Дети Вольного Бога. Золотые нити. Книга первая

Посвящается П.Р. Спасибо, что ты рядом.

Пролог

Тени плясали сквозь листву ясеня, путаясь в звездной пыли. За ней гнались. Она бежала прочь от костра, ныряя в подземные коридоры лисьих нор. Шерсть вздыбилась. Бабка предупреждала, что в полночь к озеру ходить нельзя, вода манит, подойдешь – и она пошлет тебе дурные сны. Или не сны, а дурных людей. Или фантомов. Она и сама не знала, что увидела в кустах терновника. Может быть, это был утопленник? Их она не боялась. А вот людей… Людей лиса не выносила.

Рыжий пушистый хвост сверкал во тьме огненным вихрем, ловкие лапы отталкивались от земли, вырывая когтями траву. Давно она не бегала так быстро. Последняя охота была месяц назад, тогда она гналась за зайцем, а теперь кто-то преследовал ее. Человек. Утопленники так не пахнут.

Теперь Лиса стала добычей. А это неправильно.

Она свернула на заячью тропу и бросилась в кусты. До рассвета оставалось пару часов, небо стало прятать звезды. Нужно успеть добраться до дома и запереть двери, взять в руки оружие получше клыков и когтей. Никто не знал, где живет лиса кроме, пожалуй, одной, той, что носила красную юбку и пахла медом. Но она не бегала так быстро и никогда не делала из Лисы добычу. Иногда к ней заходили путники, но в эти моменты Лиса пряталась за другим лицом, более старым, чем ее собственное. Она скрывала свои глаза от всех, и никому не удавалось ее узнать.

Лиса знала, что сегодня к ней явятся в гости. Прошлой ночью, перед Мабоном, ей снилось, что она была костром в снежном Йольском лесу. Хлопья слипшихся снежинок кружились в воздухе и медленно, будто играя с ветром, опускались на землю. Она всегда знала: когда на осеннее равноденствие снится зима – листья опадут и деревья уйдут в спячку через неделю, а темные времена наступят на пятки. Сентябрьский ветер зашепчет о холоде и смерти в не закрытые ставни раньше положенного – еще до прихода Самайна.

Во сне она дразнила падающий снег языками пламени. Не подпускала близко, превращала в воду – капли кипели, Лиса жадно проглатывала их раскаленными углями. Не удивительно, даже ранняя зима никогда не помешала бы ее лесной жизни и повседневным делам. Слишком многое нужно успеть до зимы. Слишком многое в мире еще не выровнялось, слишком многое нужно было исправить: поменять в колесе спицы, смазать маслом, чтобы оно в конце концов встало в колею и докатилось до весны.

Пока она думала о своей неприкосновенности, среди спящих елей и сосен промелькнули серые хвосты. Волки. Целой стаей они крались к костру. Осторожно, боясь обжечься. Зачем им сюда соваться, если они боятся огня? Неужели теплые шерстяные шубы больше не грели их, и даже волки не успели подготовиться к быстро наступающим холодам?

Тогда Лиса поняла: нет, они не хотели подходить близко.

Потому что среди них был белый, почти исполинских размеров волк, с густой шерстью, в которой запутались снежинки, искрящие на солнце. Серая стая травила изгоя, оттесняла его к костру. Волк скалился на своих братьев и медленно отступал к пламени, рычал и запугивал, но их было больше. И большинство не соглашалось с кровной связью между ними и этим… Лишним. Непохожим на них. Они боялись его, их отличий с ним: боялись его размеров, его когтей, его снежной масти. Все это было чуждо братьям. Ты – не наш.

Лиса могла понять решения серых, но сердце болело за прекрасного гонимого отверженца.

Волк остановился и осмотрел своих братьев в последний раз, прощаясь с ними. Взгляд его синих глаз таил в себе зиму, замерзшие озера, темные ночи и ледяные неизвестные людям океаны. Сам Йоль был в этом изгнаннике.

Волк поднял морду, осмотрел озаренный солнцем небосвод и взвыл. И от этого воя внутри задрожало. В нем было все – боль потери, несправедливость мира и утрата дома. Крах всего, что когда-либо было в его жизни. Своим воем он звал саму смерть, чтоб та вышла к нему навстречу, оставила калитку нараспашку и забрала его с собой, в маленькую хижинку на окраине леса.

