– Башку твою пустую, может, срубить? – князь восседал на коне и презрительно глядел из-под густых черных бровей сверху вниз на мужиков и на Богдана в том числе.

Князь был высок, на лице его была густая, но аккуратно подстриженная борода, а лицо будто навечно застыло в надменном дворянском выражении.

– Руку вон вернее себе сруби, – Богдан ткнул пальцем в блестящую сталью руку князя, – правда, слухи ходили, что ты наших богов предал, князь. Что за лихо тебя надоумило эту штуку богомерзкую к себе приделать?

Из-под яркого богатого кафтана виднелась рука князя, и где-то в области чуть выше кисти плоть пропадала, и ее место занимал бездушный металл. И все бы было ничего, местные спокойно отнеслись бы к обычному протезу, даже серебряному или золотому. Но этот металлический протез двигался, как настоящая ладонь, даже пальцы были совсем как живые, ловко обхватывая луку, когда князь опирался на переднюю часть седла. Оттого возникало странное ощущение неприязни, и к руке, и к ее владельцу. Так что повод не платить, как оказывается, был совсем не надуманный.

Богдан хромая повернулся, обращаясь к народу. За эти две недели палец на ноге разболелся и опух. А до лекаря идти было далеко и лень. Да и долг заставлял лежать на стоге сена и думать о предстоящей полемике.

– Мужики, разве это дело, платить такому барину? Сначала длань, потом вся рука, а потом и голову себе поменяет. И не наш это уже князь будет, а просто какой-то богомерзкий голем, – народ одобрительно загудел, одобряя слова Богдана, – пусть себе руку обратно приделает родную, тогда и видно будет с оброком.

После этих слов народ зашумел еще громче, вызывая у Богдана полную уверенность в том, что его слова произвели тот эффект, на который он рассчитывал. Кто-то негромко переговаривался между собой, одобрительно кивая, а кто-то, не боясь вызвать гнев князя, открыто выкрикивал фразы “Правильно он говорит! Езжай лучше отсюда!”, “Предал и нас, и веру нашу! Тьфу!”. И самые крупные мужики, и те, что поменьше, и женщины, что просто пришли посмотреть, все они галдели, и вскоре всеобщее недовольство начало перерастать в громкий монотонный гул.

Некоторое время князь сидел молча на коне, все также с презрением глядя на эту недалекую, по его мнению, публику. Наконец, полностью уловив настроение народа, и удостоверившись в том, что на стороне выскочки-оратора было абсолютное большинство, а атмосфера недовольства угрожала перерасти в полноценную крамолу, он, наконец, поднял руку вверх, привлекая внимание и заставляя толпу понемногу утихнуть.

– Ясно. Вижу вы, холопы, слишком узколобы и понять суть этого, – он сделал нарочито изящный жест своей металлической кистью, – просто-напросто не можете. Но так и быть, в этот раз я проявлю свое милосердие и закрою глаза на вашу неотесанность. Даже этого бунтаря на кол сажать не буду, – он кивнул в сторону Богдана, – хотя стоило бы. Но предупреждаю, в следующий раз такой щедрости от меня не ждите.

Сказав это, он начал разворачивать своего скакуна и подал знак рукой своим дружинникам отправляться обратно, затем еще раз посмотрел через плечо своим барским высокомерным взглядом и ткнул коня в бока, направляя его прочь от этой глухой деревушки с недалекими жителями.

Только всадники скрылись за поворотом, шепот прокатился по замершей толпе, быстро превратившись в бурное ликование.

– Ай да молодец, Богдан!

– Ну, ты и смельчак! Хорош!

– Богдан, ой спасибо, ой выручил нас!

Богдан стоял посреди толпы, самодовольно улыбался и не стесняясь принимал благодарности.

– Про вознаграждение мое не забудьте, – напомнил он ликующим возле него людям.

– Я об этом позабочусь, – возник как из ниоткуда Влад. Он по-дружески накинул ему руку на плечо и отвел от толпы.

– Ха, невероятно, у тебя получилось, – с искренней радостью и удивлением воскликнул он, – в какой-то момент мне показалось, что ты прямо тут, стоя перед барином лишишься головы.

– Но ты же говорил…

– Но вот, ты тут, – не дав высказаться, перебил его Влад, – и твоя голова тоже, а это значит, что все остались в плюсе.

– Только мой плюс поболее, чем у остальных, – гордо подметил Богдан, и на его лице появилось выражение, чем-то схожее с надменным взглядом князя.

– Это точно, – натянуто улыбнулся Влад, – ты кстати насчет своей доли не переживай, я обо всем позабочусь, все устрою. Иди лучше в харчевню, возьми чего мясного, да побольше. Теперь можешь себе позволить, – он попытался весело подмигнуть, но получился обычный для него гадкий прищур.

– Потом пойду, пока с благодарными мне холопами пообщаюсь, – важно ответил он, прихрамывая обратно к людям.

– А ты с каждым днем растешь в моих глазах, – то ли с иронией, то ли всерьез заметил Влад, вскидывая брови.

Не прошло и месяца, а Богдана было уже не узнать. Мало того, что он нарастил себе прилично боков, так и вести себя стал надменнее самого князя. Несмотря на свой новоприобретенный гонор, ума у него не прибавилось, и даже совсем неумело завуалированные насмешки, он не понимал, даже когда ненароком их слышал. А насмехались над ним теперь постоянно, но за глаза, ведь однажды им снова мог понадобиться его опыт первоклассного полемиста.

Единственной проблемой Богдана сейчас была его нога. Он по настоянию своей жены и припарки делал на свой больной палец, и травника звали, который поливал больное место какой-то вязкой вонючей жижей. Но все это не помогало. Прежде раскрасневшийся палец теперь гноился, а покраснение понемногу переходило на всю ступню, а кое-где появились области темно-коричневого цвета.

– Сходи ты уже к нормальному лекарю, – вечером говорила ему жена.

Выглядела она, как уставшая от жизни женщина и мать, что пестовала уже четвертого ребенка. А также жена, которой теперь приходилось терпеть внезапно появившееся высокомерие мужа.

– Да далеко да него идти, на другом краю деревни живет, еще и в горку подниматься, – отмахнулся он, переворачиваясь на другой бок и поудобнее устраиваясь на печи, – да и не нравится он мне. Всякими словами заумными говорит, вид делает, что чего-то стоит. Бесит.