Из дома он выскользнул незаметно, как мышь, и уже через полчаса был на Павелецком вокзале.
«Я еду», – настучал Сеня короткое сообщение брату, а сам стал вглядываться в ряды желтых маршруток, ища глазами интересующую его табличку. Найдя нужный автобус, Сеня поморщился – на такой тарантайке остатки мозга растрясутся. Но альтернативы не было, поэтому Сеня подошёл поближе к продукту российского автопрома и заглянул в салон. Микроавтобус был заполнен почти наполовину, пятеро разношерстных пассажиров сидели молча, уткнувшись взглядами в мутные стёкла Газели.
– Не боись, полезай, – услышал Сеня за спиной веселый, чуть скрипучий голос.
Сеня обернулся, увидел низкорослого мужичка, широко улыбающегося золотым рядом вставных зубов.
– Машинёшка хоть старая, да резвая, – словно почуяв Сенины опасения продолжал мужик. – Едет гладко, не болтает, добрым людям спать не мешает. Пристраивайся вон рядышком, отдохни чуток.
Мужик кивнул на похрапывающего в салоне автобуса толстяка, который умудрился заснуть сидя.
– Спасибо, выспался, – улыбнулся в ответ Сеня. – Скоро поедем?
– Скоро уж. Сейчас за сигаретами сбегаю и поедем.
Сеня резво запрыгнул в микроавтобус, заняв свободное место у окна на последнем ряде сидений.
Глава 7. Ira (
Гнев)
Лариса Семёновна с раннего утра хлопотала на кухне – а кто же ещё приготовит завтрак любимому сыну! Невестка вон до сих пор валяется в кровати! Конечно, ее тоже понять можно, Мишутке четыре месяца всего, возни с ним много, Танька его грудью кормит, ночью по нескольку раз встаёт. Так что пусть спит пока.
Лариса Семёновна проводила сына на работу и по-хозяйски оглядела невесткину квартиру. «Да уж, порядочек!», – хмыкнула про себя женщина, проводя пальцем по телевизору. – «И как тут ребёночку жить?». Не дожидаясь, пока проснётся Татьяна, Лариса Семёновна принялась за генеральную уборку.
Татьяна никогда особо не нравилась свекрови. «И что только Пашка в ней нашёл?», – часто думала женщина, вспоминая невестку. – «Детдомовская ведь! Кто знает кто у неё родители? Может алкаши какие?».
Лариса Семёновна приехала к сыну ещё вчера вечером, отпросилась на работе на пару дней, до Москвы на автобусе добралась (благо маршрутки из Невербина и обратно чуть ли не каждый час ходят), потом на электричке до Люберцов. А здесь Паша с Танькой квартиру снимали. Ту однушку, что Танька, как детдомовская получила (и ведь получила же!) они сдавали, а сами двухкомнатную сняли, чтоб с малышом не тесно было.
Хотя и в двушке этой не сильно-то разбежишься: кругом всё шкафами заставлено, вещи тут и там валяются, пелёнки сушатся то на батареях, то на дверях, то на зеркалах. Одним словом – бардак! Лариса Семёновна громко сопя и задрав кверху толстый зад, остервенело мыла полы.
– Доброе утро! – услышала женщина позади себя.
– А-а-а, проснулась? Доброе утро, – не очень то по-доброму ответила Лариса невестке.
– Вы что, полы что ли моете? – искренне удивилась Татьяна.
– Да вот, решила прибраться у вас.
– Зачем, Лариса Семёновна?!!! Я же вот, перед вашим приездом убиралась. Оставьте.
– Ну, раз начала, значит закончу. Мне совсем немного осталось. Иди пока, завтракай. Мишутка то проснулся?
– Да, в кроватке лежит.
– Пойду, погляжу, – не утерпела женщина и, помыв руки, зашла в спальню.
В детской кроватке, дрыгая голыми ручками и ножками, лежал малыш. Он забавно гулил, сложив губы трубочкой. Увидев незнакомое лицо, гулить перестал, но не заплакал.
– Мишутка, зайка моя, – засюсюкала Лариса Семёновна. – Мать тебя совсем догола раздела. Замёрз, наверное? Надо ка тебя запеленать.
– Мы его не пеленаем уже, – сказала Татьяна, встав рядом с кроваткой. – Он в распашонках спит.
– А сейчас то чего голый?
– Так ведь тепло же, да и …
– Это тебе тепло, а ему холодно. Иди к бабушке, Мишуточка, пеленаться будем.
Не обращая внимания на Татьяну, Лариса Семёновна достала ребёнка из кровати, и положив на пеленальный столик, начала заворачивать его в одеяло. Маленький Мишка тут же зашелся жутким криком, оковы байкового одеяла были ему явно не по вкусу.
– Ну-ну-ну, успокойся, – уговаривала малыша бабушка, раскачиваясь вместе с ним из стороны в сторону.
– Что вы делаете?!! – не выдержала Татьяна. – Ему же жарко, да и не надо его качать!
– Уйди ты, – просто отмахнулась свекровь. – Ещё бы ты меня не учила!
