Жрица

Я вернусь сюда с Мираной, закончу читать книги и, если не найду подсказки, отправлюсь на поиски женщины. Даже осознавая, что Смерть вполне могла уже забрать ее душу, все равно чувствую прилив сил.

– Мне жаль, что Время ведет тебя так странно и болезненно.

– Нам дается только то, что по силам.

– Ты не станешь слабее, если отпустишь свою ненависть.

– Если я отпущу, то начну думать о нем, как о человеке, найду оправдания, пойму. Я стану покорнее.

– Будь осторожна, девочка. Сохрани свой разум и душу.

К ночи я выхожу из шахты, оставив тихие земли позади.

Глава 10

На ночь мы располагаемся в шахтах. Высушить мокрые вещи удается на распорках, которые хаасы подготовили в первую вылазку, принесли вещи, что закопали на пороге тихих земель, здесь же сложены дрова и настилы для сна. Не только я привыкла к мягкой кровати. Поленья не просохли и поначалу нещадно чадят, но после разгораются и становится тепло и светло. Мне тесно в своей одежде, сапоги внезапно жмут, и я хочу снова надеть белое платье и прятаться за стенами, но приходится укрыться одеялом и заснуть на жестком настиле. Нужно собраться, вспомнить и больше никогда не забывать, какой дорогой я шла, сколько пройдено, сколько оставлено позади. Нельзя. Нельзя все это вот так отдать Забвению.

Я просыпаюсь поздним утром от того, что мне жарко, укрытая поверх вторым одеялом – одеялом Тумана. Вновь разожженный после ночи костер уже ярко горит. Сапсан перекладывает вещи, сортирует. Нам предстоит спускаться с горы без лошадей, что довольно непросто. Я слабая, Сапсан еще не окреп, и весь груз ляжет на Рутила и Тумана, чье плечо и нога относительно зажили.

– Завтрака еще нет. Они давно ушли, скоро вернутся, – лениво говорит Сапсан, не отрываясь от сумок. И его, и меня больше не трогает разделение. Я отчего-то вполне спокойна в ожидании, через пару дней мы расстанемся, к чему сетовать на то, что уже почти закончилось. Расстанемся ведь?

Я складываю одеяла и выхожу из пещеры. На земле лежит много снега, белого, со следами сапог и звериных лап. Присев и зачерпнув горсть, я умываю лицо и переплетаю волосы. Морозная свежесть бодрит, мысли снова становятся быстрыми.

«Кала», – зову я тихонько и улыбаюсь, едва она откликается.

«Все хорошо».

«Хорошо».

«Ты пришла из тихих земель?» – я задерживаю дыхание в ожидании ответа, но Кала не лукавит:

«К тебе».

Она сама так решила, и я не должна попрощаться с ней, рассказав о других химерах. Хвала Богам.

Я прижимаю ладони к груди, запускаю пальцы под рубаху, глажу след укуса на плече. И она чувствует это, готовится выпрыгнуть здесь. Но Кала должна оставаться с девочками.

Выпрямившись, я просто смотрю на прогнувшиеся под снегом ветки, по скрипучим шагам догадываюсь, что Рутил с Туманом уже близко. Они появляются из-за деревьев, многим правее от входа в шахты. У Рутила в руках две заячьи тушки. Туман останавливается рядом со мной и протягивает руку с горстью зимних красных ягод, я подставляю обе ладони, чтобы вместить все. Кислые, сочные, яркие как кровь.

Зайцев разделывают и зажаривают на завтрак и в дорогу, а после мы начинаем спуск.

В последнюю ночь перед входом в город уже можно разглядеть свет.

В последнюю ночь Туман снова смотрит так, будто я демон, а он хочет меня сжечь. И меня страшит завтра, тяжелое и неотвратимое. А утром за воротами, внутри Парсона, я останавливаюсь, потому что пришла пора.

Я говорю. Говорю, глядя в застывшие, удивленные лица:

– Дальше у нас разные пути.

И после долгого молчания Рутил произносит шальное:

–Уверена?

А я не уверена. Я знаю, что сейчас мне нужно найти Мирану, отвести ее в тихие земли, а после вместе с ней или одной идти на Запад или искать ту женщину, потому что есть еще Ардар и девочки, которых нужно защитить, и, Боги, вездесущие Боги, это должно быть сделано.

