Глава 54
Ночью прошел сильный дождь. Земля впитала влагу и стояла будто сухая. На асфальте медленно испарялись лужи. Но вода сделала свое дело: охладила многотысячный город, дома, улицы и скверы. Конечно же, еще будет жарко – но не так. И лето уже на излете, и время подумать, как перезимовать среди приазовского промозглого холода.
Еще из поездов сходили отдыхающие, но это были задумчивые одиночки и не вполне счастливые бездетные семьи. Местные с утра кутались в тонкие курточки, однако к обеду их снимали.
Город возвращался к своей прежней жизни, хотя по нему еще кружили слухи и разговоры.
Вика и Сергей встречались после работы, и скоро Карпеко был представлен родителям девушки, встречен благосклонно.
На кварталах, которые изнутри напоминали жилой парк, они гуляли, сидели на лавочках.
– Интересно, где они сейчас? – спросила как-то Вика, и уточнила. – Где их сейчас ищут?..
– По всему СССР. Сейчас запросили личное дело Шульгина. Спрашивают, где он сидел?..
– Зачем им туда ехать?
– Полагаю, им нужна хоть какая-то версия.
– А что им еще личное дело даст?..
Карпеко пожал плечами:
– Главное как раз в анкеты не попадает: кем была его первая любовь? На какие фильмы любил ходить в детстве? Что он собирал в детстве?..
Вика тихо хихикнула:
– Разве так важно, кто что собирал?..
– Конечно. Ничего не коллекционировать ребенку – это даже более предосудительно, нежели ни в какую секцию не ходить. Но марки собирают заурядные личности, нумизматика доступна только детям из небедных семей. Календарики коллекционируют дети с зачатками оригинальности или бунтарства.
– А ты что собирал?..
– Я собирал пистолет, – ответил Карпеко и задумался.
Где-то далеко застучали колеса поезда. Судя по частоте – пассажирского или пригородного. Мысли опять вернулись к беглецам.
В СССР у них будет гореть земля под ногами. В какую бы щель не забились – до любого закутка доберутся, каждый камень перевернут. Впрочем, в глуши каждый человек на виду, в большом городе маленький человечишка незаметней.
– Как думаешь, где они на самом деле, что делают? – спросила Вика.
Карпеко покачал головой – он даже и предположить не мог. По его расчетам беглецы должны уже быть давно пойманы.
Конечно, они изменили прическу, цвет волос.
Женщины относительно перевоплощения предсказуемы. Прямые волосы – завьет, кучерявые – распрямит. Блондинка перекрасится в шатенку, все остальные перекрасятся в блондинку. И ведь ни у кого ума не хватит, скажем, ваты набить в лифчик.
Мужики, надо сказать, ненамного изобретательней. Воображение дальше сбрить волосы, отпустить усы и бороду, нацепить очки не движется.
Все это ясно и предсказуемо. Против них играют люди, которые розыском занимаются не первый день – они и не такие приемы видели.
Но результата, однако же, нет…
Хорошо было бы поговорить с Кагулом, но тот все же откочевал куда-то из города. У иного сыщика это вызвало бы подозрение, но Карпеко понимал – для стрельбы и погони со взрывами Кагул слишком стар и аристократичен. Он бы умудрился украсть и даже не вспотеть.
Довольно часто Карпеко думал о беглецах и где-то даже завидовал. И чем больше времени проходило с момента кражи, тем более становилась зависть. Они рискнули – и изменили свою жизнь, кто бы что не сказал. Вырвались из беличьего колеса рутины.
–
Рассматривая потолок купейного вагона, тихим шепотком Валентина стала рассказывать свой план.
Обладать такими деньгами, как у них, в СССР не только опасно, но и неудобно. Два чемодана с казначейскими билетами не способствуют легкости перемещения. Двести тысяч в сберкассу не отнесешь, потратить их трудно. Отсюда вывод: в Стране Советов большие деньги являются обузой – выходит, коммунизм все же близок. К тому же, их ищут. И, получалось, тратить деньги следовало за границей.
Но беда заключалась в том, что полновесному советскому рублю не было доверия за кордоном. Не хотели коварные иностранцы покупать и облигации займа советского правительства.
– Поменять на валюту? – предположил Аркадий.
– Я узнавала. На черном рынке один доллар стоит где-то около шести рублей. Может, как оптовому покупателю дадут скидку, но я думаю, что нет. То есть получим на руки где-то около тридцати тысяч долларов. Это неплохо, но недостаточно неплохо. Хорошо бы ехать не с долларами, а что выгодно можно продать.
