Глава 27
Они пришли в ночь с пятницы на субботу. Стояла удушающая жара, многоголосо пели сверчки. В комнатах квартир почти везде погасли огни – лишь на иных кухнях желтоватым светом горели лампы.
Аркадий хотел снова забраться на крышу, вытянуть тряпки из воздуховода, но Пашка отговорил, сказав, что не надо усложнять план без необходимости.
Футбольное поле пустовало. Только на другой его стороне, на вкопанных в землю скатах сидели подростки. В темноте изредка мелькал огонь папироски, слышался неестественно громкий смех. Молодежь совершенно не мешала Аркадию и Пашке, но те не спешили, ожидали в темноте за трубой школьного тира, около жердели. Порой, срезая дорогу через футбольное поле, шли поздние прохожие.
– Что я спать хочу, – зевнул Аркадий, поглядывая на часы.
– А я еще не проснулся сегодня, так уже спать хотел, – ответил Пашка.
Он мял в пальцах папиросу, но закурить не решался, чтоб не оставлять улик. Впрочем, эта предосторожность была лишней: за трубу бегали курить школьники, подростки из близлежащих домов. Поэтому окурков здесь хватало.
Около начала первого ночи подростки шумно разошлись. Выждав для верности еще полчаса, Аркадий и Пашка шмыгнули в темноту, которая с задней стороны тира была вовсе непроглядной.
Фрамуги окон компрессорной были подняты. Чтоб замкнулись герконы, рядом с датчиками были положены магниты, вынутые некогда из громкоговорителя. Было очевидно, что подобным образом от жары спасаются не первый раз.
Приготовленной ножовкой в решетке аккуратно выпилили два прута, обмотанных проволокой сигнализации. Пруты вынули из обмотки, выбросили, а провод аккуратно закрепили по краям образовавшейся дыры. Затем шмыгнули внутрь здания.
На несколько секунд Аркадий остановил своего друга, прислушался – нет ли ловушки, какого-то шума. Но нет – было тихо.
Узкой черной лестницей из подвала поднялись на первый этаж. Где-то в его глубине горела лампа в комнатушке вахтера, мурлыкало радио. И здесь царило спокойствие и умиротворение.
Подошли к оружейной комнате. Первая ее дверь была наборной деревянной. Изнутри сверху на ней имелся магнит, который замыкал геркон сигнализации. Дальше была вторая дверь – решетчатая, сваренная из арматурных прутов, которые оплетали провода.
– Если хочешь остановиться, – сказал Аркадий, – самое время.
Пашка покачал головой.
– Тогда за работу.
Тихой дрелью с ручным приводом просверлили несколько отверстий. Затем аккуратно выжали вниз и назад нижнюю перекладину и вставку. Образовался лаз вроде кошачьего, где-то сорок на сорок сантиметров. Затем уже привычно перепилили прутья, сложили провода, проникли в оружейку.
В крохотной комнатушке без окон и вентиляции на стеллажах хранились пневматические винтовки и пистолеты. Еще имелся сейф с двумя неравными отделениями. В большом нижнем находилось полдюжины винтовок ТОЗ-8 и столько же целевых пистолетов Марголина. В верхнем меньшем отделении лежали патроны
Аркадий выдохнул – ему показалось, что самое трудное позади. Из кармана он вытащил ключи, легко открыл верхнюю ячейку. А вот с нижней дверкой что-то пошло не так. Ключ пошел туго, а сделав четверть оборота, вдруг застрял. Он немного ходил вперед-назад, но провернуть его не получалось.
– Твою мать! – тихо ругнулся Аркадий.
– Западло… – согласился с ним Пашка.
Он уже выгреб патроны и приглядывался к стоящим на стеллажах пневматичкам. Однако изначально был уговор – их не брать.
Аркадий, меж тем, шатал ключ, пытаясь найти положение, открывающее замок, но ничего не получалось.
– Сильнее дави, сильнее! Дай сюда!
