Лилит. Огненная душа куклы

Первый красавчик группы, а может, и всей художественной школы то и дело вытягивал руку с карандашом, с прищуром что-то мерил по вертикали и горизонтали, переносил увиденное на бумагу. Он совершенно не отреагировал на похвалу педагога, будто она его не касалась. И от этого он становился еще независимее, притягательнее, недосягаемее. Марина то и дело поглядывала на Владислава. Должна была шугать скромного худого парнишку-натурщика, а смотрела на красавчика в синей рубашке и в светлых джинсах в обтяжку. Его каштановая шевелюра упрямыми волнами уходила до самых плеч, излом бровей и острый взгляд миндалевидных глаз безжалостно порабощал сердце юной художницы. Нет, не Аполлон – все куда хуже! Нарцисс! Бездушный и самовлюбленный!

Марина Зорькина испытывала к Владиславу запутанные, но очень сильные чувства, которых боялась сама и о которых лишь частично рассказала Инге. Во-первых, непреодолимое притяжение, ведь недоступный плод, как известно, особенно сладок. Марина знала, что хороша собой, и привыкла всем нравиться. Во-вторых, раздражение и гнев – его недоступность и равнодушие бесили ее, лишали душу равновесия. Влюбленность юного сердца и молодой плоти, готовой вспыхнуть и сгореть в огне неудовлетворенных желаний, сводили ее с ума с первого дня, когда она заглянула в глаза Владислава, оценила его изысканную привлекательность. Теперь Марина была готова броситься в объятия Нарцисса или схватить первый попавшийся под руку предмет, даже самый тяжелый, и запустить им в голову независимого красавчика.

– Владислав, поучи их уму-разуму, – проходя мимо Ольшанского, педагог похлопал ученика по плечу. – Как линию держать. Вон, Зорькина с тебя глаз не сводит. Зорькина, ты первая; иди к нему, иди, не стесняйся…

– А я и не стесняюсь, – ответила Марина и тотчас оказалась за спиной Владислава. – Ну, показывай, как ты держишь линию, наш Леонардо. Давно хотела узнать.

Владислав обернулся к ней и сразу выдал свое волнение: чересчур сильно покраснел, и от похвалы и от назойливого внимания девушек, которые уже обступали его мольберт. Но от цепкого и неотступного внимания Марины он смутился в первую очередь. Слишком много чувственности, давно взбудораженной и неутоленной настырности было в ее внимании к нему. Если бы он был влюблен в нее, другое дело, а так…

«Заполучить его или убить на месте», – думала Марина, стоя с ледяной улыбкой за спиной Владислава.

– Так ты будешь меня учить мастерству или как?

– Постараюсь, – тяжело проглотил слюну юноша.

– И меня, и меня! – наперебой загалдели и другие однокурсницы.

В этот вечер они с Ингой превратились в сыщиков. Марина упорно пряталась за ее спиной, но Владислав, шагавший впереди среди многочисленных прохожих, и не думал что-то подозревать, оборачиваться, чувствовать себя неловко. Его помыслы были заняты чем-то иным. Свиданием! – всем женским чутьем понимала Марина. И злилась, бесилась от этого.

– Не хочешь повернуть назад? – перекрикивая шум вечерней улицы, через плечо спросила Инга. – С головушкой подружиться?

– Не хочу, – холодно ответила подруга.

– Ладно, идем. Раньше увидишь – раньше оклемаешься.

Владислав делал и делал круги, обходя одни и те же кварталы, заходил в кафе, а они ждали его, прятались и караулили. Луна исчезла за плотными облаками. Повеяло холодом. Инга подняла голову и обнаружила, что все небо уже обложено тучами, грядет дождь. А вот Марине и дела до того не было. Хоть снег, хоть град! Ее мысли занимал ненормальный красавчик.

– А может, он того, твой художник? – раздраженно спросила Инга. – Свихнулся? А мы тут паримся?

– Вполне может быть, – искренне и охотно согласилась Марина.

Для нее это было бы облегчением – холодность молодого человека стала бы понятна.

Но вот он вышел на новый круг и двинулся по Дворянской улице, сверкавшей огнями. Близилась ночь. Пешеходы рассасывались, тем более в ощущении близкого ливня, и теперь увидеть девушек было куда проще.

