Жрица

– Нет. – Я ненавижу вспоминать об этом, ненавижу говорить. Во мне тоже есть ярость. И гнев. Не стоит будить их.

– Тогда почему никто не защитил вас? – жестко спрашивает Туман. – Почему ты вообще была одна, когда я тебя нашел? У тебя ведь есть ручной зверь, почему ты не звала его? Почему Боги не защитили тебя? Ты их тоже не звала?

– О, я звала, – вырываются изо рта многолетняя горечь и яд, они отравляют воздух, и мне опять больно дышать. Ночь сегодня такая. Он снова просто смотрит, и мне колко, неуютно от того, что этот чужой человек понимает, какое прошлое я ношу в себе. Так не должно быть.

– Если я умру, выбирайся из леса, как только сможешь, – сурово говорит Туман.

Он сражается не со мной. Он сражается за меня, что ошеломляет. Так тоже не должно быть. Я пытаюсь понять, что это значит для нас обоих. Я напоминаю себе, что Туману нельзя верить, никому нельзя. Напоминаю о девочках. Напоминаю о ниадах.

– Если ты умрешь, никто из нас уже не выйдет из леса, Волк, – шепчу я и протягиваю руку. Туман, хмыкнув, отдает мне бутылку. Я пью из горла, обжигая глотку. В груди, кроме боли, теперь есть тепло.

– Тоже в какой-то степени отрава, – говорит он и трет подбородок. Я задаюсь вопросом, может ли он тоже постоянно вспоминать то, что сделал.

– Почему ты не сожгла меня в первую ночь, когда летал кромул? – Туман произносит это каким-то хриплым, надломленным голосом.

– Ты закрыл мне глаза.

– Почему не позвала зверя?

– Не хотела выдавать себя.

Туман знает правду и без меня, а может, для него не имеют значения ответы. Я ничего не понимаю по его глазам, только по голосу, но сейчас он молчит. Забирает бутылку и тоже пьет.

– Убей меня сейчас, – предлагает Туман.

– Не могу.

– Отчего же?

– Есть правила, Волк. Я не готова их нарушать.

– Опять божественное?

Киваю и откидываю голову назад, затылком на кровать, чтобы хоть на мгновение освободиться от взгляда Тумана. Он усмехается, он силен, я – нет.

Дверь в комнату отворяется, Рутил с Сапсаном, тоже немного пьяные, замирают на пороге. Часть свечей гаснет от движения воздуха. Холод проникает в теплую комнату, забирается мне под рубашку.

– Мы его ищем, а он тут девушку спаивает, – весело говорит Рутил. Бедные хаасы, напуганные рассказами о ниадах, не придумали ничего лучше, чем напиться и отложить осознание опасности на потом. Я поднимаюсь на ноги, возвращаюсь в постель и отворачиваюсь к стене. За окном слышится шум дождя. Я даю себе два дня, а на рассвете третьего мы выйдем в горы. Ни секундой позже.

Утро наступает поздно из-за тяжелых туч. Я смотрю на стену, добротный камень, чуть остывший за ночь, после того как погасла печь. Хаасы еще спят, все трое, я тоже не спешу подниматься. Перевернувшись, смотрю в потолок.

Нужно укрепить связь с Ардаром, чтобы и в тихих землях сдержать клятву. Я не знаю, как. Среди всего, что мне поведали Боги и мама, нет ничего полезного.

Тихие земли, ниады, Ардар, проклятья, хаасы, опасные люди вокруг, а я не теряю надежды выжить и спасти девочек. Забавно.

Вытираю с виска слезу и сажусь.

В моей памяти должно быть хоть что-то. Придется говорить с Забвением. Перебирая воспоминания, которые готова отдать, я бесшумно спускаюсь на пол и натягиваю сапоги, укладываю нож в голенище.

– Обед! – громко кричит женщина, стуча в дверь, никто из хаасов даже не вздрагивает. Я бы точно смогла уйти этой ночью и вырваться на свободу. Накинув куртку, спускаюсь вниз.

– На. – женщина сует мне в руку тарелку каши и стакан с молоком, – все свежее. Только с огня.

Благодарю и сажусь за ближайший стол так, чтобы видеть дверь. Я все еще жду, что Ардар появится, ничего не могу поделать с этим. Вяло ковыряю ложкой в тарелке. Много мыслей, толка нет.