Пашка отстранил товарища, взялся за головку ключа, стал поворачивать его. На секунду Аркадию показалось, будто бы у товарища получилось, но позже силумин ключа хрустнул, кольцо отломалось.
– Теперь точно все, – подытожил Аркадий.
Он прикинул что-то, взглянув на пилу, но петли были спрятаны вовнутрь сейфа, и вскрыть его столь жалким инструментом не получилось бы.
Они проделали обратный путь. Аркадий ожидал, что у открытой фрамуги их встретит милиция, но город все также спал. Пошли по улицам города мимо кинотеатра, через детский городок, по улицам поселка. Собаки еще спали, и только иногда лениво лаяли на прохожих.
–
Воздух был ароматен, освежен ночью. Но завод громыхал, гудел, сыпал в ночное небо ржавый дым.
Аркадий посмотрел на часы – было начало четвертого. Хотелось пить.
– Что будем теперь делать? – спросил Пашка. – Где брать оружие? Второй раз уже туда не залезем.
– Патроны есть – сами сделаем.
Прошли к тренировочному стадиону, сели на склоне – спускаться к роднику не стали. Солнце должно было взойти за их спинами. А в пойме реки клубилась мгла, квакали, одурев от безнаказанности, лягушки. Да по Тополиной улице иногда, освещая дорогу фарами, пролетала машина.
– О чем думаешь, командир?.. – спросил Пашка.
– Ни о чем особо, – соврал Аркадий.
Он думал о том, что все оказалось куда проще, чем он полагал. Что можно, видимо, переиграть советскую власть, оставаться безнаказанным, если не злоупотреблять удачей.
– А ты о чем думаешь? – спросил Аркадий товарища.
– Ни о чем, – тут он не лгал.
Они просидели до рассвета, а потом пешком отправились к заводской проходной, которая выплескивала на улицу сменившихся работяг. В том был план: смешать свои следы со следами многих.
Дома рассмотрели свою добычу: кроме шестисот малокалиберных патронов в пачках по пятьдесят штук, имелось еще четыре упаковки по шестнадцать патронов для «Макарова»
Отметив совершенное бутылкой пива, купленной намедни, легли спать.
–
Пропажу обнаружили лишь рано утром в понедельник. То есть двое сторожей ушли домой в покое и неведенье того, что катастрофа уже случилась. И для некоторых это было лучшим решением, поскольку крайним сделали того, при ком сие обнаружилось.
Придя рано утром, директор стрелковой школы совершил утренний обход и обнаружил следы взлома. Понимая, что хуже уже быть не может, он вскрыл обе двери оружейной, дабы оценить масштаб трагедии.
И первой реакцией Михаила Андреевича было желание застрелиться. Найти для этого патроны не было проблемой – в тире они имелись у многих, припрятанные в тех или иных местах. И, может быть, сломанный в замке ключ, спас жизнь директора.
Вызвали милицию, участковый пришел через четверть часа, через полчаса на место преступления отправили Карпеко, который просто первым подвернулся под руку. Еще через пятнадцать минут тот был на месте.
С утра моросило, и теперь в городе стояла духота. Поднявшись на крыльцо, Карпеко встретил участкового, который как раз курил свою дежурную «Приму».
– Уже нашли, как воры проникли? – спросил Сергей после приветствий.
Участковый пожал плечами.
– Надо осмотреть каждую комнату, с подвала до крыши.
Впрочем, уже на второй двери осмотр прервался. Фрамуга котельной была открыта, в решетке зиял пропил. Карпеко взглянул на отключенные герконы, на распахнутое окно.
– Почему в подвале были открыты окна?.. – спросил он.
– Лето, жарко. А вытяжка поломалась. Вот и открыли, – ответил здешний дежурный.
– Почему вытяжка поломалась?..
– Мотор сгорел.
Ногой Карпеко крутанул муфту, насаженную на вал насоса. В «улитке» глухо загрохотало.
– Как-то удачно совпало, не находите? – спросил Карпеко. – Вообще, отчего двигатель может сгореть?
– Не знаю, – ответил участковый.