– Золото? – предположил Аркадий.
– Это я тоже узнавала. Мы можем купить где-то пять кило золота. А продадим его там где-то на семь тысяч.
– Тогда что?..
И Валентина стала рассказывать…
–
Конечно же, ориентировки и телеграммы летели быстрей самолетов и поездов. Но, во-первых фото, что появлялись из фототелеграфа, била оспой электрических помех, лица разыскиваемых были словно вымазаны сажей. И лишь человек с хорошим воображением мог признать в распечатанных листках беглецов. Во-вторых, ориентировки приходили постоянно, и не было никакой возможности держать в голове все нечеткие снимки, фотороботы, более похожие на шаржи. Наконец, милиционеры линейных участков полагали, что вряд ли этих преступников занесет сюда, на край географии. И, конечно же, ошибались.
Ориентировки на Аркадия и Валентину особо ничем не отличались от иных. Оба на портретах получились неузнаваемо, но в графе особых примет было упомянуто, что родимое пятно на плече Валентины имеет форму схожий с контуром Франции. Для непонятливых тут же рядом была нарисован контур Франции.
В Куйбышеве Валентина увидела ориентировку на себя и на Аркадия. Но тамошний фототелеграф натурально сжевал половину телеграммы, и особая примета на лист не попала, а дежурный, зевая, махнул рукой: и так сойдет.
Валентина ничуть не расстроилась, увидав себя на распечатке. Она ожидала подобное и предусмотрительно сменила прическу, но краситься не решила. Была она шатенкой, а более незаурядный рыжий или блондинситый цвет волос могли бы привлекать внимание.
Следовало как-то еще сбить с толку следствие окончательно.
Хорошо бы найти ребенка-беспризорника, лучше девочку, и изображая семью. Да только к шестидесятому году советской власти вывелись беспризорники. Конечно, какие-то дети еще сбегают из дома. Беглецов преимущественно ловят на следующей станции, но некоторые забираются далече. Причин для эскапады немного: кого-то допекли родители, кого-то на приключения потянуло. Только таких лучше не трогать. Первым опека не нужна, поскольку они от нее сбежали. Вторые, как правило, идеалисты, и сдадут, едва почувствовав неладное.
И на рынке в Челябинске Валентина купила котенка… Вернее так – в скобяных рядах приобрела изящную кошачью корзинку из лыка и лозы, а к корзинке взяла за сущую мелочь котеночка.
–
Промозглым утром сошли на станции Усть-Кут. От близкой реки тянуло сыростью.
Небольшой одноэтажный вокзальчик казался дореволюционным – как по стилю, так и обшарпанности. Пассажирский поезд дальше не шел – тогда это была конечная. Впрочем, грузовые поезда проходили немного дальше. За вокзалом шумел порт Осетрово – тогда самый большой речной порт в стране. От Осетрово начиналась другая дорога. По реке спускали товары летнего завоза для Иркутской области и Якутии. За этим товаром, само собой, прибывали посыльные, умельцы выбить дефицит, «толкачи». Отсюда, из речного порта на север отправлялись искатели длинного рубля. Сюда же прибывали из низовий Лены труженики севера.
Городишко, вытянутый вдоль реки и тракта, был мал, но в нем крутились огромные деньги. Где водились деньги, там появлялись блатные.
Север был богат. В начале или в середине пятидесятых в Якутии обнаружили алмазы. Запасы их были столь огромны, что выход с ними на международный рынок мог обрушить цены на этот драгоценный камень. Сам СССР в этом был не заинтересован. Потому алмазы продавали аккуратно через буржуев из Южной Африки – и наплевать, что там жестоко эксплуатировали и притесняли столь любимых в СССР негров.
Говорят, добычу в Якутии удалось организовать чудовищно неэффективно, государству в убыток. Но стране была нужна валюта – сперва на станки и машины, потом на пшеницу.
На алмазных разрезах работали советские люди за советскую, пусть и северную зарплату. И непосредственно рядом с местом добычи иной работяга мог сменять немелкий камешек на бутылку водки. Чем дальше от места добычи, тем более цены росли, но стоимость алмазов оставались все равно меньше мировых рыночных.