– Мы как на ладони, – грозно сказала Инга.

Приближалась большая витрина салона модной одежды «Афродита» – она так и сверкала, заливала ночной тротуар ярко-лимонным светом. Владислав остановился у яркой витрины и сам оказался в потоке света. Его застывшее в упоении лицо казалось восковой маской, которая выражала восторг, глаза безумно сверкали, глядя в одну точку. Словно чувствуя опасность, Инга прихватила Марину за руку и потащила к стене, под козырек скромного парадного галантерейного магазина. Вовремя – Владислав нервно завертел головой, высматривая, не преследует ли кто его, и вновь уставился на витрину.

– Куда он смотрит? – спросила Инга.

– Понятия не имею. Может, там, за стеклом, продавщица?

– И что, они вот так и пялятся друг на друга? День за днем? Она на него, он на нее? В свете прожектора? Не пугай меня.

– Я тоже хочу увидеть, что там.

– И я хочу. Но теперь мы точно себя сдадим.

Пешеходы совсем разошлись, виной тому были преддождевая прохлада и запах сырости, говорившие о скором ливне. Возможно, он уже двигался сюда. Где-то на границе с городом полыхнула молния, и скоро гром прокатился над крышами домов. Пошел мелкий дождь, укрывая тротуар сверкающей в неоне влагой.

– И что дальше? – спросила Инга.

– Ждем, – целеустремленно ответила Марина.

А Владислав пялился и пялился на витрину. Он будто не чувствовал дождя! Ничто не касалось его.

Инга пришла в бешенство – возмущение накатило волной.

– Да ведь он псих! – прошипела она. – Маринка, слышишь?

– Слышу.

– Если мы быстро спрячемся за «газельку», – кинула Инга, – то все увидим сами.

У тротуара стояла продуктовая «Газель», разрисованная фруктами, с надписью «Апельсин», и как будто приглашала девушек-сыщиков спрятаться за капотом. Но тогда их слежка стала бы совсем явной. Инга не выдержала, настойчиво схватила Марину за руку, и обе рванули к фургону. Спрятавшись за капотом, они осторожно выглянули, но смотрели не на молодого человека, словно охваченного гипнозом, а на витрину. За стеклом стоял манекен – длинноногая изящная дама в короткой белой шубке. Одинокая, очень красивая и будто с живыми глазами. Владислав стоял и смотрел на нее, залитую лимонным светом, очень сексуальную, почти живую. О да, он был влюблен в безжизненную красотку!

– Он и впрямь псих, – теперь уже тихо и ровно сказала Инга. – Ужас.

– Ага, – довольная, кивнула Марина. – Полный псих. Законченный. Класс!

Она еще не знала, что здесь ее приятель по художке останавливается уже в сто пятьдесят первый раз! За этот месяц он провел тут немало времени. Иногда совершал променад по городу и подходил к этой витрине не один и не два раза на дню, а три или даже четыре!

Дождь становился интенсивнее, девушки уже смахивали с лица капли, слизывали воду с губ. Инга надвинула на голову капюшон ветровки. Пешеходы исчезли все – на улице остались только они втроем: завороженный Владислав и две заинтригованные девушки.

– А она красивая, – вдруг прошептала Инга. – Эта кукла. Вот почему этот псих тут зависает. Она как живая. Он хочет ее, ну, типа, вожделеет, воображает. Как он с ней…

– Фу, – поморщилась Марина и перехватила языком каплю.

– Тоже вообразила?

– Фу, говорю.

– А что, сейчас модно трахаться с силиконовыми куклами. Многие пары покупают таких подружек. Для тройничка. Молчаливая, доступная, на все согласна.

– Ты издеваешься?

На этот раз гром расколол небо над соседним кварталом. Девчонки вцепились друг в друга, и молния полыхнула куда сильнее.

– Это ты издеваешься, заставляя меня бегать за придурками, да еще в такую погоду.

Дождь становился все сильнее. Инга первой потеряла терпение:

– Ну все, удовлетворилась? Красавчику лечиться надо. Пошли?

