– Куда путь держишь, командир?
Стас встрепенулся, словно спросонья, удивлённо посмотрел в мою сторону, вглядываясь внимательно в лицо, и воскликнул, в крайнем изумлении:
– Саня, ты?! Ты, что – воскрес? Я слышал – ты на машине разбился…– и полез обниматься. Я хотел спросить у своего друга: «Опять восстановился в Вооружённых Силах, что ли»? Но увидел на его рукаве шеврон с триколором и буквами: «РФ МВД», а он, молча, недоверчиво разглядывал мою фигуру, в поношенных джинсах, засаленном бушлате, и старой шерстяной шапчёнке. Будто-то бы не веря, что это я.
– Ты почему в таком виде, дружище? – произнёс ошарашено Стас, наконец.– И как в этих краях оказался?
– Живу я здесь теперь. И работаю. Дворником… На этом самом рынке. Иду харчей себе купить. У меня сегодня выходной.
– А как твоя Ольга на всё это смотрит? – продолжал недоверчиво Стас, сделав ударение на слове «это»
– А она этого не видит. Мы с ней расстались. Она уехала! В Питер…
Стас потоптался растерянно на месте. А потом сообщил:
– Знаешь, у меня сегодня день рождения! Давай отметим? Я, как раз, с ночного дежурства сменился. Я ведь теперь на зоне служу, психологом. Майора, вот недавно присвоили…
– Не вижу препятствий! – попытался я, было, пошутить, но прозвучала моя фраза, как-то невесело, и Стас это почувствовал.
От вида моего жилища, Стас впал в лёгкий ступор. Он хмуро обозрел комнату, почти без мебели, кухню с карликовым ветераном – холодильником и довоенным столом – конторкой, старинными табуретками, деревенскими занавесочками на окнах. Потом внимательно взглянул на меня, и спросил – тихо и серьёзно:
– И ты, такой жизнью доволен?
– Стас, это отдельная тема. Если коротко: «Да»! – и сжато изложил ему свои теории об удовольствиях дворницкой жизни, и – «Горы и толпы».
–Хех! Может быть, ты в чём-то прав – задумчиво пробормотал Стас, извлекая из своего «дипломата» свёртки в промасленной бумаге, две бутылки водки, четыре жестяных банки коктейля «Джин-Тоник», – Но до конца я тебе, всё же, не могу поверить… Жизнь собирателя окурков, выражаясь образно – не для тебя! Я могу оказать содействие: устроить на службу к нам в ИТК. Офицерские вакансии есть, у начальства я – в авторитете.
– Не хочу… – ни секунды не раздумывая, возразил я, поморщившись, – опять эта жизнь по регламенту! Не хочу… Я привык к воле. Свобода и воля – вещи разные. А я – привык, именно, к воле.
Стас покивал головой, развернул бумагу. Там оказались бутерброды с красной рыбой, копчёной колбасой, и с сыром. Затем разлили по стопкам водку. Я поздравил его, и мы одновременно выпили.
– А вот, скажи мне, – продолжал мой бывший ротный въедливо, – какая у тебя зарплата?
– Восемьдесят тысяч с копейками… За жильё плачу пятьдесят. Подрабатываю иногда торговлей, погрузкой – разгрузкой. Бывает, ворую и продаю цветной металл… – отвечал я ему сразу, чтобы отмести остальные вопросы.
Стас довольно долго молчал, потом ещё налил, и мы дружно выпили снова. Затем, он невесело усмехнулся, и вдруг разразился несколькими спичами подряд – один за другим:
– Ты, знаешь! Еду я, как-то со службы, в автобусе. Народу – битком… Вдруг смотрю, ко мне продирается какой-то пьяненький мужик, и орёт дурниной: «Майор, скажи мне, когда, наконец, военные к власти придут и наведут порядок»?! Я ему отвечаю: « Не знаю, я уже не военный»… А он меня не слышит, и продолжает, в мать – перемать, блажить на весь автобус: « Зарплату полгода на заводе не давали! А у меня бабка умерла! Да теща, тоже, на подходе. А хоронить – не на что»! Видишь, красная рыба? Брат приезжал в отпуск из Владивостока, привёз…(Брат у Стаса был офицером ВМФ и служил на авианесущем крейсере). Конец их кораблю пришёл! Растащили и засрали, в прямом смысле слова! Вот тебе, и военные к власти придут!.. Хех! Отец мой, пан Леонид Мниховский, пронюхал про закон о реституции в Литве. Продал в России квартиру, машину. Попёрся туда… У нас под Вильно именьеце было родовое, до прихода большевиков… Мниховичи звалось! Предъявил бумаги, мол, желаю вернуть! А ему в ответ: «Ходь, пане, до дупи! Ты в оккупационной армии служил, в офицерских чинах? И сыночки твои – тоже»! – и Стас, грустно свесив голову на бок, пробормотал: – И дед мой – в дивизии имени Костюшко воевал с фашистами, а не в Армии Крайовой…
– И, что же, твой батя, остался там, в Литве? – поинтересовался я, что бы поддержать разговор, и рассеять унылую задумчивость, которая обуяла моего захмелевшего друга.