Граненый камень был любим ювелирами и легко оправлялся в мягкое золото. Но превратить алмаз в бриллиант было возможно лишь на специальном оборудовании, кое у рядового ювелира, как правило, отсутствовало. Это еще больше роняло цену неграненого камушка.
Но ювелир в Усть-Куте был. Жил он в неприметном домике, врезанном в склон сопки. Фрола Филипповича удалось найти легко. Достаточно было спросить о нем у первого встречного водителя, занимающегося извозом.
Старик отнюдь не удивился гостям и просьбу уважил. Только найти алмазы на нужную сумму оказалось сложным даже для него, и на пару дней беглецов приютила старушка, живущая неподалеку. Эти два дня стали самыми спокойными и счастливыми для Аркадия и Валентины.
Затем Фрол Филиппович вручил Валентине крохотный пакет, спросил:
– Не мое дело, но куда теперь?..
Валентина пожала плечами.
– Я так понимаю, – сказал старик. – Алмазы вы продавать будете не в Стране Советов. Но забудьте о Владивостоке. Финляндская и турецкая граница тоже не для вас.
Поблагодарив за совет, гости откланялись.
– Куда теперь? – спросил Валентину на вокзале Аркадий.
– Пока не знаю. Мой план так далеко не распространялся.
Глава 55
На трамвае Карпеко проехал три остановки. И когда «Татра» остановилась за мостом, проскользнул в узкие двери, перешел дорогу. Лестницей вверх начиналась дорога к многоэтажкам Кировского жилмассива, но Сергей прошел мимо нее, вдоль опорной стенки, вдоль дворов оставшихся частных владений.
Скоро слева появилась еще одна улочка – сбегающая вниз, к реке брусчатка. Таких мостовых оставалось в городе немного. И порой Сергею казалось – еще чуть-чуть, и из-за поворота покажется конница не то Махно, не то Шкуро, не то красная кавалерия.
Но к реке мостовая выходила не сразу. Сперва ныряла под иной, современный мост, а после выводила к другому, старом, выстроенному в тональность к мостовой. Но за мостом начиналась пустошь, которая мало интересовала Карпеко.
Дорога вела следователя на Аджахи. В Жданове воры, убийцы, насильники могли найтись в любом районе. Но чуть не со дня основания города криминальный элемент жался друг к другу, предпочитая многоквартирные дома трущобам с узкими путанными улочками. Неспокойно было на Речном, бузила Волонтеровка, то и дело кого-то до смерти и не до смерти подрезали на Слободке. Однако же, по мнению Карпеко, не было в Жданове района столь воровского, как Аджахи. Территориально оный находился в Жовтневом районе и нависал над рекой. Но через мостки, а зимой через лед контингент выплескивался в Ильичевский, или напротив, уходил, терялся в улочках и домах.
Пройдя по набережной, Сергей нырнул в незаметный проход меж дворами, по нему стал подниматься. Каждая собака узнавала по шагам, что идет чужой, и лаем извещала того, что ему тут не рады. Не дойдя по конца подъема, сыщик свернул в проулок, толкнул едва заметную на фоне забора калитку. Та отозвалась громким скрипом, не хуже звонка предупредив хозяина о госте.
Двор был мал, дом – тоже. За тюлевой занавеской – короткий коридор с низким потолком, далее – открытая дверь в зал. Хозяин был там. Он как раз разобрал японский кассетный магнитофон и сейчас в нем что-то починял паяльником. Работа его занимала куда больше гостя.
– Здорово, Вертолет, – сказал Карпеко.
– Будь здрав, сыщик, – кивнул самородок.
В доме пахло канифолью и горелой изоляцией. На полках вместо книг стояли пластинки. Два бобинных магнитофона мотали пленку – вероятно, Вертолет что-то переписывал, чтоб потом продать, сменять или просто подарить, хотя последнее – вряд ли. Под столом стояла целая коробка с бобинами, а на столе лежало с полдюжины компакт-кассет, которые в провинциальном Жданове были, пожалуй, в новинку.
Домик был небогат, но из окна открывался неплохой вид на пойму и шлаковую гору. В красном углу, там, где старухи вешали иконы, висел портрет какого-то мужчины.
– Что это за Святой Канифолий?– спросил Сергей, и наугад бросил. – Резерфорд что ли?..
– Сам ты Резерфорд… Это Шокли. Изобретатель транзистора. Зачем пришел? Ты из-за ограбления?
– Ага.
– Это не я.
– Знаю. Но ты знал Лефтерова?..
