ОТ КОВЕЛЯ ДО ВАРШАВЫ.
Из госпиталя попал в запасной полк в Борисоглебск. Решил, что связистом больше не буду- хватит с меня, “хлебнул” счастья. Когда спросили, кем был на фронте, сказал: артиллерийским разведчиком. Служба эта мне знакома, ведь отделения связи и разведки – в одном взводе управления. Основные приборы стерео разведчика – стереотруба, бинокль, буссоль; надо уметь пользоваться топографической картой. Все это я знал, умел. В Борисоглебске пробыл недолго, в начале мая 1944 г прибыл на фронт. Определили меня во взвод управления полковой батареи 76-мм пушек 1107 стрелкового полка 328 стрелковой Пинской дивизии 47 Армии. Армия действовала в составе 1-го Белорусского фронта (создан 20 октября 1943 г. вместо Центрального). После наступления 1943 года Армия занимала позиции на левом крыле фронта, наш полк держал оборону под Ковелем. Так я стал командиром отделения артразведки. Взводом командовал молодой лейтенант Орлов. Он только закончил училище, у него была девушка, посылал ей деньги по аттестату.
На фронте затишье – готовились к боям, полк стоял во втором эшелоне. Мы – разведчики, связисты – проводили полевые занятия: уходили из расположения подразделения в лесок или на луг к р. Турье; связисты “упражнялись” в наведениях линий связи, а мы – в оборудовании НП, ведении наблюдений, обнаружении и нанесении на карту целей. Командир взвода парень был хороший, у нас было время полюбоваться здешней чудесной природой, пострелять в Турье щук.
Турья – речушка неширокая, течет через луг, берега в буйной сочной траве, возле берегов в реке – осока, водяные лилии. Вода чистая, прозрачная. Идешь по берегу и видишь, как щучка стоит в водяной зелени, подкарауливает добычу. Прицелился и одиночным выстрелом из – если и не попадешь – все равно оглушишь: перевернулась вверх брюшком, всплыла. Здесь же у нас котелки – варим что-то, что имело далекое подобие ухи. После этого приятно прилечь на бугорке, подставить себя теплому солнцу, вздремнуть. Лейтенант только предупреждал, чтобы не ложились вниз лицом – отекает, заметно будет, что спали. Жаль, погиб он в Польше: шел из передовой на огневые и попал под артобстрел.
Батареей командовал ст. лейтенант Разваляев, ростовчанин, коренастый, лет сорока, мужик энергичный, всегда бодрый. Любил батарею, лошадей (батарея была на конной тяге), считал профессию артиллериста очень престижной, а артеллерийцев – армейской “интеллигенцией”. Полушутя, полусерьезно говорил: “ Артелирист всегда должен быть чисто выбрит, наглажен и слегка пьян.” Надо сказать, что всего этого он свято придерживался. умел и любил ездить на лошади. В период затишья на передовой или когда отводили на краткий отдых во второй эшелон – проводились занятия, в том числе учились езде верхом, в седле. Случалось, солдат не знал, какую ногу в стремя поставить. всунул левую – Ты какую ногу в стремя сунул?! – понарошку возмущаются бывалые. Растеряется, выдернет, подпрыгнет – сунет правую:
– Ты что, через голову на лошадь садиться будешь? – и рады, что “поймали” простачка, весело хохочут.
От души хохотал и комбат, наставлял:
– Ты на лошади так должен держаться, что если увидит какая дивчина, то пусть и не выйдет замуж, – но подумает…
Новичков, которые только учились держаться в седле видать сразу: по нескольку дней враскарячку ходили. Пренеприятная вещь.
Когда я прибыл в часть, Ковель удерживали немцы, хотя был он почти полуокружен нашими войсками. Оборону противник создал сильную: проволочные заграждения, подходы сильно и с различными “сюрпризами” минированы. В июне Ковель был нами взят, линия фронта выпрямилась. В связи с тем, что немцы применяли много мин, минировали все подходы к передовой, а отступая – и дороги, дома – был приказ каждому подразделению выделить бойцов для обучения саперному делу – обнаружению и обезвреживанию мин. Из нашего взвода отправили Мишу Жадова – молодого паренька, только что призванного в армию где-то из Сибири, на фронте еще не был. Мы уходили на свои ученья, он – в полк, там с ним проводил занятия сапер-старшина. Помню: теплый, солнечный летний день. В тот день полк вышел на полковые учения, за несколько километров от расположения. Обед привезли в походной кухне.
