В предчувствии измены. Эротический роман

Я помню, что стало ужасно жарко, даже душно. Нам не хотелось вставать с пола, хотелось так и лежать друг на друге несколько минут. Но дышать было невозможно. Мы одеваемся, смеемся над тем, что зеркало запотело. Я суетливо начинаю искать какой-нибудь кусок ткани, чтобы стереть с поверхности отпечатки наших ладоней. Он гладит меня по волосам, пытаясь поправить причёску, улыбается и смотрит мне в глаза через отражение на протёртой поверхности. Господи, какой же он красивый! Какой это кайф – понимать, что это я – причина его удовольствия.

На кафель шлёпается пена. Я выключаю воду и жду, пока излишки воды исчезнут через дополнительный слив. Течение ускоряет темп и забавно хрюкает. Нужно заколоть волосы. Я смотрю на своё одинокое отражение. Мне совершенно непонятно, почему так?

Моё тело не может остаться таким навсегда. Аккуратные изгибы, мягкая кожа, твёрдо очерченная линия между подбородком и шеей. Время сжимает эту гармонию соотношений в измятый клочок бумаги. Есть действия и ощущения, которые когда-нибудь станут мне недоступны – как быстро пролетят эти годы? Больше меня пугает то, что содержание их будет пустым. И неизменным с сегодняшнего дня останется лишь мой взгляд – потухший и ненадёжно спрятанный под полуопущенными веками. Мне даже не верится, что можно так исковеркать абсолютно здоровую физическую оболочку через психическое давление! Уголки рта опущены, плечи ссутулены, в них вжимается шея, грудь прячется в спину… я как нищенка – согнула себя к земле, чтобы подобрать брошенную милостыню. У меня такое чувство, что, если можно так выразиться, моё либидо насильно было пострижено в монахи. Моя молодость не играет всеми цветами радуги, потому что основной её инструмент – моё тело – закутан в пыльные тряпки. Эта вещица не актуальна на данном этапе моей жизни, она спрятана (временно) на антресоли, а когда я вдруг вспомню о ней и достану – она будет безнадёжно, необратимо испорчена.

Я погружаюсь в тёплую воду, пена лопается тысячами пузырьков под натиском моих ладоней. Нет, я так жить не буду. Ради чего? Ради статуса, стабильности, малообещающей перспективы зачать детей, или, может, чтобы избежать одинокой старости? Ради этого мне хранить верность мужчине, который берет меня несколько раз в месяц? Каждый раз на кровати, каждый раз утром субботы, каждый раз без прелюдий. Когда он целовал меня в последний раз? По-настоящему, по-французски…

Я пытаюсь понять, сколько времени длятся эти отношения-пустоцвет. Год, больше года. Или всё пошло наперекосяк после свадьбы? Я терпеливо вглядываюсь в памятные эпизоды нашей совместной жизни. Но все они кажутся не относящимися к делу. Где-то был эпизод, с которого началась моя обида на мужа. Он виноват, он что-то сделал не так. А я, конечно, винила себя. Я так в себе разочаровалась. Я пыталась стать ласковей, внимательней… Но вся моя инициатива пресекалась моим мужем в грубой и безапелляционной форме. Тем не менее, я до сих пор иногда пытаюсь изобразить из себя хорошую жену, если есть настроение – правда, я не понимаю, с какой целью? Я всё ещё борюсь за нас, всё ещё надеюсь, что наши отношения станут прежними? Это невозможно ни в одной паре. Теперь мои эмоции от него – всего лишь ошмётки былых чувств, и мне так жалко вытряхнуть их из своего сердца, как поседевшей старой деве невыносимо избавиться от когда-то пойманного в молодости букета невесты.

Я пойду спать. Проверяю по привычке, не осталась ли включённой плита, холоден ли утюг на гладильной доске, закрыта ли дверца холодильника, погашен ли свет в квартире. Только у мужа горит лампа на прикроватной тумбочке. Он уснул со своей книжкой. Не почистил зубы, не сходил в душ, не занимался со мной сексом сегодня утром в субботу. Заворачиваюсь во второе одеяло и прикидываю, что готовит мне, 29-летней молодой девушке, целый воскресный мартовский день. Мы с мужем поедем за продуктами, навестим его родителей, потом, возможно, заедем на автомойку, и вернёмся сюда. Вечером никуда не пойдём. Мужу нужно отдохнуть перед очередной тяжёлой рабочей неделей.

