Ань, чего молчишь? Неосторожные шаги юности

Глава 5. Крабовые палочки с майонезом

Август. Моя подруга Кира зовет меня в гости. Так вышло, что она совсем одна в незнакомой квартире, которую снимает у какого-то байкера. Мы давно не виделись и соскучились. N трудно принять, что я могу соскучиться по кому-то, кроме него. Он запрещает мне ехать, и мы сильно ссоримся. Шантажирует меня и говорит гадости:

– Знаю я таких подружек! Напьетесь, потом к вам зайдет какой-нибудь байкер и хей-хей, вечеринка удалась.

– Да что ты такое говоришь…

– Поедешь, обо мне забудь.

– Поеду. Но о тебе не забуду.

Я пытаюсь сохранять спокойствие и продолжаю собираться.

– Чего тебе не хватает, скажи?! – кричит N.

– Мне всего хватает. Я просто хочу пойти к подруге, мы давно не виделись. Мы просто тихо посидим вдвоем, и утром я приеду.

– На хрена оставаться на ночь?!

– У нас так еще со школы принято. Хорошо, в этот раз я не останусь и приеду вечером, чтобы ты не волновался.

– Мне нужна та, которая будет меня любить и не будет врать.

– Ты меня нашел.

– Ты делаешь мне больно. Я не могу тебя отпустить.

N начинает часто дышать.

– Кажется, начинается… – говорит он сдавленным шепотом.

– Что начинается?

– Паническая атака.

Всегда, когда N запрещал мне куда-то идти, а я не слушалась, он выдумывал болезнь. Он мог силой мысли поднять себе температуру, вызвать отравление, паническую атаку, однажды я даже поверила, что у него свинка.

В тот день у подруги я все-таки оказалась.

* * *

N понял, что дома я не останусь. Он проводил меня до самого подъезда, и ближе к вечеру я была у Киры.

Она ждала меня в старой квартирке на окраине Москвы. Маленькая кухня, желтые стены, одинокий диван. Ужином были крабовые палочки с майонезом и сладкий чай. Мы нашли несколько картошин, сварили их и ели с солью. Не изыски, но нам было вкусно.

Из старенького радио с шипением доносились слова песни группы «Фактор-2»: «И вообще, что ты делаешь и что ты вытворяешь…»

Мы болтали, хохотали. Прошло пару часов, как на улице кто-то заорал:

– Малыш! Малыш, выходи!

Под окнами стоял N. Мне показалось, что он пьян. Все это время он ошивался где-то рядом.

* * *

Я рассердилась. Мне было неловко перед подругой, я не хотела, чтобы она стала свидетелем конфликта.

N продолжать кричать. Звать его к нам? Когда он пьян, то становится агрессивным и непредсказуемым. Спуститься? Поеду домой… Игнорировать? Соседи вызовут милицию. Я вышла во двор, надеясь договориться с парнем.

У N были пьяные глаза. Они всегда сразу выдавали его даже после бутылки пива. Я примерно понимала, сколько он выпил.

N стал меня целовать, а я не люблю эти пьяные поцелуи… Я брезгливо оттолкнула его и вытерла рот.

– Противно тебе, да? Скажи, противно?!

– Мне неприятно, что ты все это время караулил меня у дома, как будто подозревал. И мне неприятно, что ты перебрал.

– Я понял. Дай мне пять минут, и я буду трезвый как стеклышко.

N стал приседать, отжиматься и с рычанием носиться по детской площадке. Из окон выглядывали люди. Кто-то крикнул:

– Але, потише будь!

N легко свирепел. Для драки нужен был только повод. Он остановился, поправил куртку и подошел к окну.

– Не надо, N…

– Ты че, попутал, дядя?!

Кричащий мужчина в майке-алкоголичке молча закрыл окно и исчез. Я испугалась, что он сейчас выйдет разбираться с N и будет драка. Нет. Мужик просто удалился спать.

N протрезвел. Мы сели на скамейку у подъезда. С того момента, как я вышла из Кириной квартиры, прошел уже час. Я спросила:

– Какой сегодня повод, чтобы выпить?