– Да как же! Кому он там сдался! Приехали с матушкой сюда, ко мне. Пока у нас с Вацлавой живут… Домик им подыскиваем подходящий. С садиком… Вишнёвым! – Стас злорадно засмеялся. Разговаривал он с лёгким польским акцентом, хотя русский язык знал лучше, чем родной.
Внезапно мой друг резко переменил тему разговора, и его выражение глаз сменилось, с добродушно – насмешливого, на жёсткое, даже гневное. Так с ним бывало, когда в разговоре он затрагивал тему принципиальную, важную для него. А приняв на грудь – любил витиевато порассуждать о вещах серьёзных, вселенского масштаба.
– Вот скажи мне, как художник художнику, – начал Стас проникновенно, словно начальник политотдела полка, когда хотел выведать у салаги – лейтенанта имена и номера телефонов новых городских проституток, – за кого голосовать будешь на выборах президента?
– Ни за кого… Вообще – на выборы не пойду! У меня нет здесь даже прописки!
– А если, была бы? – не отставал мой бывший командир.
– Не знаю… Скорее всего – за КПРФ!
– Почему? – Стас так искренне изумился, что я растерялся, не зная, что и ответить. Но секунду подумав, нашёлся:
– Я при них – жил лучше, чем сейчас! Вот почему!..
– Ага!.. – глаза моего собеседника вдруг зажглись боевым блеском, сам он весь подобрался, словно бы, принял боевую стойку, и продолжал возбуждённо, лучше ты – где жил? В Прибалтике? Согласен! Жизнь там при большевиках, была сравнима, по своему уровню, только с Москвой! А в этом городишке, тебе – как? Понравилось? Пустые прилавки – нравились? Две программы по телевизору – нравились?.. А брехня газетная – нравилась?! Или ты, в самом деле, верил во весь этот жидовский коммунистический бред?
– Ну, почему же жидовский, дружище?.. – попытался вяло я возразить, но Стаса уже было не остановить. Он даже вспотел от ража, так как являлся прирождённым и вдохновлённым спорщиком.
– А ты разве, в «Истории КПСС» не читал, кто преобладал среди соратников этого маньяка – господина Ульянова-Ленина? Жи-ды! Они и способствовали развалу Империи! Их роль, пока ещё, до конца не оценена, но, поверь мне, товарищ коммунист – она огромна! Это они развязали гражданскую войну и красный террор, уничтожили миллионы русских людей… И не только – русских! Славян вообще! А потом, когда начался у нас «развитой социализм», эти распространители коммунизма и их потомки – массово за рубеж валить начали… – и Стас, потирая свои худые ладони, залился торжествующим хохотом, – от своего же детища бежали..! – отсмеявшись, ехидно и торжествующе, спросил:
– Что, не так?
– Советскую власть устанавливали не только евреи, но и поляки – Дзержинский, Менжинский, к примеру… Латыши – также… – попытался я парировать и, вместе с тем, уколоть своего оппонента, – и русских – тоже хватало…
– Хватало… – кивнул головой Стас, – вот, ты… Потомственный донской казак!..
– По матери только…
– Не важно!.. Твой прадед воевал против красных! С Врангелем ушёл… А после – вернулся. Но в родном хуторе жить не стал. Сам же рассказывал – на следующий день забрал семью и исчез! А почему? Да потому, что его бы в расход вывели! С семьёй вместе, если бы не скрылся вовремя! Ведь гражданская война-то во всей России до тридцатого года не прекращалась. А её – тоже ведь начали жиды! И те национал-предатели, которые купились на ленинские посулы, и марксово учение! А дед твой – уже в Красной
Армии служил!
