Железо. Книга 3. Порог плавления

Вохитика слушал его с полураскрытым ртом.

– Мой младший брат, Куланьюн, – голос горняка-тактика слегка дрогнул. – Не послушался меня, и пошел своей дорожкой… И вот как в итоге закончил… Но знаешь, это прозвучит странно, – Поганьюн оглянулся по сторонам и чуть понизил голос. – Ты чем-то напоминаешь мне его. И я подумал – вот он, мой младший брат… Судьба ниспослала мне родного брата заново в обмен на безвозвратно утерянного… Я уже тогда знал, что гибель Куланьюна – вопрос времени… Все гибнут на муджоке, как последнее дурачье. Но тут в нашей штольне появляешься ты… А вдруг это сам Отец решил испытать меня? Смог бы я уберечь от глупости своего брата еще раз?.. Ты способный малый, Вохитика, но твоя голова забита шлаком… И чем быстрее ты от него избавишься, тем больше шансов у тебя выбраться из карьера живым!.. Забудь все, чему тебя учил твой непутевый папаша… Его здесь нет, и его нравоучения тебе больше не пригодятся!.. Они бы и его самого тут за несколько дней в жерло свели!..

Знаю, что тебе не нравится, когда так отзываются о твоем отце, но ведь признай, это правда… Вспомни самый последний раз на Прощающих Холмах, как отец не сумел ни слова поперек сказать Зайане, и тот прибрал к рукам его долю скелета… Страшно подумать, что бы прибрала к рукам у Брюма уже целая братия горняков…

– Мой отец учил меня быть честным и не наживать себе врагов. Избегать проблем там, где это возможно, – заступился за своего отца Вохитика. – Помогать другим, если это в моих силах… Разве можно называть это шлаком?.. Почему я должен становиться… Ублюдком!.. – неожиданно зло выплюнул подросток. – Злобным и подлым, только и ищущим способ навредить ближнему!.. Я не желаю быть таким!..

– Ты внимательно меня слушал? – сдержанно переспросил Поганьюн. – То есть ты живешь, чтобы помочь ближнему? Например, постоять на сквозняке с вещичками Вугулая, чтобы помочь их высушить? Или позволить отыграться на себе Веселящему Стену, чтобы помочь ему отвлечься после тяжелого дня? Этого ты хочешь? Или твоя цель – выжить?.. Тринадцать зим на карьере – весьма долгий срок… Подставляясь под каждого нуждающегося в помощи, ты здесь и одного сезона не протянешь…

– Я уже и не пытаюсь. Я просто хочу, чтобы меня не трогали…

– Это невозможно, – отрезал горняк. – Карьер просторен… и в то же время тесен. Тебя будут трогать даже в попытке избежать этого… Мы не выбираем, как здесь жить. Чья-то проблема тут всегда становится общей… Ты хочешь, чтобы мы все из-за тебя огребли?..

– Хочу ли я?.. – процедил сквозь затворку Вохитика. – Я сижу здесь из-за Веселящего Стену, а он на свободе и вне подозрений… Я мог назвать его имя далеко не один раз, пока меня били, сопровождали сюда и угрожали пытками… Но я промолчал.

– И зря. Ведь ни он, ни остальные все равно не оценят твоего поступка…

– Но как же. – опешил подросток. – Ты ведь только что сказал, что я не должен вовлекать остальных в мои проблемы… Чтобы никто лишний раз не огреб по моей вине… Я не понимаю…

– Тебе многое предстоит понять, Вохитика, – вздохнул Поганьюн. – Я помогу тебе возмужать, буду тебя учить… Возьму на себя роль старшего брата, – смущенная улыбка коснулась его тонких губ.

– Как ты будешь меня учить? – тоже смущенно буркнул Вохитика. – Меня ведь переводят к пудлинговщикам…

– Нет, не переводят… Как только мы договорим, я пойду к надзирателю, чтобы тот срочно призвал жреца Эвреску. Поручусь за тебя. Скажу, что на протяжении всего муджока я не сводил с тебя глаз, а когда началось безумие и мы рванули врассыпную, ты не пропадал у меня из виду до самой штольни…

– Но это ведь неправда, – промямлил подросток, покраснев от благодарности.

