– Да не трус я, а защищался. Были они у меня, да всплыли. Обижали, вот я и вырос скрягой.
– Да врёшь ты всё, не так всё было! На придумывал себе лишнего, важное слово пропустил мимо ушей, а за плохое зацепился как мог, за сорняк.
– Вовсе нет, просто пытаюсь понять, почему они так говорят.
– Какая разница почему, ты слушай, что говорят, а то с ума сойдёшь. В конце концов, это не повод не иметь никого. Хоть бы к матери привязался.
– А она ко мне? Я что должен что-то к ней чувствовать?
– Ещё как, поганец! – и стукнул меня своей тростью.
– Это ещё за что? Бес проклятый! – ополчился я.
– За что, спрашиваешь? Спастись не хочешь, вот и получай от меня тростью теперь, – и начал меня колотить, покуда силы не закончились.
– Да хватит тебе меня мучить, ты лучше расскажи, что с твоей силой великой! –воскликнул я, желая прекратить мои унижения.
– Ну так вот, – продолжил сумасшедший старик, – надоело мне страдать, что близкие люди умирают, мне их, в отличии от тебя, жаль. Вот я разозлился, и по глупости передал всю силу неизвестно кому.
– Как так, передал? – изумился я.
– Да так, просто взял и передал. Слово сильное на ветер бросил, а оно в воду попало, и уплыло с концами. Больше я его и не слышал. Силы великой во мне больше не было, и тому я был безгранично рад. Поначалу, конечно, непривычно, что жизнь как у всех людей, незамысловатая… Да только не долго мне радоваться пришлось. Вернулось проклятие, да ещё как… другим боком.
– Каким таким… Другим?
– А таким. Исполнилось мне восемнадцать лет и решил я жениться. Женился на девушке красивой и необыкновенной. Да только необыкновенность её выражалась в том самом колдовстве, которое в речку я опрокинул. Она в это время в ней купалась и подхватила, как заразу.
– Почему как заразу? Жизнь же другая, интересная. Живёшь, лечишь и всем помогаешь, что плохого-то?
– Да, какой же ты наивный. Ты хоть раз жил подобным образом? Ты хоть представляешь, какого это, своих убивать, ради чужого блага?!
– Нет, – с малой радостью и ухмылкой произнёс я. Отчасти, я хотел превратить грустный рассказ старика в шутку, что б хоть как-то его приободрить, да только, похоже стало на оскорбление, и потому старался не говорить ничего лишнего, кабы не задеть тонких струнок чувств.
– Да не глумись, коль не знаешь. Жили мы с ней в радости и горе, посуду делили и дела в быту. Видел я, как она и лечит, и помогает всем в деревне. От какой болезни и хвори спасёт не своего, чужого… А принесёт своим родным по крови, как нежданную весть с другого края, так и она. И не говорит никому, чего ей это стоит. А ежели и говорит, так в подробностях не описывает, чтоб спасённый не чувствовал себя виновником её трагедий и отказаться не смог. Я всегда был против такого, это нечестно как-то, человек же цены не знает, не знает, на что идёт.