Снова вернулись к оружейной комнате.
Пока они были в подвале, привезли на машине служебную собаку. От той толку оказалось мало: она худо-бедно взяла след в оружейке, но стоило выйти в коридор, ее тут же сбивали с толку пороховые запахи. Собака виновато скулила и жалась к стенкам.
Рассматривая дыру в деревянной двери, участковый заметил:
– Года два назад Макс так «Комсомольский» обнес.
– Угу. Только не обнес, а попытался. Повредил сигнализацию, и его взяли на выходе, если помнишь. Он еще не освободился, если что.
Из кармана брюк Карпеко достал карандаш и блокнот, открыл тот на чистой странице, задумался, намереваясь записывать мысли. Лист оставался чистым.
– Что-то даже на ум никто не приходит из наших, – признался Карпеко. – Гастролер что ли?.. Но на кой ему патроны?..
Участковый пожал плечами.
Меж тем, из близлежащего ЖЭКа вызывали слесарей с ацетиленовым резаком. После того, как эксперты дали добро, резчики размотали шланги по зданию и сдули дверь с петель, сделав два небольших надреза. Директор стрелковой школы выдохнул с некоторым облегчением: пистолеты и винтовки были на месте.
– А куда вы дели двигатель? – спросил Карпеко у Михаила Андреевича.
– Отдал шефам на перемотку, – ответил тот.
– Каким шефам?
– Да на завод.
– А там вы с кем общались?..
– С Лефте… Ах нет, у них там новый начальник, Легушев.
– Уж не родственник того самого? – Карпеко указал на потолок.
– Сын.
Когда участковый вышел покурить, Карпеко отвел директора в сторону, дабы поговорить накоротке.
– По чесноку – в сейфе были другие патроны?
– Какие патроны?.. – спросил директор.
– Да не валяй дурака! Я сам здесь стрелял. Макаровские.
Директор тира задумался.
– Давай, не томи. Я не для протокола. Чтоб я знал, если всплывут.
– Было четыре коробки. Шестьдесят четыре штуки.
– Твою же ж мать…
–
Через час о краже был извещен и первый секретарь донецкого обкома – Всеволод Анисимович Легушев. Отпустив подчиненных после краткого совещания, он некоторое время сидел в кресле, что-то обдумывая. Затем улыбнулся, поднял трубку кремлевской «вертушки».
Глава 28
Утром начальнику городского отдела милиции позвонили из Москвы и кричали так, что подполковник явно чувствовал, как звезды на его погонах скукоживаются до лейтенантских. Крик, несомненно, создал трудовое настроение на весь день.
Начальник горотдела наорал на подчиненных, те, дабы скрыть растерянность, кричали тоже. Крик несся по телефонным линиям, выплескиваясь за пределы района.
Одиссей Георгиевич вызвал к себе Карпеко, спросил:
– Чем нынче занимаешься?
Вид у Папакицы был задумчивый и расстроенный. Из столицы требовали, чтоб поиском патронов занялся самый опытный следователь. Таковым Карпеко, конечно, не являлся, хотя не был и новичком в сыскарском деле. Но если патроны так и не будут найдены, следователю влепят неполное служебное соответствие. А то и вовсе попрут из органов. Но пропажу следовало искать. К тому же, Карпеко первым прибыл на место преступления. И им, если что, можно было пожертвовать.
Не чувствуя подвоха, Карпеко стал рассказывать:
– Утопленник, что у Белого моста всплыл, затем контору обокрали в садах. Позвонком опять же.
– Как прогресс по позвонку?..
– Да никак. Замерло все.
С одной стороны, ничего чрезвычайного в городе не происходило. Не валялись на улицах другие отрезанные органы, не имелось заявлений о пропаже людей. Но это мало что значило – ведь если бы не оплошность с шейным позвонком, то о преступлении вовсе бы не узнали ничего.
– Что по Лирнику?
– Очевидно, что без перемен. Ищут.
– Плохо ищут.