– Ага. Только бы он нас не увидел…

Но изворачиваться не пришлось. Дождь наконец достучался и до юного художника. Он взглянул вверх и, смахнув с лица капли, поднял воротник куртки. Еще раз запечатлев взглядом красотку за стеклом, Владислав едва заметно поцеловал воздух в направлении манекена, повернулся и поспешно зашагал прочь.

– Вот теперь пора, – сказала Марина. – Я под навес!

У ее куртки капюшона не было. Она метнулась к тротуару под железный козырек парадного галантерейного магазина, но Инга осталась стоять на месте. Сдвинуться не могла, шага ступить. Пусть издалека, но она заметила то, от чего ноги ее стали ватными. Манекен повернул голову вслед молодому человеку!

Инга глазам своим поверить не могла! Но такого быть не могло. Слишком долго они пялились на лимонный свет, и он сыграл с ними шутку. Нет! Проводив живыми глазами своего обожателя, манекен вернул голову в прежнее положение. У Инги сердце готово было вылететь из груди. Показалось – второй раз?! Она сорвалась с места и метнулась под козырек, где сейчас ежилась Марина.

– Что с тобой? – спросила та.

Инга едва проглотила слюну, но проговорить ничего не смогла.

– Да что случилось-то? – повторила вопрос Марина.

– Она живая. Кажется…

– Кто?

– Кукла.

– Какая кукла? – поморщилась та.

– Ради которой мы здесь.

– Чего? – еще сильнее сморщилась Марина. – Издеваешься?

– Она посмотрела в сторону твоего Владислава, когда он уходил.

– А-а, – кивнула девушка, – решила поиздеваться надо мной? Поглумиться? Отомстить за ливень.

– Да, подруга, мечтала!

– Значит, глюки?

– Хорошо бы. Пойдем посмотрим на нее вблизи?

– Не хочу я на нее смотреть. Владушка помешался, с тобой тоже не все ладно, не хватало заразиться!

Дождь уже вовсю долбил по железному козырьку парадного.

– А я пойду – не пропущу такое.

– Не страшно? – усмехнулась Марина.

– Я всякого в жизни повидала – не из пугливых. Назло пойду.

Инга вышла из-под козырька и направилась к витрине магазина.

– Ладно, я с тобой, – сказала Марина, вытащила из сумочки большой фирменный полиэтиленовый пакет, накрылась и поспешила следом.

К витрине они осторожно подошли вместе. Стоя под нарастающим дождем, девушки уставились на манекен. Искусственная молодая дама, изящная и грациозная, смотрела поверх их голов карими глазами. Лимонное каре, короткая шубка, волнующей формы ноги.

– Ну и дуры мы, – сказала Марина.

– Точно, – откликнулась Инга.

Дождь быстро перешел в ливень – на такой хорошо смотреть из окна или беседки с прочной крышей, но не стоять под ним беззащитным. Он так и долбил по пакету над головой Марины. Но теперь Инга будто не замечала дождя, как совсем недавно Владислав. Тощий капюшон облепил ее худощавое лицо, вода лилась с нее, как с драной кошки, но взгляд впился в глаза манекена. Она словно пыталась заглянуть глубже, узнать большее, перешагнуть незримую черту, понять то, что ей не дозволено.

Марина не выдержала первой.

– Дождь обдолбил уже – у меня сейчас сотрясение мозга будет, – поспешно бросила художница и рванула под навес. – Пошли уже!

Но Инга не услышала ее. Затянув капюшон у подбородка, смахивая с лица струи воды, фыркая и щурясь, она упрямо смотрела в ярко освещенное лицо манекена. Инга словно бросала вызов этому опасному существу, на первый взгляд бездушному, но искусно прячущему свои тайны. Только какие? Неведомую силу? Опасное притяжение? Что? Полыхнула молния, расколола ночное небо над кварталом и над головой Инги. Девушка мгновенно оцепенела, сжалась в комок. Пронзительно задрожали стекла в домах, нервно завыли сигнализациями несколько машин. Над городом во все стороны грозными волнами покатился сокрушительный раскат грома.

А Инга, только вздрогнув, втянув голову в плечи, смотрела и смотрела! Ждала и ждала! Чуда! Его повторения! Ведь не сошла же она с ума! Видела! Инга требовала ответа: проклятая бездушная красотка в белой шубке, кто же ты?!