– Близко – нет, а так – да… Пересекались.
– И что о нем думаешь?..
Вертолет задумался. Но ненадолго. Он отвел взгляд от работы, посмотрел на Карпеко, произнес:
– Иногда даже хорошему человеку нужны деньги.
И снова уткнулся в работу.
– А как думаешь, между Лефтеровым и младшим Легушевым могла быть дружба?
– Да ну что ты! Легушев Аркашу два раза с карьерой надул. Раз – когда сам на его место стал, а после – когда на место заместителя начальника цеха своего дружка протащил.
– Но их многое объединяло. Верней, было общим. Например, одна девушка, к тиру оба были неравнодушны. Я у Лефтерова нашел блокнот депутата – такие только в Москве, во Дворце Съездов продают.
– Насчет блокнота не знаю. Но у нас на заводе ведь как. Иногда бывает, что человек – это сам по себе должность. Связи там, возможности, знания… Неважно, в каком кабинете человек сидит, на какой должности – он всегда будет одни и те же дела делать. А порой иначе: должность – это кабинет. Туда одни и те же нити ведут. И хоть обезьяну с инструкцией туда посади, а итог будет один.
– Место красит человека?..
– Что-то наподобие.
Карпеко задумчиво прошелся по комнатенке.
В углу стояла та самая «шарманка», которая уж много лет сводила с ума ждановскую милицию. Но фокус был не в самом передатчике, а в антенне. Костя-Вертолет как-то объяснял принцип Сергею, но тот, будучи далек от физики и электроники понял мало. Костя, де, изобрел какую-то хитрую передающую антенну, которая слала узкий и, следовательно, труднообнаружимый сигнал на шлаковую гору. А уж та работала как резонатор, как антенна. Правда, этот фокус проходил только в сухую погоду.
Сергея привлек другой предмет, стоящий тут же. Представлял он коробку с громкоговорителем. На верхней стороне коробки было две антенны: одна вертикальная штыревая высотой где-то в треть метра, вторая – в виде кольца того же диаметра.
– Чего это ты тут напедалил? – спросил Сергей.
– Это терменвокс. Музыкальный инструмент.
– А как на нем играют?
– Это как ласкать женщину… Только без женщины.
Включив прибор, Вертолет действительно принялся на нем играть: одну руку поместил в середину кольца, вторую поднес к антенне. Раздался звук, похожий на комариный писк. И по мере того, как Вертолет убирал и приближал руку, поворачивал ее, распрямлял или сжимал в кулак, менялось и звучание. Что-то в этом было от волшебства: человек совершал пассы и выколдовывал музыку, извлекал ее из воздуха.
Однако под такую музыку думалось плохо, шарада не складывалась. Положим, Лефтеров сжег двигатель на вытяжке. Но из тира сообщили о поломке Легушеву. Тогда как Лефтеров узнал, что путь открыт? Каждый день ходил проверять окно?..
Об этом Карпеко спросил хозяина дома.
– Да нет же, все проще. Ты ничего не понял. Кабинет с должностью – это вроде машинки. За одну ниточку подергали на входе, значит, на выходе какие-то другие натянутся. В тире, наверное, был телефон заместителя – они по нему и позвонили. А уж кто там трубку поднимет – дело десятое. А кому мог Легушев приказать двигатель поменять? Только Лефтерову, поскольку тот знает, как это делается, какие документы оформлять на вывоз. Ну а с тиром Легушев и раньше общался. Вызывал оттуда стрелков, чтоб собак отстреливали.
– А Лефтеров не вызывал?..
– И Лефтеров вызывал. Но он как вызывал: сперва своих предупредит, а после чужих позовет. А собак, тем временем, прятали.
И тут Карпеко озарило: Легушев и Лефтеров не были сообщниками. Просто второй использовал первого вслепую, словно марионетку.
– Я пойду, пожалуй, – сказал Карпеко. – Дай что-то послушать из свежего?..
Глава 56
В Красноярске, имея рекомендации Ювелира, удалось сделать новые паспорта за пятьдесят рублей каждый. Ксивы были старого, дореформенного образца с зеленой обложкой. Уже подделывали новые красные паспорта, стоили те на четвертной дороже, но Валентина от них отказалась, поскольку качество еще хромало, да и бросалась красная обложка в глаза больше.
В фальшивых паспортах они стали супружеской парой.
