У края

А вот и главный вход. Вошли. Представились секретарю. Та позвонила, и минут через пять к нам с радостной улыбкой спустился сам “дотторэ” Прелец.

Поднялись на второй этаж в комнату переговоров. Прекрасно оформленная, она производила впечатление выставочного зала. И меня уже было не оторвать от экспонатов, где впервые увидел во всей красе гордость фирмы – ее уникальный искусственный камень.

– Анатолий, потом посмотришь. В музее еще лучше. Кофе, чай, минералку?

– Спасибо. Я пока посмотрю, – отмахнулся от него.

– Дуэ капучини пер миа папа э ун кафэ пэр ми, – позаботилась обо мне дочь.

Но, пора было приступать к делу. Прежде всего представился в новом качестве, выложив на стол доверенность, и Паоло с интересом принялся ее изучать.

– Можно, я сейчас? – вдруг подхватился он и выскочил из комнаты, прихватив документ.

Вернулся не один, а с целым набором синьоров. Появились чертежи, которые прислали для Новоиерусалимского кирпичного завода. И началась работа.

– Синьоры, обед, – вдруг объявил Паоло, и синьоры, бросив все, дружно разбежались.

– Анатолий, Светлана, пойдемте, – предложил он.

– Вы идите, а я останусь, посмотрю, – уж очень не захотелось мне терять время на питание.

– Нет-нет, Анатолий. Столовая тоже наша гордость. А после обеда покажу вам “Бретон”.

Пришлось согласиться. Пока шли по переходам, Паоло прочел целую лекцию:

– На фирме работают триста пятьдесят человек. В год мы производим продукции на двести миллионов долларов. Наш главный конкурент, фирма “Симек” – только на шестьдесят, а остальных не видно. Обед у нас всего полчаса. Весь “Бретон” в этой столовой. Готовят повара из ресторана. За все платит хозяин. Мы не платим ничего.

В столовой нас посадили на гостевые места. Сюда же сели все, с кем вел переговоры.

– Пойдем, Анатолий. Это вино для гостей. Выбирай, – предложил он.

– Спасибо, Паоло. На работе не пью, – отказался я от предложения.

Удивленный Паоло куда-то убежал, а вскоре к нашему столу принесли целый поднос с горячительными коктейлями. И все дружно подняли фужеры за наше сотрудничество.

Минут через двадцать столовая опустела. Зато за нашим столом стало еще веселее – появился приятный старичок в сопровождении двух молодых людей.

– Сам синьор Марчелло Тончелли, Лука и Дарио, – шепотом представил их Паоло.

Появился очередной поднос с фужерами. Что-то сказал Марчелло, обращаясь ко мне. Увы, мои переводчики были заняты, и слова президента так и остались для меня тайной.

Не знаю, с чьей подачи, но за столом вдруг разгорелась дискуссия на космические темы.

– Папугай, похоже интересуются керамическим покрытием орбитального самолета “Буран”. Паоло сказал им, что ты работал в этой отрасли. Хотят тебя спросить, – незаметно предупредила дочь.

– Мои камешки, надеюсь, не забыла? – спросил ее.

– В сумочке, – успела подтвердить та, прежде чем посыпались вопросы в переводе Паоло.

Удовлетворив любопытство итальянцев, продемонстрировал им брусочки, привезенные Костиным из Пскова:

– Как вы думаете, что это? – передал их президенту.

– Керамика, – перевел его ответ Паоло.

– Правильно. А еще это танковая броня от кумулятивных снарядов. Держит нагрузку три тонны на квадратный сантиметр, – сообщил всем сенсационную информацию.

– Не может быть, – перевели мне мнение Марчелло.

– Это несложно проверить, – завелся я.

– Ничего, если брусочки разрушат? – перевел Паоло.

– Ничего, – ответил ему, и часть застолья удалилась в лабораторию.

Минут через пятнадцать все вернулись и окружили президента.