– Прости, малыш.

Я хотела поскорее забрать от Киры свой рюкзак и поехать домой. Вечеринка расклеилась. Вдруг N встал на колени:

– Ой, не надо этого. Встань. Я прощаю.

– Выходи за меня.

Я опешила.

– Чего ты молчишь?! Ты согласна или нет?!

N смотрел преданно и виновато. Мне совсем не хотелось ему отказывать, но мы были знакомы лишь два месяца. Хоть и казалось, что всю жизнь. Его предложение я не восприняла всерьез.

– N, но мы так мало знакомы!..

– Брось! Это не имеет значения! Да или нет?!

– Да…

– Прямо сейчас идем в ЗАГС.

– Он закрыт. Ночь на дворе, кто нас распишет!

– Мы будем стучать! Мы будем барабанить, что есть силы!!! – Разгоряченный N подхватил меня на руки.

– Отпусти! У меня нет с собой паспорта! Все закончится тем, что нас заберут в милицию! – смеялась я.

Мы кружимся и хохочем, я замечаю пухлую женщину с пухлой собакой, которые смотрят на нас, стоя неподалеку. В окно выглядывает Кира и кричит:

– Ань, куда пропала?

– Минуту! Сейчас поднимусь.

Я замерзла. Ночи в августе прохладные и пахнут осенью. N грел мне руки со словами:

– Ты – моя. С головы до ног – моя. Ты сказала «да». Прошла проверку. И теперь никуда от меня не денешься. Мы вместе навсегда, на всю жизнь.

Мы забрали рюкзак, сели в такси и поехали домой.

С тех пор N взял привычку время от времени называть меня женой, хотя о свадьбе не было и речи.

Глава 6. Стою в сторонке со своим букетом

Я робею. Всегда и везде. Даже когда захожу в автобус. Новый коллектив для меня тяжелое испытание.

* * *

Наступило 1 сентября. Нужно было ехать в институт, но мне было ужасно страшно. Чтобы не так сильно бояться, я открыла на кухне потайной шкафчик, достала полулитровую бутылку водки и, зажмурившись, выпила стопку. А может быть, две. Я не знала, принято ли дарить цветы педагогам в высшем учебном учреждении, но на всякий случай купила розы. И поехала.

Дворик Щепкинского училища был полон счастливыми студентами, педагогами, выпускниками и другими работниками. Вот бы нырнуть в эту праздничную атмосферу! Но я не могу. Я стою в сторонке со своим букетом и смотрю на все из-за куста. Вдруг откуда ни возьмись передо мной выпрыгивает дяденька с фотоаппаратом. Щелк! Делает снимок. Через несколько минут ко мне подходит девушка с диктофоном:

– Можно взять у вас небольшое интервью?

Первая мысль: «Меня с кем-то перепутали». Но девушка настойчиво повторяет:

– Ответите на пару вопросов? Это не займет много времени.

Я неуверенно киваю головой:

– Да, конечно…

Заплетающимся языком я, кажется, несла какую-то пургу. А через месяц мне передали журнал с моей физиономией на обложке. Журнал назывался «Студенческий меридиан». Мне было очень неловко, но приятно.

* * *

Пока я давала интервью, мой курс пропал из виду. Меня накрыла паника, но рядом оказался N:

– Ты чего тут стоишь? Твоих уже забрали педагоги, они в первой аудитории.

Первая аудитория – это сцена и зрительный зал. Я знаю, где он находится, но идти туда одной страшно. N провожает меня. Я успеваю забежать перед закрывающейся дверью. Чуть не плачу от страха.

Захожу в аудиторию, сажусь на последний ряд зрительного зала, в самом темном углу. Там я буду прятаться весь первый курс.

На собрании педагоги поздравили нас и рассказали о том, как будет построено обучение в первый семестр. Все это время я думала о том, куда деть букет. Весь день я таскалась с этими розами, но так и не поняла, кому их дарить.

Когда собрание закончилось, и все педагоги вышли, я быстро, чтобы никто не заметил, положила букет на стол, стоящий у стены. Избавилась от ноши, выдохнула и со всех ног побежала прочь из института. N уже ждал меня у выхода.