Она входит в дом пятнадцатилетней девочкой, а за стол садится уже мудрой взрослой женщиной с прекрасными чертами лица, ласковыми глазами. Одежда из прошлых веков, скрывающая очертания тела, и кожа, украшенная цветами. Мягкими движениями она будто перетекает в пространстве.

Мне снова больно дышать. Зачем она здесь? Она не приходила с того момента, как из меня вырезали ребенка. Я не звала ее с тех пор. Я предана ею.

Она тепло улыбается и кладет ладонь на мою щеку. Я льну как ребенок, изголодавшийся по материнской нежности. Я закрываю глаза, берусь за ее запястье, чувствую, что слезы близки. Она гладит мое лицо:

«Время ведет тебя трудной дорогой», – врываются в мой разум ее древние слова, и я слышу, как, взбунтовавшись, рычит Кала: «Не отвечай!». Знаю, что нельзя, но меня разрывает от желания кричать: «Почему ты не пришла? Я звала. Я молила тебя сохранить ее. Почему ты оставила нас?»

«Дитя, взгляни на меня», – произносит она, и я открываю глаза. Разжимаю пальцы. Она уже старше, возле губ проявляются глубокие морщины, взгляд тускнеет. На руке, за которой я неосознанно тянусь, проступают вены и кости. Цветы медленно увядают.

«Смерть получила твое послание. Это развеселило ее».

Послание? Я ошиблась, я сорвалась, я даже не думала, что тот мертвец сможет запомнить мои слова.

Закусываю губу, чтобы сдержаться и не ответить. Я никого не звала, сделки не будет, если не заговорю. Девочкам пока ничего не грозит, Смерть не заберет их до восхода красной планеты.

«Ты не готова расстаться с ними, понимаю. Придет пора», – звучит она в голове, не нуждаясь ни в чем, кроме моего взгляда. Непролитые слезы исчезают, высыхают от вспыхнувшего в крови огня. Она уверена, что придет пора, и я смирюсь с тем, что их заберут, это как удар в грудь тяжелым молотом. Она думает, все мои попытки спасти девочек тщетны. Как хорошо, что я ей больше не верю.

«В этом городе есть девушка, она страдает, когда мы пытаемся с ней говорить. Ты должна помочь. Научить. Как учила тебя мать».

И жаль, что у меня нет права отказаться.

Туман садится за стол. Он не слышит гласа, все что он видит, – это незнакомую женщину рядом со мной, и как мы молчим друг с другом.

– Что происходит? Заводишь друзей? – нагло, но тихо интересуется он и ждет. Ждет. Ждет. Лучше бы ушел. Она поворачивается к нему, так же нежно улыбается, а я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать: «Не смотри на него. Смотри на меня». Нельзя говорить. Кала тревожно рычит, требуя молчания.

Я подаюсь вперед, хватаюсь за старческую руку.

– Что, Хааса ради, происходит? – повторяет Туман, и тогда она отрывает не до конца увядший цветок и кладет на стол перед ним. Обернувшись ко мне, глазами мудрой старухи оглядывает напряженные плечи, сжатые губы, ей уже скучно.

«Выполни», – требовательно напоминает она, поднимаясь, и уходит. Плавно двигается к двери, под одеждами не видно ног, набрасывает на голову капюшон и выскальзывает на улицу. Туман резко поднимается, чтобы преследовать ее, в последний момент цепляется за край балахона, но в его руках остается только ткань. Он растерянно оглядывается на меня, делает шаг за порог, не веря собственным глазам.

– Что это было? – Стремительно вернувшись к столу, Туман швыряет балахон на пол.

– Жизнь. – Я пожимаю плечами и беру в руки цветок, в моей ладони лепестки распрямляются, возвращают яркость. Я сжимаю кулак, раскрываю, и цветок снова прекрасен и свеж. Подарок, стало быть, за услугу, новое искусство.

– Я видел Бога? – опешив, Туман присаживается на корточки рядом со мной и глядит на цветок.

– Бог видел тебя, – поправляю я. – И это хуже, чем звучит.

– Почему?

– Сколько людей дожили до старости после встречи с Хаасом?

Туман что-то прикидывает, хмурится, сжимает губы, мрачнеет лицом. Наверное, трудно спустя многие годы охоты за демонами и веры в несуществующего Бога столкнуться с моим миром вот так, резко и без шанса отступить, как прыгнуть в холодную воду.