– Нет нашего Мишки, – ошарашили нас сообщением повара. Мы все любили этого веселого русоволосого паренька, он был для нас словно посланником из иного мира, из “гражданки”, рассказывал о жизни, которой мы уже 2-3 года не видели, не знали и даже не представляли, что оно могло быть каким-то иным, чем здесь – не в окопах, не в походах, не в боях, что там, в тылу, хотя тоже тяжело, но люди и любят, и женятся, и детей рожают, и танцуют, и целуются, и ревнуют …
… Как и в предыдущие дни старшина повел группу бойцов на занятия непосредственно на отбитую нами линию обороны противника. Сапер ошибается только один раз. То ли сам старшина, то ли кто-то из бойцов зацепил натянутую в траве проволоку, присоединенную к взрывателю прыгающей мины. Это такая – подпрыгивает примерно на уровень груди и взрывается, посылая во все стороны шарики-шрапнель. Погибли тогда 7 человек. Мише шрапнель пробила шею, там, где застегивается воротник гимнастерки. Случись это на передовой, в бою – это воспринималось бы хотя и тяжело, ведь погибали друзья, но все же как фатальная необходимость: войны, боев без жертв не бывает. Но здесь – боев не было, смерть воспринималась как что-то неестественное, как какая-то нелепость. Похоронили мы его на степной полянке, расцветшей полевыми цветами, и могильный холмик украсили сплетенными неумелыми мужскими руками венками из этих цветов.
,,, В начале июля полк занял позиции на передовой. 18 июля 1944г. наша 47-я армия (командовал генерал-лейтенант Гусев М.И.) перешла в наступление. Вступал в бои и наш полк. Немцев, несмотря на отчаянное сопротивление, сбили с оборонительных рубежей – перевес в силах был явно на нашей стороне. Сильная артиллерийская подготовка, самолеты расчистили путь пехоте. Уже 20-го мы форсировали р. Западный Буг, вступили на территорию Польши. Наш 1107 стрелковый полк вел бой за польский городок Межнижец. В районе товарной станции на окраине городка противник сосредоточил значительные силы, били оттуда из крупнокалиберных пулеметов, минометов. Нас, троих артразведчиков, вызвал начальник артиллерии полка капитан Востриков и приказал отправиться с танковым десантом, которому была поставлена задача овладеть товарной станцией. Наша задача обнаруживать цели для артиллерии. Мы ворвались на товарную станцию, завязали бой. Танки пошли дальше в город. Немцы прятались между вагонами, пакгаузами, вели огонь из разных закоулков, из-за контейнеров, ящиков, бочек – всего этого на территории товарного двора было в достатке. Мы использовали такие же укрытия. Немцы, отстреливаясь уходили вглубь города. К этому времени подошли основные силы полка, и немцы побежали. Правда, чуть было снова не потеряли станции. Наша братва, ворвавшись на станцию, бросилась в вагоны, склады, появились бутылки с невиданными заморскими этикетками – вино, коньяк, масло, сыр, колбаса – этого мы или давно, или вообще никогда не видели. Группки солдат на ходу, примостившись за ящиком, бочкой или иным укрытием «угощались”. Но ненадолго: немцы начали обстреливать станцию из крупнокалиберных пулеметов разрывными пулями. Огонь, конечно, был не прицельным, по всему было видно, арьергард решил немного задержать нас, чтобы дать возможности отойти главным силам. Мы продолжали наступление. Это был первый населенный пункт на польской земле, освобожденный нашим полком. За участие в форсировании Буга и этот бой я был награжден орденом “Красной Звезды”.
В конце июля мы были уже далеко от Западного Буга. Местность очень красивая: реки, озера, леса, луга – все в полном летнем расцвете и дозревании. Села большие, много зелени, садов, в которых пламенеют спелыми ягодами вишни, гнутся ветки яблонь, много малины.
В одном из таких садов погиб капитан Востриков, чудом остался жив я.
А было так. Полк занимал позиции на окраине села. Наш НП разместился в конце усадьбы, которая своим тылом выходила в сторону передовой. НП устроили возле забора с внутренней стороны в густых зарослях малины, дальше были вишни, сливы и другие деревья, и кусты. Здесь же рядом, замаскированное деревьями и кустами, выставив ствол за ограду, стояло противотанковое орудие из приданной полку противотанковой батареи (наши “полковушки” для борьбы с танками непригодны – короткоствольные, они имели слабую пробивную силу). И вот однажды мы увидели: прямо против этого орудия, метрах в восьмистах, под одиноким густым деревом появился “Тигр”. Он был хорошо виден, хотя его и старались замаскировать ветками. “Тигр” не стрелял, не двигался. С какой целью он вышел в боевые порядки своей пехоты – не знаю.