Мы были дома, когда вечером того же дня мне позвонил однокурсник:

– Ань, а ты знаешь, что мы сегодня всем курсом собираемся на Трубной? Приезжай, будет весело. Познакомимся и хорошо проведем время.

– Хорошо!.. – Приветливый голос подействовал на меня убедительно. Мне было страшно, но я решила ехать. N эта идея не понравилась. Он разозлился и стал говорить, что я никуда не поеду. Несмотря на это, я стала собираться: сделала макияж и прическу, выбрала красивый наряд. Я не могла поверить, что он серьезно намерен удержать меня дома. N обиделся и перестал со мной разговаривать. Потом посыпались угрозы. Я не реагировала. А за 15 минут до выхода у N поднялась температура 38, начался жар. Как он это сделал, я не знаю. Мне пришлось остаться дома, лечить беднягу. Иначе я была бы предателем.

Глава 7. Я чья-то!

В театральном институте начались занятия. Я хочу быть актрисой, но не могу зайти ни в одну аудиторию. Боюсь. N везде водит меня за ручку, и только этим я спасаюсь. Ему это нравится. Ведь так ни у кого не остается сомнений, что я чья-то. Мне тоже нравится, ведь самый классный парень в институте, бородатый четверокурсник с бутылкой виски в кармане так красиво ухаживает за мной у всех на виду.

Если я опоздала, дверь аудитории уже закрыта, а N нет рядом, то лучше пропущу пару, чем тихонечко проскользну на свободное место.

А вдруг человек не хочет, чтобы я сидела с ним рядом? А вдруг это место занято, просто человек отошел в туалет? Преподаватель наверняка меня отругает, засмеет или что-нибудь пострашнее. Накричит и выгонит. При всех. И тогда я точно умру от стыда. Мне страшно даже здороваться. Вдруг человек вовсе не хотел, чтобы я его отвлекала своим «привет» или робким «здравствуйте».

N знает о моих страхах и почти всегда сам, лично, приводит меня на пару. Если я опоздала, он взглядом извиняется перед преподавателем и сажает меня на свободное место. Педагоги не понимают, что происходит: знакомый им четверокурсник приводит на пару испуганную девочку, которая цепляется за его локоть. Уходя, N прикладывает ладонь к груди, как бы извиняясь перед педагогом за такое обстоятельство. На моих однокурсников N смотрит грозно.

В институте есть студенческое кафе. Но я там не ем. Я запираюсь в кабинке туалета, сажусь на крышку унитаза и обедаю. Там мне уютно. И безопасно. Главное, пережевывать еду беззвучно, чтобы никто из зашедших в туалет девочек не услышал мои причмокивания.

Я не хочу, чтобы кто-то видел, как шевелится мой рот во время принятия пищи. В этот момент я кажусь себе неэстетичной, похожей на голодную кошку. Кроме того, меня пугает, что в кафе всю еду нужно ставить на поднос. Я стопроцентно уроню этот поднос. И это будет позор. Ведь, скорее всего, мой суп запачкает обувь важного профессора, а сладкий компот сделает пол липким, и все будут меня проклинать.

Иногда я обедала в ресторане «Япоша» неподалеку. Покупала бизнес-ланч за 195 рублей. Студенты там почти не бывали, и я спокойно могла поесть.

* * *

Учебный год начался плохо. Педагоги узнали о моем романе с N, и им это не понравилось. У N была не самая лучшая репутация: драки, выпивка, дебоширство. Он успевал хорошо учиться и играл главную роль в дипломном спектакле. Мои преподаватели волновались, что N будет отвлекать меня от учебы.

Однажды один из педагогов курса в прямом смысле слова прижал нас к стенке и сказал:

– Оставь девочку в покое. Дай ей нормально учиться. А ты зачем в институт пришла? Романы крутить? Прекращайте, плохо кончится.

Мы ничего не ответили, молча ушли. Такое вторжение в личную жизнь рассердило меня, настроило враждебно. Сейчас я понимаю, что это участие со стороны педагога было небезразличием к моей судьбе.

