Read the book: «Месть до первой крови»
Глава 1. Мост
Южный мост в Старогорске в народе прозвали Мостом Самоубийц. Тот даже внешне был наредкость уродлив: нелепое сооружение из железобетона высилось на южной окраине города. Четыре года назад здесь затеяли грандиозную стройку микрорайона, который должен был располагаться на обоих берегах реки, тогда же проложили и мост. А потом случился очередной экономический кризис – стройку пришлось заморозить. Заложенные высотки, правда, спустя время решили достроить: теперь на левом берегу хоть и высились дома, но правому же – самому отдаленному и глухому району Старогорска – навсегда, похоже, предстояло остаться мрачным пустырем. Так же, как и мосту. Ничего удивительного, что горожан, погруженных в невеселые мысли, тянуло сюда как магнитом.
По прямому назначению мост не работал ни дня, потому поблескивающая лакировкой иномарка часа в три ночи въехавшая на Южный мост, осталась незамеченной. Автомобиль резко сбавил скорость, на "черепашьем ходу" добрался примерно до середины и остановился. Водитель вышел медленно, словно крадучись. Он зябко кутался в дорогой небрежно накинутый пиджак, но, казалось, его знобило не столько от майского ночного сквозняка, сколько от каких-то своих мыслей. Мужчина боязливо огляделся по сторонам и при любом постороннем звуке готов был тут же уехать. Но опасаться оказалось нечего, хотя ночь не была тихой – сегодня праздновали Первомай. Мало кто помнит, что именно отмечают в этот день, но Старогорск городок маленький и, как все маленькие городки, традиционный. Раз дали два выходных дня, значит нужно праздновать. Да не сидя по-тихому в квартирках, а по полной программе: с гостями, групповыми прогулками по ночному городу и пьяными песнями во весь голос. Так что окна в домах горели всю ночь, кое-где вспыхивали звездочки фейерверков, даже доносились веселые вопли, заставляя мужчину вздрагивать и торопливо озираться по сторонам.
Решившись, наконец, он вернулся к машине, открыл дверцу объемного багажника и еще несколько секунд смотрел на страшный сверток из бледно-розовой шелковой простыни. Из свертка выбилась прядь светлых волнистых волос, а в центральной его части разливалось темно-вишневое пятно.
Почти не чувствуя тяжести, мужчина поднял кого-то, укутанного в простыню, на руки, сделал несколько шагов к перилам моста и еще секунд десять не решался отпустить. Когда тело с шумным всплеском все же вошло в воду, он смотрел сверху: вопреки его опасениям, оно почти сразу пошло ко дну, лишь бледно-розовая простыня какое-то время стелилась по поверхности, словно дразня своими вишневыми потеками. Уже не колеблясь, мужчина вытащил из кармана брюк некогда дорогой ему, но теперь уже ненавистный револьвер и бросил вниз. Ещё один всплеск. Потом – тишина.
Словно сама судьба ему благоволила – покинул мост он опять же незамеченным.
***
Дорофеев с утра зевал и клевал носом, что было, конечно, не позволительно. Он снова не выспался. Домой явился заполночь, а в семь утра уже занял пост у дома номер десять по улице Суворова. Нынешний его "объект" усидчивостью не отличался. С утра пораньше его следовало принять, потом часов до двенадцати можно было расслабиться и даже успеть заскучать. Зато во второй половине дня Миша только и поспевал таскать груз 1 с одного конца города на другой, да пробивать номера машин, в которые тот садился. А связи 2!.. Знакомых у объекта оказалось море, и каждому то флешку передаст, то книгу. Все это следовало отмечать в блокноте, встречу с каждой связью фиксировать на фотоаппарат, а трижды в неделю делать подробный отчет заказчику 3.