Но я не уверена.

– Парсон – все еще опасное место для одинокой женщины.

– Я не задержусь. Передай Вербе… Передай…Что…

– Не нужно.

– Нет. Подожди. Передай Вербе, что я не могу обещать, но Ива… Если она будет слышать Богов…

Рутил сбрасывает сумку на пол и обнимает меня обеими руками. Крепко. Я прижимаюсь к литому плечу, мне больно от этого нежданного жеста дружбы.

– Я напишу о тебе лучшую из книг, чтобы все могли узнать, а я не забыл. – говорит Сапсан, грустно улыбаясь.

– Назови меня иначе, Жрица слишком грубо, – прошу я, прежде чем обнять и его. Любознательный мальчишка с кучерявой головой навсегда останется для меня таким, который рискнул всем, чтобы узнать больше, который записал много историй и не желает с ними расставаться. – Ты станешь ведом, не отчаивайся, – я шепчу ему, касаясь щекой небритого лица и путаюсь пальцами в кудрях. Мне не должно быть трудно прощаться с ними, но отчего-то так.

Я поворачиваюсь к Туману и смотрю в глаза как беззвездное небо. Его брови нахмурены, губы сжаты. Я знаю, что с ним так не будет, но все равно жду. А вдруг. Может быть. Вот так. Когда нам не грозит погибель, когда нет опасности, когда спокойно вокруг. Просто так. Потому что мы больше не встретимся, не взглянем друг на друга.

Я смотрю так долго, что кажется, Время уже сменило не один год, что красная планета взошла. Дважды. Трижды. И я смотрю не в черные глаза, а в небытие Смерти, и нет ничего. Ничего. И я давно за чертой.

– Ты обещала мне бой.

– Я думала, ты понял. – Я не разочарована, мне только грустно, но это к лучшему. Так даже будет легче. Не сейчас, конечно, позже.

Отвернувшись, я иду по Парсону, мерзкому, гнусному, тошнотворному городу. Мне нужен один дом с зеленой крышей на третьей улице. Я заберу Мирану, и мы уйдем отсюда, как бы ее не держали. Я не оглянусь назад. Я больше никогда не зайду в такой город, как Парсон.

Заблудившись в петляющих улицах, потратив несколько часов на то, чтобы найти дом с зеленой крышей, я осматриваюсь по сторонам. Не стоит привлекать внимание к нам. Ясно помню, как внимательно разглядывал меня тот, кто согласился быть проводником, а после приставил к горлу нож. Вдвоем мы станем еще приметнее и защищаться будем тоже сами. Я надеюсь, что у нее есть теплые вещи и не придется долго собираться. К завтрашнему вечеру нужно быть в доме знаний прежних людей, а следующим утром я вернусь на свой путь. Больше нельзя тратить дни впустую.

Я планирую дождаться Мирану снаружи, не показываясь у дома, но, когда солнце начинает клониться к закату, терпение заканчивается. К тому же ноги меня уже не держат, усталость берет за горло и нестерпимо хочется спать. Решительно я перебегаю улицу и стучу в дверь. Резко, требовательно. Я оглядываюсь. Туман больше не стоит у меня за спиной, и от этого будто еще опаснее. Дверь открывается, высовывается старик и, пошамкав беззубым ртом, чешет затылок. Он осматривает меня с ног до головы, отмечает дорожный вид и предлагает:

– Комнату ищешь? Могу предложить?

– Мне сказали, тут девушка живет. Юная, волосы…

– Казнили ее. За ересь, – перебивает старик. – Дурно тебе, что ли? Так сядь. Отдышись. Комнату брать будешь? Веда не позову, это сама. Если ты с ребенком, то лучше ближе к центру постель бери, проще будет, и долго здесь не задерживайся. Дыши. Бледная такая. Губы синие…

– Давно?

– Что? А, казнили? Три-четыре декады назад.

Я убила восьмого человека. Больше нет нужды возвращаться в тихие земли, где ждет Хозяйка. Она не дождется, потому что Мирана мертва, а я свободна от своего слова.

У Богов жестокие шутки. Ни к чему было так. Я бы потратила пару дней.

