Собака Баскервилей. Перевод Алексея Козлова

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

Переводчик Алексей Борисович Козлов

© Артур Конан Дойль, 2021

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2021

© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2021

ISBN 978-5-0055-1700-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I. Мистер Шерлок Холмс

На сей раз мистер Шерлок Холмс завтракал за столом. Как правило, вставал он довольно поздно, за исключением тех дней, когда вовсе не ложился спать. Я наблюдал за работой его вилки и ножа, стоя на каминном коврике и рассеянно поигрывал тростью, забытой вечерним посетителем – крепкой, тяжеленной деревянной тростью с солидным костяным набалдашником на конце. Такие набалдашники на нашем жаргоне называются «веской уликой». Пониже набалдашника красовалась серебряная пластинка, шириной не более дюйма. На ней было выгравировано: «Джеймсу Мортимеру, Ч. К. Х. О., от его товарищей по ЧКЛ». Ниже стояла дата: «1884». В давно минувшие времена такие трости были неотъемлемой частью образа любого преуспевающего практикующего семейного врача. У них в руках всегда были подобные трости – тяжёлые, хорошей работы, крепкие даже с виду. Удобно ходить и ещё удобнее снести такой тростью врагу голову!

– Ну, те-с, Ватсон, каково ваше мнение по поводу всего этого!

Передо мной был стриженный затылок Холмса, и я с сожалением убедился, что его третий глаз, глаз Шивы был в это время развёрст и он несомненно и неустанно им пользовался, следя за моими сложными манипуляциями.

– Откуда вам известно, что я делаю? Я сейчас присматриваюсь к вашему затылку – нет ли там третьего глаза!

– К сожалению в моей родне нет приличных Циклопов, там есть только многочисленные Медузы-Горгоны, зато есть начищенный до зеркального блеска старый серебряный кофейник! – не меняя позы и оставаясь античной статуей в твидовом костюме, ответил он, – Нет, Ватсон, я не шучу, на самом деле, что вы думаете о трости этого странного господина? Мы прошляпили его визит и теперь должны гадать на кофейной гуще, кто это такой, и что он из себя представляет! Ещё меньше мы знаем, зачем он приезжал! И раз уж мы так опростоволосились, придётся самым дотошным образом исследовать эту доставшуюся нам, как боевой трофей, трость! Случайно забытые сувениры наших гостей иной раз говорят о них много красноречивее их лиц, одеяний и поступков. Возьмите трость и скажите о ней и её хозяине всё, что вам нарисует ваш опыт и недюжинная фантазия. Выдоите из этой чёртовой палки всё, что можете, а я вас послушаю с превеликим удовольствием!

– По моему мнению, – начал я голосом христианского покойника из катакомб Древнего Рима, стараясь даже в мелочах соотвествовать магической методе моего давнего приятеля, – вот этот самый доктор Мортимер – тип средних лет, опытный врач, далеко не из бедных, похоже, всеми очень уважаемый! Видите, друзья, в отличие от вас, дарят ему на день рождения весьма ценные вещицы!

– На первый раз – неплохо! Даже я бы повысил планку – превосходно!

– А из того, что нам стало известно, что это сельский врач, следует, какие длинные, извилистые крюки по местности ему приходиться нарезать почти каждый день!

– С чего вы взяли?

– А вы посмотрите на низ трости! Она так сбита снизу, как не может быть сбита трость при самых больших усилиях у любого городского врача! Видите, железный наконечник весь стёрт наискось! Мне даже страшно представить, сколько миль пришлось этому несчастному колесить на своих двоих по окрестностям какого-нибудь тёмного шахтёрского посёлка!

– Весьма взравый пассаж! – удовлетворённо вымолвил Холмс.

– А эта надпись! «От его товарищей по ЧКЛ». Обратите внимание на две буквы – «КЛ» – скорее всего это сокращение слова «Клуб», из всего известного попытаемся предположить и попадём почти наверняка в какой-нибудь охотничий клуб, в котором он наверняка поневоле оказывал медицинские услуги, за которые ему в качестве маленького презента и была преподнесена эта трость.