Нет, объект не был террористом, наркодиллером или шпионом – обыкновенная девчонка-студентка, неверная жена заказчика. Дело рядовое и похожее на кипы остальных, как брат-близнец. Заказчик уверен, что жена ему изменяет, а Мишина задача предоставить ему официальное подтверждение или его опровергнуть. Ну что ж, желание клиента – закон: хотите официального подтверждения – берите, кушайте на здоровье. Будет вам и фото влюбленной парочки в ресторане, и поцелуи при луне, и постельные утехи даже, если хотите. Девчонка была довольно симпатичной, разве что полновата на Мишин вкус. Монашеским поведением она не отличалась: словно бабочка порхала из одной веселой компании в другую. Нет, не бабочка… капустница – вот так будет точнее. Капусту эта бабочка любила очень – зелененькую, хрустящую, в долларовом эквиваленте. Хотя не гнушалась брать и мехами. Вчера, например, Миша полдня таскался вслед за ней по бутикам, где седовласый «папик», владелец серебристого «Ниссан», выбирал Капустнице шубу.
Но сегодня все шло наперекосяк… в восемь утра «объект» ни с того направился в Университет, впервые за все время слежки, а спустя час вдруг позвонил инициатор оперативного наблюдения. Именно в тот момент, когда Капустница снова появилась в поле зрения, явно куда-то спеша.
– Я перезвоню позже, – торопливо заговорил Дорофеев, – объект только что…
– Михаил, я и звоню насчет объекта. Вы сейчас около Университета? Уезжайте сейчас же.
Первая мысль, которая промелькнула у Миши – его срубили4. И кто срубил? Не матерый зек, а девчонка какая-то… Как такое могло выйти? Где он прокололся? Он ведь и машины меняет, и внешне маскируется…
– Что случилось? – злясь на свою безалаберность, спросил Миша.
– Ничего, просто уезжайте и как можно скорее.
– Я что-то сделал не так?
– Черт вас дери! – взорвался вдруг собеседник. – За что вам платят деньги, чтобы вы вопросы задавали?! Так хочет Владимир Андреевич!
Не прощаясь, Михаил отключил телефон, ругнувшись вполголоса, и начал выворачивать руль, покидая стоянку. Краем глаза он заметил, что Капустница оглядывается и смотрит на часы – и правда ждет кого-то, а он эту связь упустит.
Владимир Андреевич был инициатором наружного наблюдения, а по совместительству и обманутым мужем Капустницы. Человек чрезвычайно важный и занятой. Настолько занятой, что даже договор с агентством подписывал не сам, а через своих подручных. Хотя Миша подозревал, что здесь дело не столько в занятости, сколько в надежде сохранить свое инкогнито. Разумеется, ему это не помогло, достаточно было покопаться в биографии Капустицы, чтобы узнать фамилию ее последнего мужа.
Конечно, Михаил понимал, что и приказ сворачиваться был не просто блажью заказчика. Он на что угодно готов был спорить, что встреча у Капустницы назначена именно с его клиентом, а тот не хочет, чтобы Миша их встречу видел. Бес его знает почему. Можно было бы, конечно, остаться и втихаря понаблюдать, но зачем? Ответ наверняка окажется банальным в своей глупости, да к тому же Мише не был интересен ни заказчик, ни Капустница, ни их надуманные проблемы. Впрочем, личных дел у Дорофеева все равно не нашлось, и он направился на другой наблюдательный пост, к месту жительства Капустницы.
Автомобили на стоянке были под стать квартирам – элитные. Видно по недоразумению здесь затесалась красный четыреста двенадцатый «Москвич», хозяин которого – парень с видом гроссмейстера, обдумывающего ход, и одетый в домашнее трико – копался в двигателе. К нему-то Миша и подошел:
– Закурить не найдется? – Миша, поигрывая зажигалкой, прислонился спиной к боку машины. Оглядел дворик. На улице ни души.
– Не курю, – процедил парень, даже не глядя на Мишу.
– Что ты там возишься, – не отставал Дорофеев, – машина новая – техник месяц назад движок поставил. Шифруешься, что ли, Штирлиц?
Вот тут-то парень аж вспыхнул и отскочил от машины:
– Михал Саныч, я же работаю! На меня и так все проходящие косятся… по-моему что-то подозревают.
