Глава 51
Обком похож на банку с тарантулами. Всяк мечтает сожрать ближайшего. Некоторые в отпуска не ходят, ибо опасаются, что в отсутствие их подсидят. Первому секретарю обкома несколько проще: ставят его по протекции сверху, и без участия высших сил снять секретаря невозможно.
Но покидать надолго свой кабинет в Донецке Легушеву не хотелось: разболтаются подчиненные, появятся нездоровые мысли. Станут заглядываться на пустеющее кресло.
С другой стороны – в Жданове ЧП союзного масштаба. А где должен быть коммунист, первый секретарь обкома? Там, где трудней.
Всеволод Анисимович остановился практически в центре, в санатории имени Крупской, из окон его комнат было видно море. Городская молва утверждала, что некогда в этом здании гостил сам Леонид Ильич Брежнев во время своего визита в город почти десять лет назад.
Молва была справедлива лишь отчасти. Брежнев в городе не задержался, отбыв в день визита в столицу. Однако здание действительно готовили на всякий случай.
Дни первого секретаря проходили хлопотно – встречи с активом, посещение заводов, и, конечно, надзор за следствием. Обедал он в ресторане, в центре, в отдельном кабинете, завтрак и ужин привозили в санаторий.
Хотелось гульнуть, прижать в хмельном танце упругое женское тело. Но номенклатурный этикет подразумевал спокойное целомудрие. По крайней мере, на людях. И лишь вечером Всеволод Анисимович мог позволить себе расслабится.
Кем была та комсомолочка, которая приходила в его номер ближе к сумеркам. Кажется, она называла свое имя, но Легушев постарался тут же вымарать его из памяти. Разумеется, она его не любила, он не мог привлекать ее физически. Она отдавала свое тело, вероятно, ожидая какой-то протекции в будущем. Знала ли девушка, что в данный момент карьера первого секретаря обкома висит на ниточке? И если знала, то почему ставила на него? – порой спрашивал Легушев. Может, потому, что других ставок не было, и в этой игре она точно ничем не рисковала.
Глубоко внутри Легушев презирал эту девушку, только от ее услуг не отказывался.
Всеволод Анисимович листал фотокопию личного дела Аркадия Лефтерова. Личные карточки, анкеты с узкими графами, кои вгоняют тесные рамки и без того маленького человека. Основную информацию давала автобиография в полтора писчих листа, которые были заполнены к тому же большей частью заурядными данными – родился в семье рабочего и служащей, школа, армия… Не было только самого главного.
– А хорошо бы, – сказал Всеволод Анисимович. – После поимки поговорить все же с этим Лефтеровом. Ведь он жил в Стране Советов, читал журнал «Мурзилка», ел советское мороженое. Я уж не говорю про то, что был октябренком, пионером, комсомольцем… И тут бац – вооруженное ограбление! Вот почему у него переворот в голове случился? Может, у всех комсомольцев нынче зреет что-то такое в мозгу вроде карциномы. Сейчас все хорошо, ладно, а лет через двадцать – схватятся за автоматы?
Из окна открывался чудесный вид на море, над которым нынче гулял грозовой фронт. Молнии били где-то на юге, и ветер доносил глухой гром. Справа было видно огни, которые зажигали экипажи «Волго-Донов», стоящих на рейде ждановского порта. Сами же портовые причалы в этот час светились как новогодняя елка.
Вид из окна дополняла девушка, сидевшая на подоконнике. Была она тонком халатике. В одной руке она держала чашку кофе, в другой дымилась сигарета.
– Вот все же, откуда у него такие мысли взялись? – не унимался Всеволод Анисимович.
– У него мать умерла, – с безразличным видом напомнила девушка, которая выслушивала эту историю каждый вечер. – Вот, может, разумом и тронулся.
– Ну и что, что умерла? У всех рано или поздно умирают. Это, знаешь ли, не смягчающее обстоятельство. Наказание должно быть примерным. Открытый судебный процесс, газетчики. А голову казненного хорошо бы выставить в витрине центрального гастронома, как когда-то Леньку Пантелеева. Но изнежился народ. Не поймут.
Девушка поморщилась при упоминании отрезанной головы, отставила кофе, и, поднявшись, прошла по комнате. У радиолы остановилась, включила ее, привычно нашла нужную частоту. Из динамика послышалась музыка, смешанная со скрежетом станции глушения. Недавно с «Тьмутараканью» начали бороться – все равно простаивали мощности.
– Ты не мог бы приказать отключить глушилку, хотя бы пока я здесь? – сказала девушка. – Это всего лишь музыка.
