Read the book: «Плата за успех. Откровенная автобиография», page 4

Все это навсегда останется в моей душе. Как и в Мариинском театре, в Большом я в итоге станцевала все, что хотела. Поработала с великими педагогами и снискала свою часть славы и рукоплесканий восторженного зала. И, пожалуй, здесь тоже уместен мой любимый жизненный девиз: «Ни о чем не жалей». Ведь эта часть моей жизни тоже, наверное, плата за успех…

Родные люди… От любви до зависти

«Не вымещай на ребенке свои обиды, чтобы в старости не есть горький хлеб. Ибо что посеешь, то и взойдет».

Это самая тяжелая для меня глава. Многое из того, о чем я собираюсь написать, никогда мною не произносилось вслух и я до сих пор не уверена, можно и нужно ли это делать. Надеюсь лишь, что моя любовь к моей маме позволит мне описать все, что меня волнует, максимально бережно. Но и молчать больше нельзя – от моего молчания всегда становилось только хуже. Значит, придется рискнуть. Но знайте, все, что будет изложено на страницах этой главы, пусть и написано кровью моего сердца, но пропитано любовью и уважением к моей матери.

Ах, мама, мама… Ты столько лет была и остаешься самым родным и близким мне человеком. Поэтому и рассказывать о тебе очень трудно.

Все-таки какие бы сильные чувства не связывали меня с моими мужчинами, как бы много душевных сил, а во многих и денег, я не вложила, все равно это не сравнить с тем, что значит для меня моя мама. Я уже давно и сама мать, поэтому точно знаю – пуповина, связывающая ребенка с матерью, не исчезает после того, как ее перерезали ножницы акушера. Она продолжает существовать и разорвать ее очень трудно, даже если долго пилить ржавым инструментом, как порой делала моя мама под влиянием нечистоплотных советчиков.

Если начинать с самого детства, то я безумно благодарна своей маме за то, что она за руку привела меня в Мариинский театр в пять лет. Но в то же время, зная себя и оглядываясь на весь свой опыт, на всю свою духовную составляющую, я вынуждена сказать: «Мама, когда ты говоришь, что я обязана тебе всем, что у меня есть, иногда мой внутренний протест против значения этих слов затмевает чувство признательности к тебе». Я была рождена балериной. Это мое предназначение. Не найти слов, чтобы описать ту благодарность, которую я испытываю к тебе за ту помощь и ту поддержку, что ощущала от тебя многие годы! Но если бы мама не привела меня в Мариинский театр, то я увидела бы балет по телевизору, или взглянула бы на картины Дега с изображениями балерин – и моя судьба так или иначе нашла бы меня. Сейчас же картины Дега и французского художника Пуссена, да и мои портреты, написанные питерским художником, украшают в виде фресок стены моего дома. В любом случае я свято верю, что чуть раньше или чуть позже я вышла бы на тропу, которая ведет к сцене, все равно рано или поздно, так или иначе, стала бы балериной. Это мое глубочайшее убеждение.

Но конечно, пока я была маленькой, ходила в садик, потом в школу – мама была моя главная и самая верная опора. Она все время заботилась обо мне и повторяла, что я родилась в рубашке, а значит, просто обязана стать счастливой. Наверное, она была в чем-то права – учитывая, из скольких испытаний я смогла выйти живой и с не покалеченной психикой я понимаю, что меня, видимо, действительно что-то оберегало. Впрочем, возможно, моя та самая счастливая рубашка – это просто мой персональный ангел-хранитель.

Помню, как мама читала сказку про Дюймовочку, и когда в ней начиналось что-то страшное, я всегда прижималась к ней и умоляла: «Мамочка, читай погромче!» А когда стала старше и уже училась в балетной школе, мама снова читала мне вслух, но уже не сказки, а учебники по истории и другим предметам. Потому что я училась с утра до вечера, по полтора часа добиралась из школы на автобусах и буквально засыпала на ходу. Самой читать у меня иногда уже просто не хватало сил. Впрочем, я и под ее голос засыпала и сквозь сон бормотала: «Мамочка, можно потише, пожалуйста». Или того хуже, «А можешь читать про себя?»