С таким размеренным графиком жизни, как в нашей семейной паре, я могу сойти за не менее гениального психолога, чем персонаж какого-нибудь голливудского фильма. Мы были в магазине, у родителей мужа, заехали на автомойку, и направляемся в свою квартиру. Я предугадала всё с ювелирной точностью. За исключением разве что следующего: наш стандартный маршрут воскресного дня начался довольно неожиданно – с предложения моего мужа заняться сексом. Я согласилась скорее от изумления.

Я не знаю, как это происходит у остальных с таким семейным стажем, ведь у меня мало друзей. А спрашивать у Мариш я почему-то стесняюсь – мне кажется, я буду смущать её. Я слышала о том, что секс на определённом этапе отношений превращается в рутинное занятие. Но для меня это выглядело так: процесс доставляет удовольствие, результат есть, но потом ты просто не вспомнишь этот раз. Он будет так похож на предыдущие и последующие разы, что превратится в один из ничем не выдающихся эпизодов определённой сферы жизни; процесс, который доставляет приятные, но не острые ощущения. Это нормально, физически невозможно каждое занятие сексом превращать в феерию, если вы занимаетесь им постоянно и уже очень давно. Конечно, периодически нужно включать фантазию и делать так, чтобы на этот раз всё прошло необычно. Например, выбрать неожиданное место, время, позу.

Что же я получила после почти трёх лет брака? Как давно я, по пути на работу, краснела в общественном транспорте? Потому что сцены страстных поцелуев и будоражащих проникновений бесконтрольно вспыхивали в моей памяти… стоило мне лишь прикрыть глаза, и где-то глубоко внутри меня всё сжималось, я будто ощущала фантомные движения, прикосновения, поцелуи.

Теперь всё гораздо хуже, чем надоевшая привычка. Мне иногда кажется, что я жду утро субботы с нетерпением, но не потому, что хочу своего мужа, а чтобы это… эта обязанность поскорее была выполнена, чтобы спокойно дальше заниматься своими делами.

Как примитивно всё проходит сейчас. Он входит, двигается, откатывается, переворачивает меня на себя, я двигаюсь, он заканчивает. Наш сексуальный маршрут можно обвести мелом, так, как обводят труп на месте несчастного случая.

Итак, мы едем в машине от родителей мужа. С ними у меня спокойные отношения. Я бы даже сказала – нейтральные. Думаю, это связано с тем, что они всё время что-то делают вместе. У них есть ряд общих интересов, которые позволяют им чувствовать себя полноценной семьёй даже сейчас, когда ребёнок покинул родовое гнездо. Они ещё довольно молоды и оба работают. А что касается будних вечеров и выходных, а также праздников и отпусков: здесь их досуг пестрит увлечениями и страстями. От банальных садово-огороднических дел на даче летом и походов за грибами и ягодами до реализации их неуёмной тяги к познанию. Страсть моего мужа к знаниям передалась по наследству, правда, в урезанном виде – он рассматривает в качестве источника только книги. Помимо книг его родители любят путешествовать, они нередко посещают музеи, театры, и прочие культурные места. Они постоянно спорят, потому что имеют разные взгляды на всё. Но готова поклясться – их отношения в браке с тридцатилетним стажем гораздо теплее, чем наши, и уж точно никогда не превратятся в то болотообразное существо, которое создали мы с мужем меньше чем за три года. Докатилась: завидую свекрови…

Увлечённость своей жизнью создаёт неблагоприятные условия для вмешательства в личную жизнь своего ребёнка. Поэтому у нас нет друг к другу претензий. Ах да, ещё у них есть собака!