– Подозревают… Здесь на НЛО меньше бы внимания обратили, чем на твое корыто. Ты так и не разговаривал с Агатой, чтобы тебе тачку приличную выделили?
Парень, его звали Эдиком, молчал, насупившись, и разглядывал внутренности машины.
После первого же своего дежурства молодой напарник учудил: не вернул выданную ему «Шевроле-Лачетти» с улучшенными ходовыми качествами в гараж, а повез на ней подружку загорать на пляж. Миша тогда еле уговорил начальство дать пацану второй шанс – остановились на том, чтобы выделить непрезентабельный с виду «Москвич», начинка которого, впрочем, была заменена и мало чем уступала той же «Шевроле».
– Ладно, сегодня сам поговорю с начальством. А ты на этом драндулете сюда больше не приезжай. И маскировку смени.
Эдик в предвкушении нового автомобиля оживился и бодро ответил:
– Есть, шеф!
– Ты еще козырни, – поддразнил Дорофеев.
Эдик до увольнения из полиции около двух месяцев был опером в местном РУВД, но практики наружного наблюдения совсем не имел. Неделю назад Миша переманил его в детективное агентство «Агата»: парень был толковым, хоть и хитроватым – себе на уме. Например, после того дежурства он честными глазами смотрел на Мишу и с видом хронического идиота уверял, что думал, будто машину ему «насовсем» дали. Но Дорофеев с этим мирился, понимая, что одновременно и умные, и честные полицейские остались разве что в советских фильмах про милицию.
Да и сам Миша был далек от идеала честности.
– Михал Саныч, я вот что думаю, – закрывая, наконец, капот, заговорил Эдик, – какой смысл мне здесь целыми сутками торчать? Днем она все равно на хате не появляется. Может, я лучше по городу ее таскать буду, у вас на подмене?
– Это не наша с тобой забота, Штирлиц. Заказчик хочет, чтобы ты вычислил, кто заходит к ней в квартиру. Вот и вычисляй.
– Да никто к ней не ходит! До подъезда подвозят – и от ворот поворот. Динамщица… А если кто позже туда поднимается, то как же я его вычислю? Это шестнадцатиэтажка, сколько здесь народу шляется! Под дверью у нее мне, что ли, ночевать?!
– Надо будет – переночуешь. А пока фиксируй, кто из незнакомых мужиков в подъезд заходит. Кто из них с цветами и шоколадом. Дверь-то с домофоном, так что приглядывайся, кто звонит, а кто своим ключом открывает. С консьержем знакомство заведи.
– Нет здесь консьержа. Третий день, говорят, в больнице с гастритом лежит, – хмуро пробубнил Эдик.
– Кому квартира официально принадлежит, узнал?
– Узнал… На мужа ее квартира оформлена.
При этом напарник так выразительно ухмыльнулся, что Миша еще раз убедился: не зря он его переманил, парень толковый. Дело в том, что, согласно договору с агентством «Агата», имя заказчика должен знать только тот детектив, который непосредственно оформлял договор с клиентом. В данном случае это был Миша. Для остальных сыщиков, даже для руководства, заказчик оставался безликим Заказчиком. Паспортные данные объекта наблюдения точно также были известны только ограниченному кругу, а для общения между собой грузу давался псевдоним, лучше всего отражающий его сущность.
Но Эдик, судя по его ухмылке, клиента вычислил.
Пока Миша стоял на светофоре, возвращаясь с улицы Суворова, мимо с переливчатым возгласом сирены пролетел на красный свет полицейский «УАЗ». Миша сглотнул и потянулся за сигаретами. Странно… Столько времени прошло, а при каждом вое сирены сердце его начинает учащенно биться. Михаил до сих пор каждую машину с синими номерами провожает взглядом; каждому участковому, даже незнакомому – кивает, как и раньше. Все не может привыкнуть, что теперь он чужой.