Мама, как я уже говорила, привела меня в театр, отдала учиться балету, а потом, когда сказали, что у Волочковой нет данных, она по совету художественного руководителя Вагановского училища наняла частного педагога. Это была русская балерина, ученица Агриппины Вагановой, Эльвира Валентиновна Кокорина – женщина, которой я невероятно благодарна за свою профессию, за свой профессионализм и за свою выучку. Настоящей балериной меня сделала скорее она, а не те педагоги, которые учили официально. Я подробно описала все это в других главах.

И все это время мама с папой тратили почти все свои деньги на оплату моих дополнительных занятий и моего профессионального становления. Их вклад в мой успех невозможно переоценить. И мама всегда по-настоящему заботилась обо всех мелочах, например о том, чтобы у меня были профессиональные пуанты, а не те ужасные их подобия, которые нам выдавали в школе. От них ноги за день стирались в кровь. Помню я и тазики с марганцовкой, в которых отмачивали мои бедные ступни, и таблетки стрептоцида, которые нужно было растолочь, посыпать на мозольку и заклеить пластырем. Все эти процедуры со мной всегда делала мама.

Да и вообще, мама умела заботиться обо всех: об отце, обо мне, о домашних животных. Когда мы с папой приносили домой кого-нибудь, будь то кот, собака, попугайчик Паша, хомячок Васька, за этими животными впоследствии всегда следила мама. И спасала их. Котика Маркиза, кстати, папа подарил мне на десять лет – он был белый, с огромными голубыми глазами, но, как оказалось, абсолютно глухой от природы. Хотя когда я играла на пианино, он почему-то слышал или чувствовал звуки вибрации и прибегал насладиться музыкой. Однажды папа пришел домой в спортивной куртке и с пустыми руками. Я так расстроилась, ведь он обещал мне котика на день рожденья! И вдруг он расстегивает молнию, и из-под куртки на меня озорно глядят два абсолютно голубых глаза.

Маркиз прожил у нас целых 18 лет. С десяти до двадцати восьми лет моей жизни. И умер от старости в Питере, в квартире на Итальянской улице, которую мне подарил один из моих мужчин – Сулейман. Умер прямо у нас на руках с мамой. Это была страшная трагедия, может, кому-то это покажется странным, но для нас Маркиз был настоящим членом семьи. И я рыдала по нему, как не по каждому человеку рыдают.

А у папы была собака – питбультерьер. Когда она заболела, мама делала ей уколы, и когда врачи сказали, что все, ничего больше нельзя сделать, что это болезнь «олимпийка», она никого не слушала, не верила и продолжала заботиться о нем, никого не слушая и не теряя надежд. Помню, она встряхивала его и говорила: «Живи, живи, ты должен жить!» И он реально выздоровел! Такова была сила маминой веры в чудо. Мама спасла собаку, а собака потом спасла моего папу, когда в него стреляли. И такое тоже бывает в жизни.

Это, конечно, было лирическое отступление, но я его сделала не просто так, чтобы повспоминать детство, а чтобы показать, каким великодушным человеком была моя мама, и как хорошо я помню все, что она делала для меня, да и не только для меня. Долгие годы мама была единственным человеком, на которого я могла положиться, и искренне надеялась и надеюсь, что таким человеком она для меня и останется.

Время шло, я окончила балетную школу с отличием, была принята в труппу Мариинского театра на положение примы. Все передряги с квартирой мы прошли вместе – об этом можно прочитать в моей первой книге. Не буду повторяться, просто скажу, что детство мое прошло в коммуналке, а потом как-то постоянно жилье становилось камнем преткновения: со всеми квартирами, и бывшими, и нынешними, у меня связаны какие-то потрясения. И это тоже стало для меня частью тех тягот и потрясений, через которые мне пришлось перешагнуть и которые пришлось преодолеть на пути к успеху.