– Меня просили забрать кое-что, можно зайти в ее комнату? – сдерживая волнение в голосе, я стараюсь оставаться спокойной. Хотя бы видимо.

– Там из ценного ничего не было, а вещи еретички тоже сожгли.

Я отворачиваюсь, смотрю вниз под ноги, отсчитываю шаги.

Если бы я не попросила ее остаться…

Если бы я просто отдала ей карту…

Если бы…

Я опираюсь ладонью о стену дома, сжимаю лоб рукой. Жмурюсь. Не могу дышать.

Если бы не так, как есть…

Зачем Жизнь хотела, чтобы мы встретились, если душу Мираны Смерть забрала так скоро? Зачем нужно было учить ее слышать, планета ведь еще не взошла? Зачем давать мне в руки дар, если я всегда опаздываю?

Я открываю глаза и иду не глядя, не зная, куда. Просто дальше от дома с зеленой крышей, где вместо меня Мирана дождалась казни. Я не слушаю ветер, чтобы не наткнуться на ее крики. Напротив, стискиваю кулаки, чтобы звуки исчезли, и двигаюсь в абсолютной тишине, нарочно путая мысли.

Мне непонятны замыслы Богов, и нет силы разобраться. У меня есть девочки, и если Мирану я погубила, то их еще нет. Есть путь. Есть цель.

Горько от одной мысли, что Мирана могла звать на помощь, а я просто не услышала в тихих землях.

Как меня не услышала Жизнь восемь, почти девять лет назад.

Неожиданным образом я оказываюсь перед гостевым домом, где мы с хаасами ночевали в прошлый раз, но мне нечем платить за постой, мешочек с порошком земных звезд не имеет ценности при электрическом свете, а потому я поправляю сумку на плече и ухожу из города.

Всю ночь я смотрю в небо полное звезд и думаю, засыпая только перед рассветом.

Просыпаюсь внезапно, резко подняв веки, щурясь на свет.

Туман греет руки у разведенного костра и смотрит на меня. Позади него топчется лошадь.

– Не беги топиться, я с миром, – предупреждает он, ломая мелкие ветки и подбрасывая их в огонь. Туман первым прячет глаза, и я внезапно побеждаю в этой схватке взглядов. – Вот, – он достает из сумки карту, – тебе пригодится.

– Она же неверная.

– Лучше, чем вслепую идти. Реки там свои поправишь, города. Есть еще карта от тех бандитов, но она маленькая, только на ближайшую округу, тебе не слишком поможет.

– А где Рутил с Сапсаном?

– Домой ушли.

– А ты чего не ушел?

Туман замирает. Он спокоен. Решителен. Ничего необычного.

– У меня есть другие дела.

– Серьезно? Когда ты меня ловил, ничего такого не было.

– Будь мне известно, какая ты, я бы не смог…

– Смог, – уверенно говорю я, поднимаясь на ноги и забирая карту. Разве я лгу сама себе, очаровываясь придуманными чертами? Нет, не лгу. – Знал же, а в тихие земли все равно повел. И это имеет значение для тебя, для меня – нет. Ты мучил меня ни за что, ты заставил меня сделать то, что тебе нужно, ведь так?

– Я не он, – Туман говорит об Ардаре, как о чем-то подлом, богомерзком.

– Пока. Он тоже стал таким не сразу. Мы не рождаемся чистым злом. Мы учимся, познаем, меняемся. Я помню, когда была ребенком, мир был добр и справедлив, а теперь он многоликое чудище. Так было и с Ардаром. Если я застряну с тобой на десяток лет, мы поговорим об этом снова.

Туман вскакивает и хватает меня за локоть. Отчего-то с силой тянет на себя, берет за затылок, не давая отвернуться и четко, медленно произносит:

– Я. Не. Он. И никогда им не стану.

– Скажи честно, Волк, как ты смог меня найти?