И с воем волк бросился в огонь. И Лиса приняла его в свои объятия.

Думая о своем сне, Лиса в один прыжок пересекла порог дома и захлопнула дверь уже человеческой рукой, с тонким бледным запястьем и маленькой аккуратной ладонью.

Она опустила засов, запираясь в своем убежище, оставляя незваного гостя одного в мрачном ночном лесу, и ушла готовиться к визиту, чтобы встретить незнакомца так, как полагается любой ведьме, на чью территорию зашли без приглашения.

***

Ему казалось, что он бежал за проклятой Лисой уже целую вечность, пока сквозь желтую листву осенних кленов не увидел свет свечи в окне маленькой хижины. Весь плащ был в колючках терновника, даже волк, изображенный на спине в фамильном гербе, казалось, выл от боли, ладони садили от ударов веток. Лес не хотел пускать его вслед за чародейкой, или сама чародейка оставляла ему препятствия – этого он не знал. Наверняка, ведьма встретит его не хлебом и солью, но он был готов к любому исходу, даже самому неприятному. Ему был нужен разговор с Лисой. Прямо сейчас.

Долго стучать не пришлось. Дверь распахнулась, и свет лампадки, которую колдунья держала в руках, ослепил гостя. Только через пару минут он смог разглядеть ту, за которой гнался.

Яркие рыжие волосы волнами струились по хрупким маленьким плечам. "Та самая" чародейка оказалась юной хрупкой девушкой. Холодные зеленые глаза рассматривали его враждебно. "Тебя здесь не ждали", – читалось во взгляде. Россыпь веснушек созвездиями лежала на вздернутом маленьком носу. Ведьма была разъярена. Такая у нее была ухмылка. Нерадостная. Злая.

Гость за секунду почувствовал страх и чувство вины. Дэви предупреждала, что первые слова будут самыми важными. От них зависит, состоится ли разговор или юноша пропадет в Заговоренном лесу навсегда. Она говорила, что чародейка не рада незваным гостям, которые приходят к ней со своими целями, стоит ей только увидеть твои глаза – и она уже будет знать, зачем ты пришел и что хочешь от нее получить. Важно лишь то, как ты об этом скажешь. Только словами можно ее зацепить.

Но подготовленная речь, как назло осталась на берегу озера, где началось преследование. Он стоял и молчал, а глаза щипало от слез. На языке вертелась сотня тысяч слов, которые он мог бы сказать, но все они казались глупыми, пустыми, не цепляющими. Внутри все сжималось от осознания, что вот он, глупый юный принц, переступил порог смерти, даже не переступив порог долгожданной хижины, к которой шел уже несколько месяцев, сбежав из дома. И умрет он в детстве, так никогда и не повзрослев, где-то на краю земель Фелабелля.

Но сказать что-то было необходимо. Ведьма ждала. И тогда он произнес:

– Я не хочу умирать здесь, ничего не исправив. Я не хочу знакомиться со смертью сейчас и не хочу, чтобы она вела меня через мост Деарила. Я хочу стать одним из первых, кто не пойдет по этому мосту, а переплывет реку и оставит лодку на том берегу, чтобы когда-нибудь вернуться к живым.

Колдунья нахмурилась и отступила на шаг, распахивая перед ним дверь, приглашая войти.

– Еще никогда я не слышала таких глупостей от ребенка, который бежал на встречу с чародейкой-обортнем из своего королевства. Что уж говорить, вообще таких глупостей ни от кого не слышала. Дрожишь, как промокшая псина. Заходи, юный Иеримот. Ты уже убежал от смерти.

И он ступил за порог. Все такой же перепуганный, еще не поверивший в свою удачу и в то, что воздух из легких никуда не пропал, а сердце продолжает колотиться в груди.