– Это было бы неправдой, если бы за тебя свидетельствовал Друль или Вугулай… Вычужан… Или еще кто из наших, – ухмыльнулся Поганьюн. – Но вот то, что обычно говорит горняк-тактик – это уже является правдой. Иначе руда бы не добывалась…

– Спасибо!.. Не знаю, как отблагодарить… Но я… не знаю как еще сказать!.. То, что ты делаешь для меня, это…

– Да полно тебе, – Поганьюн снисходительно отмахнулся. – Отблагодари меня одним одолжением…

– Каким?

– Нашим не рассказывай, что это я тебя освободил, – горняк-тактик поднялся с корточек. – А то каждый потом начнет клянчить для себя особого отношения… Пресмыкаться передо мной будут, чтобы замолвил за них словечко там, выпросил для них поблажку здесь… А за отказ ненавидеть начнут – и вовсе не меня, а тех, кому уже успел помочь… Ну то есть тебя… А ты ведь и так уже сыт этим по горло, не так ли.

Глава 3. Тактик. Часть 2

На заре Вохитику освободили и без лишних слов и извинений позволили ему вернуться в штольню. Горняки уже потягивались и зевали, все были навеселе – оказывается, встреча с родными из племени должна была пройти уже сегодня, в первую половину дня.

– Э-э!.. – недовольно скривился какой-то щуплый горняк при виде Вохитики. – У нас жизнь только начала налаживаться после того, как тебя забрали, а ты опять возвращаешься… За вещами, надеюсь?..

Голодного и настрадавшегося за прошлый день Вохитику, рассчитывшего на хоть какую-то благодарность за свое молчание, это очень сильно покоробило.

– А ведь могли забрать не меня одного, – пробормотал он. – Вот только я никого не выдал…

– Что ты там лопочешь, не пойму?..

– И ты что, решил этим гордиться? – расслышал мальчика Вычужан, копающийся в утвари общего пользования неподалеку. – Ты такая мямля, что даже не хватило духу пожаловаться на других, когда представилась возможность… Даже с акинаком, занесенным над твоей тупой, лысой башкой, ты продолжаешь воображать, каких пенделей отхватишь, если рискнешь кого-то выдать… Такие опущенцы, как ты, не должны жить, поэтому мы с ребятами лишь посмеялись от души, когда тебя повели сбрасывать в жерло домны. Жаль только, что даже она побрезговала тобой и выплюнула наружу обратно…

Некоторые из горняков заглумились. Побагровевший Вохитика быстро покосился на Поганьюна – тот был одним из немногих, у кого сохранилась серьезность на лице. Веселящий Стену тоже не разделил потехи – его тяжеловесный зад виновато заерзал на камне.

– Домна не брезглива, я как-то в нее срал на спор, – заявил он, с неловкостью потерев затылок. – А малой точно не хуже моего дерьма, так что дело явно не в брезгливости, Вычужан… Если домна не сумела его переварить, то скоро и у самого Отца не найдется на него управы…

– Ну ладно, ладно, – отмахнулся Вычужан. – Подлизнул ему в благодарность за то, что прикрыл тебя, и хватит… Если теперь он твой герой, то можешь ласкать его ртом перед сном, но только прошу – меня и остальных в это не втягивай!..

– …И не подумаю, – мотнул подбородком весельчак. – У тебя и так уже рожа скоро от членов треснет, куда ж тебе еще больше зариться на новые…

– Толстая ты гнида, – недобро хохотнул Вычужан. – Отметелил бы тебя сейчас так, что муджок бы резвлением в Материнским Даре показался, да вот только негоже кровь своим пускать из-за какого-то залетного опущенца… Его я не знаю и знать не хочу, он у нас не задержится, а с тобой мы уже много зим вытерпели под одной горой… Ты неплохой мужик, но лучше не рой себе яму, вступаясь за это ничтожество…

– Яму я рыть не собираюсь, – Веселящий Стену поднялся на свои кривые ноги, а его глазки зашарили по физиономии Вычужана, будто по плите, в поисках трещинок, с которых следовало начинать молотить киркой. – Ты ее уже и сам для себя вырыл своим не в меру блудливым языком… И новенького не приплетай!.. Он не в ответе за мое давнее желание…

– Какое желание?