– Я не находил. Я тебя просто увидел. И смотрел. А потом ты вышла из горящего дома и убила храмовницу. И мне казалось, что я тобой отравлен. Я тебя ненавидел. А ты детей спасла, ты сказала «все будет хорошо», а чего уж хорошего? Когда ты бежала из племени, все, о чем я мог думать – я больше никогда тебя не увижу. Уже тогда, понимаешь? Ты же понимаешь? А еще я надеялся, надеялся, проклятье, что ты на самом деле всех обдурила и вот-вот покажешь истинное лицо. А ты… Ты…

Туман наклоняется ближе, я закрываю глаза, потому что он слишком близко, так близко, что страшно. Губы к губам. Горячо. Он тесно прижимается и замирает. Я не двигаюсь. Я не помню, что нужно делать. Но едва Туман отстраняется, я тянусь за ним, касаюсь ладонью выбритой щеки, чувствую, что он улыбается. Туман касается лбом моего лба. Он высокий, ему должно быть неудобно.

– Поверишь, если я скажу, что боюсь тебя сейчас? – страшась открыть глаза, я тихо шепчу ему в губы сложные слова.

– Я страшнее архизверя?

– Я не знаю, нужно ли бороться с тобой.

Он нежен, ласков, осторожен, будто я стекло, и стоит сжать крепче – рассыплюсь. Земли больше нет под ногами, Туман держит меня. Мне жарко, когда его губы касаются шеи. Я закрываю живот рубахой, руками, он шепчет «я видел», но я не могу иначе, и тогда Туман укрывает нас с головой одеялом. В темноте я решаюсь открыть глаза. Он целует яростно-мягко, касается, трогает. Я чувствую его как часть себя. Его плечи, шею, грудь, руки, ноги, пальцы, все мое. Дышать сложнее, он забирает дыхание с каждым поцелуем, а я все равно тянусь к нему, не желая, не имея сил расстаться. А когда я, выгнувшись, замираю, он тоже замирает.

И целую вечность я просто остаюсь с ним, продолжая цепляться.

– Ты как?

– Все хорошо.

– Тебе больно?

– Нет…

– Я тяжелый.

– Ты теплый.

– Тебе холодно?

– Ты такой болтливый.

Он смеется, сползает чуть в сторону, стягивая за собой часть одеяла. Я ерзаю, натягивая штаны. Туман называет меня корыстной женщиной, потому что только они так быстро одеваются. Он гладит мою руку, целует пальцы. Нечаянная нежность от жесткого охотника.

– Тебе не обязательно быть таким осторожным. Я была с мужчинами.

– Серьезно? – ухмыляется он, и я прячу лицо от накатившего стыда, а Туман целует меня в висок. – Ты как-то сказала, что не хочешь, чтобы я тебя касался. Я не хотел увидеть это. Я тебя тоже боюсь.

– Почему?

– Ты обещала меня убить.

– Не обещала, иначе пришлось бы держать слово, – Это было так давно. Разве можно упомнить все мои слова, особенно те, что я бросаю в гневе?

– Я умру, если это спасет тебя, – тихо говорит Туман, сжимая мои пальцы.

– Как так вышло, Волк, что тебе не для кого жить?

– Есть племя и ты. Мало?

Я пожимаю плечами. Не знаю. В любом случае, станет меньше.

– Почему мне нельзя знать, как тебя зовут?

– Когда кто-то произносит твое имя – это дает ему власть, Волк. Делает ближе. Позволяет позвать. Управлять. Наши имена знают только Боги и матери. В моем случае девочки и Кала.

– Кала?

– Она пришла сама. Ардар однажды отправился в тихие земли и взял меня. Наверное, она пришла за мной так же, как та химера. Без нее я бы не смогла оставить девочек. Я только ей верю так безоговорочно. След укуса на плече – ее. Связь на крови теснее, крепче.

– А если я тебя укушу?

– Не знаю… – Я разворачиваюсь к нему, очерчиваю пальцем извечно хмурые брови. Он шутит, но я правда не знаю: – Кровь связывает иначе, чем клятвы. Кала движима древними инстинктами, ей несколько тысяч лет, она не ценит слова, почти не использует их. Я даже не знаю, как именно нас связал укус, но благодаря ему она может приходить. Выдохнув, я снова ложусь на спину и смотрю в тяжелое зимнее небо. – Мне нужно идти, Волк.

– На Запад?

– Нет. Хозяйка сказала, что одна женщина нашла способ отказаться от клятвы, она живет где-то на берегу реки Тарн, попробую отыскать.