Вдруг манекен ожил, повернул голову к ней – и с хищной улыбкой посмотрел на нее в упор. Этот взгляд сразу и остро пронзил сердце девушки, заставив ее заледенеть. Взгляд куклы мог свести с ума. Инга закричала что есть силы, но ее голос потонул в уходящих раскатах грома. Чудо оказалось кошмаром. Девушка шарахнулась назад, оступилась, споткнулась и упала в лужу. Она села, отбросив руки, и как помешанная стала отползать спиной к бордюру. Марина бросилась к подруге, лишь мельком оглянувшись на манекен. Она схватила Ингу за руку, но та бешено отдернула ее. Не сразу поняла, кто перед ней!

– Ты чего?! – закричала Марина.

– Чего?

– Того!

– Я видела, – прошептала Инга. Взглянула на манекен, а потом на подругу: – Я видела, – повторила она.

– Видела? Молодец! Так и будешь в луже сидеть? – спросила Марина. – Да что с тобой? Спятила, Инга?!

Марина помогла ей подняться. Оглянулась на витрину: всего лишь изящная пластмассовая кукла в лимонном свете ярких ламп. Дама в шубке, как и прежде, смотрела поверх голов девушек. Марина потащила свою спутницу под козырек.

– Ну и что ты увидела, что?

Инга беспомощно моргала и отрицательно качала головой, словно не желая соглашаться с происходящим, а потом уставилась себе под ноги. Марина тряхнула ее за руку.

– Она посмотрела на меня – эта мертвая кукла, – подняв голову и заикаясь, пробормотала Инга.

– Как это?

– Вот так: опустила голову и посмотрела. Потом улыбнулась – как хищный зверь. Страшно.

– Ха, – холодно кивнула Марина. – Ха-ха.

– Представь себе.

– Очень смешно.

По лицу Инги уже катились слезы отчаяния.

– Я видела: все так и было. Было, Маринка! Было! – От нее, всегда стойкой, волевой, натянутой как струна, ждать такого не приходилось. – И теперь мне страшно. А знаешь, что самое плохое? Я тебе говорила: моя прабабка Агафья ведуньей была. Видела то, чего другие не видели. А бабка моя, Людмила, говорила, что ей этот дар не перешел, и дочке ее, матери моей, Наталье, тоже не перешел, а ко мне перешел.

– Ну помню, ты говорила. А дальше что?

– Мне этого тыщу лет было не надо, этого дара. Но я могу видеть! Так, вспышками. В детстве однажды смерть своего деда увидела, как дом соседский в деревне сгорит – тоже. И сейчас я увидела. Но другое совсем…

– И что же ты увидела?

– Это был демон в женском обличье – там, за стеклом. Он готов убить каждого, кто поймет его. Заглянет дальше, чем положено человеку. Планы у него большие на этот мир. Вот что я увидела.

– Столько всего сразу?

– Это наитие, понимаешь? Торкнуло меня.

Тут уже, хоть и чуя неладное, вознегодовала Марина:

– Хватит! Вызовем такси и поедем домой.

– Поедем.

– Примешь у меня душ. Вина горячего выпьем.

– Нет, я хочу к себе, – замотала та головой. – Курнуть хочу. У меня дома заначка.

– Уверена?

– Да.

– Как скажешь.

Под козырьком Марина вызвала такси. Дождь шел на убыль. Все это время девушки молчали. Главное было сказано. Каждая переживала свое. Говорить не хотелось. Быстро подъехавшее такси оказалось спасением. Они пробежали до машины, прыгнули в салон. И опять молчали, пока Марина не высадила Ингу у ее дома.

Когда Марина Зорькина поднималась по лестнице, мысли ее путались. Ненормальный Владислав, оказавшийся эстетом-извращенцем – да просто дураком, влюбившимся в куклу, – психоз лучшей подруги, страшная гроза, свалившаяся на их головы, все это издергало ее сердце и затуманило голову. Дома она выпила остатки вина. Потом долго не могла уснуть, но усталость, как это часто бывает, одолела вдруг разом, навалилась и унесла ее в кромешную темноту забытья.