– Твой дед – тоже служил большевикам!
– Да! Но – после войны. Кто же виноват, что мы из Вильно? Нас в Польшу не взяли… Да там ведь тоже – красные к власти пришли, – и Стас горестно замолчал.
А я, вдруг завёлся, и решил продолжить наш, в общем-то, бестолковый спор:
– Ну, хорошо! Коммунисты доказали свою неспособность построить государство, где у всех всё есть, и всем всего хватает! А эти, нынешние… Они откуда взялись-то, новые демократы? Которые совершили переворот! Из тех же партократов! Только им помогли взять власть не жиды, а воры! Кто сейчас нами управляет, пан Мниховский? Мелкие партийные и комсомольские клерки, которые, как из прорвавшейся канализации хлынули, всё затопили, и в одночасье стали «фигурами в политике»! И ещё: бывшие фарцовщики, редакторы и зав. отделами партийных журналов, полусумасшедшие диссиденты… Ничтожные, бесполезные людишки – вдруг объявили себя государственными людьми… Свободе нас учить стали! Это не свобода, Стас! Это – воля, вседозволенность, не ограниченная никакими рамками и правилами! Разве сам не видишь, что вокруг твориться?..
– Вижу, Саня… – как-то опустошённо и устало отозвался мой друг, – но это временно! Это всего лишь – пена, которая сойдёт. И всё устаканится! Я думаю, лет через пять, если, конечно, коммуняки не победят на выборах летом – мы заживём не хуже других… А если, красные опять придут к власти – то нас ожидает новая гражданская война! Уверен в этом! И я – пойду воевать в ельцинскую армию… Почту за честь – даже рядовым! – напыщенно закончил он, и обмяк. Видимо, выговорился.
Мы выпили ещё. Стас, после бессонного дежурства, запивая водку девятиградусным алкогольным коктейлем, пьянел всё сильнее. Уже поднимая через силу набрякшие веки, он вдруг проговорил:
– А пошло оно всё к чёрту, Саня! Спой для новорожденного, моё любимое – белогвардейское. Где твоя «Кримона?»
– У меня больше нет гитары. Пропил…
– Ну, тогда давай петь так. Без аккомпанирования, – и мы затянули «Поручика Голицына»…
Стас опьянел настолько, что я с трудом довёл его до места, где собирались частники – «бомбилы». Уже стемнело. Везти не соглашался никто. Слишком пьяный, весь салон заблюёт. Я уверял, что нет!
– Станислав Мниховский не блюёт никогда! – внезапно встрял в наш разговор, оживившийся на минуту именинник, и тут же снова отстранился, казалось, задремал. Наконец, один согласился отвезти его в Заречный район, за двадцать пять тысяч – цену, превышающую обычную, в полтора раза. Я заплатил, выбора не оставалось…
5.
К Пасхе городскими властями на рынке велено было навести образцовый порядок. Предпринимателям – за свой счёт выкрасить прилавки в одинаковый синий цвет, а нам с Вовкой – своё подсобное помещение для наших «инструментов», но за счёт казённый. Торговцы быстро накупили краски, и в следующий понедельник дружно обновили свои рабочие места, а наша краска добралась до нас только к воскресенью. Видимо, новый директор выписывал её из Европы. Оказалась она страшно вонючей, и ела глаза, как нашатырь! Мы на свои деньги купили по кисти и по валику, ободрали наждаком ржавчину, выпили по стаканчику, и принялись за малярные работы, размалёвывая будку с двух сторон, и распространяя резкий, отравляющий запах на всю округу. Погода стояла тёплая, безветренная. Поэтому, вонь была невыносимой. В воскресный день народа собралось много. На нас с укоризной косились, но в свой выходной день, в понедельник, работать желания не было. Тем более, бесплатно. Я увлечённо трудился. Хотелось побыстрее закончить, и отойти от будки подальше. И тут я услышал хохот, разнёсшийся в тихом апрельском деньке со стороны центрального прохода, зычно перекрывший весь базарный гвалт. Я едва не выронил валик из рук. Смеяться так мог только ещё один мой закадычный армейский друг – Гарик Витин! С Гариком (он же Игорь), мы познакомились и сразу подружились на «абитуре» нашего училища. Там же он и получил прозвище Винт. Не знаю, почему, правда. Он был родом из закрытого номерного городка в Подмосковье. Родители его являлись людьми тоже засекреченными, породистыми, холеными. Я видел их, когда они приезжали на день принятия Присяги. Сам же Гарик – окончил школу с золотой медалью, и блистал талантами во всём. В учёбе, в музыке, в поэзии, в иностранных языках, в спорте. Имея рост два метра, прекрасно играл в баскетбол. Какой бес понёс его на поприще военной службы – для меня всегда оставалось загадкой… Я оглянулся, и тут же заметил долговязую фигуру Гарика, возвышающуюся над толпой обычных граждан каланчой. Одет потрясающе: дорогущий длиннополый чёрный плащ из тонко выделанной кожи, нараспашку. Серо – синий в перелив костюм, белоснежная рубашка, воротничок которой подпирал тугой узел неширокого малинового галстука, с серым, переливчатым же, орнаментом. Рядом с ним, обхватив двумя руками локоть супруга, чтобы не отстать, наверное, шла Наташа, его жена. Меньше Игоря головы на полторы, красивая броской, слегка вульгарной красотой – тоже одетая роскошно и со вкусом.