– Один камень выдержал три тысячи пятьсот килограммов, другой три тысячи шестьсот, – сообщил мне Паоло, прислушиваясь к разговорам.

Все расступились, и ко мне подошел президент. Я вышел из-за стола.

– Аугури, синьор Зарецки, – поздравил он и пожал руку.

– Где вы работаете? – перевел его вопрос Паоло.

– В управлении делами президента, – ответил ему.

– Какого президента?

– Путина.

– ПутИн? – удивленно переспросил тот, сделав ударение на последнем слоге его фамилии.

– Си, – ответил ему. Президент радостно затараторил.

– Синьор Тончелли говорит, у них в Бассано Дэль Граппа есть ПутИн, БагИн, РостопчИн, – перевел Паоло.

– Значит, они русские, – вызвал я дружный смех присутствующих.

Появился очередной поднос с напитками. Понял, что от меня ждут ответного слова.

– За прекрасную Италию, за могучую Россию и за необъятный Космос, где есть ПутИн, БагИн, РостопчИн, – снова развеселил я публику.

Прямо из столовой отправились в путешествие по территории “Бретон”. После “Симека” производственные цеха уже не вызывали удивления. Похоже, это норма для предприятий такого уровня. Зато гигантский роботизированный склад комплектующих поразил.

И мне тут же рассказали легенду, что где-то в Андах работает один из первых станков, выпущенных сорок лет назад фирмой Тончелли. И только для него до сих пор делают запчасти. Хозяину давно уже предложили выкупить у него станок для музея, а взамен бесплатно поставить новый, но тот, якобы, не соглашается – привык.

Показали и самый крупный в мире роботизированный станок, который занимал целый цех и мог сделать по модели или по чертежам любую деталь – благо, он оснащен столь объемным магазином инструмента, что только сам станок в состоянии подобрать нужный инструмент, заточить его, если надо, и лишь после этого подать в работу.

– Это самый совершенный в мире станок. На нем мы делаем самые ответственные детали новых станков, – завершил Паоло.

“Да уж”, – подумал, узрев прозрачный “магазин” с колодой деревянных перфокарт. Нечто подобное видел четверть века назад в вычислительном центре КБ Королева в Подлипках Дачных.

– Это скоро заменим, – смутился Паоло, когда увидел, куда смотрю.

Поразил и музей камня. Оттуда меня вытащили силой.

Следующий день ознаменовался тем, что я отказался от предложенного варианта контракта на поставку оборудования.

– Зачем его оформлять на английском? Ни вам, ни нам он не родной. Предлагаю оформить его двуязычным – русско-итальянским, – обескуражил переговорщиков и выдал им вариант контракта, заключенного когда-то с “Симеком”.

В работе сделали перерыв, который заполнили незабываемой поездкой в Верону.

Для начала Паоло показал нам крупнейший в мире завод искусственного камня “Санта Маргарита”. Это было нечто, хотя и мало отличалось от моего воображаемого завода, образ которого так ярко представил себе в Истре.

– Паоло, где-то недалеко есть гостиница “Наполеонэ”, – обратился к нашему гиду.

– Есть, – ответил тот и резко крутнул руль для разворота.

– Не стоит, – сказал ему, но было поздно.

– Вот она, – кивком показал он на мелькнувшее здание, в котором три с половиной года назад целых две недели мерз по ночам.

А мы взбирались все выше и выше. Наконец, остановились на какой-то смотровой площадке. И перед нами предстал во всей красе весь старый город, окаймленный неширокой рекой с бусинками мостов.

– Что за река? – поинтересовался я.

– Что-то не припомню. Маленькая, – неожиданно стушевался Паоло.

– Наверно, По. Здесь все речки – По, – пошутила Светлана.

– Может быть, – согласился с ней наш гид, – А вон, смотрите, античный мост, – показал он.

Но, где уж мне было разглядеть его без бинокля.

А потом званый обед в ресторанчике при дворце какого-то графа, в гостях у которого здесь был однажды император Александр.