Она сказала это без злобы, спокойно, чтобы отделаться от невестки, как от назойливой мухи. Но Татьяна была настроена воинственно:
– Отдайте мне сына! Немедленно! – жёстко, с вызовом сказала она.
Ларису покоробило от приказного тона невестки, но она сдержала себя на этот раз. Женщина отдала кричащий сверток на руки матери, и громко засопев, вернулась в коридор к недомытому полу. Спустя некоторое время, после того, как Мишкины крики поутихли, в коридор пришла и Татьяна.
– Лариса Семёновна, давайте расставим все точки над Ё, – услышала Лариса твёрдый и полный решимости голос невестки.
Женщина резко встала и, подперев покатые бока руками, уставилась на Татьяну.
– Лариса Семёновна, я рада видеть вас у нас дома, но не стоит забывать, что вы тут в гостях. Мы с Пашей сами будем решать, как растить и воспитывать сына. И если я говорю, что не надо ….
Татьяна хотела продолжить, но для Ларисы Семёновны было достаточно и сказанного. Танком ринулась она в гостиную, чуть не сбив по пути маленькую Татьяну, и начала скидывать свои вещи в сумку.
– Что вы делаете, Лариса Семёновна? – простонала Татьяна. – Ну, куда вы?
– Домой! А то здесь я в гостях! Не буду тебе мешаться!
– Да нет же, Лариса Семёновна! Вы не так поняли, – попыталась успокоить свекровь девушка.
Бедолага не знала, что если уж Покровская Лариса Семёновна завелась по какой-то причине, то остановить её невозможно.
Словно паровоз пыхтела Лариса, застёгивая пуговицы на дорожном своём костюме. Обида, злоба так и лезли из неё с каждым выдохом, угрожая невестке гневным потоком отборной брани.
– Не так я Мишку взяла … мешаю я ей … я ей тут … а она, – набирала обороты паровая машина.
– Да что вы несёте?!! – не выдержала Татьяна.
– Я несу?!!! Я! – прорвало наконец-то Ларису. – Да ты как со мной разговариваешь?!! Соплячка безродная! Развела тут грязищи! Убиралась она, как же! И меня еще чему-то учит! Дрянь неблагодарная! Ноги моей в этом доме больше не будет! Объясняй теперь Пашке, как мать его выгнала!
Татьяна стояла бледная, испуганная, уголки её дрожащих губ медленно поползли вниз. А разгневанная свекровь продолжала кричать на неё уже из коридора. И даже плач испуганного Мишки, доносившийся из спальни, не остановил женщину. Громко хлопнув дверью, Лариса Семёновна отправилась на станцию, продолжая ругать невестку на чём свет стоит.
Даже спустя полтора часа женщина никак не могла успокоиться. Где-то в глубине души, она может и чувствовала, что неправа, но от этого чувства лишь ещё сильнее злилась, и потому упорно шла к установленной цели, расталкивая локтями пассажиров электрички. Выходя на Павелецкую площадь в поисках автобуса на родной Невербин, Лариса чуть было не споткнулась о щуплого мальчонку-побирушку.
– Дайте на хлебушек, тётя! – заученной фразой прогнусявил подросток.
– Какая я тебе тетя?!! Иди отсюда, пока не накостыляла! Ух, тварь безродная! Побирушка детдомовская! Иди, иди! – отводила душу Лариса.
– Тебе, случаем, не в Невербин, родная? – прервал вдруг череду её ругательств смуглый, жилистый мужичонка.
– Чего?
– Я говорю, уважаемая, вам не в Невербин ли надо?
– Да, – слегка опешила Лариса.
– Во-он та маршруточка, желтенькая. Я сейчас сигареты куплю и поедем.
Лариса постояла секунду-другую в нерешительности и направилась к указанной машине. «Наверное, ездила с ним как-нибудь, вот и запомнил», – подумала женщина, усаживаясь в Газель.
Глава 8. Искупление и Наказание.
– Ну, кажись, все! Больше никого ждать не будем, и так опаздываю, – громко гаркнул смуглокожий водитель, нарисовавшись в дверном проеме микроавтобуса. – Рассчитываемся, господа, и поехали! Триста рублёв с человека!
Пассажиры невербинской маршрутки зашевелились, защелкали замками кошельков, зашуршали купюрами, передавая оплату за проезд. Пересчитав положенные две тысячи сто рублей, водитель закрыл дверь салона и, усевшись на своё рабочее место, громко крикнул:
– Поехали, родненькие! Поехали!
Никто не ответил на его задорную реплику. Все семь пассажиров, как сговорившись, сидели молча, и на угрюмых лицах не промелькнуло и тени улыбки. Все семеро сосредоточились на своих собственных тяжёлых мыслях. Казалось, что даже воздух в салоне, и без того отягощенный дорожной пылью и запахом бензина, был насквозь пронизан грешными думами тех семерых.
Не выдержав такой гнетущей тишины, развесёлый водила вставил в магнитолу диск тюремного шансона, и начал потихонечку подпевать своим скрипучим голосом про «ветер северный» и «зла немерено». Так прошло два часа.