– Застать наконец как ты взасос целуешься с каким-нибудь булыжником… Или с плитой. Вижу же, что так и тянет твою рожу к камню, аж самому хочется подтолкнуть…

– Ну давай, – коренастый горняк шагнул к нему навстречу, широко расставив ноги. – Вот только сразу предупрежу – зачарованная рука тебе в этот раз не поможет… Я без колебаний перехвачу ее и протолкну тебе в глотку до самого локтя…

Два вытянутых пальца Веселящего Стену метнулись в глаза обидчика, но тот успел перехватить за запястье, а свободным кулаком врезал по неохватному животу.

– Ну наконец-то!.. – хрипло выкрикнул Руган. – Замочите друг друга насмерть!..

– Мужики, ну вы чего!..

Дерущиеся сцепились в тесных объятиях, отчаянно пытаясь поставить друг другу подножку, но ничего не выходило, так что со стороны это напоминало неуклюжий танец в день венчания у алтаря. Щуплый горняк подбежал и с разгону лягнул по спине Веселящего Стену – все трое потеряли равновесие и повалились на щербатый, в острых неровностях пол. Штольня взорвалась от перебивающих друг друга воплей.

– Гребаные животные, ну-ка уймитесь!.. – вскочил с места Поганьюн.

Почти все повскакивали со своих углов и зажали в круг катающихся по полу спорщиков. Наконец кто-то окатил их водой из кувшина. Веселящий Стену встал на четвереньки, отряхивая голову от капель, Вычужан корчился, держась за колено, а третий, щуплый горняк, лежал неподвижно с неестественно подвернутой головой.

– Дрюк?.. – испугался кто-то за сотоварища и потормошил его ногой. Тот пытался что-то очень тихо прохрипеть и дико вращал глазами, из которых вдруг покатились слезы. – Дрюк, у тебя все в порядке?..

Горняка перевернули пузом кверху, но тело его было обмякшим, словно у мертвеца. И только из горла лезли какие-то полудохлые слова вперемешку с прерывистым дыханием.

– Какие же вы отбитые!.. – зло процедил Поганьюн. – Вы ему свернули башку!..

– Так может, он сам виноват, – промычал Веселящий Стену, уже позабывший про Вычужана. Тот отдувался за его спиной с разинутым ртом, из которого сочилась струйка крови, но никто, включая его самого, внимание на нее сейчас не обращал.

– Думаешь, это станут разбирать? – рыкнул Поганьюн. – Половину из нас сошлют в плавильни…

– Э-э, не-е-е… – отрицательно замотал головой Вугулай. – Я скажу, как все было. Новенький с порога подзуживал эту троицу на брачную драку за обладание им, вот пусть их четверых и забирают, куда хотят…

– Да он ведь не умер же, за что нас ссылать? – Веселящий Стену подполз к несчастному и попытался привести в движение его неслушающиеся руки. – Дрюк, ты ж сам виноват!.. Кто ж просил тебя встревать в нашу разборку?! Скажи, что сам упал, и тебя переведут к обогатителям… Не переживай, там и не с такими увечьями мужики работают… Ты еще легко отделался…

Дрюк безостановочно шипел ему что-то отдаленно напоминающее ругательства. Поганьюн молча подкрался к нему со стороны головы и, взяв под мышки, потащил к лежаку.

– Ты чего задумал?

– А вы будете ждать, пока припрется Три Локтя и поднимет тревогу? – огрызнулся горняк-тактик. – Дрюк умер во сне. Всем ясно?

Горняки мрачно уставились на него, но ни у кого не возникло слова против. Разве что сам Дрюк запротестовал.

– М!.. М-м-млюдок!.. М-м!..

Поганьюн оперся коленкой на его горло, и у Дрюка полезли на лоб глаза. Очень скоро все закончилось. В штольне воцарилась убийственная тишина. Движением пальцев Поганьюн опустил умершему веки и подтолкнул его набок, якобы тот до сих пор дремал.

– Гу-йа-а-а!.. – донеслось откуда-то снаружи. В проходе послышались быстрые и короткие шаги. – Ху-гайа-а-авуйа-а!..

