– Без понятия, – говорю. – Тебя отправлю домой, а сам жить тут буду.
– Совсем бараном диким станешь.
– Поделом.
Намереваюсь уходить. Останавливает, зовет. Приподнявшись на локтях над постелью, нежно и кокетливо говорит:
– У меня кое-что есть для тебя.
– Да? И что же?
– Сюрприз, – лукаво закусывает губу.
– Вот как, интересно, – говорю. А самого бросает в пот. Боюсь я таких коварных бабских взглядов.
Она просовывает руку в закрытую книгу и достает оттуда квадратный серебристый пакетик.
– Что это? – недоумеваю.
– А как ты думаешь?
– Леденец какой-нибудь?
– Почти. Это презерватив, – ухмыляется. Облизывает губы языком. – Случайно в книге нашла.
– Нормальной закладки не было?
Иена молчит. Нависает тишина, долгая и напряженная. Для меня, по крайней мере. Ее выражение более чем расслаблено.
И тут она властным голосом спрашивает:
– Может ты меня трахнешь, в кои-то веки?
Так и сказала, туши. В кои-то веки.
***
Я не собираюсь в красочных подробностях описывать секс. Общие его очертания должны быть вам, тушули, известны.
Скажу одно. Мы спаривались, как кроли. Или как львы. А львы, между прочим, могут до тридцати раз в день.
Перерыва на туалет и чумовой шлак мне вполне хватало для восстановления сил.
Иногда мне даже казалось, что Иена или развалиться, или у нее вот-вот отвалится голова. Или еще что-нибудь.
***
Теперь я понимаю мужчин. Ох, как понимаю. Не зря папа говорил, что самые скучные минуты в жизни любого мужчины – между эякуляцией и следующей эрекцией.
***
Секс – это действительно стоящее занятие. Быть может, единственное стоящее занятие. Причем чем дальше, тем больше ты проникаешься этой мыслью. Валентинки грозятся, троещинки нападают, дома возгораются, машины отбирают, но удовольствие длится, пока жива память. Туда, сюда, обратно – вот единственное времяпрепровождение, приятное во всех отношениях. Время, о котором можно со всей ответственностью заявить, что оно потрачено не зря. Можно жалеть о том, что было до и что было после, но сам постельный процесс, даже если это не самый роскошный секс в жизни, как правило, доставляет хотя бы какое-то удовольствие.
Секс – это классно. Непередаваемо. Восхитительно.
За исключением одного.
Иена забывает мне сказать, что презерватив – штука одноразовая.
***
Он просто слетает. Когда, после седьмого или восьмого захода, я решаюсь на передышку, мой мутатор оказывается оголенным.
Проходит минута. Я блаженно и рассеянно рассматриваю его. Пульсируя, он начинает медленно возбуждаться.
– Что это? – слышу тревожный голос Иены. Смотрю на нее – глаза огромные, рот приоткрыт.
– Я думал, ты знаешь…
– Нет же! Где презерватив? – не своим голосом верещит.
Я в немом отупении развожу руками. Она выгоняет меня из камеры. Что-то там колдует, боюсь прислушиваться и зайти.
Затем на всю округу раздается ее радостный вопль.
– Я достала! Достала!
Оказывается, я затрамбовал презерватив внутрь Иены.
***
После того неприятного курьеза я боялся показываться Иене на глаза. К тому же, она сама теперь ходит в туалет. Слышу ее медленные, неуверенные шаги за дверью. С такой скоростью ей нужно отправляться за час до начала позывов.
Секса хотелось страшно.
Неужели все испортил?
Пытался отвлечься на воспоминаниях, но не всегда выходило. Кровь отхлынула от головы окончательно. Часами пялюсь на исписанные строки, но мыслями витаю где-то далеко.
Туши, пойду-ка я вас еще раз отметелю.
***
А затем случилось это. Сегодня днем.
Она долго не стучит. Я чувствую неладное, зловещее. Захожу. Она лежит, сжав одеяло и тихо всхлипывая. В страшной догадке я склоняюсь к ней.