Как раз сегодня я её выгуливала. И подумала, что если бы мой муж пошёл со мной, нам пришлось бы разговаривать. Или, точнее, нам удалось бы поговорить. Обычно он не может со мной говорить, потому что дома он устал или занят работой, или ест. В кафе он тоже занят едой, или её выбором. Конечно, он из вежливости может спросить у меня что-нибудь, как вчера, например, про Илью. Но это всегда заканчивается немой ссорой. Мы не скандалим. Не выясняем отношения уже очень давно. И поэтому мы и не миримся.

– Давай заведём собаку? – спрашиваю я.

Мой муж хмурит брови:

– Зачем?

– Мы будем гулять с ней по вечерам и разговаривать, – уверенно отвечаю я.

– С кем? С собакой?

– С тобой разговаривать, – нетерпеливо выдыхаю я. – Тебе будет некуда деться, и придётся вести со мной беседу.

– За собакой надо убирать, следить, чтобы у неё не заканчивалась еда, лечить её. А ты обо мне-то не можешь позаботиться. Собака обладает отличными от людей речевыми способностями, она не сможет внятно объяснить тебе, что больна, а будет просто скулить. Так и помрёт, потому что, скорее всего, ты неправильно её поймешь. Подумаешь, что она, например, просто устала.

Я вжимаюсь в кресло и закипаю. Что я когда-то нашла в этом… человеке? Это вообще он? Тот Саша, который разучивал для меня понравившиеся песни на гитаре. Часами говорил со мной по телефону, если мы не могли встретиться. Наша жизнь была полна музыки, во всех смыслах этого слова. Испещрена разными жанрами, песнями, которые нравились обоим, творчеством групп, которые нравились ему, и совершенно не нравились мне. Столько музыки давало нам разные ассоциации: текст этой так напоминает историю наших чувств, под мелодию той мы занимались любовью. Я даже украла идею из книги Джо Мено «Сделай погромче», переполненной музыкой от корки до корки, и подарила Саше диск с композициями, которые для меня были так или иначе связаны с ним. Я вложила в коробочку от диска листочек, где расписала, что думаю о нас, когда слушаю определённую из этих песен. А он не сразу нашёл эту бумажку, потому что она была вложена в обложку. И когда мы с ним обсуждали эту музыку, какие-то ощущения у нас совпадали, а какие-то были диаметрально противоположными. И я даже обрадовалась, что он честно высказал своё мнение, без влияния моих впечатлений… Господи, это всё сейчас кажется таким юношеским бредом. Мы тогда были уже взрослыми людьми, но наши чувства превратили нас в безумных подростков, в чём-то наивных, а в чём-то очень мудрых. Сколько песен он спел мне своим низким, с хрипотцой голосом? А я садилась всегда на пол, напротив него, завороженно смотрела, как его руки бегут по гитарному грифу, и возбуждалась, и восхищалась им, и смотрела на него снизу вверх… А когда он заканчивал песню, он спокойно откладывал гитару, переводил на меня взгляд, улыбался, и напевал моё имя…

– «Ольга, Ольга!» – вопили древляне, с волосами жёлтыми, как мёд… – доносится из магнитолы голос Хелависы.

Меня словно током бьёт.

– Сделай погромче, – протягиваю я.

Я вспоминаю, как нарский ветер раздувает мои волосы. Я щурюсь от света уличного фонаря и иду вперёд. Рядом со мной молодой человек. Мы идём к дому по дорожке из красной плитки. Мы примерно одного роста, и если я поверну голову, то мне не нужно будет просить его наклониться ко мне – я прекрасно вижу его глаза напротив моих. И я поворачиваю голову, и смотрю на них. И я слышу его голос. Спускаюсь взглядом ниже, и останавливаюсь на его губах. Они напевают моё имя.

– Я раньше пел тебе под гитару эти стихи, – говорит Саша.

Но теперь эта песня металлическим тросом рассекла мою жизнь на две части, и будет связана с другим человеком.

У меня смутное ощущение, что разговор будет неприятным. Мариш придёт в гости через полтора часа. Я не могу заняться ни примитивной домашней работой, ни таблицами с отчётностью, ни просмотром фильма. Хожу по квартире из одной комнаты в другую, будто ищу что-то необходимое, какой-то утерянный не мной предмет, и я даже представить не могу, куда мой муж его подевал. Всё время мой лабиринт приводит меня в кухню. На столе уже готовы чашки, и заварен чай, и разрезанный пирог спрятан под крышкой коробки. Я не первый раз прихожу сюда за последние несколько минут и машинально поправляю посуду в соответствии с только одним моим рукам известной гармонией.

