Путь по линии

– Ну, ты просто всегда молчишь. Может, посоветуешь что.

– Я тоже пойду на тарзанку, если вдруг что-то почую, дам знать…– И тот дружелюбно подмигнул и улыбнулся, как только позволяла мимика лица.

– Ну чего вы там застряли? – Крикнул Ганс, уйдя далеко вперёд от стоящих на поле друзей. – Скоро солнце сядет! Нам нужно к ужину вернуться! – Сказал Ганс и начал держать шаг медленнее, чтобы уловить отстающие тени.

С опускающимся солнцем, они добрались по дороге и вновь попали в привычный детдомовский быт. Воспитатели уже вернулись из города и были так сильно заняты, что, по обыкновению своему, не заметили грустных лиц, передвигающихся по часовой стрелке. Дети зашли в дом и уселись в проходной, чтобы перевести дух. На выступе деревянной крохотной лестницы, на которой они часто сидели, как странники из далёких далей, были выцарапаны чёрточки маленьким железным гвоздём, который регулярно вырывался по собственной воле из щели дома.

Дверь между кухней и проходной была открыта и Андрей с ребятами могли прекрасно видеть и слышать взрослые разговоры воспитателей детского дома. Стены были красиво разукрашены детской принуждённой рукой, а лестничные перила у входа обрисованы разноцветной гуашью, которая томится в шкафу и всё ещё ждёт своих художников.

– Представляешь – Пронесся мужской голос сквозь раскрашенные фантазией и мечтами стены.

Александр Филиппович, на вид которому было лет пятьдесят, представлял собой сварливого старика, отдавшего жизнь науке. Он не очень любил детей и потому совмещал работу воспитателя детского дома с работой на кафедре. На его работе, судя по разговорам, было много студентов не очень умных. Но зато было много хорошо учащихся. Они часто приходили в гости к Александру Филипповичу, и он часто пил с ними чай. Судя по всему, так они выказывали своё уважение или истинное мнение в принесённом даре. Таковыми были шоколад или печенье, которое Александр Филиппович всё равно ел один. Не смотря на это, на вид он был очень несчастный, по его виду можно было предположить, что в мире не существовало ровным счётом ничего, кроме точных измерений и научных трудов, собранных одним человеком. Будто бы существовало только несколько учёных, которым стоило доверять, а все остальные лишь вели науку по неправильному и нелогичному пути. Эту точку зрения поддерживали и студенты, что учились лучше остальных.

– Сегодня один безумец выступал в высшем институте физики – Интонационно выделяя эту важную деталь, он тем самым говорил, как всегда гордился местом своей работы, даже не смотря на бестолковых учеников, – и озвучил на всю аудиторию теорию о квантовом бессмертии, сказав, что с ней его жизнь видна как на ладони.

– Неужели? И в чём заключалась эта теория? – спросила Ника. Она работала в биологическом отделении, и, в отличие от Александра Филипповича, была молода. За большую плату устроилась работать в детский дом и также совмещала дело всей жизни с работой, за которую платят. В своих кругах она была очень влиятельна и, не смотря на видимую мягкость, суровость взгляда всё равно прорывалась, как и жесты указательного пальца, то и дело напоминали человека напыщенного, но системного, которому бы стоило подчиниться.

– Молодой парень вышел сегодня. Встал за кафедру с очень важным видом и в своём докладе заявил: – Он достал из своего портфеля папку с бумагами и вытащил самую первую из них.

Александр Филиппович недовольно, с видом барского упущения, зачитал вслух следующее:

Опыт с котом Шрёдингера показывает, что суперпозиция важна не только в микромире, но она объясняет и многие явления из макромира. Квант как таковой невозможно измерить при попытках зафиксировать позицию или действие, квант перестаёт везти себя естественно и из-за постороннего «взгляда» меняет свою траекторию. На этом основании стоит полагать, что всё, что мы видим не только результат уже искажённой реальности, но и лишь доступная нашему глазу вселенная, в которой мы живём. С каждым опытом кота Шрёдингера вселенная делиться ровно на ту, в которой кот умер и ту, в которой кот жив. А, соответственно, в данный момент я вовсе не читаю доклад. Это лишь ваша иллюзия и если вы думаете, что всё, что вы видите, это реальность, то я со своим ненастоящим докладом готов доказать вам, что вы и я это лишь одна из версий. Не верите? Ну, вы же сейчас смотрите не на меня, а на кучу квантов, которые ведут себя так лишь потому, что вы смотрите. Если бы версия меня была бы по-настоящему одна, то почему я не умер при самой первой случайности. В своей жизни я как-то вывалился из окна. Так вот в одной из вселенных я упал и умер, а в другой читаю этот самый доклад. К тому же как вы объясните линии на ладони? Смотрите! Их великое множество. Сколько линий, столько возможных версий меня. – Тут он показал ладонь и гордо произнёс "это всё версии меня".