– Ватсон! Дайте посмотреть, вы ещё не ходите пешком по воде? Вы наконец превзошли самого себя! – восхищённо прогудел Холмс, важно откинувшись на спинку кресла и спеша прикурить большую сигару, – Не могу молчать! Во-первых, Ватсон, воздавая щедрым языком моим скромным заслугам, вы, как благородный и воспитанный человек, всегда принижаете и затушёвываете свои подвиги. Не стоит вам слишком преуменьшать собственные возможности. Если от нимба над вашей головой и не исходит ослепительного сияния, это не значит, что перед нами находиться не святой! И даже если вы и не святой, то уж точно – проводник световой энергии! Это один из самых привлекательных в людях талантов, не афишируя свою гениальность, всячески будировать и поддерживать своим светом таланты окружающие. В общем, мне до гробовой доски с вами не расплатиться!

Услышать такое признание от самого Холмса дорогого стоило, и я в душе буквально растаял от такого комплимента. Невесть сколько раз индифферентность этого уникума к моим попыткам восхититься им и разрекламировать уникальные методы его работы, втайне унижала меня и щемила моё самолюбие. Ну, разумеется, я всегда испытывал гордость, если мне хоть на йоту удавалось блеснуть логикой, используя методу Холмса, и продвинуть расследование и особенно тогда, когда за это я удостаивался скромной похвалы друга.

Холмс молча принял трость из моих рук и какое-то время разглядывал её. Затем, явно заинтересованный чем-то необычным, бросил сигару в пепельницу и снова вперился глазами в трость, только теперь вооружив глаза большой круглой лупой.

– На безрыбье и рак, знаете ли, не бог весть что, однако и за это спасибо! Как любопытно однако! – бубнил он по пути к насиженному месту в углу своего дивана, – Кое-что мне удалось нарыть, тут есть кое-какие мелочи, за которые можно зацепиться, и суммируя их, в принципе можно двинуть паровоз наших умозаключений в путь!

– Неужто что-то от меня могло ускользнуть? – скорее самодовольно, чем огорчённо отреагировал я, – Мне кажется, упущено не так уж и много!

– Увы и ах, дражайший мой Ватсон, подавляющая часть ваших умозаключений глубоко ошибочна! По видимая похвала вам, заключавшаяся в том, что я лценил ваши заслуги относительно того, что вы являетесь побудительным мотивом для моих прорывных поисков истины, на деле была лишь признанием, что ваши казуистические промахи полезны для моих поисков верного направления. Этот человек, этот медик практикует явно не в городской среде, плечи его путешествий слишком велики для этого. В основном он вынужден всегда передвигаться пешком!

– Я так и утверждал!

– В этом смысле с вами никто не спорит!

– И это всё?

– Нет, и ещё раз нет, дражайший Ватсон, это далеко не всё! К примеру, можно усомниться, что подобный подарок мог быть преподнесён практикующему врачу компанией охотников, тут вам не картина Босха, я думаю, что гораздо логичнее предположить, то трость была подарена ему какой-нибудь лечебницей в благодарность за оказанные кому-то услуги. И если перед именем лечебницы обнаруживаются буквы «ЧК», вполне логично предположить, что это не иначе как просто «Чарринг-Кросс». Мне кажется, такой вывод напрашивается сам собой!

– Вероятность, что вы правы, такая возможность существует!

– Всё подводит нас к этому выводу! Если мы остановимся на этой версии, как основной рабочей, у нас сразу возникнет дополнительная информация, которая позволит нам реконструировать более полно облик нашего загадочного посетителя.

– Ладно! Допустим, что буквы «ЧКЛ» расшифровываются как «Чаринг-Кросс Лечебница» Интересно, какие дальнейшие выводы можно почерпнуть из этого немудрёного факта?

– А ну-ка поднапрягите вашу фантазию! Я же подробно учил вас моим методикам! Ну же!