* * *

В чем-то педагоги были правы: N действительно отвлекал меня, и все мои мысли были заняты нашими отношениями. С другой стороны, если бы не он, мне было бы очень трудно даже появляться в институте из-за моей социофобии.

То, что я нелюдима, нравилось N. Я ни с кем не водилась, не проявляла инициативу в общении, не поддерживала разговоры – в силу характера или психологических особенностей.

Глава 8. Огромный чёрный шкаф

Комната, в которой обитают студенты театрального института, называется каптерка. У каждого курса она своя. Там студенты переодеваются, хранят костюмы, личные вещи и просто проводят время.

У каждого студента есть свой собственный шкафчик. У каждого шкафчика – ключ. Ключом пользуются по желанию.

В самом начале года ребята распределили эти шкафчики между собой, но мне почему-то не хватило.

Это неудивительно. Я долго боялась даже заходить в каптерку, мой шкафчик заняли. Но вещи-то надо складывать, а некуда.

N узнал про это и очень разозлился. Он нашел где-то огромный черный шкаф, написал на нем фиолетовой краской мою фамилию и притащил в нашу каптерку. Несомненно, шкаф смотрелся грандиозно и даже устрашающе.

– Кто тронет Анин шкаф, тому несдобровать, – обратился N к моим опешившим однокурсникам.

Предмет мебели был установлен слева от входа.

* * *

С этим шкафом была связана нехорошая история. Однажды ко мне подошла однокурсница Рита и спросила разрешения занять нижнюю полку в моем шкафу. Полка была свободна, и я, конечно, разрешила.

Почти весь наш курс проходил практику, играя небольшие роли в спектаклях Малого театра.

Нежданно-негаданно произошло ЧП. На весь институт гремел скандал! Из Малого театра пропало платье. Стоившее больших денег, историческое, занятое в одном из ведущих спектаклей. Как раз в том, в котором участвовал наш курс. Доступ к костюмерной был только у сотрудников и актеров театра.

Прошло время. Платье так и не нашли, ситуация замялась.

Я была в каптерке одна, собиралась идти домой. Открываю шкаф, а из него, с той самой нижней полки, из черного пакета выкатывается шикарное театральное платье! И я понимаю, что это – оно…

В этот момент заходит кто-то из однокурсниц и видит испуганную меня и то самое, пропавшее платье.

Напряженная пауза. Я в ужасе говорю:

– Это не я…

Убеждать не пришлось, это было очевидно. Я подумала, что Рита хотела меня подставить. Мало верилось в нелепое совпадение, но кто знает, возможно, это и правда была случайность. Можно предположить, что расчет был на то, что каптерки будут обыскивать и найдут платье в моем шкафу. За это сразу же исключение. Либо это была вселенская глупость и недалекость однокурсницы, без злого умысла… Тем не менее я негодовала.

В каптерку завалились ребята, полкурса точно, в том числе и Рита. Я подошла к ней и спросила:

– Зачем ты спрятала платье у меня в шкафу? – Рита выпучила глаза и расхохоталась. Ей было нечего ответить. И моего грозного вопроса она не боялась. Девушка скорчила гримасу и, пародируя мою интонацию, передразнила:

– Затем ти сплятала мае пьятие у мяня в ськяфу?!

Мой социофоб то ли заснул, то ли, наоборот, вырвался наружу. Я крикнула:

– Сволочь!!!

– Чтоооо?! Да пошла ты!

Я стала выкидывать все вещи из своего шкафа в коридор и кричала:

– Ноги моей тут больше не будет! Не хочу жить с ней в одной каптерке! Гадина!!!

Рита бросилась на меня, чтобы поколотить, я стала обороняться и оказалась проворнее, вцепившись в гриву ее волос. Однокурсники в шоке наблюдали за происходящим. Стало понятно, что дело пахнет жареным, в пекло драки ринулся Дима Олейник. Он попытался нас растащить, при этом заливался от смеха, чем злил меня еще больше. Наконец-то нас удалось разнять. Я сидела, взъерошенная, у стены коридора. Ребята складывали мои вещи обратно в черный шкаф. Рита сидела у другой стены и метала в мою сторону злобные взгляды.