Сергей пожал плечами:
– Беда в том, что схема простейшего передатчика на двух лампах напечатана в учебнике физики. А как посчитать колебательный контур – сказано на три страницы раньше. Остается лишь детали подобрать – купить на развале, на свалке, в магазинчике на Артема, который торгует некондицией.
– Ты мне это брось. Лирник – не школьник. Иначе бы его давно изловили. Впрочем…
Папакица махнул рукой.
– Шут с ним, наверное… Занимайся патронами.
–
В стране и так хватало неучтенных боеприпасов. Редкий дембель уходил домой, не прихватив с собой две-три сигнальные ракеты. Патроны для табельного оружия вроде находятся на строгом контроле, но их все равно удается умыкнуть. Когда стрельбы начинаются, лишь вначале считают патроны. Гильзы вроде бы сдаются по ведомости, но если один-два цинка выстрелили – никто их считать не станет, сдадут на глазок, по весу.
Тем, кто в наряд ходит с заряженным оружием вообще не проблема выбить один патрон и вместо него насовать карандашей, веток, да хоть окурков. А командир, чтоб не возиться с расследованием, спишет патрон на стрельбы.
Еще ходит по стране эхо Отечественной войны – что-то откапывали, что-то извлекали из запасов бережливые граждане. Да что там Отечественной? В погребах кое-где до сих пор находят бережно смазанные патроны и обрезы модели «Смерть Председателя» – такими еще в Гражданскую шалили.
Но самый доступный патрон – это, конечно, патрон от мелкашки. Поскреби любого мальчишку из стрелковой секции, и обнаружится у него патрончик-другой. А затем умелый пионер мастерит в кружке или в доме детского творчества «дуру» – однозарядный, а часто и одноразовый пистолет. Конечно в большем ходу самопалы – огрызок трубы, забитый серой, с куском свинца, обернутого пыжом. Но речь сейчас не о том.
–
…Однажды главный инженер, прибыв на работу, на лестнице поговорил о какой-то ерунде с уборщицей, после чего поднялся в свой кабинет и повесился на телефонном проводе. Но дверь в кабинет главный инженер забыл закрыть, к нему с ничтожной бумагой зашла машинистка, и, прежде чем грохнуться в обморок, заорала матом.
Из петли несчастного вынули, отпоили коньяком и увезли куда-то прочь. Ошеломленные заводчане ходили задумчивыми, разговоры вели только шепотом, будто самоубийство удалось, и в доме покойник.
И было очевидно, что попытка самоубийство окончательно поставила крест на карьере Грищенко. Завод кое-как мог простить ему брошенную любовницу и жену, но суицид был попыткой бегства. Человек показал себя слабаком, упал ниже пыли.
Запоздало все были полны соболезнования к главному инженеру. И эта жалость была унизительна.
–
В полутемных коридорах проектного корпуса Аркадий, несущий бумаги на подпись Сигину, встретил Ханина. Тот ожидал, когда откроется после обеда дверь режимно-секретного отдела и, скучая, разглядывал стенд, с которого трудящихся призывали крепить бдительность.
Ханин подозвал приятеля, нашел на стенде фотографию и, ладонью прикрыв к ней подпись, спросил:
– Вот скажи, что этот в шляпе на картинке делает?
На фото был изображен какой-то спешащий мужчина.
– Идет куда-то, – пожал плечами Аркаша.
– Неправильный ответ! – срезал Ханин, открывая подпись. – Он меряет шагами расстояние до секретного объекта. Так-то!
Посмеялись, разговорились, и беседа скоро перешла на Грищенко.
Аркадий выразил сожаление, что главный инженер не остался с молодой девушкой, ибо ей и новорожденному ребенку отец был бы нужней, чем выросшим детям. А еще предположил, что главный инженер полез в петлю от вины перед кучерявой Дашей.
– Да не будь наивен, – хмыкнул Ханин. – Ты думаешь, это он от любви?.. Нет, это потому что он из партии вылетел. Говорится же: «Хочешь жить – плати партвзносы». Без партбилета на своей должности бы он удержался годик-другой, но о каком-то продвижении вверх – и думать с таким пятном на репутации нельзя.
