхнули? Что, на такое приключение вас уже не тянет? А распространялись, что готовы на всё? Льды, пучины, обвалы… Итак, вы на попятную…

– Нет, отчего же? Всё бывает в бизнесе, сэр! – смиренно заикнулся я.

– В точку! Я вас успокою… Почти наверняка ему не удаётся всё время поддерживать в себе такое крайне экзальтированное состояние, и вы можете случайно застать его отнюдь не в качестве мрачного убийцы с одним глазом и окровавленным тесаком, а в виде трогательного ангела с белыми крыльями, чего я вам, собственно говоря, и желаю! Бланделл никогда не обладал талантом барометра, и нигде не мог почуять обстановку, в результате чего попал к Челленджеру в самый, надо признать, неподходящий момент. А тот не совладал со своими звериными инстинктами и поступил с Бланделлом в соответствии со своими уникальными представлениями о добре и зле! Но вы можете оказаться удачливее своего конкурента, и вам просто сломают ногу в нескольких местах! Вас может спасти только ваша неистребимая детская тактичность! Ваша непосредственность! Звери такое любят! Она способна вырвать слезу умиления даже из глаз бронзовой статуи! Ну, и если вам повезёт, газета уж точно не останется в долгу и высоко оценит предоставленный вами материал!

– Об этом Челленджере мне ровным счётом почти ничего не известно! – честно ляпнул я, – Ну, кроме газетной уголовной хроники, на протяжении месяцев подробно рассказывавшей о ходе судебного процесса с обвинением его Бланделлом!

– У меня, мистер Мэлоун, кое-что на него наберётся! Раньше он уже попадался мне на глаза, и я интересовался этим странным субъектом!.. – он стал доставать пачку листков из ящика стола, – Здесь основные выжимки… Позвольте доложить вам, что мне известно… Итак… «Челленджер, Джордж Эдвард. Родился: Ларгс, 1863. Так-с… Образование: Академия в Ларгсе; Эдинбургский Университет. Британский Музей, Ассистент, 1892. Ассистент Хранителя Музея Антропологии, 1893. Уволен после обмена ядовитыми записками с директором музея. Награждён медалью Крейстона за выдающиеся открытия в зоологии. Почётный Член Иностранных Научных обществ – далее следует десять дюймов петитом всяких перечислений – Бельгийское сообщество, Американская Академия Наук, Ла Плата, и так далее, и тому подобное, Экс-Президент Палеонтологического Общества, Секция „H“ Британской Ассоциации – и далее вс в таком же духе, Научные Публикации: „Обзор строения типов черепов Калмыков“; „Ответвления Эволюции позвоночных“; тут и великое множество статей, включая „Ложные Ходы Вейсманизма“ – причина большой бучи и скандала на Венском зоологическом конгрессе, Пристрастия: Прогулки, Альпинизм. Адрес: Энмор-Парк, Кенсингтон». Можете взять это себе. Больше я ничем не могу быть вам полезен!

Я тотчас запрятал листок в карман.

– Сэр, минуточку! – сказал я, поворачиваясь и желая взглянуть в лицо собеседника и увидел прямо перед собой уже розовую плешь, а не былую красную морду, – Мне не совсем ясно, о чём будет моё интервью, когда я буду брать его у этого джентльмена? Что он такого натворил?

Красная морда тут же вернулась на место.

– Что? Дунул в Южную Америку два года назад! Отправился в экспедицию один! Вернулся в прошлом году. Без сомнений, шлялся по Южной Америке, но сохранил всё в глубокой тайне, где, и признаков, что наконец сообщит, не наблюдается. Поначалу начал напускать туманных россказней о своих приключениях, но быстро заткнулся, как устрица, и вообще прекратил выступления. Причина? Случилось нечто чудесное – или перед нами враньё от этого чемпиона лжи, что даже вероятнее всего остального. Зафиксирована его ссылка на засвеченные фотографии, но специалисты утверждают, что фотографии полностью сфальсифицированы. Его так затравили эти назойливые папарацци, что он как зверь кидается на любого, кто осмеливается задавать ему вопросы, и уже масса репортёров слетела у него с лестницы, едва ли не покалечившись. Но, скажу вам по секрету, на самом деле это просто удачливый профан от науки, балующийся её раскрученными местами и страдающий припадками неизлечимой мизантропии. Мы ещё увидим, как его посадят на скамью подсудимых за убийство! Не сомневайтесь! Работы вам хватит! Так что учитывайте, с кем вам приходится с этого момента иметь дело, дорогой мистер Мэлоун! А теперь пшол вон отсюда, и не выудив из него душу грешную, в редакцию не живым возвращайся! Понял? Вы, сударь, здоровый, крупный самец, не сомневаюсь, что вам будет по плечу постоять за себя, и с достоинством вывернуться из этой передряги! Если вам придётся плохо, используйте «Акт об Ответственности Работодателей»! Но больше полагайтесь на Провидение и быстроту своих ног! Вы знаете, как я буду рыдать над вашим гробом, если удача случайно отвернётся от вас!