Эта неделя была совсем не похожей на многие предыдущие. В моём теле вдруг был создан некий импульс, при резких звуках он превращал мои руки, ноги и ритм сердца в подобие внезапно выпрыгнувшей из-под пресса пружины. Если кто-то внезапно появлялся рядом – я вздрагивала, словно скакательный сустав у напуганной кошки. Но самое непредсказуемое влияние оказывали слова. Мне казалось, любое сказанное слово приводило меня к субботней беседе с Ильёй. Я создавала различные ассоциативные ряды, логичные и длинные, как производственные цепочки в классических немецких компьютерных стратегиях.

Мой муж сказал, что моя «нервная система крайне нестабильна на этой неделе», и предположил, что это связано с менструальным циклом. Как можно быть таким невежественным идиотом при наличии столь высокого уровня IQ?

Ничего-ничего. Мариш придёт и убаюкает мои беспокойные мысли. Я расскажу ей что-нибудь нейтральное, а она сразу поймёт в чём дело, и сама переведёт разговор на важную для меня тему. Так хочется ничего не предпринимать.

Кое-как я дождалась звонка в дверь. Открываю. Она улыбается, обнимает меня. Вдруг я слышу шаги на лестничной площадке. Сердце ухается в пятки. Нет! Только не это! …всего лишь сосед.

Мы направляемся в кухню. Я иду по коридору и честно признаюсь себе, что разочарована. Мне кажется, я хотела бы увидеть Илью. Но Мариш как всегда пришла одна. Мне хочется узнать у неё, как долго я ещё его не увижу. Моё бесстыдство уже формирует вопрос. Садимся.

Работа с таким хрупким материалом как чувства требует ювелирной аккуратности. У Мариш это получается на высшем уровне. Она так задает вопросы на откровенные темы и смотрит с таким выражением, будто ты сейчас просто собираешься рассказать ей о том, как прошёл рабочий день, а не выложить начистоту самые сокровенные ожидания и самые пугающие опасения.

Я ставлю чайник. Сейчас бы не помешало вино.

– Ну скажи мне, как вам наша дача? – Мариш вытягивается на стуле и внимательно смотрит на меня снизу вверх.

– Конечно, мне очень понравилось. Во-первых, у вас очень красивый посёлок. Дома такие аккуратные, отремонтированные. Я вообще ни одной развалины не видела. И лес по краям. Там какой-то особенный воздух…

– Это из-за прудов. Они очень чистые, уже растаяли. Деревья набирают почки. Конечно, когда всё позеленеет – глаз вообще не оторвать. Ну а сам наш участок?

– Очень аккуратно. Эти дорожки из плитки – они так гармонично петляют между кустиков. И в беседке очень уютно, даже в прохладную погоду. Постройка рядом с ней, и эти скамеечки… У вас красивая кочерга для углей, – вдруг вспоминаю я. Мысль отчётливо рисует Илью, когда он помешивал угли в мангале. Чёрные и красные пятна потрескивали и выстреливали оранжевыми искрами. Он так задумчиво сощурил глаза на этом действе. И его руки… Господи! – Я подумала о том, что она хорошо бы смотрелась у камина… но у вас же его нет?

– Мы с Ильёй собираемся делать камин. И решили, что начнём с кочерги, – Мариш смеётся. – Мол, так у нас будет больше мотивации… – Мариш вдруг задумывается о чём-то на пару мгновений. – Так трудно иногда относиться к совместным планам серьёзно. Мы всё решаем с юмором, и я не всегда понимаю, шутит он, или… действительно этого хочет. – Мариш явно сейчас думает о чём-то более важном, чем планы на установку камина. В принципе, я могу предположить о чём. Она снова поднимает на меня глаза и улыбается. Я отмечаю, что это спонтанное чередование задумчивости и улыбки есть в них обоих. Конечно, очень любопытно узнать, что за мысль тёмной вуалью ложится на лицо в такие промежутки. Но если моя фантазия справляется с Мариш, то перед Ильёй она теряет всякую силу. – Надеюсь, Яна не очень подпортила тебе настроение?