– Все, успокаиваемся!.. – вполголоса приказал Поганьюн и натянул на лицо свою лучшую улыбку. – Ведите себя как ни в чем не бывало… Дрюк помер во сне… И чтоб удивлялись, когда вам об этом объявят, понятно?! А если кто вздумает сболтнуть лишнего – тоже потом кончит прямо во сне!.. – с этими зловещими словами он резко перевел взгляд на вздрогнувшего Вохитику, и тут же ободряюще ему подмигнул. – Все, пойдемте повидаемся с родными!.. Улыбайтесь, дери с вас клятую плоть!..

* * *

По заверениям Веселящего Стену, карьер можно было покинуть не только через Волевой перевал с жезлом Избранного и серьгой героя или через выявление уровня железа в костях путем нанесения по ним ударов чугунными прутами на глазах свидетелей. Можно было еще через парадный спуск вместе с семьей, что протащила бы тайком через караул ворох племенной одежды. Такая возможность появилась лишь недавно, две зимы назад, когда озверевшие от разлуки и воздержания люди – что на карьере, что в каньоне – стали массово настаивать на допустимости встреч с освободителями железа. Советники вняли их просьбам, тем более что это разрешало все набирающую обороты проблему с отсроченными зачатиями, которых становилось все больше, а веры у подозревающих мужей в неисповедимые происки Отца – все меньше. Не то чтобы на открытой и пустой арене и окружающих ее голых уступах дозволялось в открытую вступать в соитие, но находчивые женщины приволакивали с собой широкие куски полотнищ, которые набрасывали на себя и на своего изголодавшегося мужчину прямо у всех на виду, скрывая дальнейшее происходящее от лишних глаз.

Но кто-то не мог позволить себе приобрести у Жадного Гнада настолько большой кусок ткани, а у кого-то вообще не было женщины – пошел отдавать долг слишком молодым, не успел завести, либо успел, но та не дождалась с карьера и ушла к другому, либо та вообще могла умереть с голоду, не выдержав домашнего хозяйства на своих плечах, – такой освободитель одиноко стоял в сторонке и попинывал песок, убивая время в ожидании, пока церемония не завершится и всех не погонят назад. Либо общался с родственниками, если тем ноги еще позволяли самостоятельно доковылять утром в такую даль. Один носильщик так умело изобразил старика, когда переоделся в пончо с капюшоном и наплечным крепежом из пустого черепашьего панциря. Но он мог и не стараться, ведь караульные все равно не способны были запомнить кто из племени, а кто с карьера – никто не преградил ему путь.

Однако про носильщика уже к вечеру вспомнили его сотоварищи из братии. Они заметили, что он исчез сразу после встречи с родными, и сразу все поняли. Им не понравилось, что тот посчитал себя умнее их, и поэтому коллективно обратились к надзирателю с жалобой на побег. Беглец был найден в тот же вечер. Он сидел в вигваме и уплетал суп. Даже не дав опустошить миску до дна, его поволокли обратно, но в этот раз уже к пудлинговщикам. С тех пор больше никто не пытался сбежать через парадный спуск.

Впрочем, Веселящий Стену высказывал дельную мысль, которая заключалась в том, чтобы подговорить свой коллектив, будто те застали его самоубийственный прыжок в домну за день до встречи с родными. У надзирателей пропадали вопросы, и в племени беглеца бы никто не взялся искать. В благодарность за молчание беглец обязывался впредь присылать своей покинутой команде через родственников съестные подарки из каньона.

Идея о коллективном заговоре о чужой смерти показалась Вохитике довольно-таки забавной, но ровно до произошедшего с Дрюком. Теперь, когда он шел деревянным шагом на арену, все еще не пришедший в себя от зрелища, вспоминая, как Поганьюн хладнокровно добивает своего брата по труду, с которым еще буквально прошлым вечером ел бок о бок из общей бадьи, он чувствовал подкрадывающуюся тошноту. Три Локтя долго окликивал мертвого Дрюка, а потом не менее долго хлестал его жердью и даже пинал, пока голова того не начала безвольно болтаться из стороны в сторону. Поняв, что перед ним мертвец, коротышка отнесся к этому буднично: он щелкнул пальцами двум горнякам, чтобы те дотащили тело до угольного склада, где то дожидалось бы своей длинной очереди на погребальную телегу до Прощающих Холмов.

– Чего такой угрюмый?.. – Поганьюн как ни в чем не бывало поравнялся с ним. – Дурные сны сегодня снились, брат?