– Ну, нельзя же быть таким циничным, – попытался пристыдить друга Аркадий. – Ты опять везде политику ищешь.
– Ну, так политика везде. И общество у нас политически расслоенное, классовое. С самого детства.
– Да ну брось.
– Не брошу. Вспомни школу. Вот нас разбили там на «А», «Б» и «В», иногда «Г». В «А» – это отличники или лица к ним приближенные, в «Б» – те, кого родители не смогли пристроить в «А», но часто – тоже толковые ребята. «В» и «Г» – те, кто до десятого класса не доходит.
– Это неантагонистические классы.
– Не всегда, хотя, по сути, ты прав. Ибо два основных класса – те, кто орет и те, на кого орут. И в жизни – точно так. И кто сказал, что школа бесполезна? Она учит нас находить отговорки.
– И к чему это?
– А к тому, что не Старик заводом руководит. Он по-старорежимному, лишь приказчик. А заводом владеет партия, которая превратилась в класс. И вот Грищенко его класс исторг. Это как ты на том новоселье – оказался чужим и ушел.
– А ты это, выходит, заметил?
– Заметил. Потому что я тоже из изгоев. Только я не был изгнан, потому что никогда не был принят. Я – еврей, хотя и слова не знаю по-еврейски.
А дальше дверь режимного отдела открылась, и каждый пошел по своим делам.
Глава 29
Железнодорожный вокзал своей сутолокой и криками чем-то напоминал базар в худшей его части. И, хотя, новое здание открыли только два года назад, порой и в нем не хватало места для всех желающих.
Только что отправился 96-ой московский поезд, и еще не успели разъехаться провожающие, как уже начали ожидать прибытие 95-го из столицы. Кроме встречающих, по разогретому перрону бродили старушки, предлагающие комнату внаем и шоферы, промышляющие частным извозом. Государство их не сильно любило и даже боролось, но милиция на вокзале смотрела на них сквозь пальцы – и без них хватало бед.
Оказавшись на вокзале, Карпеко, вслушивался в стук колес, в переругивание диспетчеров. Дорога манила.
Сергей прошел от пригородных касс до пешеходного моста, нависавшего над путями, остановился, раздумывая – идти ли дальше или подняться наверх, осмотреть ли станцию сверху. Но, так и не надумав ничего, повернул назад. В здание вокзала вошел через милицейский участок.
Внутри тоже было многолюдно. Возле автомата с газировкой стояла очередь, а вот в буфете никто ничего не покупал – станция была конечной, и нужды в провианте не имелось. Будущие еще пассажиры переваривали домашнее, прибывшие – предвкушали праздничный обед по случаю прибытия.
На втором этаже пытались дозвониться по междугородней связи. На третьем – скучали на неудобных фанерных креслах ожидающие.
Следователь прошелся мимо лотка, с которого, предчувствуя скуку, уезжающие сметали газеты – свежие и не очень.
Уже потеряв надежду, Карпеко снова повернул к комнате милиции. В конце прохода имелся еще один зал, где полстены занимала завораживающая детей схема путей сообщений. Под ней стояли столь же интересные ребенку справочные автоматы. Возле касс традиционно толпился народ, и в скоплении людей, верно, крутились спекулянты – но Карпеко искал встречи не с ними.
У противоположной от касс стены стояли автоматические камеры хранения. Зал же разделяли все те же неудобные кресла. И вот на одном из них… Карпеко не поверил своим глазам. В одном из кресел сидел похожий на пенсионера старичок, которого, казалось, более всего занимал кроссворд, напечатанный в газете. На коленях старика лежал небольшой и сентиментальный букетик ландышей, чей аромат совершенно не чувствовался в духоте вокзала.
Кому-то могло показаться: старик ждет свою бабульку из дальней дороги. Кому-то, но только не Карпеко.
То был Кагул – вор известный по ждановским меркам, рецидивист, по слухам будто бы завязавший.