Всю курсантскую житуху провели мы с Винтом бок о бок… На младших курсах наши койки стояли рядом. На старших – мы жили в курсантском общежитии в одной комнате. Играли в училищном ансамбле. Доверяли друг другу самые сокровенные мысли. Читали одни и те же книги, в том числе и запрещённые, которые Гарик тайком привозил из дома. В общем, мы были с ним, как братья, хотя у каждого из нас уже имелись старшие родные братья. Его – тоже засекреченный, но очень влиятельный, как я однажды убедился лично. А мой – так же, как и я – провинциал из простой советской семьи. Наш отец всю жизнь до пенсии, прослужил в милиции шофёром, возил начальство. А мама работала экономистом в горрайадминистрации маленького нашего городка. Но, по провинциальным меркам, однако, люди достаточно влиятельные… После выпуска пути наши пересеклись в этом городе. Винт служил в полку в должности пропагандиста политотдела. Он прибыл сюда двумя годами раньше, чем я, из Сирии, куда попал сразу, после окончания училища. Даже успел получить квартиру от войсковой части. Гарик сразу посвятил меня во все тайны интриг полкового сообщества, чем значительно облегчил мне вхождение в незнакомый коллектив. Затем, он поступил в академию в Москве, и они с Натальей перебрались туда. След его для меня затерялся. И вот, я повстречался с ним опять. Вернее, я его увидел, но постеснялся сначала подойти – весь в грязной одежде, небритый, пропахший адской краской. Но пока я, как заворожённый, стоял и рассматривал эту явно преуспевающую пару, Гарик повернул голову в мою сторону, сощурил глаза, внимательно присматриваясь, потом повернулся к жене, что-то ей сказал коротко, указав кивком в мою сторону, и они, разрезая толпу, направились ко мне.
– Отойду на минутку, – сказал я своему напарнику, окунул валик в банку, снял перемазанные рукавицы, и двинулся навстречу.
– Са-а-аня! – жизнерадостно закричал Гарик, тараща глаза от изумления. – Вот не ожидал! Привет, названный братец! Ты что? В маляры подался!?
– Нет, в дворники… – смущённо пробормотал я.
Наташка с величайшим изумлением разглядывала меня из-под затемнённых стёкол стильных, дорогих очков. Я подошёл поближе, протянул ему руку:
– Привет, Игорёк! Привет, Наташа… Рад вас видеть.
Краем глаза я заметил, с каким недоумением наблюдал за всем происходящим Вовка, ни чуть не меньшим, чем блистательная пара Витиных разглядывала меня. И я рассмеялся от души. Гарик понимающе улыбнулся. Он всегда умел тонко чувствовать людей, и тихо проговорил:
– Что, совсем тяжко живётся, если лучше ничего не нашёл? – затем повернулся к жене, и вежливо, но твёрдо попросил:
– Натуль, иди, пройдись по рынку. Посмотри овощей, зелени… – та понимающе кивнула и удалилась.
– В твоём вопросе и ответ, Игорёк. Не жалуюсь, конечно. Но, пока так.
– А Ольга знает об этом?
– Нет. Я с ней связь не поддерживаю… Живу один, на съёмной квартире. Недалеко тут… Очень удобно. До работы и пяти минут ходьбы нет.
– Когда заканчиваешь?
– Часам к девятнадцати, – ответил я, определяя время по армейской привычке.