Своим нарочито невинным вопросом он явно хотел лишний раз напомнить, что о произошедшем утром в штольне лучше поскорее забыть. Вохитика огляделся, не подслушивает ли кто.

– Это было жестоко, – вполголоса признал он. Поганьюн с ним не согласился.

– Нет, жестоко было бы, если тебя снова скрутили и повели в яму, дожидаться распределения к пудлинговщикам… Я не мог позволить этому произойти. Я же поклялся стать твоим старшим братом… Как же мне исполнять его обязанности, находясь на другом краю карьера?

– Мне казалось, ты это сделал ради всех нас…

– Э-э, каких всех, родной? – картинно отстранился от него Поганьюн. – Да плевать мне, что произошло бы с Вычужаном и этим увальнем, извалявшемся в муджоке… Других бы и не тронули – не распускать же целую команду горняков из-за гибели одного дурачка?.. Но и тебя бы тоже забрали, если бы все всплыло!.. Мне не удалось бы оправдать тебя перед жрецом во второй раз – была полная штольня свидетелей…

– Выходит, ты добил Дрюка только ради меня? – Сам то в такое веришь? – Почему не сказал об этом остальным? – выдавил Вохитика, не успев подумать, насколько по-детски прозвучит этот вопрос.

Поганьюн укоризненно поцокал языком.

– А ты бы и рад был показухе?.. Смотрите все, отныне Вохитика – мой младший брат, так что ли. За него стою горой, а остальных всех – на забой. Помнишь же, что я рассказывал про зависть обделенных? Тебя на кусочки разорвут, родной мой, и я не успею даже ничего предпринять… О своем счастье надо помалкивать и беречь его от лишних глаз!..

– Быть счастьем Поганьюна в переводе на человеческий язык означает стать личной игрушкой для битья… Помнишь, такой мешок с тяжелым жмыхом висит в Паучьей Погибели, Презирающие День его колотят?..

«Хватит уже, довольно!.. – рассвирепел Вохитика на свой внутренний непрошенный голосок. – Он изменился после смерти своего брата, ты сам все видел. Он просто мне хотел помочь, но не знал, с какой стороны подобраться!.. Теперь все будет по-другому!..»

– Клятая плоть, какой же ты тупой…

«Все, я больше не желаю это слушать!.. Похоже, ты и есть один из завистников, о которых Поганьюн меня предупреждал… Стало завидно, что теперь я прислушиваюсь больше к нему, а не к тебе, поэтому и пытаешься против него настроить… Не выйдет!..»

– Мне не завидно, а страшно, потому что если ты пойдешь у него на поводу, он доконает тебя своими выходками до самоубийства!.. Да-да, я уже замечал за тобой такие мыслишки… Все бы ничего, да вот только вместе с тобой и я буду вынужден покинуть этот мир… Гадкий мир, надо признать, но меня пока все устраивает…

«А я и не собирался самоубиваться, – угрюмо подумал Вохитика. – Я намерен выживать. Карьер – ужасное место, но Поганьюн поможет мне в нем выжить…»

– Он поможет тебе выжить в этом ужасном месте, о да… Но не забыл ли ты, отчего же место стало для тебя таким ужасным? Не забыл ли, кто больше всех прикладывал к этому усилия?.. Этот хитрый ублюдок толкал тебя на глупости, подставлял, унижал перед командой, поощряя всех за ним повторять… А теперь ты уже в рот ему заглядываешь, стоило ему наречь тебя братом?..

«Его брат умер, и он увидел во мне его перерождение».

– Его брат сдох, и это сыграло ему на руку для замысла новой большой шутихи, которую он с тобой вот-вот провернет…

«Все, я больше не желаю слушать эту дребедень!.. Ты видишь все только в дурном свете, ожидаешь только дурного, да и сам звучишь дурно, всегда язвишь!..»

– Я учу тебя, как выживать в этой дыре. Уж прости, что не разливаюсь сладкими речами… За сладеньким можешь попробовать вернуться к своей мамке, от нее дурного точно не услышишь, она всю твою жизнь оберегала тебя от… жизни… И вот к чему это привело…

«К чему?»

– К разговорам со мной.

«Так больше не заговаривай со мной!.. И не нужно меня учить, как жить… Этим займется Поганьюн».

– Над чем задумался, брат? – участливо поинтересовался Поганьюн. Его ладонь доброжелательно легла ему на плечо.