Зря ты не дал мне уйти, Волк, зря вытащил из той реки. Теперь Время спутает дороги, и убить друг друга будет сложнее. А нам придется.

– За обедом нужно идти на кухню, – буднично сообщаю ему, отбросив цветок в сторону. – А мне нужно отыскать одного человека, Волк. Отпустишь?

– С тобой пойду. Все пойдем, – подумав, добавляет он, еще осознавая произошедшее. Тяжелое у него утро: Боги, похмелье и строптивая я. Туман опускается на стул, где сидела Жизнь, и трет подбородок, думает, вероятно. Я помню, когда впервые смотрела в ее древние глаза, и понимаю, что готова отдать это Забвению, пока момент еще ценен, взамен на любую подсказку. Должно быть что-то, способное мне помочь сдержать клятву данную Ардару и сейчас, и в тихих землях. Должно быть, и никак иначе.

Я соглашаюсь подождать. То что мы с Туманом пытаемся сотрудничать, ничего не значит. Грядущая встреча с ниадами тревожит нас одинаково, и вчерашний гудеж хаасов тому доказательство. Сплотиться, не значит довериться. Я умею разграничивать чувства, эмоции и долг. Я умею ограждать себя от лишних чувств, запрещать мысли и руководствоваться рассудком. Я это я, Боги не управляют мной. Ардар не управляет.

Туман уходит, чтобы поднять остальных. Ни капли недавней растерянности в движениях. Шаги уверенные, тяжелые, в руках сила, в глазах темнота. На мгновение я даже думаю, что он сможет справиться с ниадами. Но Ардар едва сумел спасти нас, а его мощь пугает и по сей день, он свирепей Тумана, безжалостней, он, не оглядываясь, позволил умирать другим людям, пряча за собой тринадцатилетнюю меня. А кем пожертвует Туман?

Я снова зябну, хотя в зале тепло, запахиваю куртку плотнее, допиваю остывшее молоко. Накопленная усталость не уходит за одну ночь. Массируя виски, думаю о девушке, которую жаждет заполучить Жизнь. Почему она в Парсоне? Хотя, с другой стороны, я-то тоже здесь, а Боги любят устраивать якобы случайные встречи.

Спускаются Сапсан с Рутилом, помятые и взбудораженные: на лицах еще следы от подушек, зато в глазах интерес. Хаасы рассаживаются вокруг, Рутил отодвигает в сторону грязную посуду.

– Это правда? – вместо приветствия шепчет Сапсан, видимо, позабыв, что теперь недолюбливает меня.

– Что я говорю с Богами? – так же тихонько, но не скрывая веселья в голосе, спрашиваю в ответ. Меня забавляет, как заметно измельчала его самонадеянность. Еще вчера он злился, а нынче снова любознательный мальчишка.

– Я не слышал, чтобы вы говорили. – Туман разворачивает стул и садится ближе к столу, опираясь на спинку грудью.

– Это будто слова звучат сразу в голове.

– Ты читаешь мысли? – напряженно, грубо, снова обвиняя, произносит он.

Я прищуриваюсь. Выдумщик. Есть то, что ты хочешь скрыть?

– Нет. Мысли слишком быстрые для этого. Просто говоришь, только не вслух, но тебя слышно, – я пытаюсь сформулировать заранее то, что придется объяснять незнакомой девчонке. – Звучит понятно?

– Не слишком, – бормочет Рутил, почесывая голову. – Но я не думаю, что нам стоит лезть в… это. – Он крутит ладонью в воздухе, имея в виду меня всю.

– Могу я это записать? – неожиданно спрашивает Сапсан.

– Запомни, – велит Туман. – Ешьте, и займемся делами.

Он главный в нашем маленьком отряде, даже я привыкаю слушаться. И пока хаасы стучат ложками о тарелки, Туман нервно постукивает пальцами по спинке стула. Ему нельзя показывать смятение или нерешительность, это тяжелая ноша – быть постоянно выше себя.

Внезапно я понимаю, отчего мне так сложно находится рядом с ним, особенно наедине, – он слишком похож на Ардара. Во взглядах, которые бросает на меня. В решении идти к поставленной цели. В ярости и источающейся агрессии. В хладнокровии, с которым он отдал меня палачу. В уверенности, что его сила абсолютна. В жесткости. В нежелании отпустить меня.