Уже на подъездах к Невербину, замученный диск начал спотыкаться, заедая и растягивая слова надоевшей всем песни. Но водитель никак не хотел мириться с тишиной и тыкал истертые кнопки магнитолы, принуждая Михаила Круга начать свою песню сначала.
– Тьфу ты, чёрт! – громко выругался водитель. – Что за канитель?!!
Он повернулся в сторону магнитофона, и выпустив руль из рук, начал проводить какие-то манипуляции с непослушной техникой. Словно собака, почуявшая, что хозяин отпустил поводок, Газель взбрыкнула и, налетев на камень, вильнула в сторону, выскочив на встречную полосу. Испугавшийся меломан вновь схватился за руль и резко вывернул его вправо, так резко, что машина мгновенно вылетела на обочину и, сбив хилое ограждение, понеслась под откос. Напрасно водитель изо всех сил жал на тормоза, машина не слушалась его. Подпрыгнув на очередной кочке, Газель перевернулась и кубарем покатилась в овраг.
Всего каких-то двадцать две секунды билась Газель в предсмертной агонии, ударяясь жёлтыми боками о камни, всего двадцать две секунды несчастные её пассажиры летали по салону, ломая кости о железные внутренности микроавтобуса, теряя сознание, умирая. Но каждый, каждый из семерых успел пополнить эфирное пространство космоса новой мыслью, последней предсмертной мыслью.
«Сука! Танька – сука! Из-за неё всё! Если бы не выгнала меня из дома, не было бы ничего!», – пронеслось в голове у Ларисы Семёновны, как раз перед тем, как голова эта размозжилась о вылетевший из-под сидения огнетушитель.
Арсения Мишина кидало по всему салону, как огромную тряпичную куклу, ломая и разрывая на части. На его счастье он практически сразу потерял сознание и очнулся лишь на секунду. И надо же, чтоб в эту единственную секунду, его посетила столь нелепая мысль: «А как же тусовка?». В следующее же мгновение, Сеня вновь отключился … навсегда.
«Деньги! Мои деньги! Как же так? Куда же их теперь? Кому? Мои ведь?!!», – стонала Маргарита Павловна в полузабытьи, когда маршрутка уже практически прекратила свою смертельную пляску. Маргарита попыталась было подняться, но жизнь стремительно вытекало из неё сквозь разорванную артерию.
Санька Селиванов не кричал и не охал, он ловко сгруппировал своё молодое тело, вцепился сильными руками в сиденье и, крепко сжав зубы, гонял в голове одну единственную разудалую мысль: «Ну, хоть покувыркался напоследок с Виалеткой! Покувыркался! Ох, и покувыркался!». Но при очередном кувырке микроавтобуса, его всё же выбросило из разбитого окна, и, шмякнувшись на острые камни, молодое тело обмякло.
«Не успела! А-а-а, не успела! Отцу позвонить не успела! Он ведь сам ей скажет! Скажет Верке, что хочет издать её роман. Нет! Нет!», – рыдала Маша, и слёзы градом катились по круглым её щекам. То были горькие слёзы обиды, смешанные с кровавыми слезами жуткой боли. Мучения девушки закончились, когда упав между рядами сидений, она свернула себе шею.
Единственный из всех пассажиров, кто в тот страшный момент думал не о смерти, а о жизни, был добродушный инспектор СЭС. Его ожиревший мозг не допускал и мысли, что он, Григорий Люсик (заместитель начальника территориального отделения Роспотребнадзора по Восточному округу города Москвы!) может вот так внезапно умереть. «Ох! Ох-хо-хох! Покурить! Остановиться и покурить …. Потом к тёще …. К тёще на блины …. И выпить! Как только доберусь до Невербина … надо … надо будет…». Что «надо будет» Гриша додумать не успел, что-то лопнуло у него внутри при ударе о пол, и громко вскрикнув, инспектор отключился.
Лидия Алексеевна тоже умирала. Переломанные конечности приносили кошмарную боль. Но сквозь эту боль она ощущала холодный ужас, подступающий к её сердцу. То был не страх перед смертью, нет. Ей было страшно от того, что ничего уже нельзя исправить. «Что же я наделала? Зачем? Почему? Гордыня! Всё моя гордыня! Я ведь могла спасти их, я ведь видела! И кем я себя возомнила?!! Андрейка! Что же будет с ним? Прости меня, Андрейка! Прости, Господи!». На этом мысль оборвалась. Ударившись о железную скобу над дверью, Лидия Лестерова погрузилась в темноту.
***
Скорая помощь приехала быстро, сразу четыре машины скорой помощи. Страшная авария – семь трупов! Их грузили на каталки, накрывали покрывалами и увозили в городской морг Невербина. Семь трупов: шесть пассажиров и водитель. Единственной чудом выжившей оказалась пожилая женщина. Её руки и ноги был сломаны, всё тело изрезано, но она была жива. И как только женщина пришла в себя, она судорожно заговорила:
– Исправить, надо всё исправить!
– Тише, тише, – успокаивала её медсестра.
– В милицию! Срочно в милицию! Звоните! Они их похитили! Всех! И Андрея маленького. Я видела машины, я запомнила номера. Звоните!