– Так! Вывод лежит на поверхности – до того, как врач отправился в деревню, он долго влачил врачебную практику в Лондоне!

– Теплее! Нельзя ли пойти в ваших рассуждениях чуть дальше? Попробуйте посмотреть на его личность под иным углом – почему ему сделали такой дорогой подарок? В какой момент его коллеги сочли необходимым преподнести ему эту трость, как не очень дешёвый артефакт, явно демонстрирующий симпатию и расположение? Очень вероятно, в день, когда он ушёл из лечебницы с намереньем заняться частной практикой. Нам известно только то, что он получил этот подарок. Мы знаем об окончании практики в Лондоне. Предполагаем, что новая практика могла быть в провинции, как более щадящая и лёгкая для его уже слегка изношенного здоровья. Как вы думаете, не слишком ли мы будем смелы в наших гипотезах, если предположим, что подарок был связан именно с уходом этого человека со службы?

– Вполне возможно!

– Запишите в свой тайный кондуит некоторые детали: наш клиент не мог состоять в штате консультантов, состоящих при лечебнице, ибо такое возможно только для недавнего Лондонского светилы, раздутого рекламой, а зачем светилу тогда покидать Лондон? Итак, кем был наш клиент? Ну, допустим, он не работал там штатным консультантом, кем он мог бы тогда там работать? Скорее всего скромным рядовым куратором, с возможностью жить в общежитии при лечебнице. В общем-то, надо признаться, роль малозавидная, только практикант стоит в иерархии ниже этого! Теперь снова обращаемся к трости – там есть дата – скорее всего это дата его ухода из лечебницы. Итак, в результате нескольких невинных и невероятно простых логических построений, мы приходим к тому, что нарисованный вами, сударь, седовласый практикующий домашний врач – пенсионер, вдруг на наших глазах начинает быстро испаряться, а вместо него из кувшина вырывается джин в виде вполне цветущего молодого человека возрастом под тридцать лет, он появляется из клубов дыма и совершенно чужд обычного в такой среде самолюбия, в придачу слегка рассеян, с особой нежностью относится к своей собаке, относительно породы которой я пока ничего сказать не могу, за исключением того, что ростом она чуть больше терьера, но гораздо меньше мастифа.

На мой невольный смешок Холмс никак не стреагировал, а только ещё более вальяжно откинулся на спинку дивана и стал испускать в потолок маленькие, медлено уходящие ввысь едва колеблющиеся колечки девственно-голубого дыма.

– Последнее ваше заявление, к сожалению, проверить невозможно, но кое-какие сведения о возрасте этого человека мы всё-таки отыщем!

Долго искать на книжной полке «Краткий Медицинский стравочник» мне не пришлось. Он был на виду, и раскрыв его на нужной странице, я отыскал целую орду всяких Мортимеров, среди которых найти нашего Мортимера было задачей совсем пустяковой, итак:

«Джеймс Мортимер, Член Лондонского Хирургического Общества с 1882 года, Гримпер, Дартмур, графство Девоншир. С 1882 по 1884 годы куратор Чаринг-Кросской лечебницы. Премия Джексона по теме сравнительной патологии за труд „Болезни, как проявление природного атавизма“. Член-Корреспондент Шведского Паталогического общества. Статьи: „Аномальные проявления атавизма“ („Ланцет“ 1882), „Есть ли в нас прогресс?“ („Вестник психологии“, март 1883. Сельский врач в приходах Гримпен, Торсли и Хай-Бэрроу».

– Ватсон! Вы выше всех похвал! Я выдохнул с облегчением! Слава богу, ни слова ни об одном охотничьем клубе! – с лукавым прищуром кивнул мне Холмс, – Зато у нас полная ясность, что перед нами рядовой сельский врач, что к вашей чести вы весьма утончённо не упустили! Всё это только подтверждает абсолютную верность моих наблюдений! Какие прилагательные здесь уместны? Я думаю, что не ошибусь, применив следующие прилагательные: приятный, простой и немного рассеянный. По опыту я знаю, только очень приятные люди получают подарки на закате своей карьеры, только самые простые и человечные люди легко меняют лондонскую практику на болото в деревне, и лишь самые рассеянные из всех рассеянных способны, промаявшись в приёмной сыщиков больше часа, оставить хозяевам вместо визитки свою трость!