– Я пойду с тобой, – говорит Туман, натягивая одежду. Он не ждет согласия или одобрения, просто сообщает. – Поймаю кого-нибудь на завтрак. – и, отбросив одеяло, уходит, дозволяя мне все обдумать и привыкнуть. К моменту его возвращения я полностью собрана и изучаю карту, пусть неверную, выбираю путь к реке. Мы не заговариваем друг с другом, пока он зажаривает птицу, а я строю маршрут, и только когда приходит пора садится на лошадь, спрашиваю:

– Почему одна?

– Не был уверен, что не прогонишь, – нехотя признается Туман. – Кланяться будешь?

Он помогает мне сесть верхом, забирается сам, и мы трогаемся с места. Сейчас я прижимаюсь к нему всей спиной. Первые несколько часов двигаемся по солнцу, позже – используя в качестве ориентира выступивший над деревьями пик горы. Туман держится спокойно, и наверняка, в отличие от меня, уже представляет, что будет дальше. Но надо отдать ему должное, никакого давления или навязывания. Возможно, он действительно боится оказаться вторым Ардаром, а может, просто понимает, что я в замешательстве. Он не касается меня более необходимого. Я страшусь обмануться, позволить себе лишнюю привязанность, то, что помешает мне поступить правильно, когда с девочками случится беда. Только и всего.

Размышляя, я постоянно прислушиваюсь к ветру, пропуская его сквозь пальцы, надеясь услышать шум реки, и осматриваюсь.

В момент, когда я бросаю беглый взгляд по правую сторону, мое больное ненавистью сердце екает и сжимается в груди.

– Стой, Волк.

– Туман, – поправляет он, но я тяну лошадь за гриву, выпутываюсь из его рук и спрыгиваю в снег. – Что опять?

Я пытаюсь вспомнить. Это сложно. Много лет минуло. Все было другим, деревья казались выше, корни, торчавшие из-под земли, с половину моего роста. Я закрываю глаза, ищу чистые воспоминания, без примеси фантазии. Мох вырос по всей глыбе, но это все еще тот самый камень. Река должна быть справа.

– Жрица, – зовет Туман, и я оглядываюсь, отступая в глубину леса. Наверное, есть на моем лице, в моих глазах что-то такое, что заставляет его не спрашивать, а просто идти следом.

Я продираюсь сквозь ветки, кусты стали гуще, они царапают замерзшие щеки, мимо поляны с заснувшими на зиму земными звездами. Уже недалеко. Но только спустя несколько сотен шагов я останавливаюсь и долго всматриваюсь в очертания дома. Снег рядом вытоптан, из трубы под крышей вьется еле заметный дымок. Туман останавливается рядом и спрашивает:

– Ты знаешь, кто здесь жил?

– Я.

Чудовищная тоска стискивает грудь так, что не выходит вдохнуть. Я и надеюсь, и не желаю всем своим существом верить в открывшееся. Там может ждать меня спасение и самое страшное предательство. И плохо, и хорошо.

– Жрица, – осторожно зовет Туман и берет меня за руку. Тоже догадывается.

– Пойдем, – голос звучит хрипло, пальцы дрожат, но я все равно иду к двери, за которой угадывается свет огня. Я стучу трижды и разжимаю кулак, на костяшках остаются мелкие царапины. От дома веет теплом, а мне холодно. Скрипнув, дверь открывается, и, набрав воздуха, я поднимаю взгляд от сапог.

Она стоит, не пряча глаз. Сначала смотрит на Тумана, после на меня.

– Ты выросла очень красивой.

Голос остался прежним, ровно таким, как я его помню. И глаза.

Она отступает, пропуская нас внутрь. Я обхожу половицу, которая тут же скрипит под ногой Тумана. Где-то здесь должна была остаться лужа крови от Птахи. Странно, что весь дом не пахнет Смертью. Сколько лет нужно, чтобы из стен ушел ее запах?

Комната наполовину пуста, все тот же стол и два стула, печь, полки с посудой. Даже моя чашка по-прежнему стоит на месте. Нет только коврика у порога, вероятно, вся кровь Птахи впиталась в него. За пологом маленькая комната с двумя кроватями: детской и взрослой. Я веду рукой по старому покрывалу – все еще колючее. У изголовья сидит сшитая из лоскутов игрушка. У нее было имя, я пытаюсь вспомнить. Что-то простое, как Птаха, только бессмысленней.

