Read the book: «Хроники Иттирии. Песня Мора»

«Карта Мира – ХИ. Песня Мора»

Часть Первая
Искатели

Спи, сыночек, засыпай,

Сладки глазки закрывай.

Скоро ноченька пройдет,

Солнышко опять взойдет.

Тень прогонит, Мрак падет,

И тебя с собой возьмет.

В свое царство, в небеса,

Где медовая роса.

Будешь ты плясать и петь,

С облака на мир глядеть.

Можешь жить там день за днем,

Возвращайся только в дом.

Дома ждет тебя семья,

Дверь открыта для тебя.

Здесь постелька тебя ждет,

Хлеб на печи, в чае мед.

Солнышко здесь все равно

С завистью глядит в окно.

Спи, сыночек, засыпай

Мама рядом, так и знай…

Пролог

Яшик сидел на только что скошенной траве и, уплетая сало, смотрел на раскинувшуюся внизу деревню. Захолмянка стояла тут с незапамятных времен. И дед, и прадед Яшика были коренными. В деревне каждый знал один другого с раннего детства. Тут все были свои – захолмянские. Ну, может, почти все…

Яшик скользнул взглядом на самый крайний в деревне дом. Перекошенная изба с прохудившейся крышей да облупленным порогом. Хлев с перебравшими браги воротами. Сразу видно, что нет хозяйской руки.

Из покосившегося дома вышла тетка Элуда. Вполне еще молодая и красивая себе баба. Разве что имя странное. Темные волосы, заплетенные в тугую косу, большие глаза, да ровные зубы. Светлая кожа, да тонкие пальцы говорили, что Элуда совсем не деревенская баба. Кто-то даже говорил, что и читать она умеет.

Яшик вспомнил, как в Захолмянке впервые появились новые соседи. Сегодня нет никого, завтра уже из печи дым валит. Всей деревней тогда собрались. Хотели выгнать чужаков взашей да по горбам настучать вдогонку. Но Прухор вступился. Так рявкнул, что мигом все успокоились. Со старостой никто спорить не стал. Но к новой жительнице Захолмянок тут же прицепилось обидное прозвище Элуда-приблуда. Между собой до сих пор только так ее и называют.

На пороге дома показалась Рыжая. Зеленоглазая, стройная, как та лань, дочка Элуды. Ох, не любили Тию деревенские девки. Ведьмой называли. Зато хлопцы слюной давились от одного только вида. Яшик сам раз заикнулся насчет того, чтобы взять рыжую красу в жены. Ухо от матушкиного отказа потом три седмицы болело. Старшое поколение было категорично. Никто не хотел себе в невестки безродную приблуду.

– Дядька Яшик, мы с мальчишками в прятки играем. Если что, ты меня не видел!

От неожиданности Яшик едва не схватился за косу. Рыжий мальчишка, вынырнувший со склона, выхватил из рук мужика кусок сала и пузом нырнул в некошеную траву.

– Ах ты гад! – Вскрикнул обворованный парень. – Я тебе сейчас не увижу!

Яшик собирался было подняться, но, подумав, махнул рукой и потянулся к рушнику за новым куском. До вечера еще далеко, стало быть, косой еще намахается за двоих.

– Иди сюда, уши оборву, – строгим голосом сказал парень.

– Ну, дядька Яшик! – Чавкающий детский голос прилетел откуда-то из травы. – Мы тут в прятки вообще-то играем!

– Я тебе поиграю сейчас! – Рявкнул стоявший все это время с другого края холма Прухор. – Упаси предки, косой по горбу отхватишь, будут тебе потом прятки!

– Ну, дядька Прухор… – Заныл мальчишка.

– А ну цыц мне отседова! – Ударил в землю древком косы мужик, давая понять, что не собирается с ним церемониться.

Яшик не смог сдержать смеха, когда рыжеволосый мальчишка выскочил из своего укрытия и, ухватив с рушника еще один кусок сала, мягкой точкой плюхнулся на траву и поскользил вниз по склону.

Мелкий сынишка тетки Элуды по имени Кайрим, в отличие от матери и сестры, быстро нашел общий язык с деревенскими. Дети уж слишком глупые, чтобы разбираться, кого стоит принимать за своего, а кого лучше и стороной обходить. Хотя, сказать по правде, Яшик и сам не шибко-то понимал такой науки.