Затем опять явились на вокзал. Следовало определиться, куда ехать. Ювелир был прав: в Приморье или на Камчатке их бы быстро вычислили. Финская и турецкая границы были на замке.
Проще пареной репы перейти границу с Монголией, или, скажем, с Китаем. Но что толку? За теми кордонами лежал тот же совдеп, только с желтым цветом кожи и узким разрезом глаз. Стало быть, затеряться невозможно.
Приблизительно это распространялось на западные рубежи Советского Союза. Можно было бежать, скажем, в Чехословакию. А потом без знания языка и местности как бежать, скажем, в Австрию.
Наконец, выпив дрянного кофе в вокзальном буфете, Валентина сообщила:
– Я видела фотографии из Ирана. Там довольно мило – словно в Сен-Тропе. Их хан определенно душка. А граница – длинная, вряд ли ее охраняют так сурово. Рядом Афганистан. Страна, конечно, нищая, но оттуда можно перебраться в Пакистан, а там уже полно американцев.
–
На подъезде к Абакану без видимых причин Валентина вдруг всполошилась. Велела собираться и готовиться к выходу. И, хотя выходить раньше окончания плацкарты могло показаться подозрительным, Валька махнула рукой. Проводнице она соврала, что нашла знакомых в другом вагоне, и они доедут до станции назначения с ними. Проводница была пьяна и лишь кивнула в ответ.
Вышли на какой-то забытой станции, где поезд стоял не более минуты. Затем была пристань, пароход, появившийся из темноты, каюта, которая выглядела после узкого купе просто королевской опочивальней.
– Почему мы здесь? – спросил Аркадий.
– Не знаю, я что-то почувствовала, – ответила Валентина, располагаясь на койке.
За иллюминатором плескалась вода, по волнам бежали блики. Это чем-то напоминало Аркадию родное Азовское море, но как-то отдаленно, как трамвай напоминает поезд.
Мучаясь бездельем, мужчина вышел на палубу, прошелся от носа к корме, туда, где рокотал двигатель, а винты пенили речную воду.
Появилась и Валька. От реки тянуло холодом и сыростью, и девушка куталась в накинутую кофточку.
– Места какие?.. – проговорил Аркадий, хотя в темноте не было видно ни шиша. – Хорошо бы здесь осесть и жить… Нас бы тут никто не искал.
– И как бы ты тут свои двести тысяч тратил?.. – спросила Валентина. – Да и тут красиво, наверное, когда на лодочке мимо плывешь. А жить тут особенно зимой – тоска. В остальное время – комары.
Валька как-то ловко втерлась, оказавшись между Аркадием и поручнями, затем взяла его руки и сложила на своей талии. Ощущать теплую и упругую плоть под ладонями было приятно.
– Здесь где-то Ленин в ссылке сидел. Если бы и в самом деле тут хорошо так было, ссыльных селили в Пицунде, а сюда как на курорт ехали.
–
Края действительно были суровыми. Летом приезжему они могли показаться красивыми, но осень уже скалила зубы, а за ней маячил призрак зимы, которая каждый год пыталась изгнать человека. Но тот цеплялся, приносил в жертву природу и выживал.
Человек всю Землю покрыл не потому что был самым сильным или самым быстрым. Он даже самым умным тогда не был. Зато был самым живучим. Не вымер, как гордо вымерли мамонты, не стал держаться как дельфины за узкую полосу уюта, а лез в горы, пересекал реки и болота.
Добрался он и сюда…
На берег сошли в Саяногорске. Далее реку перегораживала плотина строящейся Саяно-Шушенской гидроэлектростанции. Да и в самом городе ударно шла стройка. Собственно, Саяногорску было без году неделя. Еще возводились коробки пятиэтажек, еще стоял на путях недавно проведенной железнодорожной ветки поезд, набитый строителями.
На станции сели на короткий дизель-поезд, густо набитый перегаром. Часть пути проделали в тамбуре. В нем не закрывалась автоматическая дверь, и Аркадий едва справился с искушением не шагнуть в проносящуюся мимо пустоту.
На перекладных добрались до Новокузнецка.
И на бурлящем вокзале Аркадий вдруг мистическим образом почувствовал взгляд, обернулся и в толпе увидал парня, который пристально разглядывал беглецов. Наблюдающий был в цивильном пиджаке, в старомодной кепке-шестиклинке. Лицо его было смутно знакомо Аркадию – где-то будто пересекались, но тревоги оно не вызывало.