Воспитатели рассмеялись, приняв это за невообразимую глупость.

– Это почти ненаучно и абсолютно глупо. Что этот студент о себе возомнил? Он думает, что я этого не знаю? Многие учёные не готовы мириться с этим фактом, и я их полностью поддерживаю. – Добавил в конце своего повествования Александр Филиппович.

– Я этому студенту ещё устрою, вот придёт сессию сдавать, посмотрим кто из нас больше в теории струн понимает.

– На моём факультете прямо пропорциональная история…. Не поверите… – Вдруг сказала Ника – И почему дети имеют такое самомнение и всегда хотят высказывать больше, чем положено? Мы в их возрасте себе такого не позволяли! Правда, Александр Филиппович?

– Именно! –Подтвердил он и продолжал складывать бумаги обратно.

Андрей увидел, как глаза Ганса загорелись в такт с его. Обычно это редко происходит, так как Ганса всегда устраивало положение «младшего в доме» и, в отличие от Андрея, он никогда не позволял себе при взрослых поведение, выходящее за рамки. Он знал, что уже добился хорошего отношения к своей персоне, поэтому боялся перечить.

– А, по-моему, звучит привлекательно. – Как бы невзначай тихо произнёс Ганс.

– Да что ты говоришь такое? Это просто набор псевдонаучных фраз.

Александр Филиппович привстал и с недоумением посмотрел на него.

– Ты просто ещё не учишься толком и не знаешь, что в физике в действительности есть только два пути. Две главных теории. И мы сейчас говорим о неверной.

Он принимал на веру всё, что было ему удобнее и потому не мог понять домыслы студента, которые, как и послушник Ганс, вдруг решили, что они знают больше, чем Александр Филиппович, отдавший жизнь кафедре и своей почётной степени кандидата.

– Да это же абсолютно гениально! – воскликнул Андрей – Он редко поддерживал Ганса в его взглядах, но на этот раз не влезть было бы глупым. – Вы никогда в сказки не верили – продолжал он – А зря. Я почти уверен, что ваш студент абсолютно прав. Вам, как старику, просто тяжело признать, что есть люди умнее вас. – В этот момент Андрей рассмеялся, ведь подобные диалоги так часто не выдвигались на общее обозренье, что присутствовать при такой премьере было великой честью.

Александр Филиппович вспылил и на его лице выступил красный цвет.

– Да что ты такое говоришь? Как ты смеешь так себя вести со мной? – Такой сильной реакции невозможно было ожидать, однако даже тот гнев, который на мгновенье отразился в глазах, не смог заставить потерять лицо.

– Марш в свою комнату – Александр Филиппович указал на лестницу и жестким толчком проводил его до своего места.

Друзья, видевшие такую неприятную ситуацию, почувствовали себя неловко и сразу разошлись по комнатам. Они знали, что нельзя перечить старшим, иначе те оставят их без обеда и вечернего покоя. Андрей, переплетая ноги, шёл наверх, и еле заметная слеза катилась по его щеке. Он зашёл в свою тёмную обитель, в которой ему всегда было одиноко и, лёжа в кровати, начал

перебирать воспоминания из сегодняшнего дня, которые вдруг медленно слепились в крепкий сон.

Глава 4

Солнце скрылось за горизонт, и месяц показал свой холодный лик. Загорелись звёзды и лес, мелькающий на скорости. Он слился в чёрную мохнатую массу, похожую на бороду.

Я обратился к Джону, желая продолжить начавшийся диалог.

– Так что ты там говорил про руку? – Снова спросил я, желая хоть как-то разбавить вечное непонимание.

– Посмотри на свою руку! Ты видишь линии?

– Нет на ней линий! Разве что одна. – Добавил я, осмотрев свою ладонь, на которую падал оранжевый оттенок заката вперемешку с морским цветом неба. На моей ладони и правда была только одна линия.

– Как ты думаешь, почему так?