– Поди глянь только! Опять прутся, – Стоя на самом краю вершины, Прухор заковыристо матюгнулся.

Яшик восторженно усмехнулся, стараясь запомнить новое ругательство.

– Дядька Прухор, да что ты с детворы возьмешь-то? Хай играют себе, – ответил он мужику.

– Да не, ты туда глянь…

Яшик поднялся на ноги и неспешно подошел к старосте Захолмянок.

С этой стороны холма открывался вид на всю округу. Пытаясь отыскать кто же к ним прется, Яшик проследил взглядом весь долгий путь от Захолмянки до торгового тракта. Пьяная вихляющая тропка, выходящая из деревни, добрую четверть лиги вела вдоль поросшего камышом ручья. Затем, каким-то чудом преодолев трухлявую кладку, врезалась в редкий подлесок, где терялась за плешивыми кустами да березами.

– Где ты кого увидел? – Спросил Яшик у старшего товарища.

– Да вон, – Прухор вскинул руку. – У самого тракта.

Яшик поднял ладонь козырьком и стал всматриваться в едва виднеющуюся вдалеке желтую полоску дороги. Конный отряд почти скрылся в роще. Но и ежу было ясно, куда он направляется.

– Может, опять барыга тот с котелками своими едет?

Яшик вспомнил, как побили одного пришлого торговца, который, не продав ни одного котелка, попытался увезти у Прухора овцу. Выбитые зубы ему потом в узелок завязали, чтоб мыши за печку кинул. Мужики потом шутили, что если мышь вполовину схалтурит, то торгаш все равно век счастливым будет¹.

– Ой, чую, не к добру это все, – Протянул староста Захолмянок, не отрывая взгляда от мелькающих среди редких деревьев конных. – Яшик, поди мужиков собирай. Будем гостей встречать.

Глава 1. Захолмянка

– Вылизанные, словно девицы на выданье, – бросил Яшик. Одобрительный гогот тут же прокатился по неровному строю односельчан.

– Цы-ы-ыц! – Прорычал Прухор, и в толпе тут же воцарилась тишина.

Староста Захолмянок внимательно следил за приближающимся конным отрядом. Во главе наемников шли сразу трое знатных горожан. Гладко выбритые, остриженные, наряженные в цветастые одежды, незваные гости держались статно, всем своим видом показывая, что главные тут они.

Двое из городских были похожи словно отражения в воде. Оба плотные, щекастые, с непомерно большими губами, висящими как у того карася.

– Старосту сюда! – Громким голосом потребовал один из близнецов.

Прухор сделал два шага вперед.

Под ноги мужику тут же упала кривая, затертая грязью дощечка с вырезанными на ней символами. Никто в деревне не умел читать, но каждый, кто хоть раз выбирался в город, хорошо знал указатель на Захолмянку. После истории с побитым вором, Прухор лично сорвал табличку у тракта.

– Кто это сделал? – Бросил горожанин, злым взглядом вцепившись в Прухора.

– Не могу знать, вашмилость, – развел руками староста. – Мало ли кто по тракту ездит да таблички те рвет?

– Не могу знать! – Передразнил старосту пришелец. – Из-за того, что ты знать не можешь, я полгода до вашей поганой деревни никак не дойду.

– Лучше бы век еще не доходил… – Тихо проворчал стоявший за спиной старосты Яшик.

К счастью дурака, горожанин ничего не услышал.

– Значит, так! – Городской засланец потянулся к своей дорожной сумке и извлек из нее широкий свиток.

Красивый, с резными стержнями. В таких манускриптах обычно писали самые важные указы и донесения, которые обычно ничего хорошего жителям простых деревень не сулили. Ухватившись за позолоченные стержни, горожанин на вытянутых руках развернул белый пергамент и побежал по нему глазами.

– Так… Согласно указу за номером триста семьдесят четыре Наместника великого короля Лиммы Пантеона Барийна Первого, во всех поселениях предместий великих городов Дарриона, Венелии, Пралина, Саны, а так же Контары должны быть описаны…

Горожанин на мгновение прервался, так как в толпе селян раздалось дружное хихиканье.