Вохитика тряхнул головой.

– Не знаю, как бы это выразить… Понимаешь, я так ждал встречи с семьей!.. Но после нашего с тобой вчерашнего разговора я теперь не знаю, что им сказать… У меня к ним очень много вопросов!.. – он нахмурился. – Но мне было бы очень неприятно их задавать…

– Семью не выбирают, – вздохнул Поганьюн. – Семью терпят… Отец воспитывал тебя как умел, но знал ли он, насколько сильно тебя подставляет?.. Кто ж мог вообразить, что он, будто в издевку, отправит тебя после всех своих нравоучений на карьер?.. И после всего этого он будет заверять, что желает тебе только добра? – Поганьюн снова с сомнением поцокал языком. – Настоящее добро, Вохитика, на первый взгляд всегда кажется злым и отталкивающим… И шутил я над тобой, потому что ты напоминал мне моего брата, а его я любил!.. Не забывай об этом, – он похлопал подростка по плечу и подтолкнул его к беспокойно озирающимся Брюму и Колопантре.

Мать, завидев сына, в ужасе прикрыла ладошкой рот.

– Вохитика!.. Что с твоими волосами?!

– Здесь так положено, мам, – ответил он и обнялся с семьей. Отстранившись, он спохватился. – А где Венчура?!

У Колопантры поджались губы и навернулись слезы, а Брюм с неловкостью опустил взгляд.

– Что случилось?..

– Венчура подставил нашу семью, – взял на себя бремя рассказчика Брюм, заметив, что его женщина все еще не в состоянии смириться с утратой сына. – И много чужих семей тоже… Слава вскружила ему голову, и ради ее поддержания он стал кричать по всему каньону опасную и оскорбительную чепуху, что оскверняла наше доблестное братство Смотрящих в Ночь и нашего вождя, да благословит его Отец… Мать попыталась помочь… Выторговала у воинов для твоего непутевого брата поблажку, сейчас бы он уже мог работать на карьере с тобой сообща, но… Он как всегда, себе на уме… Что-то накалякал, пока сидел в яме, наплевал на строжайший запрет Говорящего с Отцом и снова!.. Снова подставил ради своей прихоти чужих людей, спровоцировав нападение Танцующих на Костях, будь они неладны!.. Много людей погибло той ночью, Вохитика, а твой брат сбежал из племени… Уж не знаю, сумел ли он преодолеть заслон из людоедов, – Колопантра от его слов разревелась, и он тут же утешающе взял ее за плечи, – но он верткий, поэтому наверняка смог!.. Смотрящие в Ночь так и не сумели обнаружить его тело…

Вохитике от услышанного тоже захотелось плакать, но он себя сдержал. Вокруг него арену наводняли семьи либо парочки – все обнимались, либо шептались со склоненными друг к другу головами, стараясь закрыться от всех остальных, отдалиться от чужих подальше. Чьи-то макушки уже были накрыты широкими одеялами, и под ними издалека Вохитике чудилась возня.

Оглянувшись в поисках своей второй семьи, Вохитика заметил унылого Ругана – он в одиночестве торчал в тени, отбрасываемой подием. Друль же наоборот шумел с матерью и младшей сестрой. С ней он сюсюкался, опустившись на корточки. Поникшего Веселящего Стену отчитывала то ли его престарелая бабушка, то ли заросший волосами дед – по дребезжащему голосу отсюда было непросто разобрать. Поганьюна же нигде не было видно. Проводив Вохитику, он куда-то исчез.

– Ты уже съел жареных желудей, которые я с собой давала? – вдруг поинтересовалась Колопантра, утерев нос от выступившей слизи. – Я тебе новых налущила!.. – она протянула сыну увесистый мешочек.

Вохитика его смущенно принял. Возможность погрызть втихомолку домашних сладостей ему до сих не представилась. Да и как это сделать, когда что в штольне, что на самом карьере, несмотря на его размах, нигде невозможно уединиться. Все всегда у всех на виду.

– Сынок, ты должен еще кое-что знать, – серьезным и взволнованным голосом проговорил Брюм. – Позавчера у нас в племени кое-что произошло…

– Что? – похолодел Вохитика, испугавшись помрачневшего тона отца. Разве могло быть что-то хуже, чем новость о пропавшем брате?