– А что касательно собаки?

– Он приучил собаку носить свою ношу следом за собой! Трость не такая уж лёгкая, собака для равновесия хватала её всегда строго посредине, и из-за приличного веса должна была довольно сильно сжимать её зубами. Вот в центре и остались ясно различимые следы её зубов. Если судить по имеющимся отметинам, терьеру такие челюсти не по зубам – они слишком широки для него, в то время как для мастифа они слишком малы. Вывод… Кто же это… боже! Да это, матерь божья, кокер-спаниэль, не иначе!

Сказав это, Холмс на время замолк и стал беззвучно мерить шагами комнату, вышагивая из угла в угол, пока наконец не остановился у окна. Его последние слова были произнесены с таким пафосом, что я чуть было не поперхнулся от смеха.

– Послушайте, Холмс, из чего у человека проистекает такая лютая убеждённость в его правоте?

– Из улицы! У наших ворот уже несколько минут скулит собака, которая привела хозяина к нашим воротам на приём! Не мечитесь, как сомнамбула в океане, Ватсон! Я не позволю вам улизнуть из этой мышеловки! Вы – коллеги с нашим гостем, вам легче поэтому будет найти с ним общий язык на ваши любимые паталогоанатомические темы, и посему ваше общество будет здесь не лишне! Ба-ба-ба! Ватсон! Роковой миг настал! Вот уже слышны шаги судьбы по коридору, Командор поднимается по лестнице, шаги всё ближе, они уже готовы вторгнуться в нашу жизнь, и никто пока не занет, что несут нам эти шаги – добро или зло! Итак, что нужно светилу медицины доктору Мортимеру от начинающего сыщика Шерлока Холмса? Войдите! Прошу вас!

Внешность гостя поразила меня. Я надеялся увидеть типичного представителя обширного клана сельских лекарей. А доктор Мортимер оказался очень высоким, почти высохшим человеком с торчащим далеко вперёд длинным носом, который сидел точно клюв грифа иежду маленькими, серыми, близко сидящими глазами, которые озорно блестели, под защитой очков в дорогой золотой оправе. Одежда его, по обыкновению людей его профессии, была изрядно неряшлива, пиджак производил впечатление, что его носили уже не одно столетие, а брюки у щиколоток завершались весьма живописной бахромой. Несмотря на то, что посетитель был явно молод, он сильно сутулился и вперяясь во что-либо взглядом, странным образом, как черепахаиз-под панциря, вытягивал шею. Первыми объектами его любопытства, само собой разумеется, оказались мы с Холмсом. Едва перейдя порог, посетитель сразу заметил свою трость в руках Холмса и радостно бросился к ней.

– Фу! Что за удача! А я уже было совсем запутался, где её забыл – у вас, или в пароходной компании! Потерять такое! Это было бы ужасно!

– Это подарок?

– Да, сир!

– Лечебница Чаринг-Кросс, если не ошибаюсь?

– Да, это подарок от моих друзей из этой лечебницы ко дню моей свадьбы!

– Вах-вах! Какая скверная штука! – закачал головой Холмс.

– Что вы имеете в виду? Что тут скверного? – удивился Мортимер, захлопав глазами.

– То, что вы сами нарушили логику ваших умозаключений! Итак, подарок был к вашей свадьбе?

– Да, сир! Только я женился, как мне пришлось оставить лечебницу, а вместе с этим забыть о всех надеждах на должность консультанта. Семья как-никак требует собственного жилья.

– Как ни странно, мы не очень-то сильно ошибались в своих прогнозах! А теперь, доктор Мортимер…

– Ну что вы! К сожалению вы имеете дело не с доктором! Увы, я лишь рядовой член королевского хирургического общества!