Снова вспомнилось, как недели две назад Миша случайно встретился с операми из отдела Русакова, где сам работал когда-то. Вспомнилось, как ребята резко оборвали разговор при его появлении – встрече они были рады, но…чужой он и есть чужой. На простой вопрос: как дела? – ребята немного задумались. Потом Макс Федин начал рассказывать, что квартиру новую снял, ремонт затеял. Второй опер с завистью оглядел новую Мишину «Тойоту», поинтересовался, где лучше в кредит машину брать – Миша подробно объяснил. На том разговор и затих. Говорить-то было больше не о чем… Да чего там – сделанного не вернешь.
…В полиции, тогда еще милиции, Миша работал с восемнадцати лет. По молодости почти случайно попал в оперативно-поисковое управление ГУВД, которое сперва казалось ему почти разведкой: настоящие актерские маскировки с несложным гримом и париками, слежки, специализированные словечки, непонятные ни одному обывателю. Это не говоря об аппаратуре, вроде камер, вмонтированных в дипломаты, авторучки, пуговицы – раньше Миша такие видел только в кино про шпионов. Однако уже через год новизна ушла, а романтика приелась – Дорофееву в ОПУ стало скучно. Только и знай, что шаг в шаг следуй за объектом или часами до одури просиживай в машине под его окнами. Инициативу проявлять – запрещено. Свихнуться можно! Миша уже начал подумывать совсем из полиции увольняться, но тут старый приятель Ваня Соколок из Старогорского уголовного розыска дал наводку, что у них освободилось место. Так Миша стал опером. Старогорск хоть и считается городом тихим, но работа для угрозыска там была всегда, да и время тогда было неспокойное.
А однажды просто не повезло. Поздно вечером возвращался с работы, спокойно допивая пиво – улица пуста, а двое парней тащат в машину девчонку – та кричит, отбивается, редкие прохожие делают вид, что не слышат. Дорофеев окинул взглядом дорогущий джип с московскими номерами и понял, что у него будут неприятности. Но все равно вмешался – засветил корки с именем-фамилией и предложил разойтись с миром. Его, конечно, послали, посмеялись только между собой. Парни были здоровыми, и спортзал явно посещали как минимум три раза в неделю, в отличие от Миши. Только когда Дорофеев достал ПМ5, девушку отпустили, и то скорее от неожиданности. А когда та убежала, поперли на Мишу. Они почему-то были уверены, что Миша не выстрелит, но Дорофееву уже деваться было некуда: с одним бы он, возможно, справился без оружия, но их было двое. А убегать ему, капитану милиции, от московских мажоров было не комильфо. Желая припугнуть, Миша сделал предупредительный выстрел в воздух. Но неудачно – пуля попала в фонарный столб и рикошетом вошла в лобовое стекло джипа, застряв в обивке сиденья. Зато парни действительно струхнули, назвали Дорофеева отмороженным на всю голову и – бледные, на ватных ногах – убрались.
А на следующий день начальник УВД вызвал Мишу к себе и потребовал написать объяснительную: как так вышло, что он, находясь в нетрезвом состоянии, пристал к двум несовершеннолетним мальчикам (парням, оказывается, было по семнадцать лет), требовал от них денег на водку, а когда те отказались, в отместку расстрелял машину, которая числится на помощнике депутата Госдумы. Дорофееву бы тогда заткнуться, сделать виноватое лицо и пойти писать объяснительную, но «Остапа понесло». Разговор закончился тем, что начальник предложил Мише поискать другую службу, раз его не устраивает эта. А Дорофеев в ответ швырнул ему на стол удостоверение, кобуру с табельным оружием и ушел.
Потом, когда страсти улеглись, Миша жалел, очень жалел об этом. Но тогда даже почувствовал облегчение – все, закончилась рабская жизнь. Теперь уже им помыкать никто не будет. Ушел. По знакомству попал в команду к таким же бывшим сотрудникам, как и он – в детективное агентство «Агата». И что же? Не проходит и двух месяцев, как все возвращается на круги своя… Нервомотки, правда, поменьше, зарплата – существенно побольше. Но спит он в сутки часов по пять, как и прежде. С утра до ночи бегает, свесив язык на плечо. Отчеты эти чертовы, никому не нужные строчит каждый день. Даже клиенты такие же неприятные типы, как и раньше. Клиентами он на прежней службе так называл тех, на кого заведено уголовное дело. Следователи так подследственных зовут, вот и опера у них переняли. Теперь у Миши действительно были клиенты, без всяких жаргонизмов. Люди, которым он оказывал определенного рода услуги.