– А завтра, как?
– Завтра – выходной…
– О-кей! Значит, ждём тебя к двенадцати в гости. На праздничный обед по случаю встречи. И поговорить мне с тобой, кое о чём надо, заодно уж! С этим как? – Винт характерным жестом щёлкнул себя по горлу.
– Да, по-разному… Могу выпить, могу – и не пить.
Тут Гарик расплылся в довольной улыбке, так хорошо мне знакомой, повернулся в пол-оборота и проговорил торопливо:
– Пойду Наташку догонять… – на бегу бросил: – ты не забыл, где мы живём? Нет? Тогда ждём тебя, – с этими словами он сделал несколько шагов, и опять возвысился и поплыл над рыночным многолюдьем.
– Чё, за фраерок, Санёк? – услышал я прямо над ухом хрипатый Вовкин голос.
– Он – не фраерок, Володя. Это мой самый близкий друг. Ещё по училищу, – вздохнул я.
Заканчивая покраску, всё мне думалось: «Определённо у Гарика в судьбе что-то поменялось. Не может офицер, даже закончивший академию, так шикарно одеваться! Просто не на что ему»… И невольно вспомнил «академика» Александра с «Горбушки». Но как не напрягал мозги, ничего предположить не мог.
С вечера я подгладил свой единственный приличный костюм и новенькую светлую рубашечку, осмотрел придирчиво новый же плащ, недавно приобретённый у знакомого торговца с хорошей скидкой – и остался доволен. С утра начал собираться. Тщательно побрился и побрызгался дешёвым, но неплохо пахнущим одеколоном. В коридоре, одевшись, посмотрелся в зеркало. В беспристрастно холодной амальгаме отразился довольно высокий, худощавый, ещё молодой мужчина, но с сединой на висках, и лицом, тронутым редкими алкогольными прожилками на щеках. У меня невольно вырвался тяжкий вздох, но что поделаешь – какой есть!
Я вышел из дома пораньше, желая прогуляться пешком по долгожданному теплу, хотя путь лежал не близкий. По дороге купил красивый букет свежих роз – для хозяйки, невольно вспомнив, зайдя в цветочный павильон, Ларису… Нёс их бережно и взволнованно: женщинам цветов я не дарил очень давно. Уже в Заречном районе приобрёл в недавно открывшемся частном магазине, бутылку рома и бутылку приличного вина – к столу. С пустыми руками идти в гости не принято, а я мог себе кое-что позволить, и был очень горд этим. Подходя к Военным домам (так они продолжали называться, не смотря на то, что войсковой части, к которой дома когда-то принадлежали, уже в помине не было), я ощутил, вдруг, страшное волнение. Я давно здесь не был, но с тех пор, как последний раз переступил порог полкового КПП, находившегося прямо перед подъездом, в котором жили Витины – здесь мало что изменилось. Даже КПП, даже забор, огораживающий территорию части, были целы. Правда, окна проходной оказались наглухо заколоченными толстыми фанерными щитами, а на двери висел большой ржавый замок. Но рядом, буквально в трёх шагах – несколько досок в заборе отсутствовали… Что бы справиться с неожиданно нахлынувшим волнением от воспоминаний о прошлом, я постоял несколько минут перед подъездом, покурил, затем решительно отшвырнув окурок, переступил порог.
Игорь и Наталья обрадовались мне так искренне, как уже давно никто не радовался. Я – даже растерялся немного.
– Ой, какие розочки… – пропела хозяйка дома. – Спасибо, Санечка! Умеешь женщине угодить! – и, повиснув у меня на шее, смачно поцеловала в щёку пухлыми нежными губами, чем поставила меня в неловкое положение. А Гарик, покосившись на бутылки, проворчал:
– Ну, это лишнее… У нас всего – полно!