А, быть может, этот человек лишь кого-то напоминал? Пока Аркадий раздумывал, незнакомец исчез в толпе.
Меж тем, дежурный по вокзалу прокашлялся и объявил, что поезд подается. Из депо появился уставший маневровый, который тащил грязные вагоны. Пассажиры принялись занимать места, и в суматохе взгляд незнакомца забылся.
–
Под полом стучали колеса, подбрасывая вагон на стыках. В коридоре горел неярко свет – словно какое-то аварийное освещение. В другом конце прохода около части, занимаемой проводником, скучал пассажир, видимо страдающий от бессонницы. Он что-то разглядывал в окне, хотя за стеклом лежала совершенная тьма.
Покачиваясь в такт с вагоном, Аркадий прошел до туалета и там ненадолго уединился, затем проделал обратный путь. Все купейные двери в вагоне были одинаковы, и мужчина пытался вспомнить – какое купе его на сей раз. Внимание было рассеяно, иначе бы Аркаша заметил, что скучающий пассажир сместился ближе.
Наконец, нужная дверь была найдена и распахнулась с шумом. Чутко спящая Валентина вздрогнула, открыла глаза, и, будто улыбнулась. В вагоне, разумеется, не топили, однако от тепла людских тел было душно. Да еще, уединившись в купе, Валентина и Аркадий вновь с энтузиазмом новичков занялись любовью. И разгоряченная Валька нынче отдыхала, сокрыв свою наготу покрывалом.
А затем Валентина попыталась закричать, но крик застрял в ее горле.
И вдруг что-то обрушилось на Аркадия сзади, словно ему на затылок упал сейф. Хватило мгновения понять – так или иначе произошла катастрофа.
Аркаша рухнул на свою полку, а мимо него в купе проскользнул чужак – то самый, который изображал скучающего пассажира в коридоре. Хлопнула дверь, щелкнул замок.
Лефтеров не потерял сознание, однако завис между беспамятством и бодрствованием. Тело словно парализовало, но он все видел, что-то понимал. Только звуки доносились к нему словно через какой-то ватный туман.
Лезвие ножа возникло в руке чужака.
– А-ну, не ори мне! – гаркнул он, хотя Валька так и не произвела ни звука. – Где камушки! Говори, гнида, где камни?.. Я отпущу вас.
Аркадий хотел крикнуть, что чужак все врет, что он убьет и его и Вальку, но язык с трудом ворочался во рту, и произносимые звуки вряд ли были различимы.
Валька выглядела растерянной, она пыталась втиснуться в угол купе, натянуть покрывало выше. Чуть не спрятаться за ним, но тут же ногами его стягивала – обнажила свою грудь, снова прикрыла.
– Не стреляй… – бормотала она, хотя у вора был только нож. – Не стреляй!
– Говори, где камни!
– Я скажу, скажу, скажу… Только давай пополам! Убей его, а мы потом с тобой сбежим, разделим.
Аркадий не сразу понял, что Валька предлагает убить его самого. Он попытался что-то прохрипеть в свою защиту, но ничего не смог выдавить. Меж тем, покрывало окончательно сползло, обнажив грудь девушки.
– Ты парень фартовый, сразу видно. Только не прогоняй меня, не убивай, – шептала она.
И фартовый парень обернулся, взглянул на Аркадия, как на ничтожество. И был убит.
Валентине хватило какой-то секунды, чтоб всадить в спину пришельцу скальпель.
Смерть не наступила мгновенно. Глаза вора выкатились, умирая он не кричал, но хрипел. Тело трясло в агонии, и было бы куда больше шума, если бы Валька не успела полотенцем спеленать свою жертву. В какой-то момент хрустнул скальпель, ручка упала на пол.
Секунд через десять обмяк вор. Валентина позволила трупу опуститься на купейный столик. Голова вора оказалась напротив глаз Аркадия. Во взгляде покойника возникло непонимание и какая-то печаль. И, увидав в сером зрачке рыжее пятно, Аркадий вспомнил окончательно, где и когда ранее видел этого человека.
– Аркаша, ты жив? – спросила, вставая Валентина.
При этом покрывало скользнуло вниз и улеглось у ее ног,. Девушка склонилась над Аркашей.
У того получилось что-то промычать. Жив.
Валентина помогла Аркадию занять более удобное положение, помассировала его плечи, шлепнула по спине. Минут через двадцать паралич стал отпускать. Аркадию с грацией чугунного манекена сумел подняться, сесть.