– Здесь все как и раньше, ты помнишь? – говорит она.

– Я продала их, – зачем-то отвечаю, хотя ни в одной из сделок с Забвением я не торговала домом и ею. Берегла. Надо было отдать, пока было ценным. Медленно обводя взглядом комнату, я погружаюсь в воспоминания о детстве, где всегда было тепло, ярко. Игры у реки и с Птахой, завтрак, приготовленный еще до моего пробуждения, колыбельные на ночь. Мне кажется все остальное ненастоящим, сном, который должен закончиться. Я путаюсь, теряюсь:

– Волк!

– Да, – тут же откликается он, стоя за спиной. А мне казалось, он остался в большой комнате. Я протягиваю к нему руку, и он сжимает ее. Заземляет меня. Не дает заблудиться в прошлом. Он здесь и сейчас, я с ним. Туман гладит большим пальцем шрам на моей ладони. Я касаюсь живота там, где меня разрезал Ардар.

Хорошо. Ладно. Все это было. Мне давно не снятся сны.

Я нервно облизываю губы и смотрю в лицо Тумана. Он встревожен, потому что я опять веду себя непонятно.

– У печи есть подставки, можно просушить вещи, – ровным голосом произношу я, совладав с собой, и решаюсь посмотреть на нее: – Ты позволишь?

– Конечно, – ее голос тоже спокоен, будто я всего-то выходила поиграть и вернулась к ужину. Только прошло шестнадцать, почти семнадцать лет. – Твой друг и ты… – ей нечего добавить, и она, сбившись, умолкает.

Это место было мне домом первые годы жизни. Здесь погибла Птаха. Зачем Ардар ее убил?

Не отпуская руки Тумана, я веду его прочь из спальни и занимаю один из двух стульев, не доверяя ногам. Он остается рядом, опираясь спиной на кухонный шкаф.

Говорить так или иначе придется, но я не спешу начинать, дожидаюсь, пока она сядет напротив. Ее взгляд не изменился, возраст сказался на лице, волосах, шее, руках, но глаза такие же.

– Он отпустил тебя?

Мне хочется смеяться. Ардар? Отпустил?

– Девочки…

– Не говори о них со мной, – я качаю головой, оставаясь внешне спокойной. – Мы здесь не для этого.

– Дочь… – она спотыкается на слове, смотрит поверх моего плеча на Тумана. – Как мне тебя называть?

– Он называет меня Жрицей. – Ядовитые жгучие слова о том, какую кличку дал мне Ардар, так и просятся, но ни к чему. – В тихих землях я встретила женщину, она сказала, что тебе известно, как отменить клятву, и книгу ты забрала. Я здесь, чтобы услышать, а пустые разговоры не нужны.

– Ты прошла тихие земли… – выдыхает она с удивлением и восхищением.

– Клятва. Говори.

Она закрывает глаза, складывает руки, сжимает пальцы в замок. Я жду. Туман за спиной не двигается, и в какой-то момент кажется, что его там уже нет. Мне хочется оглянуться, проверить, не исчез ли он, но я лишь на мгновение слегка поворачиваю голову, переводя взгляд на огонь в печи и прислушиваюсь.

– И ты не спросишь, зачем? Кому я дала клятву? – ее голос заставляет вздрогнуть. Я смотрю на свои трясущиеся пальцы. Теперь ждет она, но, Боги, что мне еще сказать? И потому я молчу, как молчала, когда Жизнь пришла ко мне в Парсоне. Что изменят мои вопросы, слезы или мольбы?

– Нет никакого способа отказаться от клятвы. Только передать, – решительно произносит она.

Я не выдерживаю, резко поднимаюсь из-за стола, стискиваю кулаки, убираю звуки. Кто-то берет меня за локоть, Туман еще здесь, говорит, а я не слышу. Мотаю головой. Сейчас. Только пара мгновений.

– Как передать? – спрашивает Туман, не отпуская моей руки. – Кому?

– Другой жрице, Волк, – со смешком отвечаю я. – Так ведь?

– Так, – соглашается она. – Равно как ты взяла мою клятву перед Ардаром.