В хижине было тепло. Когда ведьма провела его к очагу и впихнула в трусящие руки кружку с горячей медовухой, гость наконец сообразил, что пространство здесь искажено. Хижина была больше внутри, чем снаружи. Он увидел лестницу, перила которой были увиты зелеными лозами виноградника. Повсюду, на каждой дубовой полочке, стояли в глиняных горшках цветы, пыльные книги в кожаных переплетах валялись даже на полу. На стенах висели пучками сухие травы. Он узнал полынь, туманницу, зеленую иглу, не-ешь-траву и, кажется, лунные ягоды, что росли только в одном месте этого мира. В котелке над очагом кипел чай из мелиссы, крапивы и мяты. В доме пахло медом, свечами и апельсинами.

Как только он опустился в шерстяное кресло, захотелось заснуть.

Колдунья усмехнулась, укутала гостя вязанным пледом и села напротив, с интересом разглядывая серые, почти седые растрепанные волосы принца, которые передавались каждому мужчине в королевской династии правителей Фелабелля. "Серая мышка, какой из него волк?" – подумала чародейка, посмотрев в серебряные глаза юноши. Мальчик казался самым неотесанным из всех мальчиков-подростков на свете. Фигура нескладная, слишком тонкий, ссутулится, руки, сразу видно, меча никогда не держали, хотя занятия по фехтованию уже давно должны были начаться в его-то возрасте. И сам он какой-то неуклюжий, чумазый и очень мокрый. Не похож совсем на принца. Да и на лорда не смахивает.

– Я хочу узнать свою судьбу. И судьбу мира. Уже двадцать лет мы воюем друг с другом. Я родился во время войны и не хочу умереть во время нее. Что я могу сделать, когда придет моя очередь наследовать престол? Я проделал долгую дорогу, чтобы получить наставление от вас, госпожа Ари. Не отправляйте меня домой с пустыми руками.

Зеленые глаза ведьмы блеснули. Видимо, обращение к ней польстило чародейке. В первые за все время их разговора добрая улыбка коснулась ее губ, а на щеках выступили солнечные ямочки. Голос ее прозвучал шелестом листьев и морским прибоем.

– А почему ты решил, что наденешь корону и будешь управлять государством, маленький Элибер?

Слова Ари резанули похуже ножа. Это был удар в солнечное сплетение, тот, что выбивает воздух из тела. Элибер вздрогнул и посмотрел на Ари взглядом избитого волчонка.

– Потому что я старший. Потому что я по праву займу свое место, – он хотел, чтобы в его словах звучала уверенность короля, но то был тихий плач ребенка, забитого взрослыми.

–Ты старший, но неудобный, – Ари внимательно смотрела на юношу и взгляд ее пронзал насквозь. Она была абсолютно спокойной, будто боль принца ее не волновала. Да и с чего бы. Что Элибер вообще ожидал? Что Лиса сразу встанет на его сторону, будет жалеть и гладить по голове, говорить, что он самый лучший и у него все получиться? Ну и дурак. А она продолжала: «Власть не всегда достается первым, неудобных травят еще до совершеннолетия более сообразительные младшие, им плевать на добрые побуждения, которые наполняют тебя. Война – это удобно. А значит, те, кто поддерживает войну, удобнее. Удобнее даже старших, будь те хоть тысячелетними драконами. Хочешь закончить войну – останешься без короны. Это я говорю тебе сразу. Тут все зависит только от тебя. Сделаешь выбор, сформулируешь желание, и оно начнет исполняться. Здесь и мое волшебство не нужно, оно есть в тебе самом. А это удивительно, этим качеством обладают редко».

Элибер молчал. Руки его опустились. В словах ведьмы он слышал лишь приговор. Не быть ему королем. Умереть в восемнадцать. Какая война? Да что вообще он сможет изменить, не имея власти? И братья младшие его скинут, отравят, зарежут во сне. Они больше любимы. Они у отца от второй жены, правящей ныне королевы. Она и сама хотела бы, чтобы его не было. Весь рожей в мать пошел, мачеха ни за что не допустит его к трону.

Колдунья задумчиво окинула взглядом принца и вздохнула. Заговорила голосом старушки, к чьим советам внуки никогда не прислушиваются:

– Когда-нибудь ты поймешь мои слова. Но не сейчас. Сейчас ты слишком юн, и сердце твое горячо, а понимать какие-то вещи можно только холодным разумом. В твоей жизни появятся люди, которые заговорят моими словами. Тогда ты начнешь к ним прислушиваться, но, возможно, будет уже поздно.