На обратном пути заехали еще на один завод – “Аглобагин”, что означало “Агломерат Багина”. Нас встретил его владелец – синьор Багин, а экскурсию по заводу провел его сын – энтузиаст своего дела.

И хотя этот заводик был существенно меньше утреннего гиганта, интуитивно понял – вот он, идеал. Вот только выпускал, к сожалению, всего лишь скромную плитку небольших размеров.

А неутомимый Паоло уже остановил свою Лянчу Каппу у очередного исторического объекта.

– Первый в мире кондиционер. Изобретение самого Галилео Галилея. Он здесь часто бывал в гостях у местного герцога, – рассказал он.

Увы, объект был на ремонте, и полюбовавшись дворцовым ансамблем со стороны, мы вернулись на “Бретон”. Поделившись впечатлениями, узнали, что наш вариант контракта будет готов не раньше пятницы, то есть через два дня.

Утром следующего дня мы со Светланой оказались в Кампосампьеро, где оставили нашу “маккину спортиву”, сели в поезд и через полчаса вышли на привокзальную площадь Падуи.

До квестуры дошли пешком, осматривая городские достопримечательности. Первым делом дочь направилась в справочную на входе, чтобы узнать, куда обращаться. Вместо ответа у нее попросили паспорт, отыскали в картотеке и выдали заветный документ – вид на жительство. Вся операция заняла около минуты. Мы были поражены.

Подходящий поезд до Кампосампьеро отправлялся лишь через пять часов. Времени оказалось достаточно, чтобы посетить и базилику Сан Антонио, и площадь Трав, и еще много чего.

В Пьомбино вернулись уставшие, но счастливые. Отдохнуть бы. Куда там!

– Папугай, прими душ, пока вода теплая. К девяти едем на ферму к дедушке Маттео.

– Почему так поздно?

– Он работает. Да и какая разница. Завтра на “Бретон” не едем.

– И далеко ехать?

– Да нет. Километров двадцать.

И вот, доехав до Торрезелле, свернули влево и поехали по узенькой гравийной дороге.

– Приехали. Это уже дедушкина земля, – сказала Светланка.

Но, вокруг чернильная мгла, а фары выхватывали из темноты лишь извилистую дорогу и придорожные кусты.

Три минуты езды, и остановились у большого дома.

– Здесь живет Данила, брат Марии, – проинформировала дочь.

Вошли в прихожую, где кроме стола было несколько стульев. Меня и Марию усадили. Остальные остались стоять. Появилась бутыль лимончеллы и фужеры. Чин-чин!

Пара вопросов о погоде в Москве. Еще один “чин-чин”, и все заторопились на выход. Усевшись в машины, проехали с десяток метров и остановились у другого входа в этот же дом.

– А здесь Бруно – еще один брат, – узнал я.

У Бруно в прихожей удалось сесть всем. Такая же лимончелла. Чин-чин, и вопросы о погоде.

От Бруно проехали уже метров сто. Остановились на ярко освещенной площадке. Свет выхватывал из тьмы фасад типичного итальянского дома прошлого века – такие нередко фигурируют в итальянских фильмах.

На пороге нас встретила очень сердитая бабушка.

– Не обращай внимания. Она всегда такая. А на самом деле очень добрая, – сообщила дочь.

– А где дедушка? – удивился я, когда вошли в пустую комнату с накрытым столом.

– Дедушка в офисе, – перевели мне ответ бабушки.

Кроме лимончеллы было еще чудесное красное вино и горы закуски. Не дожидаясь хозяина, все приступили к трапезе.

Часов в десять появились, наконец, дедушка и Марио – еще один брат. Тут-то и выяснилось, что офисом бабушка в шутку называла коровник.

Улыбчивый дедушка оказался полным антиподом бабушке. А главное – мы быстро нашли общий язык, точнее тематику разговора. С языком вышло сложнее – дедушка не говорил по-итальянски, а Светланка еще не освоила падуанский диалект.