– О, нет! Она была очень к месту, – я осекаюсь. Если бы не Яна, мы не смогли бы остаться с Ильёй вдвоём. Но я не могу сказать об этом Мариш.

– Ты не ревновала Сашу?

Я смеюсь.

– Мне бы хотелось, – хмыкаю я. – Хотя бы к Яне… Хотя бы ревновать…

Вот это! Моя любимая сцена. Мариш задумчиво опускает глаза, сжимает тоненькие пальчики по одному медленно, словно трогает струны арфы, пока кисть не сложится в кулачок. Сейчас я буквально могу представить, как на полу, сбоку от неё, в той точке, на которой сосредоточен её взгляд, пляшут идеи и мысли, перемешиваясь с воспоминаниями и правилами этикета – так она всегда формирует актуальный и откровенный вопрос. Теперь она шумно вдыхает, вскидывает брови, поднимает голову, глаза распахнуты – сейчас она его задаст. Ну, конечно, не совсем его. У нас, так скажем, ритуал. Она зайдёт издалека.

– Ты была очень грустной, когда вы приехали. И немного раздражённой. Я подумала, что, может быть, приезд к нам не стоил такой долгой дороги.

– Что ты, что ты! – мотаю головой. – Мы действительно устали. Но я была очень рада поболтать с Катей. А Саша успел пообщаться с Ильёй, и с Антоном – по-моему, остался очень доволен.

– Да, но вы чуть было не поссорились, когда мы сидели у мангала.

– Мы так всегда разговариваем, – вздохнула я. – Каждая наша беседа – что ссора, каждое обсуждение – что спор.

– Да ладно тебе. У вас всегда были очень задорные отношения, – Мариш пытается меня успокоить. Вот именно, что были. – Если вам напряжно добираться, в следующий раз просто вежливо откажитесь, – продолжает Мариш.

– Нет, нет! – я в ужасе. Пригласите нас ещё! – Для нас это отличная возможность развеяться, – я снова грустно вздыхаю. – Проводить время вдвоём по выходным стало не-вы-но-си-мо.

– У вас кризис трёх лет? – Мариш всем своим видом пытается показать, что это нормальная ситуация в отношениях.

– Боюсь, всё гораздо хуже, – я опускаю голову. – Мне кажется, он больше не любит меня.

– С чего ты это взяла?

– Я около месяца назад обнаружила на сайте Women.ru признаки, по которым можно распознать, что мужчина тебя больше не любит. У нас всё совпало.

Мариш вздыхает.

– А ещё у нас совсем плохо с сексом – его мало, и он механический и рутинный.

– У Саши много работы… – начинает Мариш.

– У меня тоже, – отрезаю я. – Мы живём, как семейная пара с детьми в десятилетнем браке. Да и того хуже… – я вспоминаю Антона и Катю, и про себя признаю, что бывают исключения.

– Ты думаешь, у него другая? – догадывается Мариш.

Да, эта гипотеза – единственное объяснение, которое я могу дать переменам в наших отношениях. У моего мужа давно много работы, он давно получил новую должность и освоился с ней. В его жизни за последние полтора года не было никаких особенных перемен. Да вообще никаких.

– Всё как-то поменялось, – пытаюсь я размышлять вслух. – Я не могу найти другого объяснения. Только судьбоносная встреча с молоденькой студенткой – что может быть ещё?

– И как резко поменялось? – спрашивает Мариш.

– Не резко. Постепенно. Сначала что-то начинает происходить нечасто, потом это становится системой, а потом ты вдруг осознаёшь, что теперь всё по-другому… Но я помню, что в первый раз серьёзно задумалась об этом на Новый год. Мы всегда занимались любовью в новогоднюю ночь. И не важно, где мы были: вдвоём, у друзей, у родителей, на отдыхе. Мы всегда успевали это сделать. Вроде традиции, которую нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах. В этот раз мы были вдвоём, но он сказал, что устал. И быстро уснул… Я не могу передать тебе, какое это унижение – выпрашивать у собственного мужа секс. И чем больше инициативы я проявляю – тем грубее отказ получаю. Скажи мне, неужели я не привлекательна? – я смотрю на Мариш с надеждой.