– Это тлетворна музыка, – сказал Всеволод Анисимович, потягивая коньяк из винного фужера.
– Что же в ней тлетворного? О чем плохом в ней поется?
– Я не знаю, – улыбнулся Всеволод Анисимович. – Не понимаю.
Меж тем, глушение стало много тише, а некоторое время пропадало вовсе – пансионат стоял в радиотени на склоне кручи, поэтому сигнал от глушилок сюда приходил отраженным, смятым.
«…
We passed upon the stair
he spoke in was and when
although I wasn't there
he said I was his friend
…»
– пел голос несколько глуховатый, но проникающий до сердца, пронизывающий все вены, артерии, капилляры. И в такт с этой мелодией девушка принялась танцевать. Она извивалась как змея, а радиола и певец ей был вроде заклинателя.
– А вдруг он сейчас вот советскую власть проклинает?.. – спросил Легушев.
Девушка улыбнулась и принялась подпевать.
«…
I spoke into his eyes
I though you died alone
a long long time ago
…»
При этом она покачивала бедрами, развязала поясок, и халат вполне предсказуемо распахнулся. Несколько движений плечами, и покорная гравитации ткань, словно водопад, скользнула вниз. В самом звуке скольжения был соблазн, но еще больший соблазн открылся, после того, как материя улеглась вокруг ног девушки.
«…
I must have died alone
A long, long time ago
…»
Танцующей походкой она подошла к Легушеву и уселась между его ног.
– Расслабься, – сказала она.
Мужчина подчинился. Его пальцы вошли в ее волосы, стали направлять, задавать темп, хотя девушка и без того знала, как лучше.
– Зря я этого сыскаря из самой Москвы приволок, – рассуждал Легушев. – Думал досадить здешним, а вышло как-то не так. Нынче все вышло из-под контроля.
Девушка не отвечала – ее рот был занят, да и не ожидал от нее первый секретарь обкома ответа, ибо считал ту приятной пустышкой.
После того как первый секретарь обкома достиг пика, девушка поднялась, салфеткой вытерла губы и лицо, взглянула на часы и принялась одеваться.
– Может, останешься? – спросил мужчина.
– Нет, мне пора.
– Домой?.. К родителям или?..
– А тебе не все равно?
– Да как тебе сказать…
В этом было что-то соблазнительно-испорченное: обладать чужой любимой, примерной комсомолкой, чьей-то дочерью. В иной бы момент это завело Всеволода Анисимовича. Однако в ту минуту он был опустошенным и про себя махнул рукой.
– Вызвать машину?..
– Я хочу прогуляться.
Увернувшись от поцелуя в губы, она поцеловала мужчину в щечку и покинула здание профилактория, спустилась к бульвару. Как раз мимо прогрохотал неторопливый троллейбус, и остановка была рядом. Но девушка не стала спешить, а отправилась дальше по тротуару. Вскоре ее настигла бесшумная «Волга», обогнала и стала чуть впереди. Девушка заняла место на сидении рядом с водителем.
– Как он мне надоел, – сказала она, откидывая свою голову на подголовник. – Уже скоро?..
– Возможно, – отозвался сидящий на заднем сидении Кочура. – Что он там?..
– Пьет коньяк, нудит.
Машина плавно тронулась, зашуршала шинами по пустому бульвару.
– Сказал, что следователя из Москвы сам вызвал, чтоб вам досадить.
– Ну это, Инна, очевидно было. Планы какие у него?
– Откуда у него планы?.. Говорит, все из-под контроля вышло.
– В самом деле, – кивнул Кочура. – Шахматные фигурки вышли за пределы доски. Да что толку. У всех нас перспектива одна – деревянная коробка.
Глава 52
Прилетевшая столичная группа в городе не задержалась и в тот же день отбыла обратно, в столицу.
Собрался в путь Данилин. Отбывал он, как и прибыл налегке. Чемоданчик уже был уложен и билет на самолет куплен – на сей раз за свои, на скромное место в душном салоне. Ему нечего было делать в этом городе.
– Неудобно получилось, – сказал Алексей.
Хотя, конечно, врал. Он устал это этой липкой жары, от этих коварных провинциалов. И ему до горя не хотелось видеть Викторию.
– К сожалению, я не успеваю встретиться с Викой. Вы не могли бы ей передать мои извинения и… Наверное, я должен бы сделать ей какой-то прощальный подарок?..
– Не беспокойтесь. Я позабочусь об этом.
Данилин рассеяно кивнул.