– Тупые деревенщины… – проворчал человек вполголоса. Отыскав фразу, на которой его прервали, горожанин продолжил. – Так, описаны… Подворья и площади используемых собственных королевских земель для назначения суммы оброка в казну представительства конкретного Великого города в данном регионе.

Человек холодно посмотрел на Прухора и сунул зачитанный свиток в сумку, чтобы вместо него тут же выудить другой. Этот был поменьше и не такой красивый. Человек развернул манускрипт.

– За сим назначаю Карома Красивого исполнителем воли Наместника великого короля Лиммы Пантеона Барийна Первого для выполнения данного обязательства на территории города Тугрик и прилегающих к нему провинций. С присвоением ему звания государственного переписчего. За личной подписью Наместника Венелии Жаронда Казначея.

Человек, который, судя по всему, и был этим самым Каромом Красивым, хотя насчет последнего можно было бы и поспорить, аккуратно свернул свиток и вслед за первым запихнул его в сумку.

– Всем все понятно? – Государственный переписчий, скорчив презрительную мину, пробежал глазами по столпившимся перед ним жителям Захолмянки.

Воцарилась мертвенная тишина, не нарушаемая даже куда-то вдруг подевавшимся гулякой- ветром. Лишь спустя пару долгих мгновений Прухор, наконец, неуверенно сказал.

– А что нам должно быть понятно, собстно, вашмилость? Мы тут люди не образованные. К учителям городским не ходили. – С каждым новым словом голос старосты становился все увереннее. – И слов-то половины таких не слыхали. Вы нам лучше по-людски скажите, что от нас хотите-то? А мы и послушаем и поможем, чем сможем-то, – Прухор обернулся к выстроившимся за его спиной односельчанам, – Так, братцы?

Организованная толпа захолмянцев тут же поддержала своего старосту дружным гулом и одобрительными выкриками. Воодушевленный староста улыбнулся и вновь посмотрел на городского засланца.

Прухор тут же отвел взгляд в сторону, не решаясь встречаться со сверкающими неприкрытой злобой глазами государственного переписчего. Должно быть, сообразив, что уничтожить невежду взглядом не получается, горожанин решил пойти другим путем. Одутловатое лицо Карома Красивого разгладилось. Он высунул толстый язык и скорчил мину умалишенного.

– Мы с моими… хорошими друзьями… – Приезжий говорил противным едким голосом, намеренно издеваясь над старостой и всеми жителями деревни. – Посчитаем, сколько у вас грядок и сколько овечек.

Холодные глаза переписчего вновь вцепились в старосту.

– А потом посчитаем, сколько тупорылых детишек вы нарожали! – Взревел он словно обезумевший. – Понятно тебе, деревенщина?!

Сжав кулаки, Прухор зло сверлил глазами грудь Карома, не отваживаясь поднять взгляд выше. Так перед глазами всей деревни старосту захолмянок еще никто не унижал. Прухор чувствовал, как напряглись сзади его односельчане. Этот переписчий, какой бы «государственный» он не был, перешел все границы. Молчание неприлично затягивалось. К Карому, на всякий случай, уже подъехали два конных и стали бок обок со своим подопечным. Напряжение нарастало…

Заплакал ребенок. Прухор встрепенулся, словно от удара речного угря. Детский плач вернул его на землю. Тяжкий груз ответственности за деревню, за жизни детей, которые в ней живут, тут же навалился на широкие плечи старосты, безвольно опуская их к самой земле.

– Мы не будем вам препятствовать, вашмилость. – Тихо сказал Прухор своим сношенным лаптям. – Делайте, что посчитаете нужным.

– Вот и славно, – махнул головой Каром, приглашая своих спутников за собой. – Староста, обеспечь мне и моим помощникам жилье на седмицу. Самое лучшее, что есть в этом свинарнике.

Не дождавшись от Прухора даже короткого кивка, государственный переписчий направился в сторону деревни.

– Капитан, вы и ваши люди понадобитесь, когда мы придем в следующий раз, – обратился Каром к идущему по левую руку от него наемнику. – Сейчас мы справимся собственными силами. Вы можете быть свободны и отправляться в расположение.