– Очень, очень привлекательна, – успокаивает она. – Только глаза грустные.

– Это следствие, а не причина, – вздыхаю я. – Мне хотелось бы что-то сделать, но я не представляю что. Эта беспомощность меня убивает.

Мы молчим. Я знаю, что Мариш считает женщину ответственной за сохранение отношений. И наверняка она знает формулу. Наши браки – ровесники. Но я не вижу в их паре с Ильёй тех ужасающих проблем, которые есть у нас. Их единственное краеугольное противоречие – дети. Мариш считает, что семья без детей неполноценна. А судя по словам Мариш, Илья вообще не хочет детей. Данная несостыковка прилично отравляет идеальную картину их отношений. Однако, она любит его, а он любит её. И Мариш ждёт, что он изменится. А мне и ждать-то нечего.

Я вздыхаю:

– Даже не знаю, что ещё сказать. Сплошной бесперспективняк.

– Это временные проблемы. Прежние отношения себя изжили – и это нормально. Вы уже давно вместе. Всё устаканилось. Вы готовитесь перейти на новый этап, нужно это пережить.

– Но ведь чтобы перейти на этот этап, нужно что-то сделать? Нельзя же пустить всё на самотёк. Так не бывает, что мы вдруг ни с того ни с сего опять будем заниматься любовью, дарить друг другу подарки, писать смски, звонить во время рабочего дня и называть ласковыми словами, делать что-то вместе. Я пыталась, честно пыталась проявлять инициативу – но всё время встречала только раздражение. Я чувствовала себя назойливой мухой, от которой он яростно отмахивается свёртком газеты. Сейчас я просто живу дальше. Конечно, попытки что-то предложить с моей стороны ещё всплывают, но это происходит всё реже и реже… Недавно я предложила ему завести собаку, чтобы мы могли выгуливать её вечерами и болтать. Он сказал мне, что я и о нём-то позаботиться не могу. Неужели только у нас так?

Она молчит. Мне вдруг показалось, что Мариш меня слушает вполуха. Это совсем ей не свойственно. Что-то новое с ней происходит, и она не может скрыть эти непривычные переживания. Может, она беременна?

– Нужно менять тактику, – заключает она. – Если твоя инициатива встречает агрессию, не проявляй её больше. Он начнёт сам что-то делать, если ему небезразлично.

– А если безразлично? – с ужасом спрашиваю я.

– Тогда придётся идти на крайние меры, – в её словах звучит нечто угрожающее и таинственное.

Я вдруг подумала о том, что идеализирую её брак. Она редко говорит о том, что у них есть проблемы. Их отношения я вижу только издалека и мельком. С Ильёй я никогда не общалась (до недавнего времени). Нарисованная в моей голове картина их семейной жизни абсолютно субъективна, и далека от реальности. Я вспоминаю наш разговор с Ильёй (снова). То, что он говорил, вносит сумятицу в тот образ пары Мариш-Илья, который я себе представляла. И наверняка Мариш что-то недоговаривает.

У неё звонит телефон. И я, как и раньше часто бывало, слышу голос Ильи в трубке. Но на этот раз мои ощущения острее – его голос теперь не только размеренный и вежливый, он успокаивает меня, и оживляет в то же время. Мне так хочется услышать его ближе. Хочется попросить у неё трубку, и сказать ему «привет». Хочется говорить с ним. Он вызывает у меня нестерпимое желание рассказывать – размышлять при нём вслух, описывать свои ощущения, делиться самыми яркими впечатлениями. И задавать ему вопросы, и слушать, что он отвечает, и всматриваться в его светлые глаза. Представлять, о чём он думает, когда опускает немного голову, хмурит брови и молчит. Догадываться. Разгадывать его, словно головоломку.

– Тебе привет от моего мужа, – говорит Мариш.

Мне словно дали подарок без повода – так неожиданно, и так приятно.