Так вышло, что мои родители расстались. Расставание родителей я пережила довольно спокойно – мне уже давно стало ясно, что они фактически превратились в чужих друг другу людей, и были не вместе, а поодиночке рядом друг с другом. Даже наоборот, я много раз говорила маме: «Мам, ты должна выйти замуж, ты должна найти себе хорошего человека». Очень хотелось, чтобы она устроила свою личную жизнь. Тем более что она была еще молодой и красивой, свои внешние данные я унаследовала как раз от нее. Теперь думаю, что это была некая прозорливость – если бы она это сделала, возможно, сейчас наши с ней отношения были бы гораздо лучше. Но она решила посвятить свою жизнь мне. Выбрать путь Матери вместо пути Женщины. Как это печально, что многие женщины не сумели в своей судьбе совместить два этих великих пути. И, конечно, ни к чему хорошему это не привело.

Несмотря на то, что часть этой главы скорее всего для моего читателя будет окрашена в негативный оттенок, я не хочу, чтобы даже на секунду вы забыли об одном. Я очень и очень люблю свою мать. И действительно очень ей признательна и благодарна за многие периоды, многие моменты в моей жизни. Начать с того, что она подарила мне жизнь и заканчивая тем, что она искренне хотела все время мне помочь, в какую бы форму ее желание не выливалось в итоге. В своей первой книге «История русской балерины» я посвятила ей немало восторженных и благодарных слов – и абсолютно искренне.

И все равно в наших взаимоотношениях с мамой проскальзывали уже первые робкие нотки недопонимания. Я гнала от себя негатив, пыталась любовью все превозмочь. Но, видимо, такова судьба преемственности поколений – полного взаимопонимания суждено достигнуть лишь единицам.

Как только я стала прилично зарабатывать в Мариинском театре, то настояла, чтобы мама ушла с работы, потому что видела, что та деятельность, которой она себя посвящает, перестала доставлять ей радость. Да и вообще, я не верила, что она занимается своим делом. Представьте: она занималась проектированием канализации и вентиляции в НИИ. Дело, возможно, важное и нужное – но мне трудно было представить, что такому приземленному занятию можно посвятить всю свою жизнь. Как это могло нравиться женщине и приносить вдохновение? И коль скоро моя мама в начале моего жизненного пути всегда меня во всем поддерживала, как я могла не попробовать освободить ее от, как мне казалось, неблагодарного и непосильного труда. Пусть даже и приносящего, в конечном счете, пользу людям? Меня радовало, что теперь я могу не просить у нее чего-то, а сама оказывать помощь. Дарить ей подарки. Например, на свои самые-самые первые деньги купила маме шубу. Я их заработала на гастролях в Японии – всего в четырнадцать лет. Для школьницы, ученицы Вагановского училища, это было огромное событие. И огромные деньги. Я таких денег никогда прежде даже в руках не держала, но весь гонорар потратила на эту шубу – было безумно приятно сделать маме такой подарок. У меня даже мысли не возникло, что кто-то больше нее это заслуживает, а тем более мысли потратить эти деньги на себя.

А еще, уезжая на длительные гастроли, я обычно оставляла маме записочки, которые она не сразу найдет – например, прятала в какую-нибудь книжку, которую она еще только собиралась прочитать, или под подушку. Зная, что через несколько дней она будет менять белье и тогда точно найдет и прочитает. Я даже представляла себе ее лицо в тот момент. А то и в сапожок, потому что гастроли были длинные, дней по тридцать-сорок, и иногда я уезжала осенью, а приезжала уже зимой. Было очень приятно думать, что она в мое отсутствие наденет этот сапожок, а там записка! И будет ей такой маленький привет от дочки. В то время мы с ней были по-настоящему близки, и я очень о ней заботилась, старалась беречь ее, беспокоилась о ней.