Он станет вторым Ардаром. Я не ошиблась прошлой ночью.

Истина давит мне на грудь, мешая дышать. Я отвожу взгляд от его пальцев.

К тому моменту, когда я освобожусь от Ардара, Туман должен быть уже мертв. Он тоже понимает, что иного конца не будет. Он сам все предрешил словами «убей меня».

Хорошо. Ладно. Когда придет час, моя рука не дрогнет. Как и его, надеюсь.

Я выхожу за порог, чтобы подышать свежим воздухом, потому что в зале его очевидно нет, наступаю в неглубокую лужу и, ругнувшись, выбираюсь на узкую дорогу. Дожидаясь хаасов снаружи, я остужаю мысли и сердце. Мне осталось продержаться полтора дня, ночь и не разгневать Древних Богов, при этом выполнить желание Жизни, не завести новых врагов в лице вчерашнего мужика и отдохнуть перед тяжелым подъемом.

– Что насчет реки, Волк? – спрашиваю я, когда хаасы подходят.

– Я еще думаю над этим, – сквозь зубы произносит Туман. – Ты знаешь, кого ищешь?

– Девушку.

Он гортанно рычит от раздражения и неопределенно машет рукой, указывая направление к главной улице. Я не знаю, что тяготит его больше: моя недосказанность или сложности с проводником и картой, только сути это не меняет – Туман взвинчен и едва сдерживается.

Следуя чуть позади, на некотором отдалении от хаасов, я наблюдаю за ними, примериваясь, как нам выжить в тихих землях. Из всех них Туман кажется самым уверенным, опытным и, что гневить Богов, мощным. Парсонцы, павшие при попытке поймать ниад, вряд ли могли бы сравниться с шириной его плеч и ростом. Я не исключаю, что животная натура хаасов и их вторая тень сыграют на руку, у Ардара этого не было. Но у меня нет никакой защиты в тихих землях, Боги, согласись я их позвать, не услышат, а значит, там не будет более легкой добычи, чем я, если Туман не прикроет. Но если он сосредоточится на мне, Рутил и Сапсан не выживут.

И я снова возвращаюсь к вопросу – кем пожертвует Туман?

– Разделимся, – произносит он, когда мы доходим до центральной улицы. – Мы с Сапсаном пройдем по лавкам и проверим коней. Вы с ней ищите девушку, – говорит он Рутилу, даже не взглянув в мою сторону. – Встретимся в хмельной через четыре часа, до темноты. Думаю, мы уложимся, а вам придется поторопиться.

Понимает ли Туман, что всем из леса не выбраться? И, помимо беспокойства о ниадах, ему приходится согласиться на услуги не внушающего доверия проводника. Этим и встревожен, видимо.

Рутил кивает, и, когда Туман с Сапсаном отходят подальше, поворачивается ко мне.

– Не объяснишься?

– Нет.

– Как будешь искать незнакомую девушку? В незнакомом городе.

Я пожимаю плечами. Скорее всего, Жизнь позаботилась о том, чтобы девушка шла мне навстречу и тоже искала. Может, отметила как-то иначе.

– Пойдем в другую сторону, – решаюсь я, и мы медленно бродим вдоль улиц на протяжении всех четырех часов. Бессмысленно. Я разглядываю встречных людей, отмечая, что женщины в Парсоне не ходят по дорогам в одиночку, и девушку, которую мне необходимо отыскать, наверняка будет кто-то сопровождать, что значительно усложняет задачу. Этот город презирает Богов даже больше меня. Здесь это ересь, что, собственно, не имеет значения, потому что сжигание на огне – лучшее средство от меня, демонов или фанатиков. Как бы ни был плох Запад, там нас хотя бы не убивают сразу.

– Пора возвращаться, – намекает Рутил.

Я не возражаю, бесконечная бестолковая ходьба по улицам не похожа на отдых от другой бестолковой ходьбы по горам. В хмельной, где нас уже дожидаются хаасы, полно людей, несмотря на ранний час. Стол на четверых в самом углу я мысленно одобряю, обзор хороший, шанс напасть со спины минимальный.