– Наверное…– Призадумался я.– Так у всех. Мы же с тобой люди. У нас с тобой одна жизнь и одна реальность, чего же более?

– Вот именно.… У нас с тобой есть реальность, только у каждого она всё равно своя.

– Это ещё почему? Бывает иначе?

– Каждый видит по-своему. И каждый создан только для своей реальности. … В этом его жизнь.… Понимаешь? Поэтому у нас с тобой ровно по одной линии на ладони.

– А у всех так?

Немного помолчав, Джон ответил:

– В этом поезде у всех так. Линии на двух руках одни и те же, но между пассажирами разные…

Я взял за руку Джона и посмотрел на его ладонь. Странное дело – Подумал я. Линии у нас с тобой разные, но у каждого по одной.

– Почему так? – Я поглядел на него с абсолютным непониманием происходящего.

– Ты лучше спроси, куда мы едем?

– До последней мили, конечно. Это же очевидно. Последний этап от посылки к получателю. «Мы приедем, и нас примут в жизнь почти как посылку, только людей» – Так, по крайней мере, ещё думал я…. Но ты так и не ответил на вопрос. Почему только по одной?

– Каждый живёт в своём пути и каждый видит то, что хочет – Побуждающим тоном он продолжал. – А вот представь, вдруг она одна только у тебя.

– Как это так? А у тебя тоже одна реальность и линия пути тоже одна… Ты же сам только что сказал, что тут у всех по одной… – Я удивлённо посмотрел на Джона.

– Да. В этом мы с тобой равны. Только я знаю больше…

– Что же ты знаешь?

– Я и Ты – это только версии одного человека…

– Как это одного? – Недоумевая, я начал обрывать на половине фразы.

– Ты и есть один исход событий, я другой. Линии на нашей руке именно об этом говорят.

– Но, как же мы едем в одном поезде, раз мы и есть линии жизни на руке.

– Ты не понял. Мы не сами линии, мы версии, что ездят в поезде по рельсам.

Пока мы едем, мы два возможных исхода событий и значит, что мы когда-нибудь с тобой будем в жизни машиниста. У него не одна линия, у него их много. Наша линия есть наше предназначение. Мы – исход событий у главного человека в нашей реальности.

– А как же люди, что вокруг?– Я окинул рукой других пассажиров поезда текущей жизни.

Тут колёса застучали сильнее и звуки из спящих превратились в просящие и громкие.

– Они тоже проекции… Другие версии жизни… Возможные исходы событий.

После этих слов лишь часть моей реальности начала проясняться. Я не мог поверить своим глазам, глядя на тех людей, что лишь взором и пониманием отличались. Они такие же, как и я, и их имена, их мысли, чувства, жесты руками или мотание головой, медленные или быстрые шаги, всё то же самое, только я никогда не был ими. Они совсем не я. Они исходы событий в своих версиях, в своём пути, и в этом заключается их жизнь. Их путь по линии.

– Какие события тогда исполняют они?

– Те, что не принадлежат ни мне, ни тебе. Они только их. Только личные.

Это обычно становится понятно на предпоследней станции. Ты сам поймёшь, что ты за версия, какое событие ты исполнишь и оставит тебя машинист или нет.

Странно звучала эта фраза.…Как будто не я выбираю, а только тот, кто у руля. Как будто всё моё существо – это совершающееся действие, а не жизнь, на которую уйдут годы.

– Как это Машинист может меня не оставить?

– Ну, предположим, сегодня ты поел в вагоне ресторане и тебя отравили.

– Но меня не травили!

– Я знаю… Дело не в этом – Джон продолжал.– Предположим, тебя отравили и ты умер. Теперь ты бы не смог стоять здесь и разговаривать со мной. Тогда бы я говорил с другой проекцией жизни, с другим исходом событий.

– Посмотри на него! – Джон указал мне на парня, стоящего рядом. Его черты лица чертовски сильно напоминали мои.

– Ты бы разговаривал с ним? – Возбуждённо поинтересовался я.

– Да. С ним. Но сейчас я говорю с тобой, потому что ты жив и ты подошёл ко мне. Значит, машинист допустил твою жизнь и решил не губить тебя как версию, как все эти исходы событий.– Кивнув головой, он добавил – Ты ещё несовершённый выбор, и в этом ты совершенен.

– А ты совершенен?