* * *

Его милость Каром Красивый вместе со своими помощниками поселился в доме старосты. Свою жену Вольху Прухор отправил в дом к Мишуку, а сам ушел спать на сеновал, не желая оставлять городских засланцев без присмотра ни днем ни ночью.

Городские переписчие, разодетые с иголочки в блестящие камзолы, все причесанные и гладковыбритые, сверкающие золотом и железными бляхами на сапогах, на деле оказались самыми обычными свиньями.

Началось все с того, что приезжие хорошенечко надрались привезенного из города дорогого пойла. А когда то закончилось, продолжили догонять уже медовухой, найденной в закромах Вольхи. Откушав алкоголя, горожане полночи бродили по Захолмянке, зазывая каких-то только им видимых баб, орали пахабные песни и никому в деревне не давали спать.

Чего они вообще сюда приперлись, было непонятно. Чего они сюда приперлись втроем – было не понятно втройне. Переписчий, если верить зачитанному документу, был только один. А другие на что?

Шумная троица всем мешала, но, разумеется, у деревенских мужиков хватило ума не лезть к пьяным горожанам. Приставка «государственный» делает из любого проходимца важную шишку. Такого если отметелишь, сам потом костей не соберешь.

Следующим днем горожане проснулись, когда Солнце уже перевалило зенит. С гудящими головами, откушав дармового мяса с хлебом и запив все это свежим овечьим молоком, бравые переписчие, наконец, отправились выполнять свою государственную службу. Точнее один из них. Его милость господин Каром Красивый, как назначенный каким-то там наместником, пошел по подворьям с пергаментом наперевес, а его дружки в это время шатались по деревне, высматривая что-то в чужих дворах. На вопрос назначенного сопровождать переписчих Яшика, они ответили, что будут «проводить рекогносцировку местности для оценки объемов предстоящих работ».

Работа шла медленно. Оставшийся один, его милость битый час шатался по подворью и делал вид, будто что-то неустанно пересчитывает и записывает на пергамент. Яшик мог бы поклясться, что видел в его записях рисунок женских грудей, точно такой же, как рисует детвора на земле, а потом исправляют его на морду коровы. Когда переписчий не чиркал что-то в своем пергаменте, то просто ходил по двору и задумчиво пинал камни. Продолжалось это ровно до тех пор, пока его милость не перепутал один из них со свиным дерьмом. Тогда государственный переписчий вновь сменил свое увлеченное занятие и принялся поливать благим матом всех и вся, от свиней и жителей Захолмянок до каких-то уродов, которые послали его в этот «смердящий зад кобылы». Яшик с трудом сдерживался, чтобы не заржать в голос и до крови кусал себя за губу, представляя, как вечером расскажет своей Фекле новую хохму про дурня в блестящем камзоле, пинающем свиное дерьмо.

Еще через час пришли дружки переписчего, проводившие «оценку каких-то там работ». Коротко о чем-то посовещавшись со своими помощниками, его милость повернулся к Яшику и с довольной миной сказал, что на сегодня работа окончена. Молодой мужик едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Указание Прухора было следить за работой переписчих, а так как работа закончилась, стало быть, и он свободен. Раскланявшись с горожанами, Яшик стремглав побежал к своему дому.

* * *

Государственный переписчий Каром Красивый и его дружки в лице брата-близнеца Лафара и тупого, похожего на облезлую крысу Фирка, осматривали двор Элуды уже второй час. Сперва они зачитали свиток, сообщив указ о назначении оброка для каждой деревни, находящейся под протекцией Винелии. Но все это было написано в форме такого бреда сивой кобылицы, что неписьменный деревенский мужик никогда не разберет, чего от него хотят. Даже бывшей горожанке Элуде с ее образованием не сразу удалось понять, что хотят пришлые горожане.

Зачитав непонятно для кого составленный текст, переписчий потребовали показать им весь дом. Переступая через порог, краем глаза Элуда заметила, что помощники Карома поперлись через двор к полющей грядки Тии.

– Кто живет с вами в доме? – С интересом разглядывая составленные на печи кувшины, спросил государственный переписчий.

– Дочка моя, Тия, – ответила Элуда, – вы ее во дворе видели. И сынишка Кайрим. Должно быть, сейчас с детьми на реке играет.

Каром с прищуром посмотрел на женщину.