– Я сказал, четыре часа, – сквозь зубы произносит Туман. Его раздражение стало заметнее, и, бросив взгляд на Сапсана, которому досталась его большая часть, я сажусь на стул.

– Не рассчитал, – беспечно отмахивается Рутил, а я бы на его месте обратила внимание на плохое настроение Тумана. Не ладится что-то, это опасно для всех. И если для меня поход изначально был гиблой затеей, то к Туману осознание этого пришло только вчера, потому если он недоволен чем-то, то сейчас это значимее, чем когда-либо. Пока ощущения остры, а опасность преувеличена, хотя в отношение ниад это невозможно, он обдумывает все тщательнее. Его плохое настроение – практически симптом скорой встречи со Смертью.

– Ты уже бывал в Парсоне? – я спрашиваю у Тумана, и он, отрицательно качнув головой, прикладывается к стакану с брагой. – Заметили, что тут почти не носят оружие? Почему? – я шепчу, чуть пригнувшись к столу, и незаметно для всех проверяю нож в голенище.

– На улицах безопасно? – неуверенно говорит Сапсан, тоже наклонившись вперед.

– В городах никогда не бывает безопасно, – твердо произносит Туман, делая еще несколько глотков. Несмотря на то, что мой путь большей частью проходил через леса и малолюдные селения, в этой истине я не сомневаюсь.

– У вчерашнего мужика было, – бормочет Рутил, почесывая шею. Они переглядываются с Туманом, выводя меня из равновесия тем, что не желают говорить вслух о том, что касается всех.

– Выдохни, – велит Туман, моментально чувствуя мою ярость. – Парсон не то место, где тебе стоит привлекать к себе внимание. Сама так сказала, перед тем как пройти ворота. – Пожав плечами, он старательно делает вид, что моя мнительность безосновательна. Я смотрю на Рутила, который отвернулся к окну и наблюдает за улицей, а затем на Сапсана, призывая того в союзники.

– Что не так с горо…

– Да проклятье! – Вспылив, Туман со стуком опускает стакан с брагой на стол. – Почему ты стала так много болтать? Ты собиралась выспаться, так отправляйся…

– Не приказывай мне, Волк, – холодно и медленно, разделяя слова, произношу я, едва не назвав его Ардаром. Отодвигаю стакан в сторону, практически вырвав из рук Тумана. – Говори о деле. У тебя остался один день, чтобы подготовиться к переходу, ты готов?

Он сжимает губы до бела, черные глаза наливаются кровью. Страшен хаас, а мне не страшно.

– Коней нам не заменят, – вдруг произносит Сапсан, снова оказываясь на моей стороне. – Наши слишком истощены. В перепряжке сказали, чтобы их откормить, уйдет не одна декада, слишком много затрат.

– А две полудохлые клячи не помогут в Лесах Смертников, – Туман цедит слова сквозь стиснутые зубы. – Четырех коней мы не выкупим. Отправляться через горы пешком тоже не лучшая из идей. Тащить на себе все вещи тяжело.

– Ты говорил, что нас будут сопровождать половину пути, может, нам одолжат коней? – Я напоминаю всем разом, но обращаюсь к Туману: – Спуститься проще. Пообещай им, что захотят, тебе не обязательно держать слово.

– Э, нет. – Голос у Рутила спокойный, новость о лошадях его не озаботила. – Мы не будем брать в долг больше, чем уже оговорено.

Обсуждать это можно бесконечно, вопросы чести самые спорные, потому я откидываюсь на спинку стула и перестаю их слушать, если они не хотят слышать меня.

Девушка, сидящая через три стола, глядит на меня в упор, почти не моргая.

Я нутром чую, что это она. Та, кого так жаждет заполучить Жизнь.

Милая, лет двадцати, немного забитая, с громоздкими серьгами в ушах, как и все женщины Парсона. Я не хочу усложнять ее бытие Богами, но и не выполнить задание не могу. У меня в руках новая сила, а я должна беречь все дары, чтобы однажды помочь девочкам.

Она ловит мой взгляд и своего не прячет. Она одна. Почему?

Я резко поднимаюсь, девушка от этого вздрагивает, а Туман ловит меня за запястье, стискивает его и тянет вниз, заставляя сесть.

– Веди себя тише, – он приближается ко мне, и чернота его глаз непроглядна, а в голосе – ножи.