Меж тем вино лилось рекой. Вскоре за столом стало шумно и весело.

– Папугай, тебе хватит, – предупредила дочь.

Но, в это время бабушка внесла нечто необычное: в пятилитровой бутыли плескалась прозрачная, как вода, жидкость, в которой плавало что-то круглое, утыканное, как ежик чем-то вроде тупых иголок.

За разговором не заметил, как выпил полстакана очень крепкого напитка из той бутыли.

– Папа, они хотят тебя споить. Не пей больше, – попросила дочь.

– Ерунда, – ответил ей, чувствуя лишь душевный подъем и никакого опьянения.

Очнулся, когда понял, что выпил залпом полный стакан граппы. Знай наших!

Не знаю, чем бы все это окончилось, если бы не бабушка, которая мгновенно поняла коварный замысел своих мужчин, и прекратила эксперимент, убрав опасную бутыль.

Как ни странно, все обошлось. Утром совсем не ощутил состояния похмелья, неизбежного после такой дозы.

– Ты как себя чувствуешь? – спросила Светланка, предложив чашечку крепкого кофе.

– Нормально, – ответил ей чистую правду.

– Давай съездим в Бассано, – предложила она, – Только на поезде.

Я согласился. И не пожалел, снова оказавшись в предгорьях Альп в долине реки Брента.

Жаль, не было фотоаппарата. Но эти чудесные пейзажи до сих пор хранит память.

А вечером ждал званый ужин в доме сестры Марии, и новые знакомства с ее многочисленными родственниками.

Но настала пятница – последний день командировки. Прямо с утра зашли к президенту.

– Он говорит, тебе больше всего понравился “Аглобагин”, – перевел Паоло то ли вопрос, то ли утверждение Марчелло.

– Очень, – ответил ему, – Особенно цементное связующее вместо смолы.

– Вы бы хотели такое оборудование? – последовал очередной вопрос.

– Увы. Мы намерены производить крупногабаритные плиты, а не плитку.

– А если вам предложат комплект, способный формировать плиты?

– Это был бы наилучший вариант.

– Что ж, тогда приглашаю вас завтра с утра на “Бретон”. Мне будет, что показать, – закончил наш разговор синьор Тончелли.

– А как же контракт? – спросил я Паоло.

– Это предложение лучше, чем первое. Марчелло удалось придумать способ, как делать большие плиты на цементной основе. А когда узнал, что тебе понравился цемент, сразу все решил. Вы с дочкой ему понравились, – пояснил тот.

По моей просьбе Паоло свозил нас на завод, который выпускал плиты из природного камня. Но, как ни странно, после поездки в Верону традиционные технологии уже не увлекали.

Жаль, конечно, что сорвалось наше путешествие в Венецию, но командировка – это прежде всего деловая поездка. И суббота оказалась самым эффективным днем той поездки.

Под руководством президента мы успели все, или почти все. У нас появились планировки, привязанные к цехам Новоиерусалимского завода, новые коммерческие предложения и, наконец, двуязычный контракт.

Увы, моя красивая доверенность не убедила опытного руководителя фирмы “Бретон”. Он просил подтвердить мой выбор официальным письмом управления делами президента. Уверен, он был прав.

На этом мы расстались с великим изобретателем Марчелло Тончелли, удовлетворенные совместной работой и в полной уверенности в правильности нашего выбора.

А в воскресенье я улетел в Москву с полным чемоданом подарков.

Глава 7. Серпентарий

Мое возвращение из командировки было не столь помпезным, как у Костина, но и не менее эффектным. Жаль, конечно, что не трезвонили глиняные колокола, призывая уверовавших в прогресс работать без прогрессивки, зато наша келья была плотно увешена чертежами-иконами, а ее столы устланы каменной мозаикой из переливающихся всеми цветами радуги образцов продукции “Аглобагина” и “Санта Маргариты”, а поверх всего этого великолепия – еще и завалены щедрыми дарами “Бретона”: фирменными календариками, авторучками и прочей рекламной мишурой.