– Фартовый, но тупой… – сказала Валька, глядя на труп. Затем посмотрела на часы. – Надо избавится от дохлятины. Скоро станция, к нам могут подсесть.
Аркадий встал, тело еще не вполне слушалось, каждое качание вагона больно отдавалось в голове, но речь вернулась.
– Мы встречались раньше на вечеринке, – сказал мужчина. – Помнишь, мы вчетвером ходили под Шлаковую гору на поселок?..
Валька помнила вечернику, а вот вора – нет. Да и вообще – все было понятно без разговоров.
Когда по Жданову пронесся еще только слух о дерзком ограблении на заводе, воры, те, что были умнее, из города убрались. Зазевавшиеся попали под облавы, впрочем, скоро были отпущены.
То, что воров-профессионалов обошли какие-то любители, оскорбляло. И многие бросились на поиск. Казалось: отобрать деньги у этих фраеров будет проще пареной репы.
Воровской сыск был куда эффективней государственного, поскольку средствами они не брезговали. Блатные не были стеснены транспортом – ведь это же не они в розыске. И, быть может, Ювелир мог сболтнуть что-то лишнее. Быть может, делавшие паспорта проявили ненужное любопытство. Ведь им достаточно было сходить на станцию, посмотреть вывешенные ориентировки. А слухи в блатном мирке расходились куда быстрее, нежели в мире законопослушных смертных.
Но искавшие не учли одного: новичкам везет, а на старуху бывает – сами понимаете.
–
Покойника сперва взвалили на верхнюю полку, затем Валька открыла оконную фрамугу, насколько то можно было. За окном грохотало. Ветер тут же выстудил все купе.
– Скальпель! Надо вытащить скальпель! – вспомнил Аркадий.
– Да какой, к аллаху скальпель! Если я его стану доставать, тут кровью все зальет.
– Тогда по скальпелю догадаются, что это ты.
– Они и по форме раны догадаются. Давай, кантуй. Время дорого!
Тело скользнуло в проносящуюся мимо темень, ударилось о борт вагона и отлетело в сторону. Дождь тут же принялся смывать кровь. Хлопнула фрамуга, в момент отсекая грохот и ветер от купейного уюта.
Изорвав в тряпье одно платье, Валентина вымыла кровь – ее было мало. Затем девушка нашла обломок скальпеля, сказала:
– Мы потому по ленинским местам и колесили, что я почувствовала, будто за нами следят.
– А сказать ты не могла?
Ответно Аркадий рассказал ей о странном чувстве на магнитогорском вокзале.
– Нам надо больше говорить о своих чувствах, – сказала Валентина, будто это и так было неясно.
– Надо, – кивнул Аркаша, потирая шишку на затылке.
– Сходи к котлу за кипятком. Я чай хочу.
–
Убитого нашли утром. Обходчики обнаружили кровь на рельсах и предположили сначала, что сбило какого-то зверя, одичавшую собаку. Но в кювете был обнаружен труп. Небыстро прибыла милиция, небыстро убитого отвезли на экспертизу, коя затянулась почти на сутки.
Поскольку погибший вор недавно прибыл из Жданова, скоро вспомнили про ограбление, стали искать беглецов. К их счастью, из окна купе труп выпал на встречный путь. И товарняк, идущий по нему, метельником отбросил тело вора еще дальше.
Следствие предположило, что тело выпало из пассажирского прошедшего той же дорогой на восток – такая версия вписывалась в версию следствия. Роздали ориентировки, опросили проводников. Под описание подошло сразу три пары, кои тут же начали прорабатывать.
Меж тем, беглецы, не зная о заблуждениях следствия, сошли на первой относительно крупной станции, в городке, который был ограничен железной дорогой, свалкой, заводом и кладбищем. Жизнь, живущих в этом городишке была ограничена этим же набором.
Валентина и Аркадий снова плутали, пытаясь сбить со следа несуществующее преследование. Но сами того не зная, сместили обстоятельства. Затем был куплены билеты на заурядный пассажирский поезд, который повлек их к случайности, из коей проистекала катастрофа.
Поезд несся сквозь ночь, замирая недолго на полусонных станциях. Сентябрьская жара была на излете, но в вагонах было душно, жарко, пахло дурным куревом и железнодорожным углем, которым топили вагонные баки с кипятком.
Скорость успокаивала. Им казалось, что скоро все кончится.
И они не ошибались.