– Там девушка, которая мне нужна, – чуть повернув голову в бок, я шепчу ему это на ухо. У Тумана слегка дергается шея, и он двигает плечом. – Дашь с ней поговорить? – Я верю, что хаасы не рискнут пойти против воли Богов, особенно после нынешнего утра. И оказываюсь права.

Он отпускает руку и тоже смотрит на девушку. За столом повисает напряженное молчание, ни Сапсан, ни Рутил не слышали моих слов.

– Пошли, – решает Туман. – А вы возвращайтесь в гостевой дом.

– Может, не стоит больше разделяться? – бросает Рутил, тем не менее отодвигая стул и вставая из-за стола. – Скоро стемнеет.

– Мы не задержимся надолго. Так ведь? – Туман ждет от меня покорности. Я иду к девушке, не выпрашивая разрешения. На ее по-детски полных губах застыло изумление, и мне становится стыдно, она ждет чуда, я же буду разочарованием.

– Почему ты одна? – первым делом спрашивает Туман, когда садится к ней за стол, но девушка его не слышит:

– Я видела тебя во сне. Твое лицо. Так четко. Как это возможно?

Я пробую ответить ей, не размыкая губ. Я говорю: «Жизнь послала мой образ. Через сны Боги могут говорить с нами, но тебе больно их слышать», а девушка хватается за голову, сжимает обеими руками и начинает покачиваться. Она едва слышно стонет, из-под опущенных век катятся слезы. Я умолкаю так быстро, как могу, боль от вторжения в разум обширна и может покалечить.

– Прости, прости, – виновато шепчу я и порываюсь обнять ее, прижать и остановить монотонное покачивание. Туман снова ловит меня за запястье, вынуждая оставаться на месте. Злость накатывает резко, мешая дышать. Мои губы дрожат от невысказанного гнева. В очередной раз я вижу его черные глаза и не могу понять по ним ничего, в очередной раз он смотрит так, что у меня внутри все сжимается.

– Тебя держат силой? – тихо произносит она, врываясь в наш молчаливый разговор. Туман отпускает мою руку, а я брезгливо ее оттряхиваю.

– Словом. А тебя?

Она опускает взгляд в пол. Массивные серьги двигаются вместе с головой. Я оглядываюсь на Тумана. Что это должно значить? Но ему, в отличие от меня, все ясно.

– Меня зовут…

– Ты совсем ничего не знаешь? – обрываю я, прищурив глаза, и по растерянному взгляду, понимаю, что да, ничего. Боги, ее не слушать нужно учить, а выживать. – Не произноси своего имени.

– Почему?

Я снова оглядываюсь на Тумана и не желаю раскрывать ни одной из своих тайн. Сначала объясню, как говорить, а уже потом – что.

– Ты знаешь, кем была рождена? – я спрашиваю прямо, без лишних предисловий. Она замирает и испуганно смотрит на меня, ожидая удара или криков. – Я рождена такой же.

Она вздыхает с облегчением и тянется ко мне руками, будто что-то обрела. Я ловлю ее ладони и сжимаю в своих. Бедная, запуганная болью девушка, живущая в городе, где для нас почти нет воздуха. Мне довелось встретить только трех таких же, как и я. Первой была мама. Второй – бывшая храмовница, нарушившая клятву и брошенная всеми Богами, молившая дать ей покой в объятьях Смерти. А третья передо мной. Девочки не в счет.

– Ты видела восход красной планеты? – затаив дыхание, спрашивает она. Хоть что-то ей известно. Я киваю, тяжело, нервно сглотнув. Мне страшно увидеть его снова.

– Велено помочь тебе, – я говорю негромко, слышит только девушка, и, может быть, Туман. – Твой разум разрывается, когда чужие слова пытаются проникнуть внутрь. Ты защищаешься, от этого и боль. Те, кто пытаются говорить с тобой, не имеют голосов, как у людей. Ты не слышишь их, поэтому я здесь. Через сны ты видела меня. Во сне твой разум работает иначе, прежние люди называли это бессознательным, ты не закрываешься от… них. – Я не хочу произносить «Боги», мне кажется это опасным. – И все равно не слышишь. Заговори первой. До восхода красной планеты ты не поймешь их языка, но боль уйдет.

– Как? – выдыхает она.

– Говори со мной, как если бы ты была немой, скажи взглядом, пожелай, чтобы я тебя услышала.