Никого не исключили и не уволили. Повезло. А через полгода мы с Ритой подружимся.

Глава 9. Панельная девятиэтажка и мы

Я жила на последнем этаже простой панельной девятиэтажки Москвы. Жила вместе с мамой, 12-летним братом, сестрой-старшеклассницей, собакой, котом, двумя морскими свинками и рыбками. Папа с бабушкой жили на два этажа ниже.

N стал часто ночевать у меня. В нашем распоряжении была самая большая комната. Нам захотелось сделать в ней ремонт своими силами. Я ужасно не любила обои в комнате, они были усыпаны китайскими иероглифами. До 8 класса я училась в школе с изучением китайского языка. Язык мне не давался, но это еще полбеды. В школе надо мной жестоко издевались. И из-за этих воспоминаний смотреть на иероглифы было тяжело, они вызывали нехорошие ассоциации.

Снявшись в эпизоде в сериале, я заработала немного денег. На эти деньги мы с N купили чудовищные бумажные обои салатового цвета, самые дешевые. Кое-как мы их наклеили. И я с ужасом поняла, что иероглифы все равно просвечивают сквозь дешевую бумагу.

И тогда я решила обшить стены черным спанбондом. Спанбонд – материал, которым накрывают грядки для хорошего урожая. Когда мама услышала об этой идее, срочно заказала новые обои. Всю мебель из комнаты вынесли, остался только одинокий голубой диван, на котором мы и спали.

Папа N подарил нам телевизор. Пришел, чтобы лично повесить дорогую технику на кронштейн, и стал сверлить стену. Не знаю, как так вышло, но сверло прошло насквозь, в комнату к моей сестре. Сестра в этот момент мирно делала уроки и очень испугалась, увидев, что кто-то хочет проникнуть на ее территорию.

Глава 10. Пара затяжек

Меня тревожило пристрастие N к алкоголю, я мучилась от его вспыльчивости и ревности. Мама стала замечать, что N приходит пьяный, слышала, как мы ссоримся. Я сама становилась нервной и беспокойной.

Мне было страшно признать, что N алкоголик. Он пил каждый вечер. И врал. Приходил домой и врал. Я понимала все с полуслова и с полувзгляда. А еще по запаху. Я даже могла сказать, что именно он пил.

Поначалу, видя мое огорчение, N вставал на колени и просил прощения. Этот пафосный жест, повторяющийся из раза в раз, стал вызывать у меня отвращение. Каждый раз N уверял меня, что это был последний. Я верила, прощала. И скоро он снова вставал на колени, зная, что этот ритуал сработает.

Я никому не говорила о своих переживаниях. Но близкие стали замечать, что со мной что-то не то. Меня нельзя было назвать истеричкой. Но накопившаяся внутри боль стала проявлять себя.

* * *

И по праздникам, и без повода студенты Щепкинского училища любили гулять на Трубной улице. Там был небольшой сквер и скамейки. На этих скамейках все и располагались.

В один из вечеров мы пошли туда с N и его двоюродным братом. N был сильно пьян. Рядом, через пару скамеек, гуляли мои однокурсники. У N закончились сигареты, и он направился в сторону ребят, чтобы стрельнуть. Я пошла следом.

Студенты хлопали по пустым карманам, мол, нет сигарет, закончились. N смотрел на них мутным взглядом в надежде все-таки найти табак. Рядом с N стоял Дима Олейник и докуривал свою сигарету.

– А у тебя что, тоже нет сигареты?

– Нет. Последняя, – ответил Дима.

Повисла пауза.

– Хочешь, возьми. Тут осталась пара затяжек. – Дима протянул N свою сигарету.

N уставился на Олейника немигающим пьяным взглядом. Оскорбленный этим предложением, N полез драться. Подоспел двоюродный брат и попытался оттащить родственника.

Потасовка продолжалась, и, чтобы как-то отвлечь внимание N, я закричала что есть силы:

– Лошади! На вас лошади бегут!