Помню, когда только-только начала работать в Мариинском театре, мне было всего 17 лет, и меня отправили на стажировку в Австрию. А оттуда поехала на гастроли в Америку. И вдруг мама сообщила, что ей плохо, она чуть ли не умирает – у нее были проблемы с щитовидкой и случился приступ. А я в Америке, сделать ничего не могу, домой вернуться не могу, да и какой от меня там прок? И я ночью бегала по городу, искала какую-нибудь открытую церковь – католическую или протестантскую, не важно. Да и где там взять православный храм. Мне искренне казалось, что их нет во всей Америке. Нашла первый попавшийся, упала на колени и с рыданиями просила Бога, чтобы мама осталась жива, чтобы я ее снова увидела… Ну что я еще тогда могла сделать на таком расстоянии? Ужасное ощущение бессилия… Проплакавшись, вернулась к себе, но и потом не спала, а лежала на кровати и представляла, как передаю энергию маме. А наутро она сказала, что у нее все прошло, как будто я ее реально отмолила. Она тоже говорила, что всегда за меня молится, ведь молитва матери очень сильная. И на самом деле, сильнее материнской и дочерней любви есть только любовь Божия!

А однажды написала ей стихи и вложила в молитвенник, чтобы она увидела их, когда уеду на следующие гастроли:

 
Звено таинственного круга,
Моей души надежный кров,
Моя любимая подруга
И мой молитвенный покров.
 

Недавно их положили в основу для песни Ариши – вот такое чудо получилось…

* * *

И все равно постепенно начали появляться первые трещинки в наших отношениях. Не подумайте ничего – мы с мамой по-прежнему любили друг друга, но в то же время между нами росла стена непонимания. И, как я считаю, дело было, прежде всего, в том, что я стала взрослой. Да, да, это случается – наши с вами дети взрослеют. Мне исполнилось 19 лет, и я наконец созрела до того, чтобы задумываться о личных отношениях с мужчинами. Меня стали посещать мысли о любви, близости, сексе. Это и так произошло много позже, чем у других девушек. Нравы становятся все более и более вольными. Но, к примеру, каждый раз, как я только собиралась поужинать с Фарухом Рузиматовым – моей первой любовью, звездой мирового балета, мама вставала в дверях и говорила: «Только через мой труп». Я ей объясняла: «Мама, ну уже хочется эти пуанты снять хотя бы вечером и себе время посвятить. Извини, но я стала взрослой». И если я все же уходила с Фарухом, то когда возвращалась, мамы дома не было. Она могла исчезнуть, не оставив никакой записки. Что я тогда чувствовала, даже вспоминать не хочется. Она ведь не просто говорила: «Только через мой труп». Она могла еще добавить, что утонет в Фонтанке или каком-нибудь канале из-за меня. То есть фактически шантажировала. Возможно, из самых, с ее точки зрения, благих побуждений. А если я не поддавалась на шантаж – исчезала. Я приходила в одиннадцать вечера и потом до шести утра искала ее, а потом молилась, стоя на коленях перед иконой, чтобы с ней ничего не случилось. Хотя к десяти утра уже надо было в театр к балетному станку. А она в это время спала спокойно у своей подруги – тети Лены, лже-крестной. Вот к этому человеку, уж простите, у меня совершенно отдельное отношение!

Эта тетя Лена моей мамой руководила еще даже больше, чем мама пыталась руководить мной. И как же обидно было, когда они на следующий день появлялись как ни в чем не бывало, хи-хи, ха-ха, у них все в порядке, а я на нервах после бессонной ночи, даже есть не могла. Я искренне считаю, что в той волне негатива, которая в то время стала появляться в наших с мамой отношениях, виновата именно она. С ее подачи мама изменилась, в ее речи все чаще стали проскальзывать манипуляции, которые можно было озвучить так: «Я тебе скажу, как тебе жить. Скажу, что тебе делать и с кем тебе общаться». Но тогда я этого не понимала. И мама еще говорила то и дело: «Ты когда-нибудь еще скажешь мне за это спасибо». И я сейчас готова говорить эти слова благодарности своей маме, но совсем за другие вещи и другие советы. А тогда я искренне не понимала – за что?! В двадцать с небольшим я уже смогла начать возражать ей: «Мама, не хочу повторять ваши ошибки, которые вы с папой совершили. И учиться на ваших ошибках я не хочу». Подростковый нигилизм во мне тогда просто бушевал. Действительно, я не хотела учиться на ошибках своих родителей. Считала и считаю, что человек должен совершить свои собственные ошибки и сам нести за них ответственность. Только очень глупый человек совершает одну и ту же оплошность дважды. Повторить свою ошибку второй раз – это уже не ошибка, это уже осознанный выбор! Но первый раз сделать неверный шаг человек имеет полное право. Все мы – люди, нам свойственно ошибаться, никто не безгрешен. Поэтому мое мнение такое: родили ребенка – спасибо вам большое, дорогие родители. Ваши дети никогда не забудут, кто именно подарил им этот великий дар – жить! Но постарайтесь продолжить жить своей жизнью, а не жизнью этого ребенка. Можете помочь ему? Помогайте. Спрашивает совета – советуйте! Но только не мешайте ему жить именно свою, собственную жизнь!