– С пустыми руками – неудобно…
– Перестань! – прервал меня он, – не к чужим людям пришёл… – и от его слов у меня в горле образовался и застрял солёный, колючий комок, который я с великим трудом проглотил. Ведь в этом городе – я был чужим для всех…
А стол ломился. Такого изобилия закусок и дорогой выпивки мне ещё видеть не приходилось. Я сразу был препровождён к столу, и меня тут же начали потчевать и наливать… Стопочки стояли маленькими, и это понравилось – напиться сложнее. Угощаясь, я незаметно осматривался: странно, но из скромной обстановки в квартире ничего не поменялось, по крайней мере, с той поры, когда я здесь бывал в последний раз, несмотря на явный материальный достаток хозяев. Но от наблюдательного Гарика это не ускользнуло:
– Саня, – пояснил он, – мы купили новую квартиру в Москве. И обстановку всю новую – тоже. А эту продаём. Собственно, за тем и приехали. Когда дома передали городу, я успел её приватизировать… Не даром, естественно… Продаём вместе с мебелью. Зачем нам эта рухлядь? В новый дом – всё новое! Я уволился из Вооружённых Сил. Устроился в Москве на работу. Один генерал, препод из академии – умнейший человек, организовал в Москве бизнес. Группу компаний. Ушёл в запас, конечно, и развернулся так, что здесь и не снилось! И меня к себе пригласил, как любимого ученика и человека, на которого можно положиться. Я согласился не раздумывая. Надоела нищая жизнь – до чёрта! Теперь я у него коммерческим директором… А он сам – председатель совета директоров. Дел невпроворот! Он везде свой интерес имеет: и частный охранный бизнес, и банк коммерческий, и оргтехника, и продукты – всё под себя подгребает… Замахивается и на строительный бизнес, к мэру подход нашёл. А это непросто, Саня! Архинепросто! Связи у него – аж до министров и администрации президента! В Думе двоих депутатов содержит из ведущей партии! А мне – позарез нужен свой человек. Под генеральским крылышком – я своё дело затеял. Денег ведь лишних не бывает, друже! – и Гарик мне лукаво подмигнул.
– А чем я-то могу тебе пригодиться? – недоумевающе посмотрел я на Винта, на самом деле не понимая, о чём он, собственно!
– Саня, – серьёзно продолжал Игорь, – хочу тебя пригласить в Москву! Вернее и надёжнее тебя – мне не найти! Мы же с тобой с юности, как братья! Ну что тебе в этой дыре? Должность для тебя я уже присмотрел. Официальная зарплата маленькая, а в конвертике – ого-го! Там все так делают, что бы налогов меньше драли. И перспективы, Саня! Своё дело откроешь, как осмотришься… Деньги можно делать из ничего, понимаешь?
– Пока, нет…
– Потом поймёшь, ты неглупый. А главное – порядочный, и свой в доску! Я помогать тебе буду на первых порах. Поверь, с генералом можно работать и жить – вот так! – и Гарик энергично провёл ладонью по своим бровям. – Ну, согласен? – нетерпеливо заёрзал он на стуле.
Я с сомнением пожал плечами, от неожиданности не зная, что ответить. И взглянул на Наталью, как бы спрашивая совета у неё.
– Соглашайся, Саша! – убеждённо проговорила она. – Здесь тебе терять нечего. А раскрутишься – глядишь, и с Ольгой опять сойдётесь! Она в Питере тоже, не шикует… Я с ней постоянно созваниваюсь – тяжело ей… Лёша ваш взрослеет, растёт. То одно ему нужно, то другое. Нет, он не избалован… Но ведь хочется – и одеться получше, и иметь то, что у других есть… А она учительницей работает в школе. Сам понимаешь, зарплата мизерная… Переводами подрабатывает, репетиторством. Но это – копейки.
– Мне тоже нелегко, – хмуро ответил я.
– Саша, без семьи, без друзей – пропадешь здесь! – убеждённо воскликнула Наталья.
Я согласно покивал головой. И вдруг мною овладело чувство приятной и весёлой лёгкости. «Неужели», – подумалось мне, – «этот мохнатый домовой, или, кто он там был – и вправду напророчил мне добра»? И я решительно произнёс:
– Когда ехать?
– Две недели на сборы тебе хватит? – поинтересовался повеселевший Гарик.
– Нищему собраться – подпоясаться. Просто, перед отъездом повидаю родителей. Мало ли, как в дальнейшем сложиться…
– Тоже верно, – одобрил Гарик, – отметь с ними Пасху. А потом позвонишь мне. На вот, – и протянул мне невиданную тогда ещё вещь: роскошно оформленную визитную карточку.
Перед моим уходом они насовали в два объёмистых пакета много всякого добра из того, что оставалось на столе, не смотря на мои возражения. Хотя, сказать по чести, я этим остался доволен… Уже в дверях, прощаясь, Наташка спросила:
– Оле передать что, от тебя?