***
Вдалеке с воем сирены пролетел полицейский наряд, и Катя непроизвольно высунулась из лоджии, пытаясь разглядеть машины. Автомобилей, конечно, не увидела, но мысленно пожелала ребятам удачи. И в этот момент словно очнулась – оказалось, что сигарета уже догорела практически до фильтра и грозила обжечь пальцы, а прозрачный вечер успел смениться густой ночью. Ну да, она снова ушла в свои мысли и словно отключилась от внешнего мира. Она не раз ловила себя на этом дома, в тишине, но сейчас в комнате, за стеклянной дверью лоджии, было полно народу: орала музыка и смеялись друзья. А она совсем ничего не слышала.
«Зря я сюда пришла. Развлеклась, называется…», – Катерина раздавила окурок в пепельнице и, вернувшись в комнату, взглядом начала разыскивать Максима Федина, чтобы попрощаться.
Вечеринку и устроил Федин по случаю получения внеочередного звания «старший лейтенант полиции». Еще в марте он лично был задействован в операции по задержке наемного убийцы. Около месяца назад состоялся суд, на котором киллеру дали вполне приличный срок, а приказ о назначении Федина пришел только сегодня утром.
– Куда это ты собралась? – Максим, конечно, не желал ее отпускать, наоборот пытался всучить очередной бокал вина. – Ты же нам самого главного все еще не рассказала!
– Да брось, какое главное… ерунда все, – Катерина упрямо выдернула свой плащ из кучи одежды, сваленной на диване, и коротко попрощалась с присутствующими.
Федин же так просто не сдавался, и, не успела Катя спуститься на первый этаж, когда он ее догнал:
– Я тебя провожу, а то у нас здесь район бандитский. Что ты такая кислая-то весь вечер? Результаты из комиссии, что ли, пришли? Не сдала?
– Не сдала, – ответила она, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
Максим мигом притих.
– Вот траура только не надо! – грубовато попросила Катя. – Ничего страшного, переживу.
– Да я просто не пойму, как ты умудрилась не сдать… У нас следак есть прокурорский6, он тоже в судьи намыливается – Абрамов – помнишь его? Он ведь дуб дубом, и то сдал.
– Ну, спасибо – утешил!
– Да я не в том смысле… – спохватился Максим. – И что теперь будешь делать? В свою консультацию вернешься? Вон такси!
Слава богу, что на последний его вопрос не пришлось отвечать – Катя села в автомобиль, пообещала позванивать иногда и осталась, наконец, в одиночестве. Водитель не в счет. Максима Катя считала своим другом, наверное, он искренне за нее переживал, а она ему наврала. Впрочем, не ему одному. Катерина уже несколько месяцев вынашивала надежду стать судьей. Она и по возрасту подходила, и по образованию, и опыт в юриспруденции достаточный – пять лет на должности адвоката в юридической консультации.
По поводу сдачи экзамена она переживала больше всего – так вышло, что времени на подготовку у нее совсем не было, а стоило на один вопрос ответить неверно, и экзамен считался бы проваленным: экзаменационная комиссия жалостливостью не отличалась. Но Катерина сдала на «хорошо», правда к тому времени это уже было неважно. После прохождения психодиагностического обследования женщина-психотерапевт пригласила Катерину к себе, долго разговаривала с ней на отвлеченные и совершенно не относящиеся к делу темы, после чего проговорила, с укоризной в голосе:
– Вам бы не о судействе сейчас думать, а о здоровье. Налицо депрессивный синдром – как я могу вас в таком состоянии допустить на ответственную должность? У вас случилось что-нибудь?
– Нет, у меня все хорошо, – упрямо ответила Катя, раздражаясь деланной участливости докторицы.