Капитан подозвал меня, сказал:
– Пойдем, “Тигра” подбивать будем.
С ним был командир минометной батареи. Мы пришли к противотанковому орудию. Возле ограды, в кустах собрались человек 5, рядом были бойцы орудийного расчета. Капитан изложил свой план: навести пушку на танк, затем залпом минбатареи по площади перед танком “ослепить” экипаж и, пока не развеялись пыль и дым от взрывов мин, выстрелами из пушки уничтожить танк. Мне эта затея сразу выдалась неразумной: не такие уж немцы дураки и слепцы, чтобы еще раньше не заметить пушки, а теперь не увидеть такого “столпотворения”. Мне в этой куче делать было нечего, и, с разрешения капитана, я отошел метров на 10 в сторону и назад, к щелям артрасчета. На бруствер одного из ровиков я сел, свесив ноги в ровик. Не прошло и минуты, как в уши ударили вряд два – сразу не понял – то ли выстрелы, то ли взрывы. И почти в то же мгновение мимо меня пробежал командир минбатареи: лицо, одежда в крови, забрызганный еще чем-то, чем я сразу не понял (позже узнал: его даже не царапнуло, забрызганный был чужой кровью и тем, что летело от разорванных тел). Он только прокричал мне: “Там такое … такое” – и побежал. Я вскочил, подбежал – и остолбенел: первым увидел капитана, он еще корчился, уткнувшись лицом в землю, спина была голая, вся красно-синяя, побитая осколками. Ближе к пушке лежали изувеченные, побитые осколками, разорванные тела бойцов. Погибли командир артвзвода, командир, наводчик и заряжающий орудия. Посмотрел в сторону танка – он развернулся и пополз в свой тыл. Похоронили всех в братской могиле. Жаль капитана – хороший человек, хороший командир. Всегда осторожный, а здесь допустил роковую ошибку. Позже в этот же день меня подозвал командир батареи:
–Ты где часы дел?
– Какие часы? – не понял я.
– Ты же взял у убитого капитана часы?
– Вы что, товарищ старший лейтенант, с ума сошли? – полезли у меня глаза на лоб. – Как вы могли подумать?
– Да я и сам знаю, что это выдумка. Подлюга, ей не человека – барахла жаль. – Оказывается ППЖ (“полевая походная жена” – так их называли на фронте) капитана – сухая, рыжая, некрасивая медичка- обшарила остатки одежды и тело погибшего, не нашла часов – и на меня, ведь вместе с капитаном из нашего подразделения был только я, и я первый подбежал к месту гибели.
Ко мне она не подходила, очевидно, убоялась.
… Войска продолжали наступление, немцы откатывались к Висле, ведя арьергардные бои на промежуточных рубежах. Однако, наступательный порыв наших войск был такой сильный, что долго задержаться они нигде не могли. В одном из боев я был контужен. Редким сосновым лесом шел я на наблюдательный пункт. Противник обстреливал из орудий, пулеметов, так как это были подходы к нашим передовым позициям. Шел один, скоро НП, я вдыхал ароматы летнего леса. И вдруг услышал специфические, скрежещущие звуки “скрипача” – реактивной немецкой установки. При пуске снарядов она издавала звук, подобный решу ишака. Чутьем, присущим каждому, кто подолгу бывал на передовой, ощутил: снаряды летят сюда, в мою сторону. Вскочил в попавшийся на пути вырытый в песчаном пригорке большой окоп (очевидно, для автомашины), прижался к стенке, противоположной входу. Снаряд разорвался на входе, в уши ударило – и затем их словно заткнули чем-то тугим, непроницаемым. Прислушался – только гул в башке, ничего не слышу. Понял: оглушило. Недели три “прокантовался” в санбате, постепенно прошло, возвратился на батарею.
Наша дивизия вела наступление в направлении Парчев – Радзинь – Лукув – Седльце – Минск – Мазовецки – Воломин – Яблонове-Легйоново. В августе подошли к Праге. – предместью Варшавы на правом берегу. Овладеть ею с ходу не удалось – немцы заблаговременно подготовили оборону и оказали сильное сопротивление. Полки остановились, стали в оборону. Наш полк занимал позиции севернее Праги. 10 сентября 1944 г левофланговые части нашей армии перешли в наступление и 14-го освободили Прагу. На участке нашей дивизии противник удерживал небольшой плацдарм, передовые линии и наша, и немцев оставались на правом берегу вплоть до январского наступления.