Лошади и правда бежали, но не на них, а по тротуару на другой стороне улицы. Отвлекающий маневр сработал, драка остановилась. Брат вызвал такси, я успокоила N, и мы поехали домой.

На следующий день N сокрушался из-за произошедшего. Он подошел к Диме Олейнику, игравшему тихонько на гитаре и попросил у него прощения.

* * *

Мы были дома, очередной скандал.

Драки стали нашим обычным делом. N зарядил мне в глаз. Я вцепилась ему в лицо и расцарапала его как могла. Вдруг N схватил мою голову руками и испуганно сказал:

– По ходу, сильно ударил, малыш.

В запале я не сразу почувствовала, что с моим глазом что-то не то. Побежала в ванную смотреться в зеркало. Верхнее веко окрасилось в темно-синий цвет. Я сначала подумала, может, это тушь так растеклась. Нет, это был знатный фингал. Пьяный, в приступе ревности, N не понимал, что творит. Он, действительно, был напуган и убежал за льдом.

Мы лежали на голубом диване, я держала у глаза замороженную котлету, N извинялся и гладил мне волосы:

– Я не хотел, прости.

– Был бы трезвый, не ударил.

– Малыш, две бутылки пива не в счет.

– Не две, а четыре.

– Ты тоже молодец. Мне завтра на пробы, все лицо расцарапано.

– Ага…

– Ты кому-нибудь будешь рассказывать, откуда фингал?

– Нет. На втором глазе нарисую такой же, все подумают, макияж.

– С царапинами так не получится.

– Мне все равно.

Обнявшись, мы уснули.

Глава 11. Старый вонючий диван

Ночь. В комнате горит свет. Я лежу на старом диване, который насквозь провонял мочой. Мой ненаглядный подарил мне кровожадную собаку, которая постоянно писает на наш диван. Запах ничем не выводится. И я лежу и нюхаю. И мне почти все равно.

* * *

N заходит в комнату, пытаясь спрятать лицо. Но я сразу понимаю, в чем дело. Крик, а точнее, вой наполняет пространство. Низкий, некрасивый, страшный вой. Вой животного, которое давно мучается от нестерпимой боли. Это животное – я.

Меня хватают и тащат в ванную. Струи холодного душа бьют в лицо. Вода попадает в нос, я захлебываюсь. N пугается и отпускает меня.

Я смотрю в его мутные глаза и вдыхаю запах перегара. Какая мерзкая, пьяная рожа. Фу. Меня начинает тошнить. Тошнить водой, которой я наглоталась.

– Ненавижу тебя.

Я говорю, зная, что за этим последует. Удар в глаз. Я тут же получаю удар в глаз. Боли почти не чувствую. Мне становится смешно. Я смеюсь громко, раскатисто, от души.

Мокрая, с кровавым глазом я валяюсь на полу. Смех снова перерастает в вой. Нервы N не выдерживают.

– Б…дь, ты успокоишься или нет?!

– Вали отсюда! Ты достал меня! Я не хочу тебя больше видеть! ОТ-ВА-ЛИ от меня! Я тебя НЕ ЛЮБЛЮ! Ты мне не нужен! Вали на хер отсюда!

– Ты никуда от меня не денешься. Даже не пытайся. Считай, ты попалась.

От этих слов становится страшно. N поднимает меня с пола и несет в комнату.

* * *

Он сажает меня на обоссанный диван. Итак, я в зрительном зале. Представление начинается.

N начинает крушить комнату.

За поступление в театральный родители подарили мне нетбук. Нетбук дорог мне. N это знает, но его это не волнует. Он хватает устройство и со всей дури швыряет об стену. Больше нетбука у меня нет.

– Ненавижу тебя.

– Сука.

N срывает со стены новый плазменный телевизор. Телевизора у нас тоже больше нет.

* * *

Ах, N!

А ведь я была очарована.

* * *

Я была очарована его легкой небритостью, большими синими глазами, шрамом над бровью. Он ходил в кожаной куртке и пил виски из горла. Я любила его мотоцикл и запах духов. Мне нравилось, как он держит сигарету. Как подносит огонь к лицу.

Он курил «Marlboro» красный.