– Спасибо, – улыбаюсь я. – И ему от меня передавай.

Мы встаём, выходим из-за стола. Я обнимаю Мариш, благодарю её за разговор. Может, мы увидимся на следующие выходные. А теперь ей пора.

Она уходит. Я закрываю за ней дверь и остаюсь одна в пустой квартире.

Я не могу по-другому описать мои ощущения – тоска щемит сердце. Я не услышу его голоса ещё по меньшей мере неделю. Я не увижу его ещё неопределённое количество времени. Из-за отсутствия каких-либо хронологических границ пустота возрастает до небывалых размеров – она кажется мне бесконечной, словно Вселенная. И я такая маленькая и неприкаянная в ней, совсем одна, без какой-либо надежды.

Время потянулось бесконечным чередованием будней и выходных, работы и квартиры, коллег и мужа. Почти целый месяц я не виделась с Мариш… И я не слышала Илью. Постепенно тот импульс, который не давал мне покоя, погряз в этой пустоте, и исчерпал себя.

Мне ужасно скучно. И я решила развлечь себя фотовыставкой. Я очень люблю фотографию, хотя сама никогда не отличалась способностями к самому процессу съёмки. Но что касается восприятия – это моя стезя. Я очень люблю смотреть. Визуальный канал развит у меня не слабее, чем у представителей мужского пола. Я люблю глазами, а не ушами. Даже когда я слышу что-то, или ощущаю, я всегда представляю это в красках и движении, в остановленных картинках и развивающихся сценах. Моя фантазия настолько поработила все мои другие психические функции, что я могу видеть всё это с открытыми глазами, продолжая оставлять толику внимания происходящему в реальности. Может, конечно, кто-то скажет, что это уже галлюцинации. Но мне кажется, я просто умею живо представлять свои мысли.

Мой муж считает, что это какой-то защитный механизм психики. Он говорит, что я «стала активно фантазировать после первого года совместной жизни, потому что наши отношения больше не приносят мне тех ярких эмоций, без которых люди моего психотипа не могут считать свой жизненный путь полноценным». Интересно, что бы сказал Илья про мою тягу к фантазиям?

У меня снова появилось невыносимое желание поговорить с ним. Случайно встретиться на нейтральной территории. Мне так хочется сейчас идти вдоль парковой аллеи, и увидеть его на скамейке. Мы бы удивились такой неожиданной встрече. И он пошёл бы рядом со мной, проводить меня до метро.

Я бы рассказала ему про выставку.

Почему я люблю фотографию? Из фотографии появился кинематограф. Скелет фильма – это ряд кадров, это несколько запечатлённых моментов, обозначающих главные точки в той истории, которая должна быть поведана: какие герои, что они любят, что необычного произошло в их жизни? Ведь у каждого человека в жизни происходит поворотный пункт.

Илья согласился бы. Сказал, что просто у кого-то больше, у кого-то меньше этих точек под названием plot point, и чем больше их количество, тем интересней кажется жизнь. Ведь он говорил про предсказуемость – чем её больше в жизни, тем эта жизнь скучнее.

Я бы заметила, что по сравнению с фотографией рассказать интересную историю фильмом и книгой гораздо проще, ведь их материал растянут во времени и пространстве, и при хорошей фантазии автора позволяет даже самую простую банальность превратить в запоминающийся нарратив.

А Илья сказал бы, что как раз такая воля для создателя нарратива может испортить даже самый интересный сюжет, потому что некоторые сцены или описания будут отвлекать от главной мысли. А главная мысль должна быть одна. И если её потерять в череде диалогов и монологов, сменяющих друг друга ярких декораций, то вся история выйдет пустышкой.

А я сказала бы, что чем больше материала для восприятия получит зритель, тем богаче будет возможность интерпретировать. И даже если главная мысль показалась бы ему скучной, он найдёт в истории что-то интересное для себя, близкое его мыслям или биографии. И поэтому у писателя и режиссёра больше шансов понравиться, чем у фотографа, который ограничен одним единственным кадром.