– И вы, смею предположить, человек с сугубо научным складом мысли?

– Опять-таки к сожалению, мистер Холмс, я имею весьма косвенное отношение к научной деятельности, и образно говоря, лишь брожу по берегу реки, изредка сбирая и рассматривая найденные ракушки, изучаю мелкие артефакты на краю великого океана научного знания. Позвольте спросить… как я понимаю, я веду беседу сейчас с многоуважаемым митером Холмсом, а не с…

– Доктор Ватсон напротив вас, прошу любить и жаловать!

– Весьма рад знакомству, сир! Весьма рад! Во всех известных мне публикациях имя вашего друга всегда стоит рядом с вашим именем! Не скрою, мистер Холмс, ваша персона более чем интересует меня! Представляя вас, я никак не мог ожидать, что у вас окажется такой интересный, сильно удлинённый, такой уникальный череп и столь развитые надбровные дуги! Можно мне, как специалисту по анатомии, ощупать ваш теменной шов? Любой антропологический музей мог бы поистине гордиться слепком такого изумительного черепа, по крайней мере до тех времён, когда на вернисаж не поступил бы его оригинал! Не сочтите за пустой комплимент, но это правда – любой знаток восхитился бы таким совершенным черепом!

Холмс улыбнулся и очень дружески стал усаживать разговорчивого гостя в кресло.

– Как мне кажется, сэр, мы оба являемся большими энтузиастами и знатоками своих увлечений! – вежливо сказал сыщик, – Не так ли? Впрочем, судя по вашему указательному пальцу, крученые папиросы любимы вами больше всего! Хотите закурить? Прошу, не стесняйтесь, прошу вас!

Посетителю дважды можно было и не повторять. Он одним движением вытащил из кармана табак и листки бумаги, а потом с необычайной ловкостью мгновенно свернул папироску. Его длинные, музыкальные, нервно подрагивающие пальцы ловко мелькали перед глазами Холмса и издали напоминали липкие щупальца какого-то морского гада.

Холм ничего не говорил, хотя кинжальные, острые взгляды, которые он метал в лицо гостя, говорили о том несомненном интересе, который возбуждал в нём этот странный человек.

– Я надеюсь, сэр, – наконец нарушил он молчание, – что вашими двумя визитами я обязан не только вашему интересу к форме моего черепа, но и какими-то более существенными причинами?

– Нет, сэр, разумеется, это не так! – загорячился посетитель, – Правда, форма вашего черепа – это приятный бонус к моим пристрастиям, но возможность посетить вас вызвана совсем иными причинами, поверьте мне, мистер Холмс! Я, увы, не гений практицизма, это не моя самая сильная сторона, а меж тем, предо мной во весь рост вдруг встала одна слишком сложная для меня, слишком серьёзная и не простая проблема! Зная, что вы второй по величине европейский эксперт по…

– Изумительно! Изумительно! А, позвольте, можно удостовериться, кто же на этом Олимпе занимает первое место? – раздражённо, но с деланным смехом отреагировал Холмс.

– Ну, что ж… Известный вам господин Бертильон пользуется, как вы знаете, репутацией человека, облечённого большим авторитетом и очень популярен среди учёной братии…

– В этом случае вы могли бы заинтересовать его своей проблемой возможно больше, чем меня!

– Я сказал всего лишь о его популярности среди людей научного склада мысли, однако, ясно, что как практик, вы на целую голову выше его, это признано во всём мире! Кажется, я чуть не обидел вас! Это не входило в мои намеренья! Я ляпнул что-то лишнее?

– Так, чуть-чуть! – вяло повернул голову Холмс, – Итак, мистер Мортимер, время долгих преамбул кануло в лету! Полагаю, что склад вашего характера, и ваша несомненая серьёзность обратит ваше внимание на цель вашего визита, и сейчас же, без дальнейших экивоков, вы изложите мне суть вашей проблемы, так, чтобы я понял, чем я могу вам помочь!