Она обреченно пожала плечами, убирая непослушную прядь огненных волос за ухо, открывая сережку – одуванчик в застывшей смоле. Юноша всмотрелся в украшение.

"Это же я. Созревший, но запертый в смолу. И никогда мои семечки не опустятся в землю, никогда их не подхватит ветер и не унесет в дальние, неизвестные мне края".

Ари, казалось, читала его мысли. Она качнула головой и бросила на него разочарованный взгляд:

– А насчет судьбы мира не беспокойся. Ее пишет не один король. И вообще, судьба – это колесо. И колесо крутится. Нужно лишь смазывать его спицы и расчищать перед ним колею, когда ее замывает или на нее падают деревья. Но мир сам строит себя, по воле Деа. Правда проста – ты лишь проживаешь то, что он задумал для тебя. У него есть истории для всех, рожденных, запланированных и уже навсегда перешедших мост Деарила. И поверь мне, на тебя у него большие планы.

– Но если так… Я буду в конце этой истории счастлив? А мир? Все закончится хорошо?

Ари улыбнулась, думая о том, какой же маленький и наивный этот ребенок, что прошел через всю страну, чтобы найти ее и узнать те тайны, в которые его не посвящают взрослые.

– Ничто никогда хорошо не заканчивается. Твоя жизнь будет удивительной. Счастье – мимолетное чувство. Невозможно всегда быть счастливым, такова, увы, человеческая природа. В твоей жизни будет много трудных решений, будет много боли, такой, будто лезвием по сердцу. Ты разучишься плакать. Но будет и хорошее. Ты будешь любим. И сам будешь любить. И это – лучше счастья. Уметь любить. Здесь тебе откроется настоящее волшебство.

Юноша, казалось, был совсем разочарован. Внутри бушевали противоречия и непонимание. Ради этого он шел сюда? Ради того, чтобы Ари сказала что-то размытое, то, что сейчас ему никак не поможет? Почему ни в одном месте этого огромного мира его, такого маленького и доброго, никто не понимает?

– Ты ждешь от меня тайн. Чтобы я рассказала тебе того, чего никто другой не знает. Чтобы я дала тебе пророчество. Ладно. Я дам тебе пророчество, но перед тем, как ты решишь, что тебе пора возвращаться домой. А тайну открою сейчас. Этот мир слышит тебя. Он слышит то, чего ты у него просишь. И пока ты говоришь – он будет слушать и подстраиваться. А когда перестанешь – мир тоже замрет. И колесо твое остановится и долго не двинется в колее, пока кто-то его не толкнет. Если тебе не нравится этот мир, ты всегда можешь ему об этом сказать, но кто говорит, что миру нравишься ты? – пальцы Ари копались в темном мешочке, что-то выискивая. – Знаешь, считай, что центр мира – огромная башня. К ней приходят все, когда пересекают мост, поднимаются на самый верх и наблюдают за нами, слушая наши молитвы, слова, видя наши слезы и нашу кровь, наши войны и победы. Это то место, что неизбежно посетит каждый. Апофеоз. Тебя там ждут. Меня там ждут. Всех там ждут. Оттуда невозможно спуститься и невозможно подняться дальше тех ступенек, которые там есть. Это – мироздание. Каждая история записана там, хранится, как в библиотеке на одного человека. Сам понимаешь, сколько книжных шкафов нужно на одну живую душу и какая высокая эта башня. Оттуда мы видимы. Верхушку ее каждое утро ты видишь на небе, а ночью ты видишь ее тень. Это тайна. Помни, смерть всегда рядом. Она следит за тобой каждый день и каждую ночь. И никогда ты не избежишь ее взгляда. Она ждет, чтобы проводить тебя в башню. Она уже пишет о тебе. И я есть в твоей истории. Мое имя часто там встречается, в тех книгах.

Юноша жадно вслушивался в каждое слово колдуньи, запоминая и обдумывая. Любое ее слово все же было словом Ари. А это уже что-то значило. То, что он говорит с ней – уже подвиг. Нужно принимать и слушать.