– Не надо… – коротко ответил я, а Игорь добавил:
– Пока передавать нечего. Встанет крепко на ноги – сам разберётся.
На следующее утро я понёс Вадиму заявление на увольнение. Судя по его виду, он уже «вмазался» и теперь, ловя кайф, потягивал чифирь, почти смоляного цвета. Медленно прочитав поданную ему бумагу, новый непутёвый мой шеф, теперь уже, вообще-то бывший, коряво поставил свою подпись, и тягуче изрёк: «Ехай в спортклуб, забирай трудовую книжку. А расчётных – не ожидай»… (Рынок принадлежал боксёрскому клубу). Я только усмехнулся про себя, услыхав про расчётные. Потом я разыскал Вовку, коротко рассказал обо всём, пригласил на «отвальную» вечером, забрал свою трудовую книжку – она для меня была ценна тем, что там отражён срок службы в армии. Затем зашёл на телеграф, и с замиранием сердца набрал телефонный номер брата. «Только бы дома был»! – нервно говорил я сам себе. «Если дома, попрошу, чтобы завтра за мной заехал, и вон из этого жлобского города»! Предчувствие скорой свободы подстёгивало нетерпение, и рвало моё сердце на части… В трубке пошёл длинный гудок, потом ещё один, ещё, ещё… Никто не отвечал! И когда я уже отчаялся, на другом конце провода послышалось глуховато: «Алло»! Это был голос брата!
– Митяй, здорово! Это я. – в трубке образовалась недолгая пауза, затем брат неуверенно произнёс:
–Морис, ты, что ли?
Морисом меня звали в детстве, по-уличному, из-за любви в Майн Риду, особенно к его знаменитой книге «Всадник без головы».
– Да, брат, это я. – и опять возникла нелепая пауза.
Брат старше меня на два года. В детстве мы были очень дружны, несмотря на разницу в возрасте, тогда ощутимую. Физически Дмитрий, всегда крепкий, сильный и дерзкий – на нашей улице, а потом и вообще в нашем городке – являлся главным героем. Он с детства занимался боксом. Не боялся выходить драться, с кем угодно. Поэтому – его, сначала, прозвали «Дима– чума», а уже, когда он повзрослел, стали величать коротко: «Чум». После армии брат, хулиганистый и бесшабашный, неожиданно для всех, поступил в сельскохозяйственный институт, окончив его, работал главных механиком, а скоро, и главным инженером в крупном совхозе, недалеко от нашего городка. С братом по характеру мы совершенно разные. Он пошёл в нашу маму – урождённую казачку с низовьев Дона – женщину крепкую физически и крутого нрава. А я – в нашего отца. Человека спокойного, немного замкнутого, созерцающего жизненные события, как бы, со стороны. Одарённого от природы тонким музыкальным слухом, и красивым тенором. Отец оживлялся, делался сам на себя не похожим, только тогда, когда взяв в руки любой музыкальный инструмент, начинал играть и петь. Играть он мог на чём угодно, при этом его худое простецкое лицо с выступающими скулами, в обычных обстоятельствах ничего не выражавшее, вдруг становилось невероятно одухотворённым, просветлённым, радостным. Его приглашали, как гармониста, на многие торжества. И он всё, что не попросят, исполнял самозабвенно, забывая выпить поставленную перед ним чарку, съесть закуски. А после – долго находился под впечатлением своего выступления, выпячивая грудь, и вспоминая особо восторженные похвалы в свой адрес. Я выдался в него… А брат, между тем, нетерпеливо говорил в трубку:
– Алло, Сашок! Ты где? Откуда звонишь?
– Да, почти рядом… За полста километров от вас в, сторону Москвы.
– Ах ты, гад! – заорал брательник, – хоть бы мать пожалел! Не мог раньше объявиться? Она чуть с ума не сошла! Полк расформировали. От тебя – ни гу-гу! Думала, в Чечне воюешь! Или, уже того… – и брат угрюмо засопел в трубку, а затем продолжил, – Оля с Алёшей – как?
– Митяй, – перебил его я, – сможешь завтра приехать ко мне? Лучше – с утра? Всё тебе расскажу. И поедем проведать маму с папой, и родной городок – тоже…
– Говори, в какое время, и куда. Буду! – уверенно и твёрдо пообещал брат, и добавил тихо, – с тобой-то всё нормально?
– Всё хорошо пока… Подъезжай к одиннадцати, – я назвал ему свой адрес и объяснил, как проехать с окружной трассы.