Едва ли врач ей поверила, но лезть в душу, слава богу, не стала:
– Вы бы обстановку сменили, – посоветовала она, – на воздухе побольше нужно бывать. Хотите, я направление к районному психотерапевту выпишу? А через полгодика можете снова попробовать подать документы.
Приговором это не было, и подобная резолюция врача даже не исключала для Катерины возможность вступить в должность – хотя шанс теперь был ничтожным.
Сама себе она твердила, что в депрессии нет ничего зазорного. Явление это встречается сплошь и рядом, и хоть раз этим «переболел», наверное, каждый. Но пересилить себя она не могла, и гораздо охотнее говорила знакомым, что не сдала экзамен, чем признавалась, что у нее какие-то проблемы с психикой.
Катерина и сама была уверена, что сказала психотерапевту правду: ничего особенного в ее жизни не случилось. Ну да, было несколько неприятных эпизодов: она угодила в небольшую заварушку, в результате которой ее московская квартира сгорела, а самой пришлось фактически прятаться в подмосковном Старогорске под чужим именем и даже поработать в тамошней библиотеке. И – да, у ее виска держали револьвер, грозя убить. На фоне этого уж совсем мелочью выглядело то, что пришлось уволиться с работы.
Но случилось это все почти полгода назад. Какой же нужно быть размазней, считала Катя, чтобы переживать из-за событий полугодичной давности? А считать себя психически неустойчивой размазней Катерина Астафьева никому позволить не могла, даже самой себе.
Именно для того, чтобы доказать себе, а заодно и человечеству, что нет у нее никакого депрессивного синдрома (тьфу ты, слово-то какое мерзкое!), Катя и решилась навестить Старогорск еще раз.
«Если у меня депрессия от одних только воспоминаний об этом городе, – думала Катя, – то я там и дня провести не смогу – вот и проверим!»
Пришла эта идея ей в голову после того, как два месяца назад в ее размеренную и тихую жизнь, а так же квартиру, вселилась Лина Сухарева – говорливая и взбалмошная девица, с которой Катя познакомилась в том же Старогорске. Лина тогда тоже делала вид, что работает в библиотеке. Только не из конспирации, как Катя, а чтобы таким образом закрыть старые долги по производственной практике – она училась на журфаке.
Лина на пару дней приехала в Москву по каким-то своим делам и напросилась пожить у Кати. А уехав, не уставала названивать раз в два дня и спрашивать, когда же Катя приедет с ответным визитом.
И около недели назад Катя решилась приехать.
***
Сегодняшнее утро было безоблачным и свежим, хотя Астафьева только отметила с неудовольствием, что днем, наверное, опять будет жара под сорок градусов. Она умылась, почистила зубы и, сев к зеркалу, начала тщательно маскировать темные круги под глазами, одновременно задаваясь вопросом: зачем и для кого она это делает. Медно-золотые волосы, которые прежде по часу могла завивать и укладывать, сейчас просто стянула на затылке в «хвост» – и на этом сочла туалет законченным.
Лина спала обычно до полудня, потом быстро собиралась, отбывала в неизвестном направлении. Вечерами она тем более не радовала своим обществом. Отпуск в Старогорске Катя коротала в основном в одиночестве в огромной Линкиной квартире: недавно подруга развелась с мужем, вторым по счету, который оставил ей данные апартаменты в безраздельное пользование.
Устроившись в кухне, Катя заварила крепкий кофе и запила им горсть антидепрессантов, рекомендованных докторицей. Съела ровно две ложки творожной массы, после чего поняла, что неголодна. Борясь с ленью, Катя выбралась в лоджию, закурила и принялась раздумывать, чего ей больше хочется: посмотреть еще одну серию скучного сериала; выбраться, наконец, хоть куда-то – как-никак Старогорск считался культурным городом, и здесь было на что посмотреть; или просто проверить электронную почту, будто там и впрямь может быть что-то важное. Еще можно вернуться в свою комнату и поспать пару часиков – этот вариант был самым манящим…
В глубине квартиры щелкнул замок входной двери, и плавные ежеутренние мысли Катерины вмиг разлетелись. Должно быть, это все те же отголоски этой ее депрессии, но Катя вздрагивала от каждого постороннего шороха, а в любом мужчине, бросившем на нее заинтересованный взгляд, видела не потенциального бойфренда, а маньяка.