Я говорю это все не просто так. Ведь я уже давно сама стала матерью. И сейчас, воспитывая собственную дочку, пытаюсь давать ей свободу, не позволить ей стать ханжой, но вместе с тем не допустить в ней развиться ощущениям вседозволенности, как случается с детьми, выросшими в полном достатке. Поэтому приходится искать компромисс между свободой и дисциплиной. И хотя считаю своим долгом дать ей самое лучшее образование, никогда не буду ее этим попрекать! Потому что мне мама иногда произносила: «Мы тебе дополнительного педагога оплачивали. Этому ты обязана своей карьерой». Ну как так можно? Я Арише тоже оплачивала – и лучшую школу, и учителей, и вокал, и участие в концертах. Но и в голову не придет сказать ей, что она теперь обязана мне за это пожизненно! Не говоря уж о том, что она уже бросила вокал. Ну и ладно! Ее жизнь!

А моя мама иногда попрекала меня этими деньгами, которые за меня платила. Но ведь за эти деньги я не стала звездой вот так сразу, безо всяких усилий. За деньги не удалось, да это и не возможно в принципе, купить мне место под солнцем. Родители совершили для меня подвиг – сделали все, что было в их силах, предоставив мне возможность пробиться к успеху. Но добилась этого успеха я сама. Конечно же, для этого я много работала – собственными ногами, собственными кровавыми мозолями зарабатывая каждый миллиметр моего успеха. Я добилась своего разработкой своих физических данных, которых не было при поступлении и которые надо было развивать ежедневным трудом. И то, что вот сегодня моя нога поднялась немножко выше, завтра еще выше, послезавтра ножки развернулись чуть побольше – это уже были мои собственные заслуги! Не мама, а я делала уроки, сидя на полу и засунув стопы под диван, чтобы подъем стоп начал хоть чуть-чуть вырисовываться. Не мама за меня ноги растягивала, а я сама разрабатывала эту растяжку. Шпагат мне уже по ночам снился, потому что буквально жила в нем. Это был мой собственный труд! И до сих пор не хочу никому быть ничем обязанной! Кроме Бога, педагогов и своего трудолюбия. Стремление к свободе и независимости всегда было главной целью моей жизни. И уже из этого стремления выросли и успехи в балете, и все мои достижения, и умение не прогибаться. Не умею, не люблю и не хочу подстраиваться ни под людей, ни под какие-то стереотипы привычных мировоззрений. Я их всегда ломаю, разрушаю и побеждаю. В том числе и в личной жизни – никогда ни под кого не ложилась ради денег и карьеры. Если я близка с мужчиной, это всегда только потому, что он сексуальный, красивый и безумно мне нравится. Никогда деньги не стояли у меня во главе угла, ни при каких обстоятельствах, чего бы это ни касалось. Простите, что текст получился такой импульсивный и эмоциональный, но это то, что меня по-настоящему волнует и трогает за живое!