ДАЕШЬ БЕРЛИН!
Уже четвертый месяц занимаем позиции на правом берегу Вислы, чуть севернее Варшавы. Противная, сырая зима, снега не много. Окопы противника метрах в 700-800-стах, тоже здесь, на этом берегу. Затишье, редкие перестрелки. Обе стороны готовятся к решающим боям.
Наша – артиллерийских разведчиков – главная задача – обнаружить наблюдательные, командные пункты, огневые точки, укрепления противника, линию его переднего края, хода сообщения. Все мы наносим на топографические карты, огневики заблаговременно готовят данные для стрельбы по целям. Дело кропотливое, ведь, как и мы, противник стремится все хорошо замаскировать, поменьше “маячить” на передовой. Многодневные сидения возле стереотрубы – и какая радость, если “поймал “зайчика” – отблеск окуляра стереотрубы или бинокля противника, который неосмотрительно попал под солнечный луч. Тут уж засекаешь эту точку, берешь ее под особое наблюдение, пока удостоверишься, что то – не случайный отблеск, что там что-то есть.
Так проходят дни, недели. Отводили нас на отдых в ближайший тыл – в местечко Яблоново-Легйоново. Здесь второй раз (первый раз – в госпитале) за военные годы сфотографировался. Приближался день артиллерии (19 ноября) и меня как лучшего бойца направили в штаб дивизии сфотографироваться. Не помню, какая была цель, но фотографию мне дали, я послал ее в Краснокутск, так она и сохранилась.
Всем уже надоело сидеть в окопах, с нетерпением ждали наступления. Кормят неважно: перловка (солдаты называли – “шрапнель”) и кукурузная каша на воде. Смотришь на нее – кажется такая вкусная, золотисто-желтая, думаешь – от масла. Возьмешь ложку – в рот не лезет. Это всегда так: когда долго в обороне – разговоры о наградах, про девчат, семью, про то, хоть бы скорее наступление. Как только начинаются бои, атаки, бомбы, снаряды – не до девчат, не до наград, хотя бы быстрее закончилось, хотя бы живым остаться…
Во время нашего “стояния” в Варшаве вспыхнуло восстание. Об этом сказали политработники. Мы видели, как над городом кружили американские “Летающие крепости”, сбрасывали что-то на больших парашютах. Повстанцы в Варшаве держались два месяца (с 1.08 до 2.10.1944 г.). Немцы восстание подавили. Мы в это время наступать не могли, ведь только закончилось большое наступление от Буга до Вислы, войска понесли значительные потери, надо было пополнить части и живой силой, и техникой, и боеприпасами, и всем другим необходимым. Были попытки помочь локально, переброской определенных сил в Варшаву, однако не получилось, здесь политические соображения взяли верх. Дело в том, что восстание началось с благословения эмигрантского правительства Польши, которое пребывало в Лондоне. По заявлению представителей СССР, наше командование не было поставлено в известность о готовящемся восстании. В наличии же было и второе правительство Польши, сформированное на освобожденной территории. Так что в отношении к восстанию в Варшаве отразились два различных подхода к становлению будущего Польского государства.
Вечер 14 января 1945 г. Получен приказ: завтра утром наступление, задача – освободить Варшаву и дальше, на Германию. Наш левый сосед – части войска Польского. В окопы пришел командир полка полковник Родионов. Он был уже достаточно пожилой, суховатый, казалось, ремень, портупея не прилегают к телу, а висят на шинели, пистолет оттягивал ремень вниз, и если бы не портупея, ремень, наверное, и вовсе бы сполз бы вниз. Его любили, он был всегда уравновешенный, понимал солдат, не впадал в амбицию.
Однажды по нечаянности я в его адрес грубо ругнулся – правда, то было как теперь говорят, в экстремальной ситуации. Это случилось на той же усадьбе, где погиб капитан Востриков. Поздно вечером (было уже достаточно темно) немцы начали сильный артиллерийский обстрел наших позиций. Солдаты бросились в окопы, щели, ровики – кто куда, лишь бы в укрытие. Ко мне ближе всего оказался ровик, выкопанный прямо у стены дома и накрытый тонким накатом. Я бросился к входу, а там кто-то застрял и никак не продвигался дальше. Вокруг рвется, а я на входе и дальше – никак.