– Да, я же тоже ещё не сбылся и к тому же я стою с тобой – Тут он посмеялся, очень по- доброму и показался мне другом.

– А если одна из версий не может сбыться? Предположим, я отравился и не говорю с тобой… Что тогда?

– Тогда освободится место для другого исхода событий и, перекинувшись словами с ним, мы будем ехать, даже не зная, что ты когда-то был или мог сбыться.

– А что такое должно произойти в жизни машиниста, чтобы я отравился?

– Не знаю.… Ну, например, если бы условия убили бы почву, и никакого выхода не осталось, ты бы тогда не выжил.

– Это как?

– Ну если бы… – Тут он замешкался и неохотно сказал – Ну, если в жизни произойдёт то, что не позволит совершить какое-либо действие, сдвиг, критическая ситуация или, если надежда на что-то умрёт, тогда тут целый поезд может исчезнуть – Смотри – он указал мне на другого похожего человека. Тот  уже высовывался в открытое окно вагона и в секунду отпустил ноги от деревянной рамы. В мгновение ока тело растаяло в мелькании деревьев и быстронесущихся куда-то зелёных полей.

Я успел увидеть лишь его тень, которая испарилась в быстроменяющихся кадрах окружающего мира. Стало невыносимо страшно и сердце забилось быстрее.

– Что это было? Зачем он выпрыгнул?

– Это то, о чём ты спрашивал. Одна из версий больше не может существовать. Видимо, в главной жизни произошло что-то, что изменило поведение машиниста или убило надежду, сделав невозможным тот исход событий, который сейчас выпрыгнул из вагона. Поэтому так происходит.

Я не мог поверить своим ушам. Всё это время мне казалось, что я живу, как самый обычный человек. Я просто еду в поезде, вокруг меня кадрами мелькают люди и, звонко унося моё сознание, шумы механизмов являются неотъемлемой частью моего пути. Столько свободы в этих быстронесущихся мимо деревьях, неужели это тоже все иллюзия, и я действительно проекция кого-то другого?

Джон буквально прочёл мои мысли и сказал.

– Когда мне рассказали, я тоже сначала не поверил. Я ведь почти такой же, как ты. Только я двигаюсь по другой линии, не по той, по которой ты идёшь.

– Но ты же едешь со мной… Как ты можешь двигаться не по той же линии? Мы же едем по одним рельсам – Возразил я.

– Действие, которое решит мою судьбу, ещё не произошло. Поэтому я стою с тобой, даже при разных линиях. Я точно уверен в том, что мой конец совсем другой.

– Какой же?

– А я тебе об этом позже скажу.

– А мой?

– Твой мне известен, ты как минимум не отравился в вагоне-ресторане.

– Хорошо…– Недоверчиво добавил я – Предположим… Я верю… А когда оно наступит? Действие, решающее твой исход?

– Совсем скоро должна быть и моя развилка.

– И тогда ты сойдёшь с поезда?

– Да.

– А для того парня, который уже спрыгнул из окна? Для него уже была развилка?

– Обычно, пассажиры не выпрыгивают без нужды. Возможно, в жизни произошло независящее событие. То, которое обычно не выбирают. Оно зависит только от условий.

– А это хорошо или плохо?

– А это ты мне скажи.

– То есть, если я выпрыгну, значит жизнь машиниста отвергает мой конечный исход событий? Как и отравление в вагоне ресторане?

– Абсолютно точно.

– Значит, вместо этих исходов событий обязательно придут другие?

– Ну, это не факт… Может и не придут, обычно выпрыгивают по сильному желанию машиниста, если точно знают, что так надо. Вместо них может никто и не прийти.

– А если я сам решу прыгнуть?

– Тогда ты не станешь машинистом, и твой исход будет невозможен для этого водителя.

– А у меня есть шанс?

– В этом мире он есть у всех.

Глава 5

Сон

После тяжёлого вечернего разговора, Андрея одолела тяжёлая, как камень тоска и в соленом вкусе слез он опустился на постель, оставив позади все силы.