Возле Иены лежит браслет. Маленькая пластиковая штучка, показатель жизни и судьбы. Полукружья замерли, едва дотягиваясь краями. Отблески света на изгибах. Он похож мне на крохотного уробороса, что никак не ухватит себя, не вопьется в собственную плоть.
И тут я замечаю, что браслет этот – черного цвета.
***
Никто не скажет, сколько ей осталось. Я мечусь по углам, не нахожу места, порываюсь бежать за помощью, но она останавливает.
– С таким же успехом ты можешь вывалить мне на пузо одну из своих туш, в надежде, что она акушерка.
Тем не менее, она просит меня вернуться. Вернуться в Киев, когда все закончиться. А до того она боится оставаться одна.
Она уверена, что мне здесь не пережить зиму. Если пища не угробит пищеварение, то повсеместные холода сделают свое дело наверняка.
Иена верит, что меня простят. Не могут не простить. Протокол «Шланг» так несовершенен и жесток, что, пока лесбиянки не обладают подавляющим большинством в Женском Совете, его не решатся задействовать.
***
Писать больше нечего. Да и не хочется.
Иена говорит, что не создано еще такого места, где можно скрыться от наследственности. И я понимаю ее отлично.
Что она всего лишь следует по стопам сестер, и ничего страшного в этом нет. Каждая из них по возрастной цепочке оставляли следующей черный браслет, чтобы обладательница пожила всласть. И потому Иена ни на что не жалуется.
Она просит, чтобы ее браслет я передал Рупии. Вера в живучесть сестры не покидает Иену. Видимо, у женщин заложена эта функция – в критической ситуации не сдаваться и не распускать сопли.
С плодом же она требует поступить точно так же, как в свое время поступила с плодом старшей сестры.
– Ведь они используют моего сына. Используют в нем абсолютно все, кроме визга.
***
Теперь мы сутки напролет лежим в обнимку. Я рассказываю ей о животных. О том, что при спаривании самка таракана залезает на спину самцу, который при этом демонстративно распластывается и расправляет крылья.
О том, что самцу красноухих черепах приходится запугивать самку, чтобы заставить ее уступить. Он может ударяться об нее панцирем или, заходя спереди, кусать ее за передние лапы. Это приводит к тому, что самка втягивает передние лапы и голову, а хвост и задние лапы начинают выпирать из-под панциря, что только на руку коварному самцу.
О том, что член у жучков-зерновок покрыт острыми шипами. И вводимый в самку, орган раскурочивает ее внутренности, отбивая всякое желание сходить налево. Да и жить ей после это остается недолго, лишь бы родить успела.
О том, что лучший среди самцов бегемотов определяется по количеству разлетевшихся в разные стороны испражнений. Самка стоит на месте, а самцы, оказавшись на близком расстоянии, окатывают ее душем из собственного кала, еще и разбрасывая его хвостами-пропеллерами. И все для того, чтобы она определила самого здорового и достойного.
Иена слушает. Иногда удивляется, иногда смеется. Я отвлекаю ее, как могу. Но я чувствую, как сжалось в болезненный комок ее тело. Как она погружается в себя все глубже, все бесповоротней. И сделать с этим ничего не могу.
Иногда посматриваю на часы. И отмечаю, что время идет. Несмотря ни на что, время рутинно продолжает идти. А мы разговариваем. Лежим и ведем праздные беседы. И часы ненавязчиво показывают, что жизнь все еще длится.
Спасибо маме, это действительно нужный подарок.
***
И как-то случайно, нехотя, словно вырвалось в задумчивости, я обмолвился фразой. Услышанная еще в детстве, фраза эта крепко въелась в мозг, подобно личинке. И не дает мне покоя. Особенно сейчас.
Я сказал ее тихо, сам себе, наверно. Просто желая ощутить, как она звучит. Как разрушает тишину. Я думал, что Иена спит, но, оказалось, она услышала.
Вот что я тихо промолвил:
– Аборт – это лучшее, что может случиться с человеком.
И знаете что, туши? Иена со мной согласилась.
Согласилась. Со мной.
Разве это не чудо.