Это странно, но я ничего не чувствую. Я будто знала. Открывшаяся правда не удивляет – разочаровывает и опустошает. Я дышу тяжело, но ровно, потому что мне не больно, не страшно. Мне нужно думать и искать другое решение. Я еще не проиграла.

– Книга при тебе осталась?

– Подожди-подожди, – обрывает Туман, обходя меня и приближаясь к столу. – Ты обманом заставила ребенка взять на себя твое обещание?

– Я пыталась спасти всех своих детей, – тихо говорит она. – Если бы Ардар забрал меня, Хэ… Жрица и девочки погибли бы. Я не видела иного пути.

– Чем обречь свою дочь?

– Не суди меня.

– Оставь ее, Волк. Она сделала верно. Книга?

– Да как это вообще можно назвать верным?!

– Какая разница?! – вспылив, я тоже кричу. – Сделанного не воротишь.

– Ардар отыскал нас здесь, он бы оставил их троих погибать или убил. Потому я решила передать клятву Жрице. Чтобы он забрал их, чтобы берег. Я заставила ее дать две клятвы: Ардару и девочкам. Я не знала, что он позволит мне жить.

– Почему ты сама… – начинает Туман и оглядывается на меня.

– Потому что она мать, Волк, – спокойно объясняю я, касаясь его плеча. – Мать не может дать клятву. Такие правила у Богов. Им кажется это забавным. Когда родители хоронят своих детей.

– Мне было меньше, чем тебе сейчас, – произносит она. – Ардар впервые нашел меня, он знал, что требовать, заставил дать ему обещание. А после его ухода я поняла, что беременна.

– Он что, отец? – Туман ужасается так, что на шее выступают желваки. В черных глазах отражаются всполохи печного огня.

– Нет, – она морщится. – Ты не сказала своему другу?

– Да как о таком вообще можно кому-то рассказать? Сама Жизнь коснулась твоего чрева, чтобы появилась я. Сказка для ребенка.

– Жизнь сотворила тебя, – упрямо повторяет она. – А девочки рождены для Смерти. Это равновесие.

– Это чушь. Ты не слышишь меня? Книга?!

Туман бьет кулаком по столу, принуждая к тишине. Бедняга. Все слишком сложно и запутано.

– Я говорил, что не могу разобраться, если ты рассказываешь быстро и непонятно, – раздраженно произносит он.

– Она…

– Твоя мать? – Туман уточняет, не стесняясь перебивать. Я киваю и продолжаю:

– Она попалась Ардару. Дала клятву Смерти. После развлеклась с кем-то, а в детстве рассказывала, что Жизнь сотворила меня, используя ее как сосуд. Видимо, между этими событиями побывала в тихих землях, где и узнала, что от клятвы можно освободиться, передав ее другой. Спустя восемь лет Ардар вернулся. Почему восемь? – Я оборачиваюсь к ней.

– Девять, – поправляет она, поднявшись. – Когда мы встретились впервые, он был молод, щедр и дал мне свободу. Ардар сказал, что вернется, если ему будет недостаточно одной защиты, и вернулся.

– Девочки только родились. Она посчитала, что спасти их можно, только если связать всех нас, четверых, с помощью меня. Это все. Дальше ты знаешь.

– А твои… – Туман показывает на мои ладони, имея в виду дары Богов, вроде распускающихся бутонов и возвращения душ из небытия Смерти. Я пожимаю плечами. Может, и есть правда в ее словах о равновесии. Может, нужно ответить Богам.

– И мне неинтересно, – я так и не даю ей сказать, – почему ты предпочла оставаться для нас мертвой. Или почему он оставил тебя живой. Только книга.

– Надеешься найти там что-то, чего не нашла я за двадцать пять лет?

Я еще не проиграла. Пока не взойдет красная планета, есть шанс. Есть Запад. Есть дом в тихих землях. Я далека от отчаянья.

Она встает и уходит во вторую комнату.

Вместе с ней исчезает воздух вокруг. Темнеет в глазах.

Дыши. Это уйдет.

Я пытаюсь сосредоточиться на огне внутри печи. Внутри меня пламя. Внутри меня был ребенок. Внутри меня ничто, небытие, пустота.

Туман обнимает за плечи. Я касаюсь затылком его груди.

Я дышу.

Спасибо.