– Как я уже сказал, твой брат в ночь после муджока спровоцировал сам знаешь кого рисованием в яме… Они пришли в ту же ночь, но их всех поубивали. Однако на следующий день пришли новые. И на следующий тоже… Видимо, что-то их очень разозлило в рисунке Венчуры, думали мы с мамой, но помалкивали, чтобы соседи потом не обвиняли в поджогах нас!.. Но оказалось, что… – Брюм поперхнулся и придвинулся к сыну поближе, – …оказалось, что на это сповадилась наша молодежь, – прохрипел он, будто сам до сих пор не веря случившемуся.

Вохитика изумленно повернулся к матери, и та мрачным кивком подтвердила слова Брюма.

– Они не стали дожидаться ночи, пока все лягут спать, и напали вечером… Наши орлы-воины сработали слаженно, и перебили этих тварей, прежде чем те успели хоть чье-то жилье поджечь… Собралось много народу, воины и жрецы пытались всех разогнать по домам, запрещали от беды подальше всматриваться в этих чудовищ… И тут кто-то из наших выпрыгнул к мертвому Танцующему на Костях, прямо к его лодыжке, схватился за нее!.. «Маго́т!.. – закричал он. – Это же наш Маго́т!..»

– Это младший сын Бьяка, – со всхлипом напомнила Колопантра. – Хороший был мальчишка, водоносом подрабатывал, планировал пойти на карьер… Кто бы мог подумать…

– Его узнали по сломанной лодыжке – она криво срослась, и косточка топорщилась через кожу в одном месте, – пояснил Брюм. – Это бросилась в глаза его другу, и тот его узнал… Затем он стер слюнями краску чуть ниже его подмышки и увидел родимое пятно точно в том месте, где оно было у Магота… Воины не поверили, что кто-то из наших мог обратиться в одно из этих безумных чудовищ, поэтому они злились на наши догадки и пытались нас отогнать… Жрецы взывали к Отцу и грозились заразой, которую можно подхватить от разукрашенных тел!.. Но люди были непреклонны. Всем хотелось разобраться, что же произошло… Признаюсь, Вохитика, нам с матерью это тоже казалось важным узнать и, как выяснилось, не зря…

Вскоре пришел Пу-Отано. Люди перебивали друг друга, торопясь донести Приручившему Гром, кто перед ним лежит. Наш вождь долго думал, хмурился и пытался понять – он ведь такой же человек, как и мы, и откровения Отца неведомы ему по первому же зову. Склонившись к погибшему подростку, он разжал ему стиснутые зубы…

– Его язык вырезан совсем недавно, – подметил вождь и нахмурился пуще прежнего. Прежде чем кто-то успел понять, что бы это могло значить, Пу-Отано выпрямился и обвел всех взглядом, не сулящим ничего хорошего…

– Что же происходит с нашей молодежью? Что же пошло не так, раз она начала вдохновляться этими выродками Танцующими на Костях? Это ведь чей-то сын, – короткопалая рука указала на мертвое тело, – чья-то опора и надежда, которая теперь погасла навсегда… Что же бедного мальчика могло сподвигнуть на такое?.. Он ведь неспроста разрисовал себя под стать им… И ведь, довольно схоже, да и вообще откуда он только мог раздобыть краски?.. Он ведь даже вырезал себе язык… Но чем?.. Откуда ребенок смог раздобыть нож, вы знаете?.. Что же могло толкнуть его на эту глупость, может мне кто-нибудь из вас сказать?.. – вождь пробежался дикими ищущими глазами по бледным и вытянутым лицам окруживших его соплеменников.

– Тяга к запрещенному и неизведанному? – осторожно предположил мудрый жрец Эвреска. – Это Земьегомма…

Люди ахнули и зароптали.

– Земьегомма?.. – насупился Пу-Отано. – Это, если не ошибаюсь, выдающийся игрок из команды носильщиков… Но как же он, по-твоему, может быть в этом замешан, Эвреска?

– Ну а по кому молодежь сходит с ума последнюю зиму?.. У кого рисунок на затылке с прошлой игры?.. Наши дети взяли с него пример, а затем… увлеклись…

Вождь был мрачнее тучи.