Надо отдать должное маме – учила она меня совершенно правильно. Она говорила мне: «Ты должна создать свое имя, сделать себе карьеру в мире творчества. Быть самодостаточной, быть интересной женщиной, такой, чтобы тебе вообще равных не было». Имелось в виду, что всего нужно добиться самой, иметь свое собственное имя, быть Анастасией Волочковой, а не пассией какого-то богатого и знаменитого человека. Эти слова полностью отвечали моей внутренней психологии, и так и случилось в моей дальнейшей жизни. Я делала все сама, не искала себе покровителя, и поэтому с кем бы у меня ни были отношения: с политиками, олигархами, знаменитостями – я всегда была сама по себе, а не «+1» при них. Скорее наоборот, зачастую это о них, уточняя, говорили «это мужчина Анастасии Волочковой, или «бывший» Анастасии Волочковой.

Но когда дело касалось ее самой, мама сразу забывала о том, что учила меня быть независимой и самодостаточной. Это только от других, но от нее – ни в коем случае! В основе этого чувства собственности была, конечно, любовь, …но любовь собственника. И к чему это привело? Я начала заниматься балетом с подачи мамы, не спорю, но развивалась, делала карьеру, чего-то достигала уже сама. Своим трудом, собственными усилиями создала свою концертную программу, сама познакомилась с Энтони Керманом, который много помогал в Лондоне и познакомил меня с очень полезными людьми. И вот когда мое имя стало уже в какой-то степени брендом, мама вдруг решила, что и здесь сможет мною не только управлять, но и пользоваться. «Анастасия еще ничего не понимает в жизни, дай-ка я стану ее продюсером и директором». Она убедила меня зарегистрировать мой товарный знак и логотип на нее… Хотя я уверена, что это была не ее собственная идея, ее надоумила все та же тетя Лена, моя якобы крестная. Знаю, что не права, но никак не могу найти для этой женщины хоть толики всепрощения и милосердия. Уж больно негативную роль сыграла она в моей судьбе.

Может быть, одной из причин того, что в моей жизни периодически все идет наперекосяк, стало именно отсутствие нормальных крестных. Ведь крестные отец и мать – это не просто какие-то случайные люди, с ними должна быть настоящая духовная связь, и выбирать их надо очень серьезно. Крестный в отличие от родителей помогает ребенку найти и осознать свой духовный путь, прийти к Богу. Тогда как родители, большей частью помогают освоиться в мире мирском. А что у меня? В пять лет меня окрестили, и сначала мама говорила, что моя крестная – тетя Анна из Таллина, потом еще кто-то, а потом вдруг стала тетя Лена, да еще и ее сына записали в мои крестные отцы. А он впоследствии вообще ушел в какую-то секту!

И что хуже всего, потом что-то похожее, опять с подачи мамы, произошло с Аришиными крестными. Она выбрала ей в крестные Оксану Пушкину! Ей казалось, что это отличный пиар-ход, она же все пыталась быть моим продюсером. А Оксана как-то раз сняла про меня хорошую передачу – и вот это показалось маме достаточным аргументом. И моя любовь к маме сыграла со мной злую шутку – ей удалось меня в этом убедить. Во что это в итоге вылилось? Да ни во что – Оксана тут же забыла, что она крестная, и за десять лет даже ни разу не позвонила, хотя бы с днем рождения Аришу поздравить. Спустя много лет она пригласила меня в передачу «Зеркало для героя», где буквально изваляла меня в грязи – называла «фриком», показывала фотографии из Инстаграма и издевалась над ними. Мама там тоже была, она пыталась вмешаться, сказать Оксане, что если та считает, будто я делаю что-то не так, она как крестная Ариши могла бы позвонить мне, поговорить лично, а не устраивать судилище на всю страну. Думаю, в тот момент мама окончательно раскаялась в своем совете по поводу выбора крестной. А Оксана, конечно, могла бы не падать так низко.… Но тогда были выборы. Она баллотировалась в Госдуму, шла в политику, и ей было на все наплевать, ей нужен был рейтинг и эфиры. Для нее цель оправдывала любые средства. Вот такая крестная у моей дочери.