– Толя! Откуда это?! – не ожидал ничего подобного директор будущего Центра каменных искусств.

– От верблюда, – схамил, не удержавшись.

– Слушай, собирай все это, понесем к Меламуду, пусть удивится, – сообразил он, наконец, откуда.

– Пусть здесь удивляется, – не согласился с ним, – А то, в конце пищевой цепочки, наши образцы окажутся у Путина, а тот подарит их президенту Италии, совсем как ваши земляные колокола.

– Какие земляные? Что, мне его сюда звать? – продолжил тупить Костин.

– Можно ко мне домой – я еще не все сюда принес.

– Да ладно тебе! – незлобно махнул он рукой, сгреб несколько плиток и выскочил на доклад.

Минут через десять, к моему удивлению, вернулся с Меламудом. Бросив рассеянный взгляд на наше богатство, тот раздраженно проворчал, обращаясь к Костину:

– Надо созвать совещание, и вы все доложите там. С камушками и картинками, – добавил он уже в дверном проеме.

Именно с того совещания и начались мои неприятности в управлении делами президента. А как хорошо все начиналось! Весь день шли и шли восторженные посетители.

– Три с половиной на полтора метра? – недоверчиво переспрашивали они, – Не может быть.

– Может, – отвечал неверующим, – Лично видел.

– При толщине в один сантиметр такая плита развалится, – уверенно заявляли скептики.

– Не развалится, – возражал им, – Режимы изготовления камня отрабатывают в заводской лаборатории и записывают на компьютерный диск. Диск с данными устанавливают в компьютер главного пульта управления, а дальше работает автоматика. Стабильность продукции и уникальные характеристики гарантированы патентом “Бреветти Тончелли”.

– Мудрено, – удивлялись оппоненты.

– Ничего мудреного. В лаборатории действительно можно создать любой камень, который только способно изготовить это оборудование. “Ноу хау” передают вместе с ним.

– Так что, можно проектировать камень?! – доходило, наконец, до наиболее продвинутых.

– Можно, – убежденно отвечал им.

Моя популярность росла. Костина, похоже, это раздражало, но он не подавал вида.

Более того, когда мы ненадолго переместились в проектный институт, разрабатывавший уникальные дома для управления, я быстро выдвинулся на передний план.

Впрочем, ничего удивительного в том не было – ну, кто, кроме меня, мог дать специалистам института исчерпывающие сведения о плитах из искусственного камня. К тому же волей-неволей включился в обсуждение проблем формирования сэндвич-панелей и способов их крепления к стальному каркасу здания. Ведь кое-что подобное случайно подсмотрел на “Аглобагине”.

Масштабы предстоящих работ завораживали. За три года предстояло построить около ста пятидесяти зданий. И эту грандиозную работу намеревались выполнить исключительно силами предприятий при управлении делами президента.

Подключили меня и к работам, связанным с оценкой стоимости квадратного метра элитного жилья для сотрудников управления. Словом, скучать было некогда.

– Толя, готовься к совещанию. Меламуд не забыл. Уж лучше бы всю плитку ему отдали, – налетел на меня Костин.

– Всегда готов! – ответил ему.

– Доклад сделаешь ты. Когда напишешь, покажи.

– Ничего писать не буду. Все мои доклады – экспромт.

– Какой экспромт?! Сам Кожин будет!

– И что? Он знает камень лучше меня?

– Не лучше. Но экспромт, – заворчал начальник, – Должен же я знать, что ты там наговоришь!

– Скажу, как есть, – ответил ему и категорически отказался что-то писать.

Экспромт оказался удачным. Куча вопросов, а главное – сияющие глаза заинтересованных в успехе предприятия людей. Большинство из них мне были незнакомы. Но не я созывал то совещание.