Глава II. Проклятье клана Баскервилей

– Хорошо! Приступим! Сейчас у меня за пазухой лежит одна рукопись, которая, надеюсь, вас несомненно заинтересует! – сказал доктор Мортимер.

– Это было заметно, едва вы здесь появились! Причём, я сразу понял, что там лежит отнюдь не револьвер! – засмеялся Холмс.

– Эта рукопись едва ли не древнее библии! Шутка!

– Если это так, тогда библию написали в начале восемнадцатого века. Приятно быть почти ровесником праотцев!

– Вы меня почти поймали на слове! Откуда вам известно про восемнадцатый век?

– Ведя этот разговор, вы не смогли скрыть край своей рукописи, он торчит из вашего кармана не менее чем на два дюйма. Я был бы скверным экспертом, если бы не смог по внешнему виду установить дату создания документа с точностью до одного-двух десятилетий. Вам случайно не приходилось читать моё небольшое исследовательское эссе по этому поводу? Итак, я датирую вашу рукопись примерно тысяча семьсот тридцатым годом.

– Говоря точнее, это тысяча семьсот сорок второй год!

С этим уточнением, несказав больше не слова, доктор Мортимер вытащил из кармана пиджака кучу бумажек и продолжил:

– Итак, точная дата – тысяча семьсот сорок второй год! Фамильная реликвия нашей семьи была передана мне на хранение сэром Чарльзом Баскервилем, чья трагическая смерть три месяца назад так взбудоражила весь Девоншир. Я был не только лечащим врачом сэра Чарльза, но и попутно его ближайшим другом. Он был человек очень властный, прагматичный, более, чем умный и совершенно не летающий в облаках фантазёт типа вашего покорного слуги. Прочитав это, вы, сударь, поймёте, что он относился к этому делу очень серьёзно и по всей видимости был готов к тому концу, к которому готовило его Провидение.

Холмс вытянул руку, взял рукопись, и раскрыл её на коленях.

– Ватсон, обратите внимание на написание буквы «д». Характер написания её помог мне установить дату написания рукописи!

Взглянув через плечо Холмса, я увидел кучу пожелтевших листков с какими-то полузатёртыми письменами. По верху страницы значилось: «Баскервилль-Холл», а чуть ниже размашистой цифирью было написано: «1742»

– Это по-видимому запись чего-то!

– Вы угадали, это запись предания, имеющего хождение в роду Баскервилей.

– Простите, но мне показалось, что вы в первую очередь хотели испросить совета по какому-то практическому и не слишком отдалённому от нас по времени поводу?

– Да, тема животрепещущая, касающаяся именно сегодняшнего дня! Дело не терпит отлагательств, и времени на решение его не больше суток! Эта рукопись очень короткая, и несмотря на дату, имеет прямое отношение к сегодняшнему дню. Позвольте, я начну читать!

С видом абсолютной покорности судьбе Холмс свёл кончики пальцев, обречённо откинулся в кресле и закрыл глаза. Доктор Мортимер положил рукопись поближе к свету и довольно громким скрежещущим голосом принялся зачитывать весьма любопытную сагу давно минувших времён.

«Есть множество свидетельств явления собаки Баскервилей, однако, являяясь прямым наследником Хьюго Баскервиля и имея самые обширные свидетельства о сей собаке, которые оставил мне мой отец, который почерпнул многое от своего деда, я положил за благо описать сию прискорбную историю, ничуть не усомнившись в её истинности.

Дети мои, единственное моё желание заключается в том, что бы вы уверовали, что самый высший суд и самый высший судия, готовый карать нас за прегрешения наши, всевластен в то же время проявить и высшее милосердие, и оставить их в живых, отпустить на все четыре стороны, полагая, что нет в мире такого ужасного преступления, которое невозможны было бы искупить молитвой, постом и покаянием. Итак, предадим же полному забвению греховные плоды страшных прошлых веков, дабы снова они не вырывались наружу и не выпустили на свободу тёмные ядовитые облака наших страстей, которые доставили нашему роду столько горя и бед.