Возвращаясь к тете Лене. Она все время мою маму науськивала – по маме сразу было видно, когда она поговорила с ней. Тетя Лена все время имела на нее какое-то магнетическое влияние. Она особенно активно начинала вмешиваться, когда в моей жизни появлялся какой-нибудь мужчина. И они делали все, чтобы я с этим мужчиной рассталась. До сих пор не понимаю, кого для меня хотели мама с ее подругой. И если право на участие в выборе мужчины для своей дочери за своей мамой я хоть как-то признаю, то участие в этом вопрос тети Лены просто выводило меня из себя. Их не устроил ни олигарх, ни знаменитый на весь мир артист балета, ни голливудская звезда Джим Керри, ни отец Ариши альфонс Игорь Вдовин, ни другие мои мужчины – богатые, привлекательные, сексуальные, – короче, никто!

Мне очень хочется верить, что мама руководствовалась только самыми лучшими побуждениями. И она искренне желала мне добра. Но, Боже мой, как же мне дорого обходилось потом это «добро». Когда начались первые по-настоящему серьезные отношения с Сулейманом, я была безумно влюблена и так же безумно счастлива. Но мама и тетя Лена с самого начала давили на меня, убеждая, что этот человек мне совершенно не подходит. Безапелляционно. Не приводя никаких аргументов. При этом деньги, появившиеся у меня благодаря Сулейману, мама брать не стеснялась. Возможно, просто не осознавала всей картины, старалась подсознательно стать выше денег. А я в то время делала ей просто невероятные подарки – например, шкатулку, в которой могло лежать 20 000 долларов. Не говоря уж о том, что я оформила на нее недвижимость в Питере, подаренную мне.

* * *

Хотя об этом, думаю, надо рассказать подробнее. Тем более что в той истории все тесно переплелось – Сулейман, мама, деньги. Но по порядку.

Когда мы с Сулейманом еще только начали встречаться, то поехали в Санкт-Петербург, где он и познакомился с моей мамой. И как-то у них отношения сразу не сложились. А останавливались мы у нее, потому что своей квартиры в Питере у меня не было. Точнее, это и была моя квартира, на которую я заработала, а потом подарила маме. И Сулейман решил купить мне собственную квартиру, по сути, чтобы поменьше общаться с моей мамой, а побольше уделять времени общению со мной, когда мы приезжаем в Санкт-Петербург. Я ему сказала, что не нужно, я ведь к тому времени в основном уже жила в Москве, но он настоял. Хотя, положа руку на сердце, не слишком возражала. Все равно Питер ближе моему сердцу, и вообще было приятно иметь там собственное жилье.

Квартира, которую Сулейман мне подарил, стоила каких-то нереальных по моим меркам денег, а он еще и размахнулся на роскошный ремонт – вплоть до того, что потолки расписывали художники, занимавшиеся реставрацией Эрмитажа. Получилось очень красиво. Эта квартира в двести квадратных метров в центре Питера на площади Искусств у Русского музея. Но Сулейман квартирой не ограничился, он знал, что я занимаюсь с детьми и что мне хочется создать в Питере свою собственную школу-студию. И он подарил мне 200 квадратных метров в Питере, в самом центре, напротив Мариинского театра! Расселил коммунальную квартиру и сказал: «Насть, они твои, когда ты захочешь сделать студию – это будет твоя студия». И тут мама предложила оформить эту студию на нее, чтобы мне платить меньше налогов. Скорее всего, именно так она в тот момент и считала. Мне никогда не придет в голову заподозрить маму в каких-то корыстных чувствах к собственной дочери. Я была занята Большим театром – было не до того, чтобы разбираться, ну и к тому же, кому я еще могла доверять, как не маме? Не украдет же она у единственной дочери квартиру. Согласилась и забыла об этом на несколько лет, потому что идею со школой-студией пришлось отложить. Потом мы расстались с Сулейманом, и он, как я опишу позже, обложил меня, как зверя на охоте, со всех сторон. В том числе и попытался отобрать свои подарки. Я получила два судебных иска – квартира на Петровке оказалась якобы принадлежащей другому человеку, а за питерскую я как будто не заплатила за ремонтные работы. Но я и в этом вопросе не стала отступать, а продолжала бороться. Сами квартиры – Бог с ними – подарил, взял назад, это не было для меня потрясением. Студия в это время оставалась где-то в стороне, вспомнила я про нее только в 2009 году, когда меня уже ограбил мой бывший муж Игорь Вдовин – забрал все, что я накопила за свою жизнь, три миллиона долларов, огромные деньги. Нам с Аришей было буквально не на что жить, и я сказала маме, что надо продавать питерскую студию – все равно я туда уже вряд ли вернусь, к тому времени я уже окончательно поселилась в Москве.