Утром Марина пришла в институт совершенно разбитой. Лекции проходили мимо внимания, ее даже пару раз окликали преподаватели, но в голову ничего не лезло. Кроме нелепых и дурных мыслей.

В обед Марина позвонила Инге – справиться, как там подруга. Но та не взяла трубку – первый, второй, третий раз. Тогда Марина позвонила в салон тату «Анаконда». «Инга не пришла, – ответили ей, – на звонки не отвечает, клиенты, которым она назначила сеансы, недовольны. Надо быть ответственнее. Пусть так и скажет подруге». Марина пообещала.

Она равнодушно съела суп и пюре с котлетой в институтской столовой. «Бедная Инга, – думала Марина, отпивая чай и глядя в окно на желтеющий сад. – Вот как ее проняло-то…» Но что она там увидела, если такого нагородила? Ведь сама на себя не была похожа. Острое беспокойство закралось в сердце художницы, оно томительно ныло, тревожило каждую минуту, не давало отвлечься. Какая уж тут учеба! Еще раз перезвонила – снова молчок.

«После занятий поеду к ней», – решила Марина.

Глава вторая
Воришка Люся

1

В тот самый день, когда шел ливень и две девушки на улице зачарованно смотрели на женский манекен в белоснежной шубке, в примерочной кабинке этого магазина осталась запертой воришка Люся. Худышка, она за последние часы много чего надела на себя – дорогие бюстгальтеры, ночные комбинации, юбки, фирменные майки и джемпера, даже пару мужских кожаных курток, от чего сильно поправилась, превратилась в настоящий колобок или, вернее, кочан капусты. Через плечо висела большая спортивная сумка с дорогими сапожками и туфельками-лодочками для самых требовательных модниц, дорогими джинсами для обоего пола. Бедняжка взопрела и с трудом передвигалась.

У девушки был тайный план, как выбраться из магазина незамеченной. Конечно, не она сама его придумала. Ее милый друг Коля Спичкин был тем еще прохвостом, попросту мелким жуликом, а его старший брат Лёня, тоже ловкач на все руки, к тому же работал мастером по сигнализациям и слыл в своей профессии большим докой. Именно он тщательно исследовал салон одежды «Афродита», изучил систему сигнализации, все тайком зарисовал и сфотографировал. А младший брат, пройдоха и барыга, тем временем изучил ассортимент товаров, основательно приценился и составил свой «модный каталог».

Воришку Люсю пошатывало от тяжести и духоты. Одна из кожаных курток, два джемпера и джинсы предназначались старшему брату Лёне, и еще десять процентов с продажи. Таковы были его условия. И впрямь, кто они без него? Одним словом, девушка получила от старшего брата, рассудительного профи, самые подробные инструкции: куда, когда и на какие кнопки нажимать, где что открыть и перерезать, чтобы безнаказанно выйти с ценным барахлом. Отход предполагался через окно второго этажа в небольшом коридоре, ведущем в кабинет директора. Ее должны были поймать в плащ-палатку предприимчивые братья-акробаты. И что с того? Люся была по уши влюблена в Колю Спичкина и ради него могла шагнуть в полымя. Или нырнуть в прорубь. Разве второй этаж – препятствие для любви? Она бы и с парашютом сиганула, если бы понадобилось.

Люся набрала номер возлюбленного, торопливо спросила:

– Колян?

– А ты кого хотела услышать, Люська?

– Тебя.

– Все взяла?

– Все, все. Еле двигаюсь! Готова выходить.

– Тут дождь как из ведра! Торопись, кисуля! Слышь меня? Ждем под окнами.

– Ага. Мне еще проводки нужно разрезать… А вдруг сорвется? Боюсь!

– Ну, тогда по этапу поедешь.

– Чего?

Вместо ответа Колян задорно, оптимистично и очень музыкально запел:

– Я – жиган ростовский, я – жиган московский, я – жиган азовский, я – король шпаны! Урки все на цырлах ходят предо мною, девочки вздыхают, лезут мне в штаны!

Слушая его, Люся уже расплывалась в улыбке – умел ее рассмешить Колян! Скоро, скоро они увидятся! Через пять минут!

– А дальше? – забыв о работе и о наворованном барахле, спросила она. – Пожалуйста!