Сардонически кривляющаяся красная морда снова пропала и её заменил розовый овал затылка с лёгкой опушкой по краям. Аудиенция, судя по всему, закончилась.

Я решил заглянуть в клуб «Дикарь», но по пути на время замер у парапета Адельфи-Террас и надолго уставился в разноцветные масляные разводы поверх тёмной, глухой поверхности реки. Я знал, что свежий воздух хорошо проветривает голову, и в мою голову наконец стали проникать свежие, здравые мысли. Я вынул из заднего кармана лист с перечислением подвигов профессора Челленджера, и при свете фонаря освежил их в памяти. И тут словно святой дух навёл на меня яркий луч вдохновения, иначе никак такое не назовёшь! Из всего известного об этом криминальном профессоре вытекало только одно – ни один корреспондент, ни один папарацци не попадёт к нему и не преодолеет даже пределы его передней. Но эти мерзкие скандалы, которые он устраивал на ровном месте, говорили только о том, что он истинный фанатик науки, и ради науки готов на всё. Стоило обмозговать, нельзя ли сыграть на этой его милой слабине? Ну, что ж, решил я, попытаемся! Чем чёрт не шутит!

Я ввалился в клуб. Шёл уже двенадцатый час, и большая гостиная была под завязку забита людьми, хотя до того, как все соберутся, было ещё очень далеко. Я заметил высокого тонкого, довольно бледного типа, восседавшего в кресле у камина. Он повернул ко мне лицо как раз в тот момент, когда я только стал придвигать своё кресло поближе к огню. О, подумалось мне, вот встреча, о которой я едва ли мог мечтать! Это оказался сотрудник журнала «Натура», тощий, как гончая собака, иссохший, желчный Тарп Генри. Я немедленно взял быка за рога.

– Что вам известно о профессоре Челленджере?

– Челленджер? – нехотя откликнулся он, скорчившись и хмуря брови, – Это не тот ли чудик, который забивал всем памороки своими сказочками о поездке в Южную Америку?

– Какими сказками?

– Ох, он с таким пылом трепался, что открыл там каких-то уникальных четвероногих тварей! Мне бы ещё поддаться и поверить в такую чушь! Потом, кажется, его заставили отречься от своих инсинуаций! Он не сдался и дал интервью «Рейтер», но и тут его постигла неудача. Его так освистали, что он, похоже и сам понял – дело скверно! Без людей, которые ему верили, надо признать, не обошлось. Сами знаете, люди могут поверить и в говорящую лягушку! Но он повёл дела таким образом, что оттолкнул от себя и их!

– Как?

– Вот так! Своей непредставимой неотёсанностью и хулиганскими выходками! На свою голову бедолага старый Ведли из Зоологического института послал Челленджеру вполне комплиментарное письмо: «Президент Зоологического Института просит почтить чрезвычайно уважаемого в Научном мире профессора Челленджера просьбой почтить своим высоким присутствием очередное заседание института». Как вы думаете, каков был ответ почтенного профессора Челленджера?

– И каков же?

– Поток грязных, нецензурных ругательств!

– Такого просто не может быть!

– Сильно цепнзурированный вариант его ответа мог бы выглядеть так: «Профессор Челленджер выражает своё ответное уважение Президенту Зоологического Института и в качестве ответной любезности нижайше просит того убираться подобру-поздорову к дьяволу и чёртовой матери!»

– Боже милосердный!

– Да, я почти уверен, что старикан Ведли сказал примерно то же самое. Мне припоминается его дикий, звериный вой на собрании: «За все пятьдесят лет честного служения Экспериментальной науке …я… я…» На нём не было лица, и он почти утратил человеческий облик.

– Подбросьте что-нибудь ещё об этом Челленджере!

– Ладно, я простой бактериолог, как вы знаете. Мой мир целиком умещается в окошечке микроскопа, а то, что перед глазами меня вовсе не интересует! Я всего лишь фронтмен, караулящий экстремальные границы непознанного! Изредка мне выпадает трагический удел выползти из своей башни из слоновой кости и лицом к лицу столкнуться с низкими и грубыми порождениями человеческой природы, с жалкими, неразвитыми людьми, они такие неотёсанные, такие грубые, такие мрази, встречи с ними не только оскорбляют меня, но и выводят из равновесия! Моё дело сторона, я человек тихий, домосед, но даже до меня, живущего по преимуществу в водосточной трубе, потихоньку стали доходить слушки об этом Челленджере. Челленджер отнюдь не из числа тех, от кого, как от назойливой мухи, можно легко отмахнуться! Челленджер – гений! Он умница, каких мало! Это концентрация человеческого интеллекта, и силы, однако не следует сбрасывать со счетов, что он к тому же ещё и махровый идеалист и махровый фанатик, не очень-то разбирающийся в средствах, какими он шпарит к цели. В конце концов он докатился до того, что стал ссылаться на явно фальшивые фотографии, настоящие подделки, с пеной у рта доказывая, что все они сделаны в Южной Америке!