–Да двигайся же ты, так … перетак…!! – это и мои усилия помогли влезть, стоим молча, слышно лишь, как сопут набившиеся сюда. Закончился артналет, вылез я, отошел, специально не смотрел, но увидел, что вслед за мной из ровика вылез командир полка. Мне он ничего не сказал, да он теперь уже и не мог узнать, кто был возле него, а себя мысленно корил за то, что так неосторожно накинулся на хорошего человека.
… На передовой он интересовался, как настроение, знаем ли задачу. Ночью в землянке по очереди отдыхали, а где-то около четырех утра уже все в окопах. Рассветало. И вдруг – правее нас еще темное небо огненными стрелами прописали снаряды “Катюши” и почти в тоже мгновение вздрогнула земля от залпов сотен стволов различных калибров. Невозможно передать словами симфонию артиллерийской канонады: глухие звуки выстрелов могучих дальнобойных орудий, с ближнего тыла бьют 152-ми гаубицы, еще ближе слышно хлестанье 122мм, 82-миллиметровых минометов, звонкие залпы 76-миллиметровых дивизионных и полковых пушек, шипящие звуки гвардейских минометов “Катюши”. Сотни стволов ведут беглый огонь. Немцы отстреливаются вяло, мы вылезли на бруствер, смотрим на буквально вздыбленный передний край противника. Попасть под такой огонь – страшно, знаю, самому приходилось быть. “Молотили” их не меньше часа. “Вперед, пошли!” – команда простая, будничная. Поднялись, пошли, затем быстрее, бегом.
В первую линию немцев ворвались сравнительно легко, в траншеях много погибших, а кто остался в живых – от нервного потрясения не могли отойти, лежали на дне траншеи или сидели, охватив голову, зажав уши. С ходу по льду форсировали Вислу, подошли к северной окраине Варшавы, ворвались в предместье. Вскочил в один из домов – раненый немец, он сразу поднял руки вверх. Вывел, показал направление в тыл, сказал “иди”. Он пошел.
Поляки радушно встречали. Меня один тянул в гости, говорил, что он повстанец, что мы спасли их. Хотя гостевать было некогда, мы все же выпили с ним по рюмочке бимберу (так поляки называют самогонку), не помню, чем на ходу закусили, и я побежал дальше. Немцы отступали, Варшаву охватывали наши войска с севера и юга, и противник спешил выскочить из возможного “котла”. 17 января Варшава была свободная, но какая? Разбитая, разрушенная.
Научились мы воевать. Не давая передышки немцам, окружили Сохачев, затем удар на Модлин. Ежедневно продвигались на 25-45 км. Левобережье Вислы входило в, так называемый, немецкий протекторат. Из Германии переселились немцы, им в селах выделяли хозяйства, землю, они вели фермерское хозяйство, работали поляки. Теперь эти “хозяева”, загрузив фуры посудой, перинами, одеждой и другой домашней утварью удирали. Куда? Кто – знает …
Мы шли вперед, не обращая на эти обозы внимания. Поляки же, обиженные, оскорбленные, “пощипывали”: летал пух из распоротых перин, вдоль дорог валялись разбросанные вещи. Но покинутых немцами хозяйств не трогали, ждали, как распорядятся военные власти. В хозяйствах было много свиней, коров, гусей, кур; все это было брошено на произвол. Наши старшины этим воспользовались: в солдатском меню появились мясо, сало… Да и солдаты проявляли “инициативу”: нередко была свинина. Делали это, конечно, когда останавливались на ночлег или редкий дневной отдых. На следующий день мы двинулись дальше, на наше место приходили тыловики, власти военные и гражданские, как они там решали – то их дело.