– Толя, на субботу ничего не планируй. Придется поработать, – предупредил Костин.

– Надо, значит надо. А что надо?

– Встретиться с Мироновым и ответить на его вопросы. Он сидит на Старой площади в здании администрации президента. Пропуск тебе заказан.

– Кто такой Миронов? Какие вопросы?

– Питерский. Говорят, его планируют вместо Кожина. Вопросы? Откуда я знаю?! – возмутился центральный директор.

В девять ноль-ноль оказался в скромном кабинете кандидата в большие начальники.

Мой экспромт о камне вызвал живой интерес. Часа два отвечал на вопросы.

– Вы у кого работаете? – спросил тот под занавес.

– У Меламуда.

– Будете работать у меня, – безапелляционно определил кандидат в Кожины.

– Слушай, тут за тебя такая борьба началась, – почему-то шепотом сообщил через неделю Костин, – Меламуд из себя выходит, а сделать ничего не может. Похоже, нас у него заберут.

Вскоре вызвал Меламуд:

– Что ты там наговорил Миронову? – начал он относительно спокойно.

– Ничего особенного. Рассказал о камне.

– Кто тебя уполномочил?! Что ты туда поперся?! – взорвался начальник, живо напомнив мне ненавистных армейских полковников.

– Я не поперся, а выполнил указания директора.

– Какого директора?! – не унимался Баламут, – Этого дурака Костина?! Он и работу просрал и тебя просрал. Вон отсюда! – выгнал он из кабинета.

А меня трясло от возмущения. Давно на меня так не орали. Отвык.

– Что случилось? – подошел “дурак” Костин, и, лишь взглянув на него, захлебнулся истерическим смехом:

– Идите к Баламуту. Он вам все объяснит.

Зазвонил телефон, и директора действительно вызвали к начальнику.

Вернулся мрачный:

– Приказал, тебя отстранить от всех работ с камнем. А мне – готовить доклад на комиссию.

– Как отстранить? Интересно! – возмутился я.

– Вот и я говорю, как. Так что придется тебе, Толя, писать мой доклад – заключил он.

Дня два мы дулись друг на друга, но дело есть дело. Доклад написал, и радостный Костин умчался с ним к Меламуду.

– Все. Завтра межведомственная комиссия. Будут Лужков с Рейсиным. Сказал, тебя взять обязательно. Будешь отвечать на вопросы, – проинформировал Костин.

И вот, наконец, началось. Тесный зальчик, заполненный до отказа. Начальство всех мастей и мы с Костиным за столом руководства. Впервые видел мэра Москвы так близко, да еще без его знаменитой кепки. А Ресин вдруг кивнул мне, как старому знакомому. Неужели еще помнит?

Забормотал Костин. Читал он, как дьячок – скороговоркой, ровным, без эмоций тоном. Да, собственно, для кого читать – вся начальственная масса сидела, равнодушно уткнувшись в столы, у кого они были, или в пол, на кого столов не хватило.

Лишь Лужков, слушая доклад, нервно ерзал, а порой, казалось, подпрыгивал и потом что-то бормотал, обращаясь к Ресину, а тот лишь послушно кивал головой.

– Уф, я все, – вполголоса сказал Костин и сел, – Теперь ты, – толкнул он.

Я встал:

– Пожалуйста, вопросы к докладчику.

– Масса вопросов! – мгновенно подхватился мэр, – Что вы тут выдумали? Что за камень и чудо-изоляция? Откуда такая низкая себестоимость строительства? Вы хоть за рынком следите, экономисты?

– Я за вами не поспеваю, Юрий Михайлович, – решительно остановил его, – Задавайте, пожалуйста, по одному вопросу. Главный наш выдумщик – проектная организация. Достаточно компетентная, чтобы защитить свои решения в любой инстанции. Расчет себестоимости строительства выполнен специалистами этой организации и не вызывает сомнений. Ну, а камень, – начал, было, я.