– Но любил я Люську, Люську-хулиганку, – как ни в чем не бывало продолжал веселый Колян, – грудь ее в наколках, золотой оскал!..

– Хватит дурить! – оборвали певца – это был строгий Лёня. – Людмила! Будет у тебя грудь в наколках, если что не так разрежешь! – Он вырвал у брата телефон и заговорил в трубку: – Я вас обоих брошу, дураков! Делай и лезь!

– Ладно, ладно! – обиженно успокоила она Лёню. – Чо расшумелся?

– Она умница – все сделает, – заверил старшего брата Колян. – Моя ж кисуля!

Голос Коляна, как всегда, успокоил ее. Люся выдохнула, смахнула со лба капли пота и двинулась в зал с шубами и пальто – оттуда вел путь в спасительный коридор.

Пять шагов, десять…

Но в зале что-то случилось. Вернее, происходило прямо сейчас. Что-то страшное, от чего девушка оцепенела и буквально задохнулась. Это был ужас. Сердце остановилась. Она хорошо знала эти три манекена – смотрела на них много раз. Два по краям не представляли ничего интересного, обычные пластмассовые куклы, а вот средний – красотка в короткой белой шубке, с золотым каре, – заинтересовал ее не на шутку. И не только потому, что это была необычная кукла. Люся, едва увидев ее белую норковую шубку, обмерла от зависти. Она хотела такую же! И знала, что у нее никогда не хватит денег, чтобы купить такое чудо. И у ее Коляна не хватит. А вот слямзить ее можно – особенно теперь, когда она оказалась в этих хоромах. Подойти и стащить белоснежную шубку из редких шкурок, утащить в свою норку и крутиться в ней часами перед зеркалом, пусть даже не выходя из дома. Просто – обладать ею! Как произведением искусства. Люся набралась смелости и двинулась к манекену. Сейчас она выглянет на улицу, убедится, что там никого нет, и стащит с плеч пластмассовой красотки белоснежное чудо. А заодно прихватит берет с голубым шарфом. И пусть Колян попробует отобрать у нее эти чудеса!

Но едва она сделала десяток шагов по залу, как тут же вросла в пол. Манекен неожиданно пошевелился. Не коряво и угловато, как это бывает с механическими куклами, вдруг оживающими в фильмах с нелепыми роботами, а изящно и грациозно, как настоящая подиумная модель! Оттаявшая, в которую стремительно вошла жизнь. Или которая таила в себе жизнь, но не показывала ее до срока?

Это был не обман зрения! Манекен в дорогой белой шубке ожил и сошел с невысокого подиума. Похожая на кочан капусты, да еще с тяжеленной сумкой через плечо, Люся онемела от ужаса. «Так она была живая! – пронеслось у нее в голове. – Но как?! Почему?!» Может, она сторож в этом магазине? Ее специально оставили здесь, чтобы караулила таких вот воришек? Мысли у напуганной до смерти воришки Люси путались и сбивались, но это не помешало ей сделать шаг назад, потом еще один.

Хозяйка белой шубки попала в луч яркого света, падавшего в окно, и Люся поняла: перед ней не живая женщина, а нечто страшное, оно съест ее живьем, если увидит. Лицо красотки отливало серебристым и перламутровым светом, оно словно было слеплено из невиданного материала, при этом казалось живым, полным эмоций. Оно было живым! Уж лучше бы робот! Манекен к чему-то присматривался. Люся сделала еще пару шагов назад. Наконец неживая женщина нашла то, что искала. Она подошла к вешалке, сбросила шубку, оставшись голой, надела черный плащ, подвязала его широким поясом и подняла воротник. Шубку она отправила на пустую вешалку. Выбрала черный берет – таким он выглядел в темноте – и шарф, кажется, тоже черный, но в ярком свете, падавшем с улицы, он оказался с красным отливом. Остановилась у зеркала, оценивая себя. И только потом манекен направился к дверям. Несомненно, он – или она? – намеревался покинуть магазин.

И тут Люся выдала себя шорохом. Она уже приблизилась к коридору – ей осталось только шагнуть в темноту и быть таковой. Но не вышло! Манекен мгновенно обернулся в ее сторону, присмотрелся и двинулся на нее. К этому времени Люся уже сбросила сумку с плеча – она шестым чувством понимала, что сейчас ей придется бежать, и только это может спасти ей жизнь. Она повернулась и рванула куда глаза глядят.