– Проклятье на мою голову, – изрек он. – Я закрывал глаза на свой страх и риск, потворствуя вольностям нашего выдающегося игрока… Вы же его все так любите, считал я… За что и поплатился…

Эвреска скорбно поджал подбородок и затеребил сухощавыми пальцами свою чугунную цепь. Пу-Отано в последний раз склонился над Маготом и прикрыл ему веки. Кто-то в толпе захныкал.

– На моих руках кровь этого ребенка, – простонал Пу-Отано, вытянув ладошку вверх. Та и впрямь перепачкалась в крови. – Я себе этого не прощу. И потому впредь буду непреклонен…

– И что теперь будет? – пролепетал Вохитика.

Брюм угрюмо переглянулся с Колопантрой.

– Отныне в племени запрещено держать в домах и при себе любые колющие и режущие предметы… Разрешено только воинам и Смотрящим в Ночь.

– А как же землю полоть?!

– Орудия труда будут выдавать только на полях и под присмотром, а по окончанию работ – изымать обратно… – глухо отозвался отец. – Теперь не дадут мне нормально строгать кость… Да и нельзя строгать теперь и половины тех изделий, которые я выстругивал раньше… Теперь нам с мамой придется затянуть пояса еще туже…

– Но почему их запретили?! – взвизгнул Вохитика.

– Чтобы подростки и другие дети, у которых пока не достает ума, не вдохновились вслед за Маготом и не стянули из чьей-нибудь хижины режущий предмет, чтобы оттяпать им себе язык, – выругался Брюм. – Глупые дети!.. Глупые родители!.. Почему не могут за ними уследить?! Чтобы мой сын додумался до такого?.. Да никогда!..

– Мы гордимся тобой, Вохитика, – жарко проговорила Колопантра.

– Зря, – вдруг резко ответил сын.

– Что? – не поняла мать. – Что значит зря?.. Что ты такое говоришь, глупыш?..

– Я говорю, что мной нечем гордиться.

– Не скромничай, Вохитика, – улыбнулся ему отец. – Ты тут лучше всех.

– Я тут худший.

– Кто сказал такую глупость?! Не надо слушать кого попало!.. Я предупреждал же тебя не связываться…

– …С кем? С плохими людьми? – резко спросил Вохитика. – А кто тут плохой?

Брюм растерялся от его тона.

– Носильщики могут дурного насоветовать, ведь у них же этот главный Земьегомма… Так что лучше бы ты держался от них подальше, Вохитика…

– Да?.. А если они захотят со мной поговорить?

– Захотят?.. – снова растерялся отец. – Ну тогда… Тогда просто скажи им, что работаешь, и у тебя нет времени…

– А если они меня в ответ на это оскорбят?

Мать выпучила глаза.

– Так будь умным!.. Промолчи!..

– Это, по-твоему, умно?! – разозлился Вохитика. – Это наоборот самое тупое, что только можно сделать в ответ!..

– Сынок!.. – слегка посуровел Брюм. – Каким тоном ты говоришь с матерью?.. Почему ты ругаешься?

– Потому что ты сам не знаешь, о чем просишь, – выплюнул Вохитика. – За что вы отправили меня сюда?! Что вы знаете об этом месте?.. Как вы смеете поучать меня, как себя вести, если сами ни дня не провели здесь?!

– Понизь голос, – звенящим шепотом проговорила Колопантра. – Ты позоришь нас!.. Разве мы с отцом заслужили к себе такого отношения?.. Как ты смеешь?! Я столько старалась для тебя, лущила каждое зернышко!..

Вохитика бросил ей мешочек обратно. Он врезался в грудь матери – та не успела его поймать. Густо покраснев, Вохитика быстро наклонился за ним, и уже мягче сунул ей его в обмякшие ладони.

– Не нужны мне больше ваши глупые советы!.. – выговорил он.

Не в силах лицезреть расстроенных и недоумевающих родителей, он развернулся и побежал прочь с церемониальной арены, глотая на ходу злые слезы и прущие наружу ругательства. Как же он ненавидел всех в этот момент.

В особенности, самого себя.

* * *

К полудню горняков погнали с арены обратно к плавильням, к намеченному штреку, где их дожидались кирки, ваги и измочаленные волокуши. Для многих новость о подростке, вдохновившимся без всяких на то причин стать поджигателем, стала гадкой неожиданностью.