– Не надо! – внезапно перебил Лужков, – Я знаю все, что вы хотите сказать. Не будет вам никаких заводов! Камень будет поставлять Московский камнеобрабатывающий завод!

– Но, Долгопрудный не производит искусственный камень, который требуется для сэндвич-панелей, – вмешался я.

– И не надо! Строить будет Ресин, а не управление. Ваши участки не на Марсе, а на территории Москвы, и строить вы будете по нашим правилам! Себестоимость в четыреста пятьдесят долларов за квадратный метр – это утопия! Наша цена – минимум четыре тысячи за квадрат. Она не обсуждается, потому что рыночная. А все, что потребуется для строительства, Ресин закажет. Это его прерогатива, молодой человек, – завершил мэр в полной тишине.

– Перерыв, десять минут, – неожиданно объявил показавшийся мне каким-то растерянным Кожин.

После перерыва совещание продолжилось, но уже без нас с Костиным и даже без проектантов и строителей.

Лишь к вечеру узнали, что Лужков торпедировал строительные инициативы управления делами президента, поскольку Кожин не согласился ни с кандидатурой главного строителя, ни с немыслимой, тогда еще казалось, стоимостью работ московского монополиста.

– И что теперь? – спросил Костина.

– Откуда я знаю? – ответил тот.

Утро следующего дня ознаменовало мой последний рабочий день в управлении делами президента. Первым делом хотел перебрать документы, которые принесли с совещания. К моему удивлению, ни в ящике стола, ни в тумбочке ничего не было.

– Что-то ищешь? – спросил Костин.

Молча показал ему опустевший за ночь стол.

– Это уже интересно. Ты же видел, Толя, я запер и опечатал кабинет. Пойдем к Меламуду, это ни в какие ворота не лезет! Шпионы в управлении делами президента! Серпентарий какой-то, а не управление! Похоже, кто-то работает на Лужкова, – бушевал он, пока шли.

Меламуда не было, хотя кабинет его был открыт.

– Ладно, подождем, – решил Костин, – Слушай, ты постой здесь. Если что, предупреди. А я все-таки посмотрю, – нырнул он в кабинет.

“Ну, и ну”, – размышлял, приняв меж тем равнодушную позу филера.

– Быстро отсюда! – вдруг выскочил, как ошпаренный, директор несостоявшегося Центра камня и керамики, и мы стремглав понеслись прочь из этого серпентария, – У тебя есть, где все это спрятать и быстро вернуться? – спросил начальник, вынимая из объемистого пиджака громадную пачку документов.

– Зайду к Гусеву в Союз промышленников и предпринимателей. Это рядом, на Старой площади.

– Давай, и сразу назад!

– Ну, как? – спросил его, когда вернулся.

– Пока тихо. Представляешь, повезло – у входа встретил Кожина. Вошел вместе с ним. Если что, охрана на входе подтвердит. Я там специально пошумел немного. Но, каков Меламуд!

Каков тот, так и не успел узнать – зазвонил телефон, и Костин отправился к начальству. Вернулся через полчаса:

– Представляешь, я его опередил. Он рта не успел открыть, а я ему новостью в зубы – у Зарецкого украли всю документацию. Ну, тут и началось. Кто? Что? Зачем? Есть ли дубликаты? Ничего, говорю, нет. Вы же нам ксерокс так и не дали. Уверен, говорит, это Миронова работа. А Зарецкого сегодня же увольняй. Причину придумай, но Миронову он не должен достаться. Вот так, Толя.

– Понял, – согласился с ним, – Думаю, Лужков даже Кожину не даст развернуться, а уж какому-то Миронову и подавно.

Оформлять мое увольнение не было необходимости – мы все еще числились в каких-то тайных списках.

– Возьми на память, Толя. Так, игрушка. Но, при случае выручит, – вручил он мне газовый пистолет. Я рассмеялся:

– Таким только ваш серпентарий гонять.

Пожав руки, тепло расстались, но, как оказалось, ненадолго.