– Стой! – услышала Люся металлический голос в спину.

Бывают случаи, когда человек не отдает себя отчета, куда он бежит и где прячется от опасности. Сколько раз человек взбирался на дерево не пойми каким образом, когда на него бросалась стая волков, и только потом обнаруживал себя в ветвях у самой верхушки, намертво вцепившимся в ствол…

Шаги – а манекен был на каблучках – все быстрее и четче стучали за ее спиной. Люся влетела в темную комнату с ворохом одежды, блестевшую швейными машинками, бросилась к шкафу и нырнула в тряпки. И сразу на пороге, судя по шагам, появился манекен. От ужаса и страха Люся превратилась в мышь. Только громко стучали зубы, девушка даже рот зажала, чтобы не было слышно этого стука. «Господи, клянусь, больше никогда и ничего не украду! – мысленно повторяла она. – Господи, спаси меня!..» И тут она услышала, как кто-то смертельно страшный подошел к шкафу, пытаясь услышать и угадать ее.

Створки шкафа уже медленно раздвигались – так кошка тихонько подбирается к мыши…

– Где ты, маленькая дрянь? – ледяным шепотом спросил манекен в двух шагах от нее. – И кто ты, маленькая дрянь? Просто воровка? Говори же, подай голос, мышка…

И вот тут, вот тут!.. Раздался звонок, но он где-то в коридоре, там, где Люся на бегу сбросила кожаную куртку. Она спрятала телефон в одном из карманов!

– Проклятие, эта тварь надула меня, – тем же шепотом, уже прямо над ней, сказал манекен и быстро рванул в коридор.

Телефон звонил и звонил. И тут послышался отдаленный удар в стекло – несомненно, это братья-воры вызывали ее, Люсю, сейчас едва живую от страха. Или уже неживую? Она бы и сама не ответила на этот вопрос. Потом телефон стих, зато раздался едва слышный перезвон колокольцев над входными дверями. Что это было?

Манекен уходил из магазина, как и хотел сделать вначале?

Закусив воротник второй куртки, Люся молилась, хоть и не знала ни одной молитвы. Не до того ей было, воришке, чтобы учить всякие ненужные премудрости. А вот бабушка-то, ох и строгая была старушка, настаивала, грозила наказаниями…

Кажется, на улице послышался крик – скорее вопль отчаяния, но Люся уже толком ничего не понимала. Она отключилась, оказавшись без сил, в первую очередь душевных. Все ушло в те минуты, когда ее преследовал манекен, открывал дверцы шкафа. Теперь она сама превратилась в бесчувственный кусок плоти, брошенную кем-то ненужную тряпку…

Сколько прошло времени, Люся не знала. Все эти часы – или мгновения, поди разбери! – она пребывала в беспамятстве, на пороге жизни и смерти. Какое уж тут время! Потом где-то за пределами шкафа послышались нервные голоса. Все слышалось, как через туман. Взорвались гневные причитания, затопали, завопили, заохали. В «ее» комнате раздались шаги, дверцы шкафа распахнулись. Долго ждали, и ждала в отупении Люся. Потом, как из пушки, кто-то громовым голосом крикнул: «Шевелится! Шевелится! Тут он, воришка!» – и с Люси сорвали покрывала.

И тогда, глядя на людей звериными глазами, она заорала бешено и страшно, словно ее бросили в огонь…

2

В ту памятную и трагическую ночь Инга вышла из такси у дома, где снимала квартиру, бросила подруге короткое: «Пока», – и двинулась к арке ворот. Марина ответила тем же скупым словцом и печально проводила ее взглядом, пока Инга не скрылась в арке.