В очаге затрещали угли. Глаза чародейки вспыхнули странным колдовским огнем.

– Тебя ищут дома. Отец волнуется. Со мной хотят связаться. Я это не люблю. Передай ему, как вернешься, что во сне к тебе пришла Лиса и сказала, что не подчиняется ни одному королевству, ни перед кем не преклоняла колено и поэтому никому не обязана. Скажи, что ты не нашел меня. Мне не нужны здесь люди, которые хотят, чтобы я на них работала. То, что я говорю, – это только для тебя. Расскажешь – и жизнь твоя оборвется. Помни об этом.

Принц испуганно кивнул. В этот момент, колдунья уже не казалась милой рыжей девочкой, с которой можно было говорить по душам и пить медовуху. Она превратилась в драконье пламя, которое может сжечь тебя за секунду. Это было по-настоящему страшно.

– У тебя еще есть вопросы? – холодно произнесла ведьма, бросив в очаг земли, усмиряя огонь и успокаивая его бешенные языки.

– Нет. Больше нет. Ты ответила так, как мне было нужно услышать. Я постараюсь понять твои слова, – пробормотал Элибер, представляя, как кожа покрывается пузырями и лопается в пламени ярости Ари.

Ари кивнула и вытащила из мешочка маленькую сережку с таким же одуванчиком, застывшем в смоле, как у нее в ушах, и протянула юноше, постепенно превращаясь обратно в милую девочку-ведьму. Элибер дрожащей рукой принял украшение, коснувшись своими холодными, вспотевшими от страха пальцами ее, теплых и мягких. Прикосновение то было успокаивающим. Домашним. Таким же, как чай в вечернем саду, у кустов малины, где в пять лет его за шиворот поймали стражники и отвели к отцу и матери, измазанного алым ягодным соком. Ужин через час, нельзя наедаться сладкого, а мама смеялась и вытирала липкий подбородок шелковым белым платком.

Такое оно было. Прикосновение к колдунье.

– Это тебе. Пока она у тебя – удача будет на твоей стороне. И мир будет тебя слушать. Хорошо? – Ари улыбнулась, на её веснушчатых щеках заиграли ямочки. Она могла улыбаться так, как никто в этом мире. Чисто. Тепло. Ярко. Как солнце. Элибер густо покраснел до кончиков ушей и нервно кивнул. – Ари хихикнула, польщенная его реакцией и робостью, и продолжила:

– А вот твое пророчество. Вас будет трое. Двое уже есть. Когда появится третий – все изменится. Ты потеряешь свое сердце, но найдешь его, когда сгоришь в огне. Те двое помогут тебе восстать из пепла. Ты потеряешь все, но найдешь то, что даст тебе бессмертие. И станешь навсегда свободным, – она поднялась на ноги и двинулась к двери, открывая ее перед принцем. – Это все. Иди и выйдешь из леса до темноты. Я попрошу его выпустить тебя с миром.

Элибер поднялся на ноги, аккуратно сложил плед на кресло и последовал за колдуньей.

– Спасибо, – только лишь и произнес он, покидая хижину. Выходя из пламени на другой стороне.

Хоть юноша и просил госпожу Ари не отпускать его с пустой головой, но домой принц отправился именно таким. Опустошенным. Не от того, что Ари ничего не сказала, а от того, что все ее слова засели где-то внутри. Их было слишком много, и Элибер не знал, за что ему цепляться. Все они были тяжелым грузом. Оказывается, жизнь не будет легкой, и история наследника точно будет не такой, какой он хотел бы ее видеть. Она сказала то, что принц больше всего боялся услышать.

Солнечные лучи плясали сквозь вальсирующие падающие листья. Деревья плакали об ушедшем лете и готовились к долгой разлуке. Но где-то в чаще показалась белая морда волка, а это – хороший знак.

Глава первая

Дэви

Это было смешно. Честное слово, я еще никогда так не хохотала. А он сидел в центре зала, под могущественными сводами, королевскими витражами, на троне из драконьей кости и не понимал, почему я смеюсь. «Дэви, пора раз и навсегда покончить с нечистью. Она не трогает солдат Либертаса, но наши гибнут, как мухи. Я поручаю это тебе». Такого бреда я в жизни не слышала.