– Странные имена для деревенских детей.

– Мы несколько лет назад из города уехали, – женщина потупила взгляд. – Когда мужа не стало.

Переписчий какое-то время внимательно изучал Элуду, после чего вернулся к созерцанию кувшинов.

– А кем муж был? – Без особого интереса спросил он.

– Обычный рабочий, – без запинки соврала Элуда.

Каром удовлетворенно хмыкнул.

– Жалко, – выплюнул он и повернулся к женщине. – Так вы всем этим хозяйством сами управляетесь, что ли?

– Никак нет, ваша милость, – осторожно ответила женщина. – Вы же видели, дочь у меня уже взрослая, да и сын подрастает.

– Да-а-а-а, дети цветы жизни… – протянул переписчий, отмечая что-то в своем пергаменте. – Плохо без мужа, наверное.

– Да свыклась уже, господин, – бросила Элуда и постаралась сменить неприятную для нее тему. – Душно в хате. Давайте, во двор выйдем, там опись свою проведете.

– Ну, свыкнуться, то оно всегда можно, – словно не услышал предложение женщины, продолжил Каром. – Но не во всем же, – развел руками он. – Каждой женщине нужна ласка, например…

– Так мне ее хватает, – сделала вид, что не понимает, к чему клонит переписчий, Элуда. – У меня дети ласковые…

И ежу было понятно, что надо от нее этому уроду. Элуда прекрасно знала таких богатеньких бездельников, которые специально нанимаются на государственную службу, чтобы ездить по деревням и брюхатить девок. Женщина как могла, строила из себя наивную, ничего не понимающую дурнушку.

В коридоре громко хлопнула дверь, и в дом влетела Тия. Вся красная, словно молодая редька, девочка фурией пролетела мимо и скрылась в спальной комнате. С улицы доносилась ругань. Несколько мгновений пиля взглядом хлопнувшую дверь, Каром быстрым шагом направился к выходу.

– Вот, гадина, нос мне разбила! – Голос, прилетевший с порога, принадлежал брату переписчего.

– Скажи, задница у нее, что надо, почти как у мамаши, – отозвался его собеседник.

Элуда нарочно громко топая ногами, вышла из хаты. Солнце уже низко склонилось над горизонтом, окрасив небо в бордовый цвет. Женщина боялась последствий, которую могли повлечь вспыльчивость дочери. Но Элуда не могла судить свое дитя за то, что сама сделала бы на ее месте.

Каром стоял на высоком пороге и, скрестив руки, зло уставился на вышедшую из дома женщину.

– Вы знаете, что бывает за нападение на государственного переписчего? – Надменным голосом спросил он.

– Знаю, – холодно ответила Элуда. – Но, согласно документам, вы являетесь переписчим, а это… – Женщина указала пальцем на задравшего кверху окровавленный нос Лафара, – ваш брат, который получил то, что заслужил…

Элуда закусила губу, только сейчас поняв, что наговорила лишнего. Женщина склонила голову.

– Простите, ваша милость, – прошептала она.

Каром пилил женщину холодным взглядом. Лишь спустя долгую минуту его толстые рыбьи губы расплылись в ядовитой улыбке.

– Красивая и умная! – Слащавым голосом выдавил он. – Мне нравятся такие.

С этими словами государственный переписчий развернулся на пятках своих дорогих, но уже безнадежно испорченных сапог и, не оборачиваясь, пошагал прочь в сторону деревни.

* * *

Женщина подскочила от громкого и настойчивого стука в дверь. С улицы доносились мужские голоса. Словно бубнящий рой беспокойных пчел жужжал за дверью. Кто-то громко пронзительно заржал.

– Элу-у-у-уда! Открывай!

В дверь настойчиво замолотили кулаком.

– Мы тебя… Пер-р-рэписывать пришли!

Сердце женщины на мгновение замерло, а потом испуганным зайцем заметалось в груди. В горле тут же пересохло, а на руках, напротив, выступила испарина. Элуда перестала дышать, судорожно вспоминая, задвинула она дверной засов или нет. На соседней кровати захныкал Кайрим. Проснувшаяся Тия уже подошла к его кровати и крепко обняла брата.