Карпеко остановился, и с пару минут следил за вором, себя не выдавая. Но Кагул словно почувствовал наблюдение, заерзал в кресле, обернулся. Улыбнулся следователю. Скрывать знакомство стало излишним. Поскольку Кагул свое место не покинул, Карпеко подошел сам и опустился рядом на пустующее кресло.
– Вот это встреча встреч! Никак вышел на промысел, Станислав Игнатьевич?
– Господь с вами, – ответил Кагул. – Навык тренирую, да и только.
На полях газетки были написаны цифры группами по четыре.
– Ты слышал, что стрелковый тир обнесли в Ильичевском районе? – спросил Карпеко не затягивая беседу.
Кагул коротко кивнул.
– Кто это такой умный, ты, конечно, не знаешь, – предположил следователь. – Ну, а если бы знал – то не сказал бы.
Здесь ответом было молчание. За их спинами затрещал механизм автоматической камеры хранения. Карпеко обернулся: крепыш-физкультурник ставил спортивную сумку в ячейку. Когда Карпеко повернулся обратно, на полях газеты появилось еще четыре цифры.
– Только вот тебе для сведения, – продолжил Карпеко. – Патроны будут искать тщательно, думаю, люди из столиц. Перевернут вверх дном всех.
– Не знаю, начальник, не знаю. Честно не знаю и не слышал ничего. Не из местной братвы это. Может, кто ломом подпоясанный, может – залетный. Сами видите, – Кагул указал на толпящихся обывателей. – Тут прямо Вавилонское столпотворение.
Как раз зашумело в репродукторах, присутствующие прекратили разговоры, замерли, словно кто-то их заколдовал. В образовавшейся тишине дежурный сообщил, что и без того флегматичный 95-ый задерживается. Наваждение спало, зал многоголосо и недовольно загудел, хотя подобные опоздания были в порядке вещей.
На улице, меж тем, заскрипел набитый до предела троллейбус. Из открывшихся дверей хлынули новые пассажиры. Рядом останавливались такси, из них выходили разморенные жарой путешественники, забирали вещи. Дети в кулечках везли красивые ракушки, их родители – сувениры и фрукты, на которые щедро Приазовье. Дамы, прибывшие без надзора мужа порой отбывали неся, сами того не зная, ребенка от случайного любовника.
Ну а проводники набивали рундуки дынями и арбузами, которые очень выгодно сдадут торговцам где-то на Бутырском или Рогожском рынках Москвы.
– Но если вдруг мелькнут патроны у ваших, ты уж наставь на путь истинный, – попросил Карпеко. – И вам легче будет, и мне – чего кривить душой. Да и ты бы не шалил, не искушал судьбу.
– Спасибо за предупреждение. Я как раз думал в Минеральные Воды прокатиться. Но раз ты мне совет дал, я тебе тоже кой-чего поясню. Патроны украсть – это тебе не хату у барыги вынести. Украсть патроны – это полдела. А вот дело – это то, зачем патроны понадобились. Хорошо бы, чтоб это были все же залетные, потому что когда пойдет стрельба – я вам, начальник, не позавидую.
За спиной снова кто-то защелкал замком, и рука Кагула на газетке автоматически вывела еще четыре цифры.
– Ты вот в начале сказал, мол, какой умный тир обнес?.. Так вот, вор действительно умный, – меж тем продолжил Кагул. – И план у него умный, сложный.
– Чем сложней план, тем вероятней он пойдет наперекосяк.
– И то верно, – кивнул Кагул. – Но я бы на то не особо надеялся.
Через минуту Карпеко покинул вокзал. Еще через три на троллейбусную остановку вышел и Кагул. Был он с газеткой, но без букетика.
А где-то через четверть часа физкультурник, открывший ячейку, охнул: поверх спортивной сумки лежал совершенно незнакомый букетик ландышей.
–
– Откуда у тебя столько ключей, командир?..