С трудом уговорив себя, что ей послышалось, что Линка спит в своей комнате, а кроме нее открыть дверь ключом никто не может, она попыталась успокоиться. Но теперь уже отчетливо хлопнула дверь, вслед за хлопком прошуршали шаги по коридору в сторону кухни, куда выскочила из лоджии Катя. Теперь уже она запаниковала, заметалась, не зная, куда спрятаться. Вот мелькнула фигура за матовым стеклом двери, а Катя только прижалась спиной к стене, зажмурилась, мечтая стать невидимой, и услышала… сонный, умиротворенный зевок.
– Утро-то сегодня какое хорошее! Солнышко! Ты чего бледная такая, Катька, не выспалась?
Лина, полностью одетая, разморено потягивалась, стоя на пороге лоджии, и жмурилась солнечному свету.
– Да я… нервы у меня ни к черту, – призналась Астафьева, без сил присаживаясь на краешек табурета, – а ты куда ездила в такую рань?
– Куда ездила? – изумилась вопросу Лина. Она выбрала из вазы яблоко покрупнее и принялась его грызть с таким аппетитом, что Кате тут же захотелось есть, – и тебе с добрым утром, подруга: я тебе уже неделю толкую, что шестого июня, то есть сегодня, еду забирать диплом. Вечно ты меня не слушаешь, непонятно о чем думаешь. Все, отучилась! Теперь я дипломированный журналист, хоть к двадцати шести годам, но все-таки. Можешь поздравить.
– Поздравляю, – машинально ответила Катя и вспомнила, что Линка действительно что-то такое говорила. – Чем теперь заниматься планируешь? В журнал какой-нибудь устроишься?
Лина только что доела яблоко и собралась уже прицельным выстрелом забросить огрызок в мусорную корзину, но, вместо этого, с легким недоверием в небесно-голубых глазах воззрилась на Катю, будто та сказала что-то неприличное.
– В журнал? В смысле работать, что ли?! – и, догадавшись, что Катя сказала это абсолютно серьезно, хохотнула. Потом бросила все-таки огрызок в ведро, тяжело плюхнулась на соседний табурет и, с видом умудренной опытом женщины, назидательно заговорила:
– Работать, Катюша, должны мужики. Ну, или те бабы, которые нормального мужика себе найти не могут. А девушки, умные и красивые, такие как… – она, наверное, хотела сказать "я", но, смерив подружку взглядом, все же сказала: – как мы с тобой, должны этих мужиков развлекать. Мужчины, я тебе авторитетно заявляю, работающих женщин не любят, они их воспринимаю, как соперниц. А зачем нам соревноваться с мужчинами, сама подумай?
Катя сдержанно улыбнулась, дивясь про себя, как судьба умудрилась свести ее с подобным незамутненным существом. Катя Астафьева, всю жизнь придерживающаяся несколько эмансипированных взглядов, таких огламуренных девиц старалась обходить за километр. Видимо, это внешность Линки, в которой о гламурности напоминали только волосы оттенка блонд, сбила Катерину с толку. Да и блондинкой, скорее всего, она была натуральной, а волосы носила не локонами, а делала короткую стрижку с постоянным творческим беспорядком на голове. В силу той же натуральной блондинистости никакой загар к ее бледно-розовой коже не лип, что тоже отличало Линку от большинства особей подвида. Не говоря уже о том, что от идеалов с обложек Лина была далека размеров на шесть, что, впрочем, вовсе не мешало ей нравиться мужчинам, о чем говорят два ее бывших брака и телефон, по которому она все время договаривалась о свиданиях.