Она замирает, на лбу от стараний выступает вена. Я учила этому девочек с младенчества, как и меня – мать. Не представляю, насколько сложно освоить навык взрослому разуму, ребенком проще. Девушка старается изо всех сил, долго и упорно.

Туман озирается по сторонам, наблюдая чтобы нам не помешали.

– Нет? – удрученно спрашивает она. Я покусываю щеку, думая, как еще объяснить то, что никто никогда не облекает в слова. Смотрю на нее, жалею. Она избавится от боли, но взамен получит только лишние горести.

– Что мне делать? – едва не плача, спрашивает девушка.

– Все хорошо, – подбадривая ее, я еще раздумываю, как выполнить наказ. – Обычно этому учатся дети, они усваивают быстрее. Давай иначе. Постарайся открыться для моих слов, будь готова услышать голос прямо внутри головы, как собственные мысли. Я буду громче них.

Она зачем-то закрывает глаза, наверное, думает, так легче перенести боль. Я медлю, а после осторожно напеваю колыбельную девочек. Это не слова и, возможно, она не ранит так сильно. Мелодия, ладная и ненавязчивая, скользит меж мыслей, а девушка начинает немного улыбаться. Я отпускаю ее ладони, скрещиваю свои руки на груди.

«Никогда не произноси своего имени, – я вплетаю слова в мотив, и девушка вздрагивает, открывает глаза, – особенно тем, кого не знаешь, если не хочешь угодить в беду».

– Почему? – вслух произносит она.

«Не отвечай Богам, если не готова заключать сделку, – я продолжаю говорить с ней, прекратив напевать, – ответишь, и придется платить. До восхода красной планеты ты им не нужна, но после будь осторожна. Скрывай себя. Особенно в таких городах, как этот».

– Я хочу уйти отсюда, – тихо шепчет она. – Говорят, на Западе…

У меня вырывается судорожный вздох, а пальцы сжимаются в кулаки. Запад, со слов Иаро, – иллюзия, мираж, большая ложь. Я пытаюсь сказать об этом, но она зажимает уши, хотя мой голос звучит в ее разуме, и это не поможет:

– Перестань, – просит она. – Мне не нравится говорить так.

– Ты закончила. Нам пора, – хрипло выдает Туман, поняв, что задание выполнено. – Прощайся.

– Я слышала, что на Западе ничего нет для нас. Не жди, что это лучшее место на Земле. Там опасно так же, как и везде. Здесь, там, повсюду.

– Я больше не могу оставаться в Парсоне. Можно уйти с собой?

– Нет. – Сама мысль потащить еще кого-то в тихие земли меня ужасает, кроме того, я опасаюсь, что Туман может этим воспользоваться и увеличить шансы дойти до мифического дома – хранилища знаний прежних людей.

– Тогда я уйду на Запад. Все равно не может быть хуже, чем здесь, – так твердо произносит она, что у меня не возникает сомнений – пойдет. Я оглядываюсь на Тумана, он качает головой в сторону выхода. Он не даст нам лишней минуты.

Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, я лезу в карман и вынимаю бумаги от Иаро.

Отдам карту, и сама пойду вслепую, если вернусь из тихих земель, а не отдам – умрет она.

– Вот. Это дал мне один вед, он отметил места, где может быть безопасно. Он сбежал из западных городов, потому что там нас ловят и держат в плену. Тут имена людей, которые десять лет назад считали, что так быть не должно, их адреса, но даже это может быть неправдой. Ты должна понять, все, начиная от обещаний покоя и заканчивая безоблачной жизнью, ложь. В одиночку тебе не справиться.

Девушка смотрит то на меня, то на карту. Туман следит за каждым ее движением, при этом постоянно озираясь. Он напряжен и сосредоточен, сейчас я вижу в нем опытного охотника с нутром зверя. Ожидающего, чующего опасность. Оглянувшись по сторонам, я вижу, что хмельная заметно опустела, осталась занятой пара столов.

Боги, да что здесь творится?

– Спасибо, – шепчет девушка, забирая карту. Не передумает.

– Теперь все? – сурово спрашивает Туман. Он даже поднимается, когда с улицы слышится шум и грохот.