Аркадий пожал плечами:
– Да как-то собралось. Помещений много, замков много…
Имелась огромная связка ключей – килограмма полтора. Там в свое время нашлись ключи к сейфу в стрелковом тире. Вернее, почти нашлись. Теперь задача была немногим сложней. Имелся замок, но непонятно было, какой же ключ к нему подходил.
– Точно справишься один? – еще спросил Пашка.
– Да там справляться не с чем. Подумаешь, задача. Все будет, как я сказал.
В ожидании так и не случившейся войны, в подвалах административно-бытовых комплексов хранились противогазы, костюмы химической защиты. Резина, из которой они были сделаны, разлагалась, но в положенный срок их заменяли новыми.
А вот консервов или круп, кажется, никогда не хранили. Ибо противогаз нужен в повседневной жизни работяге разве что для баловства, а вот провиант растащат даже если при нем поставить охрану. Та же охрана и разворует.
Но противогазы и защитные костюмы лежали за массивными дверями, запертыми на массивные замки.
Впрочем, Страна Советов производила их в избытке, и имелись оные не только в подвале.
Аркадий поднялся по пожарной лестнице административно-бытового корпуса. Он имел четыре этажа, но на крыше была, невидимая с земли, надстройка вроде голубятни. Ее собирались использовать как пост наблюдения за радиационной и химической обстановкой. А, может, гражданской обороне надоело сидеть в подвалах. Однако помещение оказалось неуютным. Зимой оно продувалось всеми ветрами, летом – с утра и до сумерек его жарило солнце. Оттого наблюдательный пункт пустовал.
Задача была несложна. Провозившись с четверть часа, Аркадий подобрал ключ и им вскрыл помещение.
Скопившийся за много дней жар ударил в лицо. В комнате было пыльно и душно. Из единственно шкафа Аркадий вытащил и положил в мешок два костюма химзащиты, два противогаза, оставив впрочем, на месте коробки фильтров и шланги.
После чего закрыл дверь и вышел прочь.
Собранный мешок он бросил через открытую оконную фрамугу на лестничной клетке. Аркадий видел, как Пашка выскочил из кустов, подобрал упавшее и скрылся.
Будто бы осталось только спуститься, но внизу хлопнула коридорная дверь, и послышались легкие женские шаги. Аркадий тоже сделал несколько шагов вверх, но остановился. То, что он был здесь – не значило уже ровно ничего.
Однако же женщины остановились, поднявшись на половину лестничного пролета, чиркнула спичка.
– Ненавижу, – послышалось после затяжки. – Когда-то казалось, что люблю. А сейчас – не знаю. Мы разные люди. Он не мещанин, нет… Но у него в голове будто счеты. И будто у него не сердце бьется, а костяшки так: тук-тук…
– Мужики, они такие… – ответила вторая женщина.
– Ну и что делать-то теперь?
Первый голос принадлежал Юле – жене Кости Киора. Быть может, она зашла к мужу, встретила подругу. А, может, и шла сразу к подруге.
– А что тут уже сделаешь, – ответила подруга. – Была я замужем. Ничего там хорошего нет. Если счастья до ЗАГСа не было, потом ему откуда взяться?.. Заведи любовника… Только с умом.
– Я пробовала… – выдохнула Юля. – Они все одинаковы. Мужик нынче пошел… В постель со мной попадает, все норовит выспаться… Вот, Танюха, скажи, что надо с мужиком сделать, чтоб взбодрить, чтоб он в постели взбесился?
– Чтоб взбесился? Укуси его за жопу. Только сильно и неожиданно.
Юля засмеялась:
– За жопу?.. Ну ты как скажешь, подруга. Хоть стой – хоть падай!
– Я бы тебе еще одно место подсказала, но ты точно не согласишься.
– Фу на тебя… Я знаю, о чем ты. Не возьму его. Фу… Зачем ты это сказала.
Вдруг разговор смялся. Хлопнула дверь и на площадке появился еще один курильщик. Девушки выпорхнули в коридор.
Одинокий мужчина курил быстро и нервно. Когда он ушел, Аркадий смог спуститься.