«Вот бедняжка», – подумала Марина и, вздохнув, бросила шоферу:

– Теперь на Никитскую…

Через арку Инга шла осторожно, коротко озиралась. Во дворе все казалось чужим: очертания деревьев, лавок, водосточных труб, особенно садиков у подъездов. Тени от знакомых деревьев, которые она успела хорошо изучить за два года, казались в эту ночь враждебными, сами карагачи с узловатыми ветвями – лапами застывших драконов. Вот-вот оживут! Свет у подъездов – подозрительным. Лампочка у ее подъезда в круглом стеклянном плафоне тихонько потрескивала, свет нервно подрагивал, что сейчас было особенно неприятно. Воображение девушки разыгралось не на шутку. Чего ей только не казалось! Например, что в глубине двора, во тьме кромешной, где стояли два мусорных бака, прятались упыри, расползались по заборам, выискивали кого-то. Не ее ли?

Инга торопливо нажала на три кнопки, щелкнул замок. Она быстро оглянулась и вошла в подъезд. Закрыла со щелчком дверь и, застыв, прошептала:

– Господи, ну не чокнулась же я? Блин! Не спятила? Я же видела! Видела! Она смотрела на меня, эта тварь!

Инга поднялась на третий этаж, прислушиваясь к шорохам, отголоскам, нашла в сумочке ключ и вставила его в замочную скважину. Она снимала квартиру у старой женщины, которая из-за болезни переехала к сыну. Мать и отчим, жившие в областном городке, оплачивали Инге эту квартиру целый год, пока та не встала на ноги. Они были рады отделаться от своенравной дочки-падчерицы – она им попросту мешала, да и сама Инга была счастлива поскорее съехать от них.

Зайдя и подумав, девушка заперла дверь на все три замка и две щеколды – хозяйка дома была подозрительной и мнительной, в девяностые превратила квартиру в бункер. Инга, смелая по натуре, никогда не пользовалась этими дополнительными замками. Но и двухкомнатная квартирка с окнами во двор, которую она успела полюбить, встретила ее недобро – подозрительной тишиной. Инга снимала только одну комнату в этой квартире, вторая была наглухо заперта и таила в себе некую житейскую тайну. Сказали: там старая мебель, одежда, альбомы, воспоминания. И не нужно это все, а выкинуть жалко. Инга всегда проходила мимо нее безучастно, но только не сегодня. Пустующая комната с воспоминаниями затаилась, как и черные садики, и корявые деревья, и темнота в глубине двора.

Большой свет Инга включать не стала, только бра на кухне. Достала из холодильника плавленый сыр, намазала на хлеб, безразлично съела бутерброд. Запила бутылкой пива уже в комнате, у окна. Делая глоток за глотком, смотрела на слабо освещенный дворик между трех домов – ее и двух других, стоящих под углом напротив. Потом взяла из заначки сигарету, закурила и легла на тахту. Вот кто-то въехал во двор, и потолок осветили бегущие огни, потом пронеслась по двору с диким ржанием компания юнцов.

– Да пофиг, да по барабану, – выдыхая дым, сказала Инга, чувствуя, как приятно туманится голова. – Не было ничего… Не было же? – Она раздавила коротенький окурок, готовый обжечь пальцы, в пепельнице. – Не было.

Легкая дремота блаженно накрыла ее, продержала в своих путах, оставила одно нервное воспоминание и так же быстро прошла. Девушка открыла глаза и уставилась в потолок, на котором лежали несколько бледных отсветов от фонарей во дворе.

И вдруг она услышала словно через туман: «Посмотри в окно, девочка… Покажись! Я здесь! Где же ты? Где?… Не прячься от меня, не стоит… Посмотри в окно…»

Инга поморщилась: что это было? Померещилось? Остатки сна? Но короткий сон был подобен туману – он не оставил следов. Или оставил? Тут Инга вспомнила нечто тревожное, оно коснулось ее во сне, но она просто забыла. Там, в этом вязком забытьи, она мельком увидела женщину в черном: та будто выходила из этого тумана – именно к ней.

Инга сбросила ноги с кровати, встала, и ее даже качнуло после короткого забытья.

– Фу, – выдохнула она.

И вновь услышала тот же голос женщины, только более требовательный: «Посмотри же в окно – найди меня!»

Ингу странным образом потянуло к окну, но словно четкая преграда встала между ними. Подходить не стоило, но и забыть голос было невозможно. Хотелось понять: что это? Страшный вечер, странная ночь. Но ничего уже не забудешь, не вычеркнешь, не выжжешь никаким огнем. Тавро поставлено. Клеймо запечатлено на всю оставшуюся жизнь.