– Переночуем здесь, только снаружи, а утром… Запад…

– Утром решим, – обещает он. Я благодарна за то, что Туман не расспрашивает, просто стоит рядом.

Она возвращается, отдает мне книгу, я беру так, чтобы не коснуться пальцев, даже руки Смерти милее сейчас, и мы уходим. Туман первым, я за ним, она окликает на пороге:

– Жрица. Ты дала им имена?

– Разумеется, – я оглядываюсь на нее перед тем, как закрыть дверь. – Ты не узнаешь.

– Ты можешь остаться здесь… – торопливо говорит она, но я уже вне дома и не слышу окончания фразы.

Туман выбирает хорошее место, разводит огонь, я грею нам остатки утренней птицы и без аппетита ем. Он прижимает меня к себе всю ночь, меж нами лишь книга, под двумя одеялами теплее, но мне не спится. Я разглядываю его лицо в бликах огня, я не любуюсь, я смотрю, чтобы не потеряться в себе. Там, где ничего нет, пусть будет он со своими шрамами и мертвецами.

На исходе второй бессонной ночи у меня вовсе не остается сил, и, закрыв глаза, я засыпаю, жалея, что не могу видеть его еще и во сне. Поздним утром птицы будят меня надрывным голодным криком. Тумана рядом нет, но есть свежий хлеб, что, вероятно, принесла мать, а он принял. Не брезгуя, я отламываю кусок, складываю вещи, забрасываю на коня и отправляюсь за ним. Это просто, я будто следую за нитью и выхожу к месту, где Туман рубит тонкий ствол сосны. Он останавливается, завидев меня, и смахивает пот со лба.

– Как ты меня нашла?

– Ты шумишь, и лес шумит. Зачем дрова?

– Сделаю из них колья, пригодятся в охоте. Ты как?

– Не выспалась.

– Ты бы хоть поплакала, Жрица, по-простому, по-женски. Все легче будет, а мне спокойнее. А то ж не ясно, что сотворить можешь: и в реку кинуться, и город сжечь.

Я грустно улыбаюсь. Так легко у него выходит говорить о трудном, так откровенно. Все нутро наружу, а хорошо.

Что-то будто толкает меня под руку. Я распрямляю пальцы, пропускаю между ними ветер. Я слышу. Я кричу внутри себя. Я отворачиваюсь, хочу бежать. Туман ловит меня, не давая уйти.

– Подожди, подожди. Не зови своих Богов. Скажи мне, – он успокаивающе шепчет на ухо, гладит по волосам. Его объятья вдруг душат, пальцы колют, губы ранят. Я жмурюсь, смаргивая злые слезы, и оборачиваюсь:

– Что мне тебе сказать, Волк? Что дороги у нас разные? Тебе в племя, а мне на Запад. Потому как пути назад у меня нет. Или ты думал силой увезти? Лаской? Обманом? Так не будет этого, Волк. Не хочешь быть как Ардар, садись на коня и уезжай. Ничего другого не предложу. Со мной идти не позволю, с тобой сама не пойду.

– Жрица.

– Садись и уезжай. У меня есть обязанности, равно как и у тебя перед вождем. Оставь меня. Отпусти.

– Зачем ты так?

– Так честно? Можем, конечно, притворяться, но толку? Не сегодня завтра разойдутся пути, что мне прикажешь делать? Слезы лить? Нет у меня на это права. Уезжай. Себя не жалеешь, меня не мучь. Вот тебе конь, вот вещи. Прощай! – Я не могу больше смотреть в его глаза и ухожу, почти сбегаю, но мне некуда бежать. Деревья мелькают, и чем ближе дом, тем медленней мой шаг.

У крыльца гомонят люди, но стоит мне показаться, поляну окутывает тишина. Люди расступаются, пропуская вперед человека, которого я ненавижу всей душой.

– А ты говорила я никогда не найду тебя.

– Нашел.

– Ну здравствуй, Кошка.

Я ведаю твою боль. Я понимаю, принимаю и разделяю твои горести, твои печали, твои утраты, твой выбор, твой путь. Твоя кровь – моя кровь. Моя сила – твоя сила. Отныне и до той поры, пока Смерть не заберет душу одного из нас в мирный час, я защищаю тебя.