– Слушай, – я начинаю говорить торопливо, тревога Тумана передается мне, – если у тебя хватит сил, дождись меня. Если я не вернусь через три месяца – уходи, а если вернусь – пойдем вместе. Согласна? Я отыщу тебя.

Грохот звучит ближе. Туман тянет за локоть вверх, заставляя встать.

– Согласна? – повторяю я, пока он тащит меня к выходу.

– Можно с тобой?!

– Нет! Три месяца! Дождись меня!

– Замолчи, – шипит Туман, вытолкнув меня за дверь. Он грубо набрасывает на меня капюшон и, снова ухватив за локоть, тащит по улице.

– Что происходит? – Я слышу скрежет металла о металл, это звук угрозы. Туман сверкает черными глазами, не отвечая. Свет фонарей внезапно гаснет и колокольный звон разносится по округе. Я ничего не вижу в темноте. Мы недалеко от центра города, здесь не должно быть так темно.

– Давай-давай, не останавливайся.

– Что сейчас будет?

Протащив меня по закоулкам, Туман выходит на дорогу, ведущую к гостевому дому. В полутьме я с трудом различаю путь, несколько раз спотыкаюсь о камни. Он спешно отпирает дверь, заталкивает меня и с облегчением входит внутрь. Я, наконец освободившись от жестких пальцев на плече, растираю место, что он сжимал добрых полчаса, и развожу руки в немом вопросе.

– Иди в комнату, Жрица.

– Демоны, Волк, – шиплю я, наступая. – Что это было?

– Вечерняя прогулка. Не понравилась? – нависая надо мной и сверкая глазами, равнодушно говорит Туман. И деланое спокойствие нисколько не убеждает меня, я ощущаю исходящую от него звериную злость, как всегда чувствовала нечто подобное от Ардара.

– Верх удовольствия, – зло бросаю я, негодуя на то, что слишком много, часто вспоминаю те дни из-за Тумана. – В следующий раз можешь просто сломать мне руку.

– Хаас, как ты мне надоела, – раздраженно бормочет он. – Иди в комнату.

– Что там происходит? Почему они погасили электрический свет?

– Не наше дело. Мы уберемся из этого города завтра на закате, как только будем готовы.

Я делаю шаг обратно к двери, намереваясь выяснить, что творится сейчас в Парсоне, и тут же ударяюсь щекой о нее – Туман с силой прижимает меня, не позволяя двинуться – обидно… Он усмехается мне в ухо, без слов напоминая, кто из нас главный, кто владеет ситуацией, а кто – я.

– Я действительно сломаю тебе руку, если ты хотя бы нос высунешь.

– Гости, – тихо зовет хозяйка откуда-то с кухни. В темноте ни зги не видно. – Вам что-нибудь нужно?

Туман держит меня, он вынуждает смириться. Что-то там, за пределами дома, опасное, и даже он может не справиться. А рисковать мной глупо, когда мы вот-вот зайдем в тихие земли.

– Или заставлю дать еще одно обещание, – склонившись еще ниже, Туман говорит тихо, хрипло. Меня бросает в дрожь. В жар. Холод. Демонова Сова проболталась, или он сам догадался?

С трудом сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я опускаю взгляд в пол, прикрываю глаза и расслабляю мышцы. Быстро думаю. Главное хранить молчание. Не соглашаться, не опровергать, не давать подсказок.

Туман, почувствовав, что я больше не сопротивляюсь, медленно отходит на шаг:

– Мы друг друга поняли? – произносит он настойчиво. Я не хочу оборачиваться, как и отвечать. Я не сдаюсь и не покоряюсь и притворяться таковой не умею. В моем голосе слишком много строптивости, гордости. И не встречаясь с ним взглядом, я отталкиваюсь от двери, чтобы проскользнуть к лестнице.

– Ты не сказала о карте, – бросает он в спину укор, следом поднимаясь по лестнице, и мне кажется важным объяснить ему. Я оборачиваюсь, впервые оказываясь с ним на равных, я смотрю в черные глаза, которые едва различимы в окружающей темноте, не снизу вверх, а прямо:

– Однажды мы будем бороться, пока один из нас не умрет. Надеюсь, ты понимаешь.

Он замирает от такой откровенности, медленно кивает, обещая мне честное противостояние. И может, потому что Туман не усмехается, не отшучивается мрачными фразами, мне хочется плакать. Я не воин и не мужчина, мне не нравится убивать.