– Я вроде не шучу, – король нахмурился. Волчьи глаза смотрели с нескрываемым раздражением. Мне нравилось его бесить с самого детства, вот только, вырастая, он становился все большим и большим козлом. Не слышал никого, кроме себя, отказывался от советов и делал все, чтобы удержать корону. Не важно хорошие поступки то были или совсем нечеловеческие. Волк. Вот кем он стал. Одиноким, изгнанным из стаи.

– А мне показалось, что у тебя появилось чувство юмора. Иначе я не совсем понимаю, как ты посмел приказать мне такое. Никому из правителей Фелабелля и чародеев при короне не удалось уничтожить хотя бы одну тварь из лесов, а ты говоришь о геноциде. Максимум, что я могу сделать, изгнать хотя бы часть в чащи.

Ни для кого не секрет, что у Присона были высокие требования, исполнить которые временами было тяжело, но в голову все равно не приходило, что он когда-нибудь попросит о невозможном. Это переходило рамки дозволенного. Скорее всего, такие мысли стали посещать его из-за наступления войск Либертаса. Началась зима, Йоль приближался с каждой выпавшей снежинкой. Война длилась почти тридцать лет и была уже не первой. Жители двух государств не могли договориться, мир длился максимум два десятилетия – и все начиналось заново. Люди уставали, засыпали в сугробах и терялись в метелях. Королю нужен был хоть какой-то свет, чтобы глаза его солдат тоже загорелись надеждой.

– Это не твой максимум. У тебя есть время, но к Имболку ты должна хотя бы придумать план. Не стоит со мной перепираться. Если ни у кого не получалось – мы будем первыми, ясно? Я не собираюсь терпеть гибель народа, который даже не поднял меч на своего врага.

– Элибер Присон, послушай меня, ваша Светлость. Я не могу оспорить твой приказ, но предупреждаю, что, если не войска, много чародеев погибнет в бессмысленной войне против нечисти. Она досталась Фелабеллю, как и Заговоренный лес. Это часть нашего государства. И я бы не советовала тебе начинать новую войну, пока не закончена старая.

Но взгляд серых глаз Элибера был непробиваем. Бесполезно в который раз призывать к его разуму. Его не интересовало, какими средствами будет достигнут результат.

– Я тебе все сказал. Не трать время на уговоры, выполняй.

Все. Разговор окончен. Я вышла из зала, опустив голову. Сказать, что я злилась – это еще мало сказать. Драконий огонь сжигал сердце, оставляя за ребрами пепел. Все это казалось мне цирком. И глупая война, которую когда-то хотел остановить маленький мальчик, а теперь сам же посылал на нее людей, и приказы его отвратительные. Похоронил кто-то того ребенка, не оставив ни единого следа магии в его душе. А сколько надежд было возложено на его правление, что даже выдать место, где живет Ари, великая чародейка и единственная наставница, было не страшно. Получается, все зря. Надежды разбиты.

Нечисть была проклятьем Эира, в чье существование верилось больше, чем в божеств Фелабелля. Как ты избавишься от проклятья Бога, будучи человеком, хотя бы даже и магом? Сталь не причиняла ей никакого вреда, равно как и заклинания.

Хотелось напиться. С этой мыслью я и направилась в «Хмельной котел». Таверна пряталась на окраине Ходра, среди лабиринтов заснеженных улиц и столбов с горящими факелами. Место было зачарованным, чтобы обычные люди не могли его найти. По вечерам там собирались чародеи, потягивали сладкую медовуху из больших железных кружек, обсуждали свою работу, отношения и волшебство. Спасибо Кирке, а то сидели бы сейчас в резервациях под Присонами и не видели света.

Я шла медленно, прихрамывая от холода. Не любила зиму и ее темные ночи. Снег хлопьями путался в темно-русых волосах. Воздух казался разряженным. В окнах домов горел свет лампадок и очагов. Там, за каменными стенами, было уютно. Там ужинали, кормили детей, укладывали их спать, рассказывали сказки. А мне от этого было тошно. Горький ком в горле мешал дышать, в голове вертелся королевский приказ.