Да будет вам известно, что в годы Величайшего Восстания (Его история великолепно изложена в книге лорда Кларендона, человека величайшей учёности и блестящих человеческих качеств) Владельцем нашего поместья был Хьюго Баскервиль, один из самых худших Баскервилей, какие только обретались под Солнцем, абсолютно нечестивый, безбожный и необузданные негодяй. Соседи, может быть, и простили бы ему его недостатки, ибо сами были слеплены из того же самого теста, что и он, и в нашей глуши, даже если бы кто поскрёб по человеческим сусекам, святых бы ему всё равно не удалось наскрести ни одного. Но даже на фоне всего это сброда личность Хьюго Баскервиля, склонная к проявлениям такого рода безрассудств, немыслимо жестоких шуток и кровавых приколов, далеко выходила за представления даже самых диких представителей рода человеческого о бессовестности и морали. Он быстро стал принцей во языцех всего цветущего Девона. Меж тем вышло так, что этот совершенно бессердечный Хьюго влюбился (если только тёмный инстинкт этого прощелыги и его непонятную страсть кто-либо осмелится назвать любовью) в дочь одного местного фермера, земли которого соприкасались с землями самого Хьюго Баскервиля. Однако юная девица, будучи образцом благонравия и целомудренности, страшилась даже подумать об этом мрачном соискателе, при одном имени Баскервиля кривила лицо и даже слышать не хотела об общении с ним. Столкнувшись с таким яростным сопротивлением, беспутный Хьюго Баскервиль отобрал из ватаги своих приспешников шесть самых отчаянных головорезов, готовых на всё по первой его указке, незаметно подкрался к ферме, и зная, что хозяин и братья находятся в отлучке, ворвался в дом, и увёз девицу к себе в Баскервиль-Холл. Девицу посадили в одну из комнат верхнего этажа, а потом, по неизменной традиции головорезов. девона, они стали буйно пировать и веселиться. Несчастная жертва похищения, слыша снизу буйные крики, хохот, проклятья и брань, едва не лишилась разума, потому что все знавшие Хьюго Баскервиля, подтверждали, что он всегда нёс во хмелю такую околесицу, омрачённую таким цветистым сквернословием, что многим казалось невозможным, что человек, осквернивший так свои уста, всё ещё жив и по-прежнему топчет эту землю. Наконец ужас довёл бедную пленницу до такого кошмарного состояния, что она решилась на такое безумство, на какое и взрослый, сильный духом и телом мужчина никогда бы не решился, а именно: она открыла окно, спустилась босая на карниз и ухватившись за ветви плюща, буйно оплетавшего фасад замка, спустилась вниз, после чего никем не замеченная припустила через болото в сторону своего дома, который располагался мили за три от чудовищного Баскервилева замка.

Она уже что было сил бежала по лесу, когда Хьюго, внезапно вспомнив о ней, решил навестить свою пленницу и отнести ей кушаний с праздничного стола, хотя надо думать, что в мыслях у него было и много ещё более худших намерений. Когда он открыл дверь, то увидел, что клетка опустела и птичка, фьюить, улетела на свободу. И дьвольской силы ярость возобладала над ним, в несколько прыжков, он вернулся в трипезную, где бесновалась толпа его событыльников, со зверским воплем вскочил на стол, разметал ногами роскошные кубки с питьём и тарелки с кушаньями и поклялся если понадобиться призвать все силы ада, но поймать дерзкую беглянку. Собутыльникик его замерли от страха, слушая вопли хозяина и видя его необозримую ярость, которая не желалав ступать в человеческие берега. Но один из них, самый преступный, жестокий и страшный разбойник, пришёл в себя и высказал весьма здравую мысль, что по следам беглянки следует пустить собак. Услышав это, Хьюго приказал конюшим седлать его любимую вороную кобылу и побыстрее спустить по следу девицы свору собак, дав им понюхать платочек, оставленный девушкой, и когда орава озверевших, лютых собак рванулась с места, увлекаемая инстинктом погони, и бросилась вдоль берега, поскакал ей вслед по ярко освещённому зелёной Луной зловонному и донельзя таинственному болоту.