– Мы сегодня должны были встретиться у бассейна на фонтане «Нептун». В смысле у фонтана около бассейна в шесть.
Карпеко кивнул с пониманием:
– Я встречусь с ней и объясню.
– Вы не можете представить, как я вам признателен, – сказал Данилин и был совершенно честен в этот раз.
–
Дело было к вечеру и фонтан уже включили.
Переменчивый ветер бросал в стороны водяную пыль, и от нее с восторгом убегали дети.
Карпеко, опоздав на пять минут, явился с несвежим букетом. Собственно, эти пять минут ему понадобились, чтоб достать хоть какой-то букет. Вика уже была у фонтана.
Она не питала никаких иллюзий. Понятно было, что фото с той вечеринки и негативы были найдены, а она – опознана. И не задержана лишь потому, что ее знают следователи. Но выдать подругу было немыслимо – та ответно могла рассказать о Вике, выдумав что-то.
– А где… Алексей?.. – спросила девушка.
– Его вызвали в Москву. Я вместо него. Это вот от него… И от меня.
Он протянул ей этот дурацкий букет. Она его приняла.
– Жарко нынче. Погуляем?
– Куда?..
– Да куда глаза глядят.
Ильичевский район был хорошо приспособлен для работы, так-сяк – для жизни, но совсем не подходил для развлечений. Имелось два кинотеатра, построенных по типовому проекту, но сидеть в темноте зала не хотелось.
И они оправились вниз по Карпинского, мимо кварталов.
– Я вчера писал рапорт и отчего-то написал себя Андреевичем. Сегодня – та же ерунда произошла. И вот я задумался: быть может, мама мне чего-то не договорила? – попытался пошутить Сергей.
Вика не засмеялась.
Какого черта – вспыхнуло в мозгу Сергея. Стоило бы плюнуть, извиниться, уйти прочь, как Карпеко делал с дюжину раз когда свидания складывались по-дурацки. Но здесь он был не только на свидании. Имелось и дело.
В кафетерии напротив школы-восьмилетки купили заварные пирожные. Соседство школы и кафетерия играло дурную шутку: на Карпинского, начиная от Парка Петровского до перекрестка на Кировском жилмассиве, не имелось ни одного светофора, что позволяло лихачам набирать на узкой улице высокую скорость. И редкий учебный год не проходил без того, чтоб какого-то школяра, пожелавшего вкусного, не сбивал автомобиль.
Еще в прошлом году недалеко от школы воздвигли памятник – танк «тридцать четверка» словно пытался с пьедестала перемахнуть через широкую пойму реки. Вниз от памятника к речке начиналась узкая аллея, обсаженная липами. По ней и пошли.
С Новоселовки и Аэродрома тянуло дымом осенних костров. В осени, – полагал Сергей, – имелось множество неприятных моментов. Но большую их часть можно было простить за этот запах – им пахло детство.
– А что, воров уже поймали, если Алексей уже уехал?.. – спросила Вика, напустив на себя безразличие.
– Не поймали, но следствие на верном пути.
Он будто невзначай взглянул на ее лицо – проскользнет ли по тому облегчение или еще какая-то эмоция? Нет, актрисой Виктория была первостатейной. Это пугало. Требовалось качать ситуацию, выжимать из нее эмоции. Иначе следовало брать девушку под арест, колоть уже в изоляторе.
– У следствия есть веские основания предполагать, что у преступников имелись сообщники, – продолжил Сергей. – Даже сообщницы, вероятно, медсестры. Одна подозреваемая установлена, вторую – ищем.
А вот теперь Виктория заметно вздрогнула.
– А у вас что говорят в больнице?..
– А у нас обсуждают, почему на убитом преступнике ожег. Выстрел, который убил Павла, был сделан почти в упор. Его добивали.
Теперь настала очередь Сергея вздрогнуть. Не только от упомянутого ожога. Вика, назвав преступника по имени, фактически подтвердила свое с ним знакомство.
И все же стоило превратить эту встречу в свидание, а не в допрос.
Как раз аллея заканчивалась, и за невысоким обрывом начиналась река. Квакали лягушки, порой хвостом била рыба. Многоголосо звенела и роилась мошкара.
– Бабка говорила, что до войны в реке у Красного моста водились раки. А сейчас вода не та, – сказал Карпеко задумчиво. – Грязная вода, с мазутом.
– А что еще твоя бабушка говорила?..
Сергей вдруг обиделся. Не до такой степени, чтоб схватить девушку за руку и заточить в камеру. Но стало досадно – на себя и на нее. На себя – за то, что раскрылся, на нее – за такой ответ.