А Илья ответил бы, что автор может дать такое название фотографии, что оно будет вводить в заблуждение зрителя. Слова могут настолько очевидно не соответствовать картинке, что эта дисгармония сама по себе будет привлекательна, вне зависимости от изображения.

А я бы вспомнила, что на сегодняшней выставке названий не было. Там было много фотографий на разные темы – от пейзажей и людей до сюрреалистических инсталляций, запечатлённых на бумаге. Общим для них для всех было то, что их авторы не пользовались фотошопом.

Илья сказал бы, что сейчас это очень модно.

Я бы согласилась, припомнив современные рекламы белья и купальников с моделями обычной внешности, акции «звёзды без макияжа», псевдо-документальное кино, которое снимают молодые режиссёры российской кинематографической школы.

Илья вспомнил бы бесконечные реалити-шоу и передачи, на которых вытряхивают грязное бельё. И сказал бы, что естественность и реализм в его самых грязных подробностях заставляют человека почувствовать себя живым, настоящим в этом квазипроницаемом и пластмассовом мире современных технологий, где представленные в социальных сетях витрины человеческих жизней постоянно вызывают сомнение в их подлинности.

А я бы вспомнила книгу Виктора Пелевина под названием «Snuff», где поглощающие информацию зрители даже не представляют, насколько события, подаваемые как реальность, оказываются спланированными, ловко смонтированными, созданными с целью манипуляции… И ещё вспомнила бы оттуда суру – биоробота, которая «влюбилась» в одного из героев. Мне так понравилось, как она взяла его за руку – она обхватила его большой палец ладонью. Мне кажется, в этом жесте соединилась детская невинность и какая-то необычайной степени опытная порочность. И мне так хотелось взять за руку так какого-нибудь мужчину. Не моего мужа. Я не чувствовала к нему этого искреннего порыва: соблазнить. И вот теперь мне так хочется взять Илью за руку так. И потянуть его в сторону. И указать на какую-нибудь затейливую картинку, которая меня привлекала: ах, смотри! Мне захотелось сделать это прямо сейчас, потому что впереди я вижу красную буковку «М» у входа в метро. А это значит, что мы расстанемся. Что мы снова прервём свой разговор, как тогда, у беседки. Только-только разогнавшись, затронув часть тем, которые требуют более подробного обсуждения. Хотя… эта незаконченность создала такую благодатную почву для моей фантазии. Правда, я сейчас уже не уверена, насколько последствия от этого странного ощущения безопасны для меня.

Я действительно подошла к метро. Мне нужно спуститься вниз и ехать в квартиру. Так не хочется! У меня такое странное чувство удовлетворения на душе. Я впервые в жизни вела своего рода внутренний диалог. Я так ярко представляла наш разговор: слова, интонации голоса… эту очень незатейливую игру в бисер.

Ну же! Мне нужно спуститься! Вернись в реальность, Оля! Впереди несколько станций в подземке, короткий путь к подъезду, полупустой холодильник и непослушный кусок стейка, который нужно пожарить. Впереди обмен дежурными фразами с мужем. Гигиенические ритуалы. Проверка безопасности помещения. Сон.

Почему у нас с мужем так мало друзей?

У нас есть схожая позиция в том, что заводить дружбу на работе – опасно. Пожалуй, это даже опаснее, чем служебный роман. А трудно перевести отношения между собеседниками в дружеские, если не делиться секретами, не поднимать откровенные темы, не приглашать в гости.

Однако если мой муж очень привязан к месту своей работы, то мне с этим гораздо проще. Мои профессиональные способности универсальны, могут пригодиться и в маленькой фирмочке, и в большой корпорации. Правда, я ограничена территориально – отсутствие способностей к иностранным языкам не позволяют мне покинуть родину и поселиться где-нибудь в другой стране. Казалось бы, я работаю с цифрами – мой муж думает, что мне было бы проще, чем ему. Он эксперт в областях узких, работает с абстрактными понятиями, но ведь он хорошо знает английский. На его месте я бы с удовольствием рванула на годик-два на стажировку в США. Сейчас меня здесь ничего не держит. А может, я в глубине души думаю о том, что была бы рада пожить без него. Иногда мне кажется, что я убеждаю его уехать.