А мама ответила, что этой студии уже нет, потому что она ее продала. Я была так ошеломлена, что слов не могла найти. Продала? Втайне? Когда? Зачем? Она мне ответила: «А помнишь, в 2003 году, когда вы с Сулейманом расстались, у нас был благотворительный бал в Екатерининском дворце? Вот все деньги за студию ушли на организацию этого бала». Я предполагала, что это неправда, с директором этого зала мы тогда договорились и нам его предоставили бесплатно, потому что это было благотворительное мероприятие. А спонсорами бала был «Газпром», и Миллер со своей супругой лично на нем присутствовали. Но что я могла сделать? Заподозрить свою родную мать во лжи? Нет, это не про меня. Потребовать деньги за эту студию немедленно? У кого? У собственной матери? Да вы с ума сошли!

Впоследствии узнала, конечно, что не была продана эта квартира ни в 2003 году, ни в 2009 году, когда я маму попросила ее продать за неимением денег. Моя мама не настолько наивная, чтобы избавиться от такой ценной недвижимости… Я была дико разочарована, и мне было очень досадно.

* * *

Боюсь, что за неимением своей личной жизни маме всегда хотелось быть свидетелем моих отношений с мужчинами. Когда мы жили с Сулейманом, мама приезжала в нашу квартиру на Петровку, спала на диване, а наутро говорила мне, что мы слишком громкие, соседям спать не даем. Каким соседям? Они от нас были отделены лифтом! Ну что я ей могла сказать? Это же буквально анекдот какой-то – приезжать и следить, не занимается ли взрослая двадцатипятилетняя дочь сексом! И она постоянно ежедневно настраивала меня против Сулеймана. Говорила, что он руководит мною, подчинил меня себе, диктует мне, как себя вести, что говорить и что делать. До сих пор понять не могу, что ее так в нем не устраивало. Мы отдыхали на лучших курортах, он дарил мне бриллианты, шубы и даже квартиры и вообще участвовал в моей жизни. Чем она была недовольна?! Не знаю, как даже сказать такое, но сейчас, когда оглядываюсь назад, в голову приходит нехорошая мысль, что мама мне завидовала. Гоню ее от себя, грешно так думать о собственной матери. Но эта мысль так здорово все объясняет, так расставляет все по своим местам…

Она, возможно, пыталась реализовать через меня все то, что не удалось ей, но когда у меня все шло хорошо, ее это почему-то не радовало. Когда мне было плохо, когда у меня были неприятности, она всегда была рядом, тут ей надо отдать должное. И моя любовь к ней за это только крепнет. Но моему счастью в личной жизни она никогда не радовалась. Словно оно ей поперек горла становилось, напоминая, что сама она балериной не стала, не реализовалась, карьеры не сделала, с мужем развелась, причем, как она всегда говорила, надо было сделать это лет на десять раньше. И личной жизни у нее своей уже давно не было. Может быть, она даже никогда никого толком не любила и главное – не была любима… Я не понимаю. Хотела она реализоваться через меня – так радовалась бы, что у меня есть все то, чего не было у нее: и счастье, и творчество, и карьера, и известное имя, и любовь, и мужчины, и подарки, и дом роскошный… Всегда маме говорила: «Если у меня будет все хорошо, то и у тебя будет. У меня будет человек с достатком – у тебя будут деньги. Я всегда с тобой всем поделюсь». Я твоя дочь, и наша судьба, сколько возможно, всегда будет общей. Но это не помогало.