Уже в этих, а затем и на территории Германии, хозяйствах мы видели много такого, что для нас было новым, непривычным. В частности, в переработке, консервировании, хранении продуктов. Под домами – большие, во всю площадь дома, подвалы, полуподвалы. Он разделены на секции – комнаты. В одних секциях – картофель, свекла, морковь, другие овощи. В отдельной секции-комнате – полки и множество закрытых банок – консервы. Консервировали все: мясо – тушенка свинина, птица (куры, утки; различные овощи: морковь, капуста, огурцы, спаржа и еще другие, названий чему мы не знали. Мы открывали; помню, спаржа не понравилась, попробовали – тут же выбросили. (Надо заметить, что мы других способов длительного хранения мяса, сала, овощей, кроме засолки не знали). А вот полка с бутылками. Что в них? Попробовали, оказывается, различные соки, даже зачем-то был сок из паслена. На чердаке висели полосы копченого сала-шпика. Продовольственное положение Германии было тяжелом. Но немцы – народ дисциплинированный и самодисциплинированный. Рассказывали, что у них были разработаны общие дневные нормы потребления продуктов питания, общее недельное меню – и всего этого они твердо придерживались. Вся живность – не только крупный скот, свиньи, но и каждая курица, утка и др. – была взята властями на учет. Все это учитывалось при выдаче продовольственных карточек. Зарезал поросенка – на определенный период карток на мясо, жиры не получал. Укрытие от учета даже курицы было строго наказуемым. Рынка, базара в нашем понимании не было. Все реализовывалось через магазины. Мы наблюдали уже после окончания войны: бауэр, например, ставит бидоны с молоком за ворота на специальный помост, на бидонах фамилия бауэра, количество молока. Никто возле них не сидит, не сторожит. Подъезжает сборщик, забирает, отвозит в магазин, а в конце месяца подводится итог, хозяин получает расчет. Все на доверии, добропорядочности.
… 29 января 1945 г. части нашей дивизии перешли границу Германии. Где-то в эти дни меня вызвали в штаб полка. Замполит майор Заведеев сказал, что командование рекомендует меня на должность комсорга батальона.
–Но ведь это же офицерская должность, а я – не офицер.
–Ничего, будешь офицером.
Так стал я комсоргом 1-го стрелкового батальона 1107 стрелкового полка 328 стрелковой дивизии. Это тебе на артбатарея, и не отделение разведки. Стрелковый пехотный батальон … Парторг, комсорг в первых рядах атакующих. Немцы отходят, многие из них отстали от своих частей, разбрелись по лесам, буеракам.
Наш батальон в походной колонне шел топким пролеском, который вдали исчезал в лесу. Колонна остановилась. Вперед пошли парторг батальона, заместитель командира полка по строевой части, с ними – пулеметчики со станковым пулеметом “Максим”, медсестра, человек 5 бойцов. Не прошло и полчаса – из лесу послышалась стрельба. Подождали. Стрельба не утихала, вестников из леса не было.
–Товарищ майор, разрешите мне туда, – обратился я к комбату.
–Иди, возьми еще человека три бойцов, и командир минроты пойдет.
Мы пошли. Прошли метров 800 лесом – проселок втягивался в лесную ложбину, вправо и влево – песчаные продолговатые холмы, поросшие сосновым зрелым редким лесом. Левый холм одним своим склоном спускался к лесному озерцу метров 800 шириной. Впереди ложбина и холмы упирались в фольварк – большой дом, перед ним – высокий деревянный забор. С левого холма короткими очередями строчил наш пулемет, из-за забора раздавались нечастые винтовочные выстрелы. Первое, что я увидел – медсестра тащила на носилках подполковника, зам. командира полка. Он кричал:
–Нас окружают!!…
–Замолчи, а то пристрелю! – не удержался я, ибо в то же время услышал из ложбины, где-то недалеко от забора:
–Комсорг, выручай! – то крикнул раненый парторг, увидев нашу группу, которая подходила. Подполковник умолк, медсестра потащила его дальше. (Кстати, оказалось: подполковник подлец и трус, был легко ранен в руку, а заставлял девушку тащить его на носилках). Мы ползком взобрались на возвышенность, я залег на ее вершине за сосной в каком-то углублении. Осмотрелся. Вгляделся в фольварк. Больших сил там не заметил, очевидно, “засела” там небольшая группа. Но позиция у них удобная, ведут прицельный огонь. Наш пулемет умолк – перегрелся; когда один из пулеметчиков попытался спуститься к озеру по воду – был убит. Сзади и немного правее меня залег командир минроты. Я позвал его – не откликается. Посмотрел – лежит неподвижно, пуля попала в голову. Нас осталось человек восемь. Я направил двух в обход озера, двух – в обход по правому холму. Там был лес, и перебегая от дерева к дереву, можно было подобраться ближе к усадьбе. Из-за забора послышались выстрелы, мы (а со мной оставались еще 3 человека) ответили огнем из карабинов и автомата. С левой и правой стороны подошли ближе к усадьбе посланные мной бойцы и тоже открыли огонь. Мы увидели, как от забора в глубь усадьбы, за дом побежали немцы. Стрельба прекратилась. В лощину втягивался батальон. С предосторожностями, послав вперед разведку, вошли на территорию усадьбы. Там никого не было.