Его глаза сомкнулись и во сне начали мелькать непонятные кадры, то и дело сменяющие друг друга. Вдруг, один кадр резко остановился, и Андрей увидел нечто страшное. Будто в огромном окне тёмная мгла, а со стороны окна светят фонари. Их свет падает прямо на скользящие рельсы, по которым едет поезд, управляемый им одним. Вокруг лишь жуткий шум и еле заметный небесный свод, на котором видно маленькие звёздочки. Быть машинистом представляется ему таким тяжким и долгим трудом, что он хочет поскорее закончить работу. Глаза закрываются, и он засыпает прямо на водительском кресле. Однако по-прежнему видно, как поезд всё мчится с бешеной скоростью и вдруг на дороге появляется развилка. Андрей резко открывает глаза и поворачивает поезд в одну сторону. Вдруг он слышит, как пассажиры разбивают окна. Они выпрыгивают прямо из вагона и их смертные тела остаются где-то позади. Позади поезда, что несётся как человеческая жизнь. Тогда на следующей развилке Андрей поворачивает влево и поведение пассажиров повторяется. Звук дребезга окон раздаётся с невиданной силой. Стёкла разбросаны по всему салону и из уже пустых рам прямо в расплывчатый пейзаж прыгают люди. Они зацепляются за раму и абсолютно по-сумасшедшему желанию уходят в последний путь. Таков был конец их маленькой жизни.

В глазах Андрея мелькает надпись, повисшая над дорогой "выбор сделан".

Тогда Андрей пытается остановить поезд, но ничего не получается. За огромным пультом находится множество кнопок и рычагов, но нет ни одной, способной остановить скорый вагон жизни с разбитыми окнами.

Он пытается сохранить пассажиров и нажимает на кнопку, которая подаёт сигнал в зал: "Скорость снижается, грядет замедление перед последней милей. Просим пассажиров проявить терпение".

Даже во сне очень хотелось сохранить всех пассажиров. Он не знал о том, что есть проблема последней мили и что она означает. Однако в тот момент ему показалось, что в случае вынужденной остановки у него, как у любого человека, будет выбор пути. Страх охватил всё тело, и что-то очень холодное коснулось сердца. Что-то такое, чему невозможно было противостоять не во сне, ни наяву.

Испугавшись, Андрей резко вскочил и поглядел на себя, вся кровать была в холодном поту.

За окном красивым светом мерцали звёзды, и окрестности вокруг были объяты тьмой. Она была бездонной и густой как камень. Только вид из окна мог в тот момент успокоить. Синий свет луны светил на постель и окрестности маленького замка. Тяжело было принять строгость воспитателей, но и не легче было сохранить самого себя на железной дороге.

Тогда Андрей встал с кровати. Время было позднее, и ему меньше всего хотелось кого-либо потревожить, особенно видя, как на соседних кроватях всегда кто-то спал. Его соседи сейчас видели другие сны, как и те, кто находились в противоположной комнате. Будить их было бы абсолютно глупым решением. В момент, когда темнота отдавала предпочтение пустому молчанию, хотелось только разглядеть спящего и слабого человека, тот покой, который рождался, как ему казалось, особенно по ночам, в уже безжизненном теле.

Андрей вышел из дома и побрёл по чёрной, измазанной потерянными мыслями, зловещей улице. Шатаясь как призрак, можно было заметить недавно проснувшуюся от отвратительного сна тень и тихие шаги, шепчущие что-то, для измазанного чернилами зелёного поля.

На перекрёстке стояли фонари и освещали уже спящие дома и комнаты, усопших деревянными застройками соседей.

Дорога пахла недавним дождём и пыль, прилипшая к траве, создавала очень знакомый запах, какой обычно чувствуешь в самые прекрасные и по-своему романтические дни.

Собаки из соседних дворов завывали как самые настоящие волки и пели песни, как обречённые тяжкой болезнью. В каждом их тоне или голосовом переливе слышалось то, о чём они молчали днём. Наверное, в ночной тишине они думали, что их так лучше услышит луна. Звучащий друг за другом протяжный вой или песня были посвящены ей, той, которая наверняка слышит каждый их писк или поступок, за который придётся отвечать.

Но в один миг погода вдруг переменилась, и каждая собака во дворе утихла. Фонари вдруг начали потухать в своём собственном ритме, то и дело подмигивали друг другу, и ветер зловеще поднялся над деревней. Он будто шептал о том, что Андрей ещё спит и всё, что происходит это лишь часть огромной вселенной. Об этом скребли небо звезды, и пела полная от счастья луна.

На дороге появилась женщина во всём чёрном. Издалека Андрей увидел неземную красоту под длинным одеянием и огромные золотые серьги. Женщина вдруг начала подходить ближе, и он увидел её сверкающие глаза, смотрящие сквозь всё его тело.