Но Вика заговорила сама:
– А мне бабушка рассказывала, что по реке плавают пираты. Приплывают по реке обычно в тумане, грабят дома и крадут непослушных девочек… Чушь, конечно… Это она, верно, придумала, чтоб я к реке не подходила.
– Речные пираты?..
– Угу… – теперь стушевалась она.
– Я что-то подобное слышал, что раньше воды было в реке, что лодки ходили аж до Малоянисоля, а там был некий тайный ход на Мокрые Ялы, которые до Днепра текут…
– Да ну?..
– А тут рядом был случай, – махнул рукой Сергей в сторону берега, затянутого дымом. – Мужика искали. Он все чего-то строил, варил, таскал со свалки разный мусор. Вместо того чтоб выпить с мужиками по маленькой – копил на лодочные моторы. Зайдешь к нему – все стены в чертежах, на столе – расчеты. За полоумного его считали. Даже жена от него ушла, а он, подлец, даже этого счастья до конца и не заметил. А в один день, значит, выкатил из сарая подводную лодку, погрузился раз – всплыл. Еще раз погрузился – и больше никто его не видел. Кто говорит – утонул, но ползет нехороший слушок, что уплыл он на своей лодке в Турцию.
– Вы врете, – улыбаясь, сказала Вика.
– Вру, конечно. На Новоселовке глубины не хватает. Он на Садках жил.
Девушка засмеялась.
– Да что вы мне рассказываете?
– Правда-правда, – закивал Сергей. – Он около железнодорожного моста жил. Приходите туда – вам всякий покажет.
– Покажет, где он жил?..
– Да нет же, железнодорожный мост каждый покажет.
Она остановилась, посмотрела ему в глаза, Сергей выдержал ее взгляд, всмотрелся словно в глубину души девушки.
– Перестаньте говорить глупости, – сказала Вика.
Бесцветная помада на ее губах блестела в лучах уходящего за холмы солнца.
– А вы перестаньте мне нравиться, – ответил Сергей
И вдруг внезапно заключил Вику в свои объятия. Левая ладонь скользнула по талии, легла на ее попу, правая пошла выше вдоль позвоночника. И когда пальцы ощутили под тканью бретельки лифчика, Сергей надавил, заставил девушку прижаться к мужскому телу, впился в губы. От поцелуя она не уходила, но и страсти особой не выказывала –просто позволяла себя целовать.
– Будешь делать, что я скажу, – сказал Сергей на ушко, прервав поцелуй. – Тогда, может, выпутаемся из этой передряги.
Вика кивнула.
Глава 53
Теперь Аркадий всматривался в окно с неподдельным интересом. Его не интересовали деревья, что обступали железнодорожное полотно, не увлекало болото, которое занимало полосу отчуждения. Ему не было дела до домишек, которые иногда мелькали вдоль полотна.
Над деревьями клубился свинцовый сумрак, предвещая суровое ненастье. Каждый человек в форме заставлял сердце Аркадия сжиматься, почти останавливаться. И теперь милиция наверняка уберется с платформ в теплоту дежурных комнат.
Был в той поездке еще один трудный момент: путешественники отправлялись в дорогу, имея в запасе домашние харчи, ибо питаться в вагоне-ресторане было дорого и невкусно. За ценой бы, конечно, дело бы не встало, но там они бросались бы в глаза. Оттого на пересадочных станциях они отходили от железной дороги, питались в дрянных столовых и кафе, а после шли на базар, чтоб взять провиант в дорогу.
Поэтому Аркаша в дороге потерял аппетит, Валентина же едой не брезговала, на тарелке ничего не оставляла. А вот пила она мало, не давая напиться мужчине, который полагал, что нервы нужно успокоить. Но и без алкоголя идеи появлялись безумные: скажем, оставить Вальке деньги, самому сойти на станции.
Но в один день она сама достала купленную фляжку коньяка, налила себе и Аркаше.
– Что это такое? – не понял тот.
– Сегодня Пашке девять дней, – ответила Валентина.
– А ведь он совсем немного не дожил до дня рождения, – сказал Аркаша. – Ему послезавтра должно было исполниться двадцать шесть…
Он потянулся за коньячной бутылкой и разлил по пластмассовым стаканчикам еще немного. Выпили. Жидкий огонь разлился по внутренностям, в теле появилась расслабленность. Но хотелось напиться вдрызг, до отключения, и пусть завтра будет дурно.