Элуда встала с кровати и мышью направилась к двери, по дороге, скорее для храбрости, чем для защиты, захватив длинный прут кочерги. К нахлынувшему на нее страху добавилось отчаяние. Засов не был заперт. Элуда ладонью прикоснулась к своим дрожащим губам. Почему она не заперла дверь с вечера? Ведь всегда же запирала. На пороге слышались возбужденные голоса уже не на шутку разошедшихся незваных гостей.

– Открывай, шмара! А то дверь вынесу! – Заходился один из пришельцев. – Ты мне за нос мой еще ответишь!

Собрав всю свою волю в кулак, на подгибающихся ногах Элуда направилась к двери. Она уже потянулась к засову, когда дверь вдруг распахнулась, и, споткнувшись о высокий порог, в дом ввалился человек.

– Оп-па! Не закрыто…

С улицы раздался дикий смех, какой могли бы издать не совсем здоровые на голову фирийские гиены.

– Поди, ждет нас, сучка.

– А я вам что говорил! Да любая баба только о том и мечтает, чтобы ее втроем…

Элуда, прижалась спиной к темной стене, боясь даже вдохнуть. Все ее тело сковал первобытный животный страх.

Темный силуэт ввалившегося в дом человека медленно поднимался с пола.

– Вы делайте со старухой что хотите! А плеха мелкая моя, – заплетающимся голосом проговорил он.

– Так она ж мне нос разбила, а не тебе, Каром, – второй человек все еще стоял за порогом.

– Ты тут только благодаря мне! Так что заткнись и помалкивай. – Темная фигура уже поднялась на ноги. – Возьмешь рыжую после того, как я с ней наиграюсь.

Перед глазами Элуды замелькали цветные пятна. На виске бешено забилась венка, вторящая каждому удару сердца женщины. Нет! Твари! Все в женщине закипело. Из испуганного зайца в мгновение ока она превратилась в рвущегося из клетки варга.

С диким криком Элуда бросилась на темную фигуру насильника. Что было силы она ударила человека кочергой в живот. Со сдавленным стоном тот согнуться в три погибели. Элуда подскочила к своему противнику и из последних, отведенных ей материнским инстинктом сил, вытолкнула переписчего за дверь. Каром Красивый напоролся на высокий порог и, перелетев через него, кубарем покатился прочь.

В холодном свете Луны женщина успела увидеть удивленные рожи дружков государственного переписчего. С силой захлопнув дверь, дрожащими непослушными руками Элуда задвинула засов, в сердцах благодаря предков за тот день, когда попросила Прухора поставить его на дверь.

За порогом слышалась приглушенная толстым слоем дуба ругань и крики. Пришедшие в себя насильники ногами стучали в дверь. Сердце женщины уже успело обратиться назад и вновь билось в груди обреченной на смерть птицей. Руки нещадно тряслись, словно у городского пропойцы. Все внутри сжалось от страха и беспомощности. Ноги Элуды подкосились. Громко всхлипнув, слабая женщина опустилась на холодный пол и заплакала.

Где-то позади нее раздались звуки шагов детских босых ножек по деревянному полу. Кайрим подошел к женщине и прижал голову рыдающей мамы к своей груди.

– Все хорошо, мамочка. – Шептал он и гладил Элуду по голове. – Не надо плакать.

Ее маленький семилетний сын. Кайрим не искал защиты, а наоборот, успокаивал свою маму. Элуда оторвалась от груди сына и с силой прижала к себе свое маленькое сокровище. Слезы отчаяния слабой одинокой женщины сменились слезами счастья богатой матери.

Рядом с ними голыми коленками на пол приземлилась Тия. Элуда посмотрела на свою уже почти взрослую дочь. Такая красивая и такая гордая. Совсем как ее отец. Девочка держала в руках отцовский самострел. На прекрасном лице Тии застыли две блестящие полоски слез. Элуда со всей нежностью прижала к себе самое дорогое, что у нее есть.

Обнявшись тесным клубком, их маленькая семья сидела на деревянном полу, слушая, как за дверью затихает ругань. Время словно остановилось для них. Его совершенно не хотелось торопить. Объятья любимых лечит душу и сердце. Заживляет раны. Практически шепотом Элуда начала напевать детскую колыбельную, медленно раскачиваясь своего «уже почти взрослого» сына на руках.