Остаток дня я посвятил прощанию с хозяйкой квартиры, Серёгами и Вовкой. Ребят я попросил никому пока не говорить, в какое место я уезжаю, и для чего. Людмиле, зная женскую особенность – тут же распространять новости, после того, как они услышаны – сообщил, что восстанавливаюсь на службу в Вооружённых Силах, и отправляюсь по назначению. Вовка опечалился, но от души пожелал удачи. Мы распили бутылку коньяка у меня дома. Хотя та квартира моим домом уже быть перестала, да и не была, в сущности, им никогда! Хмурым апрельским утром я проснулся рано, собрал своё нехитрое имущество, долго думал: забирать ли найденные книги и ёлочные игрушки? Решил, что заберу. Вынес на помойку пустые бутылки и мусор, без аппетита позавтракал и стал нетерпеливо дожидаться брата.
Он приехал даже раньше назначенного времени. В дверь раздался длинный звонок, и я сразу понял, что это он! Брат всегда так звонил. С колотящимся сердцем я поспешил открыть. Митя ввалился в небольшой коридорчик, всей массой своего мощного тела, сразу заполнив собой пространство. Мы, молча, крепко обнялись, и оба прослезились. Затем, он бегло окинул взглядом моё жильё, и произнёс многозначительно и протяжно:
– М-да-а-а, братуха!
– Митя, считай, что это уже всё в далёком прошлом! Скоро я уезжаю в Москву. Буду там работать и жить. И всё у меня наладится.
– Оля с Лёхой, я так понял, с тобой не живут?
– Не живут… Мы разошлись, они уехали в Питер. Я пока один. И, скорее отсюда! Только ключи завезём хозяйке на рынок… Поговорим по дороге.
У брата была новая «девятка» цвета «баклажан». Сиденья ещё в целлофане, в салоне не успел выветриться запах пластика. Судя по его внешнему виду, он вошёл в новую жизнь вполне успешно. О себе брат рассказал коротко: сейчас скупает и перепродаёт в Москву оптом овощи и фрукты, а в городке нанятые им люди – торгуют ещё и мясом. Дело прибыльное. Но вскоре, один крутой бизнесмен начнёт в районе разворачивать предприятия по производству сельхозпродукции. Будут целые агрокомплексы. И Митя приглашён к нему в команду главным инженером. Уже сейчас консультирует по вопросам закупки техники и оборудования. Свой дом, построенный в городке им ещё при коммунистах, он расширил, потому что детей двое, и надо каждому по отдельной комнате, и вообще – тесниться он не привык. Затем настал мой черёд говорить о себе. Я начал с того момента, как уволился из Вооружённых Сил. Брат слушал молча, только желваки на скулах ходуном ходили порой. Затем коротко бросил, не отрываясь от дороги:
– Только матери с отцом всего не рассказывай. Им кое-что – знать не обязательно!
– Я понимаю. Не скажу – ясное дело…
Но вот за окном замелькали знакомые названия деревень, а потом, с возвышенности, открылся вид на родной мой городок, скромно утеснившийся между холмов, поросших соснами, на левом берегу Дона, в низине, и ползущий своими постройками вверх, на гору, не менее крутую и высокую, чем, та с которой мы начали спуск. Я охватил его взглядом весь, разом. Обратил на себя внимание старый монастырь, заметный издалека. Его главный храм и надвратная церковь северных ворот с высоким барочным шпилем, вокруг которого расположились фигуры ангелов – сплошь в строительных лесах. А при советской власти он находился в запустении, и постепенно исчезал с лица земли, ветшая и разрушаясь без людского радения. Сосны на холмах, обступивших городок, заметно подросли. Я опустил боковое стекло, и задышал запахами весны, доносящимися с неохватных взгляду распаханных полей, за которыми серо – коричневой стеной стояли ещё голые дубовые леса, в нетерпеливом ожидании тепла, чтобы дать, наконец, свободу молодым листикам, заждавшимся в набухших почках. Из-за туч выскочило, вдруг, солнце. Словно приветствуя меня на родной земле. И я, торжествуя, от предвкушения радости скорой встречи с родными мне людьми, понял, что всё же вырвался из плена того угрюмого, чужого мне города, где начались все мои несчастья! Я окончательно уверовал в себя, в то, что всё у меня теперь сложится в жизни хорошо!