В таверне пахло медом, хмелем и теплом. В углу, расположившись на высоком стуле, сидел менестрель с лютней, наигрывая «Срывающего оковы». Оживленный шум голосов разносился в помещении, как что-то домашнее и родное. Жизнь чувствовалась здесь больше, чем в тронном зале замка. Элибер был зимой, стоило лишь чуть-чуть постоять рядом с ним, как внутри все замерзало. Здесь же, в маленькой таверне, стояло терпкое солнечное лето, и, казалось, его не убьет ни одна вьюга. Как на Литу – с теплыми дождями и рокотом сверчков. Я была путником, блуждавшим в метели, и наконец вышедшим на свет костра.

Тавернщик Рэйнар приветливо улыбнулся и махнул рукой. Он понимал, что я прихожу сюда, когда меня покидает радость, а душа словно покрывается коркой льда. Наверное, это тяжело – работать с людьми, которые заливают горе алкоголем. Особенно, когда знаешь их по именам, в курсе их дел, знаком с их семьями. Чтобы выдерживать такое, нужно остро и тонко чувствовать других. Меня он почувствовал с порога.

Тяжело вздыхая, я присела за стойку. Рэйнар, не произнося ни слова, наполнил кружку красным вином из Фаируса и подвинул ко мне. Его я любила больше всего. Оно всегда пахло Литой, виноградниками и музыкой. «Что на этот раз?» – горел вопрос в глазах тавернщика. Мне было непросто рассказывать. Чародеям при короле нельзя болтать о своих работодателях.

– Сегодня меня снова не захотели слушать. Только на этот раз он требует невозможного, и времени у меня мало. Не хочу навлечь на себя его гнев. Боюсь, в этом случае мне грозит нечто похуже смерти.

– Да уж, не думал, что главный жрец настолько тебя задевает, – Рэйнар хитро усмехнулся. В карих глазах заплясали озорные огоньки. От скопившейся в душе злости мне захотелось врезать ему по щеке. Выбить из него эту глупую простоту. Днем я служила в храме Триедины. Грубо говоря, храм был моим прикрытием, потому что у каждого чародея, появлявшегося в обществе, должна была быть работа. Иначе как ты себя прокормишь и на какие деньги купишь фаирусовское вино? Не сказала бы, что мне это нравилось, но выбора не было. Мама тоже служила богам, которых призвал в эти земли Эрдали Присон, кровью и огнем завоевывая Фелабелль.

– Я бы хотела у тебя кое-что узнать. Касаемо невозможности того, о чем я говорю. Мы сможем поговорить завтра ночью, когда «Хмельной котел» будет закрыт? Честное слово, мне так хочется тебя ударить, но я при всех не могу.

– Так ты хочешь личной аудиенции, чтобы меня избить? – он продолжал веселиться, улыбка не сходила с его лица. Мне бы его спокойствие и умение так жизнерадостно улыбаться во время зимы. Это раздражало еще сильнее.

– Хватит, пожалуйста. Мне в самом деле тошно, – прошу его и пробую вино на языке. Жар Фаируса расходится по горлу палящим солнцем и драконьим золотом. Что-то внутри успокаивается, тревога утихает и ложится спать.

«Ты никогда не умела разбираться в своих проблемах и чувствах. Конечно, проще ведь заливать их спиртным», – доносится откуда-то с кромки сознания голос отца. Морщусь и отставляю бокал.

– Ладно-ладно, прости. Просто хотел немного поднять тебе настроение. Видимо, сегодня это сделать не получится. Хорошо. Давай встретимся завтра. Я попробую сделать то, о чем ты меня попросишь.

Рэйнар откинул рыжие волосы с глаз и с интересом заглянул за мое плечо. Карие глаза сузились. Я знала этот взгляд и не любила его, многие наши разговоры на нем заканчивались. Он мог означать только одно: что–то начинается.

– Ты на полном серьезе считаешь это нормальным? Они убивают всех, кто помогает королю! А если я в лихие года брал работу у местного лорда, меня что, тоже убить надо? – раздался сзади голос возмущенного колдуна. Голос дрожал, обвинения сыпались градом. В таверне воцарилось молчание, все внимание переключилось на начинающуюся потасовку.