В другой раз Катя бы улыбкой и ограничилась, потому что никогда не любила пустых дискуссий, но утренние антидепрессанты, должно быть, начали действовать, потому что Астафьева решила подловить Линку на противоречиях:
– А училась зачем? И ладно бы в Институте нефти и газа, но это ведь журфкт был. Смысл? – Лина хлопнула ресницами, как будто и впрямь раздумывая, почему так сглупила. Катя продолжала, чувствуя собственную правоту: – И, потом, ты же не всегда будешь молодой и красивой…
Линка ее перебила:
– …А когда я молодой и красивой быть перестану, я уже буду давно и прочно замужем.
– Ты уже была замужем. Два раза, – поддела Катя.
– Ошибки молодости! Я же не виновата, что мне пока одни идиоты попадались!
– Может, ищешь не так?
Лина поджала губы, а Катя поняла, что сказала не то. Ну, кто ее все время за язык тянет?..
– Я хоть как-то ищу! И хоть что-то делаю, – холодно заявила Лина, прихватила из вазы еще одно яблоко и ушла.
Признаться, крыть было нечем. В настоящее время не было у нее ни роя поклонников, ни браков за плечами, ни трехкомнатной квартиры в центре. Ни даже работы. По всем пунктам Лина ее обходила. Разве что кроме работы – здесь они были на равных.
Вскоре Линка собралась и ушла из дома: удивительная способность наполнять жизнь событиями, не занимаясь всерьез абсолютно ничем. Лина была, что называется, девушкой без определенных занятий. Позиционировала себя как журналистку, хотя Катя пока что ни разу не видела ее сидящей над писанием текстов. Да, честно говоря, ее и невозможно было представить работающей…
Наблюдая за сюжетом сериала, Катя твердила себе, что теперь, когда она умудрилась поссориться с добрейшим существом – Линкой, уж точно пора сворачиваться и возвращаться в Москву. Смотреть сериалы можно и дома. Правда, вместо того, чтобы встать и пойти собирать чемодан, она свернулась калачиком и незаметно для себя уснула прямо перед телевизором.
Заливистые трели телефона грезились Катерине даже во сне – целыми сутками она ждала звонка из Квалификационной комиссии судей, так что ничего удивительного. Но и когда она отогнала остатки сна и села на постели, телефон не замолкал.
«Это они!» – мгновенно догадалась Астафьева и бросилась искать телефон. Катя ни секунды не сомневалась, что ее кандидатуру все-таки одобрили, и даже не сразу поняла, почему на дисплее высветилось имя ее бывшего шефа в юридической консультации. Какое он имеет отношении к судейству?
– Ну, здравствуй, Катерина, – буднично заговорил тот, – как поживаешь? Как дела?
– Так себе, – не стала лукавить Катя, – бывало и получше.
– Без работы, значит, сидишь? А у меня тут клиентка как раз по твоему профилю: грохнула мужа, теперь доблестная полиция таскает ее на допросы. По слухам, уже собираются ей выносить обвинение. Клиентка вкусная, скупиться не будет – ей от мужа такое наследство осталось…
– Коля, я же русским языком сказала, что больше не работаю.
– Я помню, но раз уж ты все равно ничем не занята. Сама подумай, когда еще с такой клиентурой подфартит?
– Коля! – попыталась перебить его Катя.
– …ты понимаешь, что никто из моих это дело не потянет! Доказательства у ментов железные – просто так ее не вытащишь! Чего ты добиваешься: хочешь, чтобы я тебе процент увеличил – так прямо и скажи!
– Коля, я не буду больше у тебя работать! – повысила голос Астафьева. – Меня тошнит от твоих клиентов, по которым зона плачет! Ты как будто специально одних уголовников к себе притягиваешь! Я в твою контору не вернусь – это мое окончательное решение.
– Окончательное, говоришь, – голос у шефа стал жестким, – надеешься, что на своем судействе больше заработаешь? Сомневаюсь, Катька. Ну что ж, старайся, чтобы бабок, которые твой папаша покойный наворовал, тебе надолго хватило, потому что в Москве ты больше в адвокатуре место не найдешь!