Сотрапезникам его, одурманенным спиртными напитками и ошалевшим от буйного кутежа, долго не было понятно, что происходит, из-за чего поднята такая суматоха, и они стояли молча, пока до них постепенно не стало доходить, какое чёрное преступление готовится на торфяных болотах. Тут все как один, в один голос завопили, забегали, одни седлали коней, другие топали ногами, требуя вина, третьи заряжали пистолеты и ружья. Потом, чуть охладившись, они сбились в банду числом человек тридцать и оседлав конец, тоже бросились в погоню. Было полнолуние, Луна сияла так ярко, что на болотах было почти как днём. Буйная компания преследователей, вытянувшись в длинную чепочку, скакала по тому самому пути, по какому по их расчётам, бежала девица. Они полагали, что это самый короткий путь, которым она способна добраться до родительского дома. Проскакав несколько миль, он истолкнулись с одиноким пастухом, который гнал своё стадо. Спешившись, они стали допрашивать его, не видел ли он погоню. Тот сначала слова не мог вымолвить от испуга, а потом сладил с собой и подтвердил, что несчастная девица бежала по болоту, и следом за ней гнались собаки. А потом, задумавшись, пастух вдруг добавил: «Признаюсь, видел я и вот что: Хьюго Баскервиль проскакал мимо меня на своём вороном коне, а следом за ним гналась такая собака, что не дай мне бог не то, что увидеть такое чудище за спиной, но и вспомнить ещё раз такое! Это было настоящее исчадие ада на земле!»

Пьяная гоп-кампания обрушилась на дурня-пастуха со свирепой руганью, и натешившись над ним, помчалась дальше. Но тут случилось такое, отчего мороз ужаса пробежал у них по коже, потому что вдруг они услышали топот копыт, и из зелёной мглы вынурнул внезапно вороной конь без седока, дико, весь в пене, как будто загнанный в диком беге, пронёсся мимо, бряцая свисающими поводьями. У пьяных гуляк хмель сразу вымело из головы, но они нашли в себе силы идти дальше, хотя и каждый из них в отдельности и все вместе они готовы были в одно мгновение броситься в панике назад. Но пока что они были вместе, то вместе им было легче преодолевать тот дикий страх, который рос в их душах с каждой минутой. Теперь они с черепашьей скоростью продвигались вперёд, пока не увидели собак. Вся тщательно дрессированная свора, прославленная своей свирепостью и верностью команде, являла собой вид трусливый и жалкий. Повизгивая, они жались кучкой у спуска в длинный овраг, дезориентированные и страшно испуганные, другие, ощетинившись и ощеря пасти, старалсаь скрыться в узкой ращелине, открывшейся пред ними.

Было видно, что борзая гоп-кампания, отправлявшаяся в путь с дикими, весёлыми, пьяными криками, теперь попритихла и алкоголь совершенно вытравился из их черепов. Всадники, с каждым шагом замедлявшие ход, теперь вовсе остановились и их кони нервно топтались на месте. Только трое, по видимости либо самых борзых, либо самых пьяных, проявляли былую смелость и направили коней в глубину оврага. Скоро им предстала обширная лужайка с двумя огромными каменными столбами на ней. Такие столбы встречались в округе ещё с незапамятных времён, и до сих пор их видят ночью на гиблых Девонских болотах. Полная Луна лила бешеный свет на лужайку. В самой её середине лежала несчастная девушка-беглянка, отдавшая богу душу от ужаса и бессилья. Но не её бездыханное тело, и не тело окровавленного Хьюго Баскервиля подняли дыбом волосы на головах трёх пьяных преследователей, нет, и ещё раз нет! Над оплывшим Хьюго склонилось омерзительное вонючее чудовище – невиданной величины аспидной окраски зверь, внешне схожий с псом, но таких размеров, о которых даже самым гигантским псам можно было только мечтать!