– Какая разница? Кому ты вообще нужен? На либертасских наемников найдутся наши. Перебьют друг друга, и дело с концом.

– Кому я нужен?! Да ты сам кому нужен?! Слышал, ты недавно заказ от ублюдка из Либертаса получил. Изменник, выходит.

Это, видимо, стало последней каплей у ссорившихся чародеев. Началась драка. Рэйнар вздохнул и слабо кивнул мне, мол, проводи время с удовольствием, а сам пошел разнимать колдунов.

Я оставила на стойке золотые монеты и незаметно выскользнула из таверны, пока обстановка внутри оставалась накаленной. Интересно, что подумает Рэйнар о новых задачах, которые поставил Присон, но узнать это все равно предстояло завтра. Пока мать жила с нами, она говорила: "Если хочешь разобраться с ситуацией, которая кажется невыполнимой, посмотри на нее под другим углом или обратись к людям, которые имеют иное мнение и смотрят на жизнь не так, как ты".

Я жила в неспокойное время. От этого было только страшнее.

Ривер

Было страшно. Я смотрел на их тела, не выпуская из рук нож. Сердце, казалось, лопнуло в груди, разметав ошметки по ребрам. Слез не было. Ничего не было. Только пустота внутри и сухие, не моргающие глаза.

Казалось, мир вокруг почернел. Почернело все, кроме кровавой лужи и двух тел, застывших в неестественных позах. Я не думал о том, что со мной будет. Скорее всего, когда узнают, кто это сделал, меня повесят. В углях очага вот уже целую вечность свистел чайник. Его свист пробивал виски насквозь.

– Зачем ты это сделал? – донесся девичий голос из коридора.

Я и тебя убью. Я всех убью. Я поднимаю нож.

И просыпаюсь с застывшим на губах криком. Если бы была возможность не спать, я бы отдал все, чтобы сон не касался моих век.

Она спала рядом, как обычно покинув свое место у костра. Жалась ко мне от холода, кутаясь в медвежью шкуру. Вот уже несколько месяцев мы блуждаем в этих зимних лесах, а я не могу признаться ей, что сбился с курса и заблудился. Страшнее всего – слезы и разочарование в небесного цвета глазах.

– Тебе снова приснился кошмар? – сонно промурлыкала маленькая, цепляясь холодными пальцами за мою рубашку.

– Да. Ничего страшного. Спи, тебе нужно набраться сил перед рассветом. Я схожу за хворостом.

Наверное, она даже не дослушала, как снова провалилась в сон. Я поднялся на ноги. Нужно было пройтись. Иначе страх никуда не денется. Почувствовать землю под ногами, ощутить, что я здесь, сейчас. Отступи, паника, отступи, прошлое. Прочь.

Говорят, зима в Заговоренном лесу приходит раньше. Мы зашли сюда еще осенью, покинув Либертас, и с тех пор блуждали в чащах, пробираясь сквозь сугробы. Пальцы леденели от холода, я давным-давно забыл, каково это – чувствовать ноги. Губы трескались, кожа слезала с обмороженных щек. Больше, чем ступить на земли Фелабелля, я хотел только прихода весны. Ходят легенды, что Заговоренный лес специально путает путников, если их намерения не чисты. Я думал об этом, но с каждым днем, размышляя, убеждался, что это не так. Этому лесу давным-давно стоило выпустить меня, хотя бы из-за маленькой девочки, которой приходится шататься по свету со своим убийцей-братом, потому что дома больше нет. Хотя бы ее выпусти, прошу тебя, Триедина.

Я молился многим. Эиру, в которого верю, Триедине, в которую верить пришлось, драконам, Заговоренному лесу. Я говорил с ним, как с отдельным существом. Как с человеком и старым другом. Я молился всем, но никто меня не слышал.

Через пару недель, я стал думать, что это урок. Начинать путь всегда тяжелее, чем продолжать. А потом пропала любая надежда. О справедливости судить совсем не мне. Я не из тех, чьи поступки не заслуживают осуждения. Возможно, мне просто воздается за мои деяния. И воздается страданиями близких.