Аркадий немного был зол на покойного товарища. Ведь Пашка погиб для того, что они могли продолжать свой бег. И сдаться просто так, без боя, означало предать его жертву. Получалось, что после смерти мертвец взял своего друга в заложники.
С другой стороны, если бы ранен был Аркаша, а не Павел, хватило бы у него смелости залечь, прикрывая друзей?.. И как бы поступил Пашка на месте Лефтерова? Несомненно, залег рядом, не бросил друга. И получалось, что как раз погибший был лучше, чище, нежели выживший.
Верно, Валентина предпочла, чтоб жив остался Пашка, – подумал Аркадий.
Но тут же понял, что это не так. Ей, похоже, было все равно.
– Я соврал. У него день рождения был в январе. А ты встречалась с ним, и даже не знала, когда у него День Рождения?.. Ты и со мною ради денег! – в сердцах бросил Аркадий.
– Дурачок! – фыркнула Валька. – Мне ведь ничего бы не стоило тебя убить, выбросить тело под откос. Ищут ведь тебя, а не меня. А с двумя сотнями тысяч рублей я бы где угодно могла устроиться. Даже домой бы вернулась.
– Так почему не убила до сих пор?
– Иногда я сама себя об этом спрашиваю.
Поезд налетел на бурю. По окнам хлестнули тугие жгуты ливня. Вдоль железнодорожного полотна стоял лес, угрюмый, совсем как из начала какой-то недоброй сказки.
– А ведь он погиб за нас! – сказал Аркадий.
– Ну и дурак, что погиб!
– Если бы он не погиб, мы бы все в тюрьме сидели.
– Не обобщай. Ты бы сидел. Я бы нашла, что сказать. А то и вовсе сбежала.
– Ах ты тварь!
Он замахнулся и ударил, но в какое-то мгновение успел отвести кулак, так, что тот не выбил зубы Вальке, а врезался в тонкую стенку купе. Возникшая боль несколько отрезвила Аркашу. Он взглянул на свою руку со сбитыми костяшками, с проступающей сквозь шелуху кожи кровь.
– Ну вот, я так и знала, – сказала Валька. – Травоядный ты человек, Аркаша. Не можешь даже человека ударить. И как тебя понесло грабить – ума не приложу. Давай хоть руку посмотрю. Ранки пустяшные, но без санобработки заживают плохо.
Она потянулась и попыталась взять его руку, Аркаша принялся вырываться, девушка настаивала, борьба нарастала. В какой-то момент поезд дернулся, набирая скорость, и мужчина рухнул на женщину. Теперь она, смеясь, попыталась оттолкнуть Аркадия, но тот вдруг заключил ее в объятия.
На секунду они замерли, глядя глаза в глаза друг другу. Он чувствовал упругость ее груди, она – его возбуждение. А после Валя вдруг молниеносно и кратко поцеловала его в губы, он нанес ответный удар, впившись в ее уста основательно – девушка отвечала.
И вдруг Аркадий почувствовал, как ее пальцы расстегивают ремень на его брюках.
Она была девственна и неопытна – впрочем, медицинское образование хотя бы дало теорию в этой области. Его знания сводились к дюжине сальных шуточек и каких-то невнятных фраз. Но подобно энтузиастам, они быстро учились.
Аркаша брал Валентину в такт с бурей, через которую несся поезд, целовал родимое пятно девушки, ее Францию, кое от страсти сделалось еще более выразительным. Та откликалась на удары, выгибаясь, запуская пальцы в его волосы.
И, конечно, они совсем не думали о предохранении. Девять месяцев казались огромным сроком, где-то соизмеримым с возрастом вселенной.
Потом, конечно отдыхали, лежа рядом и снова принимались терзать друг друга.
Свою девственность Валентина считала чем-то вроде капитала полусироты и до сего дня берегла. Но к чему нынче беглянке непорочность?..
Вот и все ее семейное счастье: узкая полка в купейном вагоне, мужчина в объятиях. Тот, на кого можно закинуть ножку. Попы расскажут нам про рай и ад, но после смерти вместо рая мы попадем всего лишь в могилу. Потому следует наслаждаться тем, что есть…
–
Пропуская встречный состав, поезд остановился на полустанке, и дабы не скучать на перроне, дежурный наряд решил пройтись по поезду. Они, было, хотели постучать в купе Валентина и Аркадия, но услышал через закрытую дверь ритмичный скрип вагонной полки, ему в такт – стон Валентины и раздумали, предположив, что только люди с чистой совестью могут так наслаждаться друг другом.